Больше не подруги

Мы будем частью большого сообщества, в котором мы все друзья и поддерживаем друг друга. Наши дети будут играть вместе. Мамы будут полагаться друг на друга. У нас будет идеальная семья и идеальная жизнь.

Жизнь не будет скучной. Она будет необычной. Запомните мои слова.

Я потираю лоб. Бедная малышка Фэллон. Она и понятия не имела. Не знаю, смеяться мне или плакать. Почти ничего из этой записи не сбылось к нынешнему моменту, двадцать лет спустя. Уже столько времени прошло? Подсознательно я по-прежнему верила, что все будет именно так, как я написала столько лет назад. Я вздыхаю, захлопываю тетрадь и кладу ее на образовавшуюся стопку.

Так, сервиз должен быть в следующем контейнере. Заглядываю внутрь и понимаю: я нашла золотую жилу. Снимаю пузырчатую пленку и обнаруживаю хрупкую белую чашку с серебристой каемочкой. Одну сторону украшает цветок с голубыми лепестками. Просто, но элегантно. Всегда любила этот сервиз. Все получится. Я спасу нашу дружбу. Я закрываю глаза, вспоминаю бабушку и почти чувствую цитрусовый запах, исходящий от нее. Новый ингредиент моего шоколада – лимонная цедра.

Макс поможет мне отнести тяжелый контейнер с сервизом наверх, когда вернется с работы. Я смотрю на горку ненужной ерунды из старшей школы и решаю, что разберусь с этим как-нибудь в следующий раз. Запихиваю все обратно в контейнер, и из моего дневника выпадает бумажка.

Я замираю, когда понимаю, что это.

То письмо.

Медленно наклоняюсь и подбираю его. Я случайно нашла его вскоре после своего восемнадцатого дня рождения, накануне отъезда в колледж. Я давно хотела его выкинуть, но никак не могла заставить себя это сделать. Это письмо знаменует один из самых шокирующих дней моей жизни. Тогда я начала сомневаться во всем, во что когда-либо верила. Смогу ли я сейчас с этим разобраться?

Нет, не смогу. Я столько лет никому об этом не рассказывала, потому что хотела оставить это в далеком прошлом.

Я отношу письмо наверх, к своему шкафу в спальне, беру с полки коробку, где храню фото и открытки от Макса и Майи. Я мешкаю, раздумывая, стоит ли класть его к своим прекрасным воспоминаниям. Потом решаю, что здесь ему и место. Может, однажды оно принесет мне что-то помимо ужаса.

Глава 5

Я зажимаю кожу на лбу между пальцами, надеясь, что пульсирующая боль уйдет. Смотрю на часы и понимаю, что пишу приглашения на чаепитие уже шесть часов. Час ночи, меня зовет подушка. Я просматриваю приглашения, чтобы убедиться, что выведенные буквы не смазались, а шантильское кружево лазерной резки цвета слоновой кости идеально подвязано ленточкой – тоже цвета слоновой кости. Знаток бумаги в канцелярском магазине с удовольствием помогла мне выбрать самую элегантную декоративную бумагу. Ее речь звучала как-то так: «У меня есть бумага, да-да. Бумага прямо для тебя!» Я живо представила ее на верхушке пирамиды чирлидерш. Но нужно отдать ей должное – приглашения получились просто потрясающие. Теперь надеюсь, что справлюсь с самим чаепитием. Может, нанять эту девушку, чтобы она была в моей группе поддержки?

Я просматриваю список дел для чаепития: в нем семь страниц и пять категорий. Мне нужно заказать набор вышитых салфеток, кольца для салфеток, скатерти и красивое столовое серебро. Еще час я трачу на то, чтобы заказать это все в интернете. Доплачиваю, чтобы мне привезли все на следующий день. К счастью, у меня полно бессрочных неиспользованных купонов Bed Bath&Beyond.

Я читаю список закусок. Мой взгляд стекленеет. У меня слишком много дел. Что это на меня нашло? Вот почему я ничего не организую. Я так стараюсь, что теперь «Мамочки в спа» (это мое новое название группы) просто обязаны сменить гнев на милость. Может, даже Эленор останется в выигрыше. Она должна прийти, чтобы я помогла ей наладить отношения между ней и остальными. Мы все снова будем друзьями.

Я забираюсь в кровать, под пуховое одеяло.

Макс ворочается и просыпается.

– Чего не спишь так поздно? – говорит он, садится и трет глаза.

– Извини, не хотела тебя будить. Я делала приглашения для чаепития.

