Потерянная тропа. Том 1. Часть 2

Энн Шиэрин

Потерянная тропа. Том 1. Часть 2

Арка II. Деревня ликров: Глава 9. Эльник

Береговой песок тянулся по правую руку. В воде сверкали остатки слёз глубин. Довольно часто мелькали зелёные всполохи, омываемые волнами. Учёная узнала в них светящиеся раковины миронов, которые просыпались вместе со вторым, ночным, появлением лун на небе. Возле замка раковины не встречались, поэтому очень хотелось остановиться, чтобы внимательно изучить их. В книжке с океанскими обитателями описание миронов заинтриговало её больше других. Говорилось, что мягкие блеклые тельца носят на своих спинах прозрачные раковины, в которых скрывались миниатюрные леса, наполненные собственным светом. Но времени на остановку у Мари не было. Рассветало.

Она успела уйти достаточно далеко. Замок скрылся из вида между холмами и склонами до того, как небо начало окрашиваться сначала в тёмно-синий, а затем и в серый. Вскоре Гротэр свернула в противоположную от океана сторону, как когда-то ей посоветовала Ольга.

Ей было тяжело. Тело сковывала слабость, а в животе сворачивался тугой комок. Марианн не ощущала той свободы, за которой так гналась. Её будто окутала тугая, постоянно тянущаяся назад верёвка. В голове вспыхивали образы детей, которых она предпочла бросить. Хотелось остановиться, вернуться и всё изменить. Принять другое решение. И тяжесть бьющегося о ноги рюкзака всё росла, когда Мари в очередной раз прокручивала возможные варианты и понимала, – нет, от неё сейчас толка никакого не будет. Она не сможет спасти или помочь. Даже себя Мари едва ли защитит. Но как бы не были верны доводы, как бы она не юлила, пытаясь обрубить нить, заставлявшую её оборачиваться, у неё не выходило.

К обеду, топая по влажной и чавкающей земле, на которой редкими кустиками проклёвывались сорные травы, она настолько выбилась из сил, что рюкзак за спиной едва не притянул её к земле. К счастью рядом, словно маленький грибок, проклюнувшийся на ландшафте полей, возник первый подлесок. И Гротэр остановилась на привал.

Земля в лесу была такой же голой и сырой. Только под деревьями лежали пожухлые лиственные ковры, почти полностью перегнившие и пахнущие сыростью. Если бы Мари не изучала книги, она бы с уверенностью сказала, что здесь только недавно сошёл снег и совсем скоро зазеленеет травка. Шли последние месяцы зимы и единственным ярким пятном за время пути оказались скудные листья деревьев. И это удивляло. На островах, насколько она понимала, температура не опускалась ниже пяти градусов. Земля была пропитана влагой и даже на вид казалась достаточно плодородной, не замёрзшей, но то, что здесь не росло никаких продовольственных растений, лишь редкие желтоватые и дряхлые пучки трав, казалось расточительством. Возможно, из-за большой влажности сажать что-либо было бессмысленным? Неужели сгнивало? Учитывая, что до сезона дождей осталось чуть больше одной смены богов и влажность воздуха повышалась, это казалось логичным.

Да уж, сюда бы агрономов да биологов нормальных, – провести полноценные анализы… К примеру, Лили быстро разобралась бы что к чему и даже предложила бы модифицировать культуры подходящего для такого типа земли. Но её здесь не было. И как бы Мари не забавляли фантазии того, как увязая, каблучками в земле, Лили с пробирками и стеклами пробиралась бы от одного облезлого кустика к другому, – это лишь сильнее вспучивало внутреннее болото.

Гротэр с трудом нашла тонкое, поваленное дерево, на которое смогла сесть и вытянуть ноги, поставив свою поклажу рядом. Не было слышно ни звука. Ни птиц, ни стрекота жуков или кузнечиков. А ещё стих рокот океана, оглушив её тишиной. Марианн понятия не имела насколько, оказывается, громким был водный массив и как привыкла она к его вечному ворчанию, шуму, переливам, будто к дыханию родной матери.

А сейчас у учёной не было ничего. Только дорога, к которой она так отчаянно рвалась. И никого, с кем можно было бы разделить впечатления.

Мари прикрыла глаза, представляя рядом Лию и Дария в походных костюмах. Вот они, нагруженные и вспотевшие, громко причитают, что нужно было пойти вдоль океана и пособирать миронов по пути. А ещё веснушчатую, скромную, но такую любопытную Бель в штанах, которая бы периодически щупала штанины и взмахивала ногами, выражая свой восторг. Служанка бы упорно перетягивала лямки рюкзака, в попытке найти самый удобный баланс, – так, чтобы не натирало и не било по бёдрам. Дети бы относились к друг другу настороженно, но вскоре нашли общий язык. И именно они первыми заметили бы подлесок. И Бель, и воспитанники пощупали бы каждое дерево и пожухлый листик, практически пробуя их на зуб, ведь таких они точно никогда не видели. А дальше они вчетвером дошли бы до деревни, добрались и до города. Вместе нашли, как пробраться на один из нужных им кораблей и через какое-то время уже далеко-далеко убрались от островов…

По сердцу полоснуло чем-то острым.

