Забивая стрелки

Те, кто не знал, что в их судно врос человек.

Ван Винкль знала, поэтому не сошла на сушу. В клубке спутанных мыслей перешла к новой стрелке, затем – к третьей, и вот, показался четвертый навигационный указатель, пока охотница не поняла, что ходит кругами.

Около очередной пожарной таблички распахнулась дверь каюты, и Рип влетела в выходящего. Зубы стукнулись друг от друга, ван Винкль выругалась, потирая рот, и услышала:

– Вы материтесь как иерихонская труба. За километр слышно. – Ахт повязал рукава лонгслива под шеей. – Как вам подноготная «Кристины»?

Рип затолкала ифрита обратно в каюту. Она прикрыла за ними дверь и грузно выдохнула в ладони. Консьержа кольнул домысел, что Керим мог обидеть его хозяйку. Его горло постепенно наполнялось горячей магмой ярости, пока ван Винкль не развеяла сомнения:

– На борту демон.

Ахт охладел так же мгновенно, как и напрягся. Он сплел руки на груди, облокотившись о дверь с эвакуационной табличкой.

– И?

– Что «и»? – вскинулась Рип. Она похлопала ресницами, не понимая, зачем разжевывать очевидное. – Будем ловить. Никто нам не заплатит, но и не надо, денег от Деяна у нас предостаточно. Это вопрос охотничьей чести.

– Для уточнения, – консьерж демонстративно откашлялся в кулак. – Таково ваше второе желание?

– Нет конечно! Что ты несешь?

Ее перебил стук пальца о табличку эвакуации. Ахт обвел ногтем схему судна и сказал:

– Триста тридцать три метра в длину, моя госпожа. В пределах лайнера мы в буферной зоне полукилометрового договора. – Ифрит развел руками. – Занимайтесь тем, что душе угодно. А захотите с этой душой распрощаться – я хоть звезду с неба достану.

– Струсил? – Рип сокрушенно помотала головой. – Ты такой же, как и другие демоны. До кучи скажу – ты в моем списке подозреваемых, потому что видел жертву одним из последних. Что? Почему так смотришь? В твоей сраной «Корпорации Монстров», – распалилась охотница, – все поголовно люциферовы сучки, и ты – один из них, признай это и дыши ровнее.

Глухой стук. Вальсовый разворот – и уже охотницу вжали спиной в дверь. Ахт разгладил уголок эвакуационного плаката и вперил васильковый взгляд в светло-салатовые глаза ван Винкль. Она прищурила их:

– Правда глаза колет, демоненок?

– Вы что-то многовато ереси несете для осведомленной о демонах, – сказал внезапно ровным с ироничными нотками голосом ифрит. – Порой стоит верить и слухам.

«О чем это он?»

Охотница приготовилась переспросить, но щелчок – и открылась дверь. В каюту влетели ни с чем не сравнимый морской аромат, плач чаек и греческая речь.

Она бы упала, но консьерж придержал её под поясницу. Рип выпрямилась, шлепнула ифрита по ягодицам и сжала их с издевательской улыбкой:

– Подумай ещё раз, Брут. Раз сидишь на гнилом суку, то и подрезать не грех.

– А кормящую руку, предполагаю… – он деликатно снял руки Рип за запястья и усмехнулся, – укусить?

Охотница игриво подмигнула и была такова. Новость о рыбе, гниющей с головы, её согрела. Она алкала разочарований в заблуждениях об ифрите. Не только потому, что хотела его, но и ради перемен.

На первый взгляд незначительных, которые в корне все меняли.

➪➪➪

С украденным у Керима ключом-картой Рип проникла в машинное отделение. Сдерживая рвотные позывы, осмотрела место преступления. Безобразное тело администратора не сдвинулось с места – впрочем, ему было некуда и нечем уходить.

Ван Винкль не нашла никаких следов. Разочарованная, забежала на палубу для сотрудников. Закрытая, та уходила в воду: вместо окошек – иллюминаторы, наполовину затопленные. Рип кралась по ковровой дорожке, заглушающей шаги её «кроксов».