– Какого чаепития? – сонно спрашивает он.

Я еще не рассказала ему, потому что не хотела снова слушать лекцию «Социальные сети – это упадок общества». Но раз уж он спрашивает, придется признаться.

Поздняя ночь на дворе, но какая теперь разница? Я ложусь спать на четыре часа позже обычного, так что могу задержаться еще на пару минут. Я рассказываю Максу о том, как меня бросили, и что теперь я хочу устроить для своих друзей что-нибудь приятное, чтобы оставить размолвку позади.

Макс пододвигается ближе и притягивает меня к себе. Он еще в полусне, может, лекции и не будет. Я вдыхаю его свежий, чистый, мускусный запах с нотками амбры и ванили – запах дома и уюта. В груди разливается тепло.

– Как человек ты куда лучше меня, потому что ты так об этом печешься, – говорит он. – Не понимаю, ради чего тут стараться. Я же знаю, как сильно ты ненавидишь устраивать вечеринки.

Макс никогда не поймет. Есть у него пара знакомых, с которыми он играет в гольф и пьет пиво, и видится он с ними раза два в год. Они разговаривают о спорте и о прочей ерунде, ничего серьезного. Когда он возвращается домой, я всегда спрашиваю, как поживают их семьи. Он пожимает плечами и отвечает: «Не знаю». Серьезно? Ты провел с ними одиннадцать часов и даже не подумал спросить, как у них дела?

Наша дружба совсем другая. Эти женщины – мои первые подружки-мамочки. Мы через многое вместе прошли. Я не могу так просто сдаться. Конечно, у меня есть Макс, но мне нужна связь с подругами. Без них мой рассудок не выдержит – стены спальни придется обшить чем-то мягким.

Макс целует меня в лоб, переворачивается на другой бок и засыпает, а я пялюсь в полоток и задаюсь вопросом, прав ли он. Могу ли я спасти свою дружбу с Беатрис? Или все мои планы пойдут насмарку?

* * *

– Почему мы остановились? – спрашивает Майя.

– Хороший вопрос, – говорю я и осматриваюсь. На дороге выстроились сигнальные конусы и знаки. Серьезно? Вечно они выбирают самое неподходящее время для строительства. Так, когда же нам отремонтировать эту дорогу? Точно! В будний день, в девять утра, когда двести мам везут детей в школу по этой дороге. Это еще один хитрый замысел против мам. Видимо, они в сговоре с велосипедистами.

В другую сторону никто не едет. Я разворачиваюсь и выезжаю на первую же улицу. Понятия не имею, куда она ведет, но я отказываюсь ждать в длиннющей пробке. Дорога перекрыта. Уф. А если сюда? Уф. И здесь перекрыто.

– Куда мы едем?

– Не переживай, мы найдем какой-нибудь путь, – говорю я сквозь стиснутые зубы.

Дорога, сделав круг, возвращает нас к ремонтным работам. Я потратила на это три минуты. Я потягиваю кофе, переживая, что иначе слечу с катушек.

Я волнуюсь: я собираюсь отдать приглашения «Мамочкам в спа».

А вдруг они откажутся? Приглашения лежат аккуратной стопкой на пассажирском сиденье. То, что предназначено Беатрис, наверху. Когда она его увидит, все вернется на круги своя. И потом, теперь я готова к «Слушайте. Спрашивайте об их интересах. Делайте так, чтобы человек почувствовал себя значимым…».

– Мам?

– Что такое, солнышко?

– Можно я возьму твой телефон?

Я протягиваю его дочке. У нее будут болеть глазки от экрана? Надеюсь, что нет. Я не выделила себе время поискать эту информацию в интернете. И тишина мне сейчас не помешает.

– Мамуль?

Мне очень нравится ее прелестный голос.

– Да, Майя?

– Можешь сделать погромче? Обожаю эту песню.

Мне она тоже нравится, поэтому вскоре мы вместе подпеваем припеву Watermelon sugar high. Майя еще не скоро узнает истинное значение этой песни, так что пока она просто об арбузах и сахаре. Ох, сладкая невинность детства… А потом мир со всей дури дает тебе подзатыльник, которого ты совсем не ожидал, и ты меняешься навсегда. Я заставляю себя выбросить эту мысль из головы.

Я смотрю в зеркало заднего вида, встречаюсь взглядом с Майей, и мы улыбаемся друг другу. Мы продолжаем петь, и в воздухе повисло новое чувство: чувство, что все будет хорошо. Я сворачиваю на дорогу, чтобы объехать стройку, и через наше громкое пение слышу звук входящих сообщений.