Учёная вздохнула. На самом деле она не привязывалась к детям так сильно, чтобы чувствовать боль, но на фоне пустоты даже искры становятся ярче звёзд.

Одиночество было чем-то естественным для неё и в прошлой жизни. Сначала Гротэр потеряла родителей, затем несколько раз сменила опекунов. Она научилась жить самостоятельно, научилась брать ответственность за себя в первую очередь, хотя это было едва ли не самым сложным достижением в её жизни. Ведь по началу она рвалась защищать других так рьяно, так отчаянно, что в какой-то момент, получив тычок от того, кого защищала, неожиданно поняла, с чего вдруг ведет себя как рыцарь, которым никогда не была. «Спасите меня» – вот какая мысль была заложена в каждом её поступке. Поэтому она рвалась навстречу людям, протягивая на ладошках камни и лихорадочно вглядывалась в ответ, – протянут ли такие же.

Не протягивали.

Сейчас-то Мари понимала, что возможно выбирала не тех людей. Например, кто в здравом уме будет таскать нищему еду из дома опекунов, в котором только-только поселился? Кто будет защищать изгоя класса, имея протез вместо ноги? Кто будет покрывать и оправдывать вора, стараясь его понять? Или отдавать последние деньги мальчишке, чья жалостливая история была сплетена из ломких, надтреснувших фактов, поверить которым мог только дурак? Мари никогда не разбиралась в людях. Себя тем более не понимала. И, можно сказать, ей повезло наткнуться на ответ, кому в действительности нужна была помощь.

Спасать себя оказалось гораздо сложнее, особенно когда настигло понимание, что от одиночества не поможет сбежать ничто. Поэтому она подружилась с ним. Научилась использовать его как инструмент. Справлялась с помощью него в те моменты, когда другие сдавались или оправдывались нехваткой времени. И даже наслаждаться им.

А потом пришли люди, которые чуть разукрасили жизнь. Не спасли, но подарили немного специй.

Марианн поморщилась, думая о том, что забыла какого это – наслаждаешься тишиной. Что впустила очень глубоко внутрь себя шумный океан и замок, наполненный тенями и движением. Прогнулась под обязанности, вживила в душу маленькие ниточки привязанности и как итог – ей хотелось либо разреветься, либо вернуться и попытаться провернуть жизнь по-другому.

Схватив кинжал, Мари стала распутывать веревки и ткань. Если уж нить не обрубить, то можно сделать то, чем она занималась всегда. Потерпеть. Год. Может два. Дойти до деревни, о которой говорила Ольга, добраться до столицы. Закрепиться и узнать, что и как. Поискать корабль. Придумать более достоверный план и уже затем, если внутри всё ещё будет звенеть эта струна, тянущая её назад, вернуться и забрать мелюзгу из замка.

Она достала из рюкзака свёрток с припасами. Надрезала кусочек мяса, взяла сухарик и запила бутерброд наколдованной водой из фляги.

К моменту, когда учёная была готова продолжить путь, внутренний занавес опустился на разыгравшийся театр. Стало чуть легче. И всё же, прежде чем продолжить путь, она оглянулась в сторону океана, которого уже было ни видно, ни слышно.

***Глория.

Глории не стоило срываться на родителей. Она просто устала или раздражение накопилось, но в последнее время становилось всё труднее сдерживаться. Возможно, причиной тому была лёгкая настороженность и напряжённость взрослых, когда дело касалось Гло. Или в их ласковом отношении к тихой и спокойной Пуаль. Всё-таки контраст выходил разительный.

В чём бы ни была причина, механик как никто другой понимала – дело не в эльфах-родителях, а в ней самой. Но, как и когда-то в прошлом, она срывалась на крик раньше, чем понимала это. И, чтобы не видеть страха взрослых, не мутить собственные воспоминания, в которых Глории доставалась за вспыльчивый характер, она схватила пальто, сунула ноги в ботинки и быстро выскочила на улицу, в морозный, прорезаемый крупными снежинками, воздух.

Снег… С ним у Глории было больше хороших ассоциаций, чем с семьей.

Воспоминания были лёгкими, пушистыми и тёплыми, словно пар от кружки.