– Черт, – цыкнула охотница после неудачной попытки открыть одну из дверей.

– Заблудился, брат?

Она вздрогнула. Керим выглядел измято, а ещё он успел набраться, и его пошатывало.

– Я ищу каюту Бекки, – прямо сказала Рип. – Хочу выяснить, что с ней случилось.

– Ты коп?

– Нет. Я охочусь на шайтанов всяких.

– Джиннов и ифритов? – пьяно усмехнулся Керим, и у ван Винкль изогнулись брови от смешка. – I see… Я помогу, это не хорошо, что с Бекки сделалось. Allah hər şeyi görür. Аллах всё видит.

Он слабо покачал головой, затем, вдруг посерьезнев, посмотрел Рип в глаза:

– У меня есть ключ от каюты Бекки. – Керим достал трёхгранку и подошел к двери.

Замок сдался с негромким щелчком. Рип втолкнула дверь и первой вошла внутрь. Керим остался на пороге в нерешительности.

Внутри было душно из-за задраенного иллюминатора, который нельзя открыть на проветривание, и сломанного кондиционера. В комнате Бекки царил уют и порядок: на туалетном столике раскрытая косметичка, в розетку воткнута зарядка, у изголовья койки лежал блокнот с логотипом турфирмы в виде стрелок, имитирующих направления ветра. Ван Винкль подсознательно потянуло: она подошла и пролистала его.

– Рабочие напоминалки. Ничего особе… Твою мать! – Рип остановилась и вернулась на страницу – конспект с одной из летучек по моральному облику члена экипажа. – Ты знал об этом?

Керим прищурился, вглядываясь в бессознательные рисунки. Кто-то на скучных лекциях чертит геометрические орнаменты, кто-то – цветочки, смайлики или члены, но покойная Ребекка Нортон выделилась.

Она рисовала пентаграммы, числа дьявола и перевернутый коловрат, запрещенный по всему миру. Известный всему миру.

– Твоя подружка – ебучий нацик? – ван Винкль постучала по свастике.

– Бекки изменилась… в последний месяц. – Керим потер переносицу, пробормотав проклятья на смеси азербайджанского и турецкого. – После круиза в начале august. Она сказала, что на стойке познакомилась с каким-то немцем, и он согласился на interview.

– Зачем ей брать у рандомного немца интервью?

– А-а, – усмехнулся Керим, – Бекки – не просто девушка. Она закончила бакалавриат по European Studies в University of Edinburgh. Что-то по германской культуре и двадцатому веку. В прошлом году поступила в School of Oriental and African Studies, программа по социальной антропологии, а летом практикуется в круизах. Собиралась защищать диссертацию по теме, связанной с, как это по-русски сказать… с нацистской идеологией.

– О, ну тогда мне ее не жаль, – Рип захлопнула блокнот. – Сраная скинхедка.

– Нет! – запротестовал Керим и обхватил плечи ван Винкль. – Не была она такой. Она хотела стать ученой, чтобы меньше было зла, чтобы никто больше не думал говорить о низших расах – ее слова. Верь, брат.

Охотница забрала блокнот и, положив руки на пояс, осмотрелась. Она выдвинула ящики стола и подобрала пачку документов. Студенческий билет SOAS, сопроводительное письмо научного руководителя на английском, копия британского загранпаспорта… Рип убрала документы на место. Керим сказал правду – Бекки училась в престижном вузе и, судя по выдержкам из письма, успешно изучала германскую историю двадцатого века.

Ван Винкль достала пачку бумаг из второго ящика. Одинаковые распечатки с заголовками «Ethics Clearance Form[2]» и чек-боксами с вопросами в виде теста. В «шапке» значилось имя Ребекки, ее студенческий номер, имя куратора – доктора Хелены Шмидт и названия проекта. В описательной части Рип кое-как перевела следующее: «Наблюдение за символикой и вербальными нарративами среди туристов в закрытом пространстве круизного лайнера, с фокусом на немецкие культурные архетипы».