– Майя, мамочке на секунду нужен телефон.

Останавливаюсь в пробке и вижу сообщение от Беатрис. Ого! Я распахиваю глаза шире, мой пульс учащается. Она ответила. Наконец-то! Меня накрывает волной облегчения. Я улыбаюсь и нажимаю на сообщение.

Беатрис: Повторюшка.

Повторюшка? В смысле? Я ломаю голову. Не понимаю. Она называет меня повторюшкой?

Ну, я хотела повторить участь остальных и оказаться вместе с подругами в спа, да.

Не успеваю я ответить, как телефон звонит. Это Беатрис. Я, не веря глазам, смотрю на экран. Она звонит мне спустя столько времени. Может, хочет извиниться, что не позвала меня и не ответила раньше? Я включаю телефон в машине.

– Привет, Беатрис. Ты на громкой связи, – предупреждаю я, чтобы избежать мата по поводу стройки, потому что я сама бы и не сдержалась, но Майя слишком маленькая, чтобы слушать, как мы ругаемся.

– О, привет, Фэллон. Извини, это, наверное, Сесилия случайно тебя набрала.

Уф. Серьезно? Получается, Беатрис и не собиралась мне звонить. Сердце гулко стучит в груди.

– Привет, Сесилия, – кричит Майя с заднего сиденья. Сесилия здоровается в ответ.

– Поняла. Получила твое сообщение, – говорю я, стараясь придать голосу беспечности.

– Ой, еще раз извини. Сесилия спрашивала Сири, находимся ли мы на улице Уоллаби[8]. Наверное, она нажала на твое имя.

Я хмурюсь. Беатрис не собиралась мириться со мной. И почему я такая дура?

Пробка двигается с места.

– Улица Дюран пришла в движение, можете по ней проехать. Тут быстрее всего, – выплевываю я и крепко вцепляюсь в руль, чтобы выпустить кипящую внутри ярость. Поверить не могу, что она ведет себя так, словно все нормально, хотя сама игнорирует мои звонки, сообщения и не приглашает пойти с ними в спа.

– Ладно, увидимся в школе, – невозмутимо говорит Беатрис и сбрасывает.

– «Ладно, увидимся в школе», – передразниваю я ее и качаю головой.

– Мамочка, что это ты делаешь?

Я бросаю на нее взгляд в зеркало заднего вида.

– Ничего, – говорю я и снова сосредотачиваюсь на дороге. Теперь я замечаю дорожный знак. Это Уоллаби. Мы на улице Уоллаби.

О нет. Я же сказала Беатрис поехать по Дюран, да? Я разволновалась и сказала не ту улицу. Я нажимаю на ее имя, чтобы перезвонить, и меня сразу перенаправляет на автоответчик. Я пытаюсь снова. Происходит то же самое.

Теперь уже ничего не исправить. Я отдаю телефон Майе.

– Дерьмо!

– Что-что, мам?

– Поезд.

Добираться до школы – все равно что решать текстовую задачу по математике. Если поезд А выезжает со станции со скоростью тридцать миль в час[9], а поезд Б выезжает со станции со скоростью двадцать миль в час[10], как быстро нужно ехать, чтобы обогнать оба поезда и привезти ребенка в школу вовремя? Нужно нестись сломя голову. Так я и получила свой первый штраф за превышение скорости. Текстовые задачи – явно не мое.

Мы доезжаем до школы за десять минут. Майя пробирается на переднее сиденье и выходит со стороны водителя. Я к этому уже привыкла. Пришлось, потому что в первый раз, когда она так сделала, я случайно захлопнула дверь прямо перед ее носом. Веселый был день.

Рядом со мной появляется Вивиан со своими тремя детьми.

– Приветик!

– О, хорошо, ты тоже опоздала.

– Мы опоздали, но со вкусом.

Со вкусом? Да, Вивиан, ты, может, и опоздала со вкусом в своем коротком платье, которое подчеркивает фарфоровую кожу, блестящие, прямые черные волосы и голые изящные руки. Я уж не говорю о сверкающих сандалиях, в которых видно твой красивый педикюр, который тебе, наверное, сделали в спа.

И как вообще возможно так выглядеть с тремя детьми? Я опускаю взгляд на свою футболку и вижу брызги от кофе, который я расплескала на себя в спешке. Волосы, как обычно, собраны в неряшливый пучок. И только сейчас я понимаю, что забыла почистить зубы и воспользоваться дезодорантом. Со вкусом? Нет, мне кажется, вкус здесь ни при чем. Я вспоминаю, как обещала следить за собой. Похоже, у меня не получается.