Ван Винкль убрала новые бланки и обнаружила три заполненных: один был подписан именем Ганс Г., второй – Макс Ш., третий – Герта Ш. Вверху значились даты: с Гансом Бекки беседовала третьего августа, и это сходилось с рассказом Керима, а вот с Максом и Гертой дела обстояли иначе: даты вчерашние.

– Ты слышал про каких-то Макса с Гертой, Керимчик? – спросила Рип, скользя взглядом по ровным галочкам рядом с вопросами о сборе персональных данных. – Немцы.

Керим начал кивать еще до окончания реплики. Он взял Рип за руку и повел ее на палубу с казино.

➪➪➪

Звуки казино считает любой человек, даже никогда не бывавший в подобных заведениях. Звон фишек, слова крупье и смех игроков. То металлический шарик покатится по рулетке, перепрыгивая препятствия, то веселая мелодия «однорукого бандита» возвестит о проигрыше. Два банана и лимон – очень жаль ваших денег, сэр!

Кондиционер не справлялся со стойким кумаром табачного дыма и запахом алкоголя, въевшимся в ковры, зеленое сукно и бархатные балдахины. Под одними из них, за покерным столом под красным абажуром, сидели Макс и Герта Штерн.

Рип порой поражалась видам отдыха, которые выбирали старики. Она подумала, что Керим шутит, когда тот отправил ее переодеваться. Ван Винкль одернула короткое золотое платьице в пайетку и на красных шпильках отправилась к цели. По пути она считала внешность каждого.

Например, Макс – крепкий пожилой мужчина в льняном, обладатель типичнейшей немецкой внешности. Лысина, прямо отшлифованный профиль да аккуратная седая бородка, похожая на кисточку живописца.

Его супруга, эксцентричная Герта, сидела в шляпе с пластмассовыми фруктами и в платье с тропическим принтом. Женщина была увешена объемной бижутерией. Она щёлкала пальцами по бокалу с мартини и с любовью наблюдала за игрой мужа.

Крупье в идеально выглаженной жилетке обернулся и с коротким кивком указал на пустое место за столом.

– Присоединитесь к нам, мадемуазель? Вход – сто евро, – сказал он по-русски, почти без акцента.

Рип села, рядом со стариками. За столом еще сидело трое туристов, один из них здорово напился и, закуривая сигару, мямлил возмущения.

– Herr Stern, setzen Sie Ihre Einsätze bitte.[3]

Макс, не поднимая головы, прищурился на свои карты и выложил на сукно две синие фишки.

– Zwei hundert. Ich bin drin[4].

Рип ждала раздачи, притом совершенно не смысля в покере, а когда карты легли, наклонилась ближе к Максу:

– Я бы хотела разузнать, о чем вы говорили с Бекки, британкой, администратором лайнера. Вчера она проводила с вами опрос на тему своей диссертации. Что было дальше?

Макс и Герта кивнули из вежливости, с неловкими улыбками, какие всегда рисуют иностранцы, чтобы отвязаться от незнакомой речи.

Рип попыталась снова, обреченная на провал:

– Исследование. Германия. Третий Рейх. Нацики-оккультисты, ферштейн?

– Мадемуазель, вы не должны общаться с другими игроками, – напомнил о правилах крупье.

– Was? – переспросила Герта, обнажив в улыбке вставные белоснежные зубы. – Entschuldigung, ich verstehe nicht…[5]

– Frau Stern, – осадил крупье.

«Черт, я тут до ночи просижу и ничего не разведаю!» – разозлилась Рип.

Внезапно нос ван Винкль уловил горький, пряный, древесный аромат – и от знакомого баритона на руках Рип поднялись волоски:

– Diese Frau fragt nach einer jungen Forscherin namens Becca. Sie führte eine Studie durch – deutsche Ethnografie, möglicherweise auch Themen über die NS-Zeit. – Ахт наклонился между Рип и Максом, обдав ее ментоловым дыханием, и спросил: – Hat sie mit Ihnen gesprochen?[6]

Супруги вскинули головы, переглянулись. Макс медленно опустил карты на сукно, голос у него остался спокойным, почти добродушным, однако стал ниже:

– Vielleicht… können wir darüber an einem ruhigeren Ort sprechen. Es ist nicht gut, solche Themen hier zu besprechen.

– Что он сказал? – спросила Рип, дернув Ахта за рукав смокинга.

– Найдем более тихое место для разговора.

Вчетвером они покинули игру. Охотница с ифритом отстали – Рип обвила его руку, прижимаясь грудью к локтю, и отметила, что ментоловое дыхание у него из-за жвачки. Она засмотрелась на то, как шевелятся его желваки на скулах, и улыбнулась:

– Зря ты вернулся. Я ведь и тебя подозреваю, раз дело пропахло Германией, – Рип прижала дуло «пистолета» из ладони к его спине: – айн-цвай, полицай. И глупый ифрит арестован за симбиоз человека и корабля.

Ахт на это только лишь улыбнулся. Ван Винкль распустила «оружие» и вырвалась вперед, оставляя ифриту шлейф грешных мыслей о ее силуэте. Он засматривался. Нет, не так…

Он увязал.

Внезапное коробило его и насиловало без согласия. Одолевало. Накрывало. Светлого будущего позорный «ек» в сердце Ахту не сулил, как и Рип – фантазии о языке консьержа в ее вагине. Оба увязали по-своему, в общем.

†††

DIE NACHTIGALL

(пьеса в одном акте)

Место действия:

Палуба 7, СПА-лаундж. Раннее утро.

Зона отдыха. Купель с ледяной водой, вход в сауну, деревянные лавки, джакузи в центре. Камеры для можжевеловой ингаляции. Бочка со льдом. Кулер с водой и чайная станция.

Действующие лица:

РЕБЕККА НОРТОН (БЕККИ) – студентка-этнолог, администратор.

МАКС ШТЕРН – пожилой немец, оккультист.

ГЕРТА ШТЕРН – жена Макса, оккультистка.

ВАССАГО – Третий Дух, Могущественная Княжна.

СОЛОВЕЙ – таинственный священник-экзорцист.

СЦЕНА I – ИНТЕРВЬЮ

На сцене – лавки в зоне отдыха. БЕККИ пишет в блокноте. МАКС и ГЕРТА пьют пиво в полотенцах. Они выбрали это место, чтобы начальство не заметило Бекки, нарушающую устав. В ранний час в СПА нет ни единой души.

БЕККИ (официальным тоном):

Подведем черту. Господин Штерн, госпожа Штерн, вы в своё время изучали частные архивы… Аненербе. Немецкого общества по изучению древней германской истории и наследия предков, развившегося в гитлеровской Германии.

МАКС (с горечью):

Мой отец был последователем Гиммлера. Мы с Гертой изучаем архивные документы нацистских культов. Назвать это хобби язык не повернется, просто, видите ли, Бекки, нам стыдно за прошлое, и мы хотим внести свой вклад в возвращение памяти о жертвах. Много евреев и славян пропало при таинственных обстоятельствах – и их поиски затруднены из-за…

ГЕРТА (с грустной улыбкой берет мужа за руку):

Сверхъестественныхобстоятельств их пропажи.

БЕККИ (стуча ручкой по блокноту):

Что сподвигло вас этим заняться?

МАКС:

После похорон отца мать раскрыла секрет, что он был оберштурмфюрером Аненербе и возглавлял тайный отдел.

ГЕРТА (с напряжённой улыбкой):

Фюрер искал способ заключить сделку с дьяволом. Поговаривают, у него почти вышло. И тут Клаус Штерн, отец Макса, находит рецепт.