– Хаотичное утро? – спрашивает она, подняв идеальную бровь.

– Бинго, – отвечаю я.

За все эти годы мы научились разговаривать короткими предложениями. Мы говорим все, что думаем, как можно быстрее и проще. Мы стали подругами – или, точнее, были подругами, – потому что делили кое-что общее. Мы обе матери маленьких детей.

– Майя, где твой рюкзак? – спрашиваю я. Майя стискивает зубы и смотрит на меня.

– Извини, мамочка, он в машине.

Я понимаю, что забыла там и приглашения на чаепитие.

– Я отведу ее к дверям, – с понимающим видом говорит Вивиан. Вивиан с тремя детьми помогает мне с одним. И почему-то мне все кажется логичным. – Одним больше, одним меньше… – Она пожимает плечами, совершенно спокойно относясь к происходящему.

– Майя, слушайся тетю Вивиан.

Я бегу за рюкзаком Майи, а Беатрис тем временем влетает на парковочное место как сумасшедшая. Она бьет по тормозам в сантиметре от бордюра, рядом со мной, и опускает стекло. Ее волосы странно торчат, будто она проснулась пять минут назад. Отлично. Хоть что-то у нас сегодня есть общего, и я могу вычеркнуть пункт «мой внешний вид» как причину, почему Беатрис меня игнорирует.

«Спроси ее о чем-то, что ей интересно», – напоминаю я себе. Я улыбаюсь, готовясь спросить ее, когда она откроет свой бассейн на лето, как она начинает кричать. В смысле – орать как банши. Никогда не слышала таких первобытных, животных звуков. На кого это она орет? В голове пролетают идеи, что можно схватить и запихнуть ей в рот.

На нас пялятся учителя и мамы. Я никак не могу понять, что она говорит, пока не слышу четкое:

– Фэллон, что с тобой не так последнее время?! – Думаю, ее слышно даже в Боснии и Герцеговине.

К щекам подкрадывается волна жара.

– Что, прости? – взвизгиваю я в ответ. – Со… со мной? – запинаюсь я. Мои уши горят, сердце колотится.

Беатрис шипит в ответ:

– Да, с тобой. Ты специально отправила меня по другой дороге! – Пока она распинается, ее дети выпрыгивают из минивэна и со всех ног бегут в школу. Сесилия несется так, словно от этого зависит ее жизнь.

Дерьмо. Я прочищаю горло и как можно жизнерадостнее говорю:

– Это была случайность, но вот, ты же приехала!

Я не хочу, чтобы ситуация накалялась. Она уже тянет на десять баллов по шкале Рихтера.

– Иногда ты бываешь последней стервой!

Я потираю заднюю часть шеи. Голова кружится. У меня нет слов. Я никак не ожидала таких слов от Беатрис, да и вообще от кого угодно в Спрингшире. Даже у бешеных обезьян манеры будут получше.

Я не хочу разыгрывать сцену еще драматичнее, поэтому убегаю к своему автомобилю. Колеса машины Беатрис визжат, она вылетает с парковки. Моя кровь кипит. И это я тут стерва? Это не я ее не пригласила.

Я возвращаю Майе рюкзак, растекаюсь по водительскому сиденью и делаю глубокие вдохи. Не могу поверить в то, что сейчас произошло. Делаю еще три глубоких вдоха. Подумываю позвонить Эйвери, но она просто спросит, почему я не сказала Беатрис, что она – стерва похлеще моего. Действительно, почему? Во-первых, я поразилась тому, что она говорит. Во-вторых, я не мыслила здраво. В-третьих, та часть меня, которая сразу могла дать отпор, осталась в том дне, когда мы переехали в Спрингшир.

Когда все пошло наперекосяк? Дело ведь не просто в паре пропущенных футбольных матчей. Реакция Беатрис граничила с истерией. Мне нужно добраться до сути происходящего. Написать ей? Нет. Пусть лучше сначала остынет. Тут я понимаю, что мне тоже нужно остыть, только буквально. С подмышек льется пот, я поджариваюсь, словно маршмеллоу на огне.

Приглашения на чаепитие по-прежнему лежат на пассажирском сиденье. После этого ненормального скандала с Беатрис я уже не уверена, что хочу что-то организовывать. Я беру приглашение Беатрис и смотрю на него. Потом обмахиваю им пылающее лицо. Хоть на что-то сгодится.