МАКС:

Отец сумел призвать демона Гоетии с помощью много лет утраченной соломоновской книги. Он рассказал о джиннах, способных исполнить три желания. Только джинны не из сказок.

ГЕРТА:

Правильнее назвать их ифритами. Служители шайтана в исламской мифологии.

БЕККИ (удивленно):

Один мой интервьюируемый рассказывал об этом! Его звали Г… Га-а-уэа…

БЕККИ давится. У нее выпучены глаза. Изо рта обильно вытекает ржавая вода – БЕККИ тошнит ею, она отхаркивает ржавчину. МАКС с ГЕРТОЙ вскакивают и пытаются найти помощь.

СЦЕНА II – ВАССАГО

ГЕРТА (резко, указывая на Бекки):

Дорогой, она одержима! Посмотри на ее черные глаза!

МАКС (выкрикивает):

Во имя Христа, отрекись от него!

БЕККИ (низким голосом, искажённым):

Не ворошите прошлое. И от настоящего не прилетит.

ГЕРТА (закрывает глаза):

Exorcizo te, spiritus immunde…!

МАКС:

In nomine Jesu Christi – прояви истинный облик!

БЕККИ (смеется):

Не проявлю. Я не накрашена. Мое имя Вассаго, я Третий Дух и Великая Княжна. Я отвечаю за ифритов, и если вы хотите исполнить три любых желания, окажу честь.

ГЕРТА и МАКС переглядываются.

МАКС:

Вассаго?

ГЕРТА:

Незлобный дух.

ВАССАГО (в теле БЕККИ):

Вынужденная ссылка в Ад, господа. Я открываю тайны, но не терплю британских болтушек, нарушающих форму этического согласования.

ГЕРТА:

Вы, милочка, случаем не Королева Джиннестана?

МАКС (оживленно):

Предмет поисков моего отца. Страна, населенная джиннами и ифритами.

ВАССАГО (с улыбкой):

С некоторых пор Джиннестан – департамент корпорации МЬ. А вы слишком много знаете, и я вас сожру.

МАКС:

Нам, пожалуй, пора. Сырники на завтраке слишком быстро расходятся.

ВАССАГО (наставляет на МАКСА и ГЕРТУ ладонь с круглой печатью и абстракциями, обозначающими имя демона):

Знаете, Соломон считал, что умножая знания, умножаешь боль. Он чуял, о чем говорит.

ГЕРТА:

Эх. Все-таки злобный дух.

На сцену врывается пожилой мужчина в рясе священника. Он окунает особенный крест в джакузи и читает молитву. Хватает ВАССАГО и бросает ее в воду – летят брызги, над водой пар. С жутким визгом демон просачивается через материю. Застревает между палуб в машинном отделении – и ВАССАГО покидает чужое тело, оставляя его внутри обшивки.

СЦЕНА III – СОЛОВЕЙ

МАКС обнимает ГЕРТУ. Человек в черной рясе оборачивается.

МАКС (тихо):

Кто вы?

СВЯЩЕННИК (не оборачиваясь):

Соловей.

ГЕРТА:

Спасибо вам. Можем ли мы помочь вам в ответ?

СОЛОВЕЙ (уходит в глубокую думу и все же изрекает):

Нет.

СОЛОВЕЙ уходит.

†††

– Vorhang! Занавес!– Герта высунула голову над сценкой кукольного театра и помахала ручками наручной куклы, похожей на себя.

Макс проделал тоже самое со своим тряпичным актером и Соловьем. Изорванная кукла Бекки застряла в картонных декорациях, глядя в раскрашенное мелками «небо» одним глазком-бусинкой.

В зале, развалившись на детских стульчиках, сидели Ахт с Рип. Ахт, закинувший ноги на спинки переднего ряда, сложил руки на груди, грозно хмурясь. Ему не понравилось, в каком ключе фигурировал его вид в абсурдном спектакле. Все время он переводил реплики ван Винкль, и она, в отличие от напарника, осталась незаинтригованной.

– Ясно, спасибо. Данке, – махнула рукой охотница, вставая и потягиваясь. – Я хотела изгнать демона сама, это был вопрос принципа. А меня обставили персонажи сказочки для самых маленьких прихожан храма Бафомета.

В полумраке игровой комнаты она увидела, как озадачен ифрит. Тени от аварийных ламп, опустившиеся на кубики, декорации, искусственные мечи с доспехами и костюмы зверят, утяжелили его лицо.

Рип поджала губы. Она решила, что поторопилась с выводами. Слишком много сливов про ифритов за один акт. Охотница улыбнулась Герте с Максом, стоявшим поодаль, и жестами попросила пару минут переговорить с консьержем наедине.

Сев напротив, Рип сложила локти на его ногах, и сказала:

– Колись, что за Вассаго такая. Она связана с МЬ, этим твоим агрегатором консьержей.

– Руководитель.

– И это все, что ты можешь сказать?

– Дело сделано, госпожа. – Ахт резко поднялся, зацепив пиджак со спинки стульчика. – Поставили за «зиро», и столько же получили. Ничего в сухом остатке.

– «Ничего»? – изумилась Рип и, подбежав, дернула ифрита за рукав. – Так это же целое «чего», Ахтик! Ты ведь сам сказал, что основатель МЬ – говнюк, которого не любит даже светоносный мистер Меня-обидел-Папочка. Я так-то хочу знать, кому торчу душу.

– Мне, – прервал густым тоном Ахт и обернулся. В темноте его радужки засияли огнем цвета индиго. – Вы принадлежите мне, госпожа ван Винкль.

«МЬ, Германия, Джиннестан… – думала Рип, глядя в демонические глаза, – и в центре трех пересечений консьерж, немец и ифрит».

➪➪➪

Греческое солнце жарило спину. Все из-за черной ткани рясы, что притягивала ультрафиолет.

Соловей стоял на пригорке, обдуваемый морским бризом. На лице – черные солнцезащитные очки, в руке – трость с белым шариком-набалдашником. Он повернул голову в сторону уходящего круизного лайнера «Кристина», с которого он сошел утром, изгнав Вассаго.

– Ein guter Mensch, in seinem dunklen Drange, – нараспев произнес священник, – Ist sich des rechten Weges wohl bewusst[7]. Я сделаю то, что должен, а потом Ты заберешь меня.

Он кивнул небу, будто закрепляя сделку, и спустился. Со стороны моря раздался протяжный корабельный гудок.

[1]Wärtsilä (Wärtsilä Oyj Abp, произносится «Вяртсиля») – финская публичная машиностроительная компания. Производит машинное и прочее оборудование для морского и энергетического рынков, а также поставляет комплексные решения для полного жизненного цикла оборудования.

[2]Ethics Clearance Form (форма этического согласования) является обязательной для студентов, особенно тех, кто проводит полевые исследования, в гуманитарных и социальных науках в британских университетах. Такие формы заполняются, чтобы убедиться, что исследование не нарушает права и безопасность участников.

[3]Господин Штерн, сделайте вашу ставку, пожалуйста. (нем.)

[4]Двести. Я в игре. (нем.)

[5]Что?.. Простите, я не понимаю… (нем.)

[6]Эта леди спрашивает о молодой женщине по имени Бекка. Она была исследовательницей. Разговаривала ли она с вами? О немецкой этнологии, символах, истории? (нем.)

[7]Хороший человек в своем смутном порыве сознает, пожалуй, (где) верный путь. («Пролог на небесах» к трагедии «Фауст» И.Гёте).

@goodboy_dogge_3

Звон будильника разбил сон Лизы. Девушка разлепила глаза и промычала, потирая рот от слюны. Студентка зевнула, скинула с себя одеяло и поднялась. Лиза не любила подолгу отлеживать бока – неизбежность подъема вынуждала вставать по первому звонку.

Она развела шторы, позевывая до выступивших слез, и зажмурилась от золотистого осеннего солнца. Лиза заправила за уши рыжее каре и дала себе установку работать лучше, чем вчера.