Глава 6

Дома я заползаю под пледик с коробкой шоколадных конфет. Вспоминаю цитату из «Форреста Гампа»: «Жизнь как коробка шоколадных конфет: никогда не знаешь, какая начинка тебе попадется». Вот уж действительно.

Слезы катятся по щекам, пока ванильный сливочный крем тает во рту. Вот тебе и чаепитие. Не помню, когда я в последний раз чувствовала себя такой брошенной. Наверное, в старшей школе, когда меня не позвали на самую крупную вечеринку года. Я плакала неделями; семнадцатилетняя я была убита горем и совершенно подавлена. Не уверена, собрала ли я себя обратно по кусочкам после того случая. Теперь я, по сути, в той же ситуации, только сейчас я старше и мудрее. Правда, порой мне до сих пор кажется, что я по-прежнему в старшей школе.

Это произошло, когда мне было семнадцать. Я не хотела, чтобы мой спутник на выпускном балу видел, как я запихиваю в себя хот-дог, и поэтому шмыгнула в коридор. Вот-вот должны были объявить короля и королеву бала, и мне нужно было быстро вернуться, хотя я ни на что не претендовала.

Я услышала, как ко мне направляется Уитни. Я не ожидала, что она остановится и будет разглядывать свое отражение в стеклянной витрине для трофеев, поэтому без задней мысли повернулась, чтобы сказать ей что-нибудь, и врезалась в нее с хот-догом в руке. Горчица размазалась по ее темно-синему платью, по ткани побежали желтые ручейки, и тут голос директора в динамиках объявил: «Королева бала – Уитни Росс». Я взяла салфетку, попыталась оттереть горчицу и размазала ее большим пятном, похожим на солнце. Платье для выпускного превратилось в наряд для детского сада. Уитни не была жизнерадостным солнышком. Она обратилась свирепой бурей, осыпала меня проклятиями и заставила прямо там поменяться платьями. Иронично, но в ее платье я выглядела как пухлая сосиска для хот-дога длиной в фут[11], которую запихнули в булочку обычного размера. Уитни возненавидела мое розовое платье из тафты, которое висело на ее худеньком теле мешком.

И вот так я умудрилась вылететь из популярной компании всего за десять секунд и не попала на вечеринку в честь окончания школы, которую организовал Джейсон Мартин, самый богатый ребенок города. Уитни пустила отвратительные сплетни обо мне и хот-догах, повторять которые я не буду. С тех пор я хот-доги не ем.

Но что случилось с моей дружбой с Беатрис? Не могу припомнить трагичный случай, который по масштабам хоть приблизился бы к Ужасной Катастрофе Хот-Дога.

В день, когда я встретила Беатрис, я вышла погулять по району рано утром с Майей в коляске, наслаждаясь теплым летним днем. Я описывала дочери деревья и птиц, говорила про рисунки мелом, баскетбольные кольца на проезжей части и велосипеды, которые оставляют на газонах на ночь. Я сказала ей, что однажды ей будут нравиться все эти занятия.

Я даже не заметила кучку дерьма посреди тротуара. Сначала я проехалась по нему, а потом и сама вляпалась в новой обуви. Все мои знакомые в курсе, что мою обувь трогать нельзя. У меня где-то сотня пар, и это – мое самое желанное имущество. Я проскрипела пару ласковых, напугав Майю, и она заплакала.

Женщина в розовом халате и с разноцветными бигуди в волосах крикнула с крыльца: «О нет, я собиралась это убрать!»

Я, похоже, посмотрела на нее обвиняюще, потому что она подняла руки, показывая, что это не она оставила огромную кучу посреди тротуара.

– Это была не моя собака, – в ужасе сказала она.

Я-то думала, мы живем в приятном районе, где люди убирают за своими питомцами. Я ошибалась. Здесь проживает как минимум один невнимательный идиот. В правилах объединения жирным шрифтом прописано: «Убирайте за своей собакой».

Женщина подбежала ко мне в тапочках.

– Давайте я вам помогу, у меня есть шланг неподалеку.

Я прошла за ней, и она отмыла колеса коляски и мою обувь, заодно задев легинсы и верх. Я выглядела так, словно участвовала в конкурсе мокрых футболок.

– Я Беатрис. – Она протянула мне руку.

С тех пор мы с Беатрис прогуливались по району вместе, с нашими девочками в колясках, и всегда осматривались в поисках собачьих какашек.