Расписание пар в Котловском университете позволяло подзаработать без вреда для учебы, поэтому она устроилась в кофейню бариста. Менеджер относилась к Лизе, как к младшей сестре, и адаптация на первом рабочем месте для двадцатилетней студентки проходила как надо.

Сделав утреннюю рутину, Лиза натянула джинсы с флисовой рубашкой и сбежала по лестнице в гостиную. В столовой, подобрав под себя ноги на барном стуле, завтракал ее младший брат.

– Кир, разуваться надо, сколько можно повторять? – побранила ребенка Лиза и распахнула створки кухонного шкафа. Она достала банку кофе и коснулась чайника. Дернувшись, охладила пальцы о мочку. – Горячий!

Студентка заварила себе американо и, помешивая, села за стол. Кир смотрел на нее, будто хотел что-то сказать. Долго и очень внимательно. Лиза почувствовала себя уязвленной.

– У меня что-то на лице? Плохо накрасилась? – девушка потерла щеки. – Ну что такое?

Брат без отрыва смотрел ей в глаза. У Лизы поднялись волосы на руках, кофе не лезло в горло из-за выросшего там кома.

– Э… это какая-то твоя очередная тупая игра? Завязывай уже пялиться! – разгневалась она.

Мальчик смотрел, смотрел, смотрел, но материнский голос привел его в чувство:

– Кирюша, солнышко, помоги мне, пожалуйста!

– Иду, мам!

Позабыв о существовании сестры, Кир побежал на зов. Лиза выдохнула. Она брезгливо посмотрела на кофе и, прикрыв веки, потерла их. Допоздна училась, полночи переписывалась с одногруппницей, всю неделю много работала – уговорив себя поверить, что странности от недосыпа, Лиза оставила недопитый кофе, обулась, накинула куртку и вышла из дома.

Девушка выкатила из гаража велосипед и поехала привычным маршрутом до Котлова. Их поселок городского типа располагался за городской чертой, но она доезжала до автобусной остановки за двадцать минут. В то утро – быстрее обыкновенного, будто Лизу подгонял сам дьявол.

Странное поведение брата занимало все ее мысли. Так, омраченная ими, она прицепила велосипед к забору, проверила замок и, засунув руки в карманы ветровки, добрела до остановки. На лавочке спал бродяга, а вдалеке, облокотившись на тележку, стояла полная старуха. Она жевала беззубые десны и пристально смотрела на Лизу.

Студентка испытала дежавю. Повышенное внимание смущало ее, она отвернулась и облегченно передернула плечами, когда из-за горизонта появился автобус. Он выехал из морока утренней дымки, шурша листвой притормозил и, выпустив воздух, открыл двери. Лиза вбежала в салон и забилась в угол.

Но поездка обернулась кошмаром: все без исключения пассажиры повернулись и смотрели на студентку. От страха у Лизы затряслась челюсть. Она отвернулась к окну и моментально пожалела об этом – ребенок, сидевший на заднем сиденье внедорожника, с которым она пересеклась взглядами, прилип к стеклу и, не мигая, глядел на студентку.

– Не смотрите на меня! – завопила она.

Лиза вцепилась в волосы, взвыв. Она выбежала в проход – десятки взглядов следили за каждым движением. Заплакав, студентка побежала к кабине водителя и обрушилась на прозрачную перегородку с кулаками:

– Остановите, пожалуйста! Прошу, мне надо выйти!

Водитель посмотрел на ненормальную через зеркало заднего вида… и не смог отвести взор.

– Смотрите на дорогу! Черт!

Автобус опасно вильнул. Лиза скатилась по перегородке, пряча лицо между коленей. Слюни и сопли растеклись по джинсе темными пятнами. Она задыхалась от паники и от глаз, что непрерывно наблюдали за ней. Автобус выровнял курс – и на первой остановке объект всеобщего внимания сошел с рейса и исчез в глуши спального района.