Потом, когда девочки подросли, мы постоянно выбирались играть в парк, чтобы выходить из дома и оставаться в здравом уме. Беатрис родила Бенджамина, и у нее стало еще меньше времени. Началась школа. Иногда, когда Беатрис могла оставить Бенджамина с нянькой, а девочки были заняты на весь день, мы обедали вместе.

Вскоре после знакомства с Беатрис мы познакомились и с остальными мамами на детской площадке. Я, Беатрис, Лайла, Вивиан и Эленор сблизились. Наши дети были одного возраста, ходили в один и тот же класс. Но нас связали не только наши дети: наши мужья вместе играли в гольф. И всем все подходит. Это та самая идеальная группа друзей, о которой я мечтала. Мы так сблизились за последние несколько лет. Мы ходили на бранчи, устраивали девичники, собирались семьями, а по выходным даже выбирались кататься на лыжах или в аквапарк.

Мы через многое вместе прошли. Когда я получила сотрясение мозга, упав с кровати и ударившись головой о тумбочку, – до сих пор не понимаю, как это произошло, – во время восстановления мне можно было пялиться в стену и больше ничего. Тогда Беатрис принесла огромную стопку дешевых журналов и читала их мне, и я впервые в жизни узнала все голливудские сплетни. Поэтому я и не падала духом. Я уверена, что благодаря этому восстановилась в два раза быстрее нужного.

А я как-то раз прыгнула в бассейн Беатрис прямо в одежде, чтобы спасти ее годовалого сыночка, пока сама Беатрис трепалась с чистильщиком бассейна.

Последний раз я виделась со всеми подругами в начале марта, мы ходили играть в парк. Я что-то не то сказала и задела их? Я говорила про свой шоколад и кое-какие новые рецепты. Ничего необычного. Лайла рассказала, что учителя думают просить у объединения еще денег, а если школьный совет к ним не прислушается, проблем не избежать. Ко мне это никакого отношения не имело. Помню, как Сесилия и Майя ругались из-за последних качелей. Не знаю, кто это начал, но мы с Беатрис разняли их и объявили тайм-аут. К концу дня они снова спокойно играли вместе.

Было одно замечание от Беатрис, которое меня поразило. Тогда-то оно показалось мне смешным, но, может, за этими словами крылось что-то еще?

– Терпеть не могу то, что мусорщики вечно оставляют мой бак открытым в дождь. Когда я выбрасываю мусор, вода повсюду расплескивается и попадает мне на обувь, – сказала я.

Беатрис ответила:

– Ох, Фэллон, мне бы твои проблемы. – Она раньше никогда меня так не осуждала. – И потом, это всего лишь обувь. У тебя их сотня пар.

А там уже между Майей и Сесилией разгорелся спор, и я ничего не ответила.

В приступе сентиментальности я принялась искать цитаты о дружбе, словно это мне поможет.

«Хорошие друзья – они как звезды. Порой ты их не видишь, но все равно знаешь, что они там».

Я скучаю по Беатрис. Раньше она писала мне каждый день, принося забавные истории о том, какие глупые вещи порой вытворяют люди. Обычно они доходят до абсурда, и на их фоне я чувствую себя не таким уж и плохим родителем. Однажды Беатрис написала мне: «Слышала о парне, который привязал надувной бассейн к капоту машины и повез в нем своих детей?» К счастью, дети не пострадали.

Зачастую лишь она привносит в мои серые будни капельку юмора. А теперь я не могу вспомнить, когда она в последний раз писала мне что-то смешное. Я не видела ее четыре недели, и она спланировала поход в спа без меня. Я читаю следующую цитату.

«Люди приходят в твою жизнь по определенной причине. Кто-то остается лишь на время, а кто-то – на всю жизнь».

Меня поражает глубина этих слов, и я читаю весь длинный отрывок. Не знаю, кто автор, но он явно умен и проницателен. Я задумываюсь над значением прочитанного, размышляю, к какой категории относятся мои подруги. Мы же будем дружить всю жизнь, да?

Я читаю остальные цитаты.

«Психологи говорят, что если дружба длится больше семи лет, то она будет длиться всю жизнь».

«Если дружба длится больше семи лет, вы уже не просто друзья, вы – семья».

Семь лет. Сейчас идет решающий седьмой год. Я делаю глубокий вдох.

Мне не хватает нашей связи, и я открываю сообщения и нахожу диалог с ними, который не смогла удалить.

Беатрис: Если когда-нибудь подумаете, что день у вас был дерьмовый, то вот… Я поставила обжигающе горячий кофейник в кладовку.