Один скол на самой маленькой шестерёнке может не повлиять на работу механизма, а может полностью вывести его из строя. Её собственные сколы не причиняли дискомфорта, но иногда саднили, щипали и требовали отвлечься, заняться чем-нибудь увлекательным и до ужаса интересным. Глория не хотела рассматривать трещинки в упор, что в прошлой жизни, что в этой. Раньше она закапывалась в механику, разламывая устаревшие, скучные модели самых разных вещей, и собирала из них нечто новое. Создавала всё подряд: от маленьких часов, до живых металлических фей, параллельно выполняя задания для ассоциации и тратя оставшееся время лишь на сон. Плотное расписание. Любимое дело. Реки какао с пенкой.

А вот в этом мире в радиусе большем, чем пропащие равнины, не было ничего любопытного. Зато времени оказалось непозволительно много. У эльфом, зверь их задери, Магов чтоб-их Растений, даже про какао ничего не слышали.

Её окружали сплошные ограничения.

Эльфы владели лишь некоторыми направлениями магии. И все они вплотную были связаны с жизнью. Большинство управляли растениями или исцеляли. Некоторым доставалось древесное мастерство, более сложное, грубое, но всё ещё живое. Уникумами становились маги земли и света. Но никогда среди ушастых-чтоб-их-кроликов не рождалось воздушников, огненных магов, водных и прочих-прочих дроблений стихий. И как становиться механиком с такими задатками?

По началу Глорию это не особо-то напрягло. Ну подумаешь – магия не подходит. В прошлой жизни у неё дара вообще не было. Но как бы не так.

Выбирать профессию или дело всей жизни, не имея в рукаве даже слабого магического потенциала нужного направления, считалось бессмысленной тратой времени. Потому что результатов добиться в разы сложнее. Потому что как не изворачивайся и какое мастерство не нарабатывай, – человек без дара всегда будет проигрывать магически одарённому сопернику. Да и редко случалось так, что существо одарённое не чувствовало сродства со своим даром и мечтало заниматься чем-то другим.

Именно поэтому во всей деревне эльфом и на сотни тысяч таир вокруг не найти было ни одного кузница, механика, артефактора – подобные вещи закупались у сект и кланов в обмен на доступ к разным частям сумеречного леса. То есть те интересные вещи, которые были бы чуть сложнее лифта в оранжереи старейшины, либо прятали старшие и в руки детям не давали, либо не попадали в лес вообще.

Как вам такое, а? Мало того, что её на выбранной стезе, – весьма интересной стезе! – будут считать мастером второго сорта, так ещё и учиться совершенно, абсолютно не с чего!

Поэтому в её руках ещё не побывало ни одной вещи сложнее пресловутых часов, висящих у них над кухонной стойкой. Да и те были больше для красоты и требовали модернизации, но как ей это сделать, если даже инструментов оказалось не достать?! И какая речь может идти о шестерёнках, пружинках, гайках, каркасах, брусках и прочей важной металлической мелочи…

Глория поплотнее запахнула куртку и натянула капюшон на покрасневшие уши. Снег запутался в её растрёпанной челке. В мягких отсветах из чужих деревянных домов, находящихся на разной высоте, он казался гораздо более магическим, чем сверкавшие между снежинками тонкие серебряные ниточки. Эти маленькие полоски на её попытку дотронуться до них никак не реагировали.

Лёд. Не её врождённая стихия.

Зато стихия того, кто разрушил их прошлую жизнь. Профессор Марианн ненавидела холод. Рован относился к нему равнодушно. Пуаль недолюбливала зиму и всё что с ней связано.

И всё же Глории нравился снег.

Она обернулась, разглядывая цепочку своих следов, змеящихся кривыми линиями – Гло не поднимала ноги, а шаркала ими, – и в душе лёгкими хрустальными гранями затрепетало прошлое.

В их мире снег был редкостью. Превратившаяся в бесконечную пустыню планета питался искусственными магическими дождями и, как отголосок забытых сказок, слишком редко видела это природное явление. И всё-таки Гло помнила снег. Такой же крупный, – она высунула язык и с трудом поймала кристаллик языком, – и сладкий. Видела ли она его два раза? Или три, один из которых касался болезненного воспоминания собственной смерти? В голове всплывал лишь один снежный день.

Она жила в убежище изгнанников почти год. Её комнатой практически стал забитый разными деталями гараж, в который не проникал свет, а связью с миром были Рован и тихий старичок в очках, имени которого она не помнила.

Снег…

Он как яркий осколок стекла блеснул в куче хлама, в которую превратилась её жизнь. Заставил зажмуриться. Сместиться. Открыть глаза и понять – краски и цвета никуда не делись, просто тень её мыслей скрыла их. Она не помнила, почему вышла из своего убежища. Всё пространство её памяти занял слепящий, бесконечно-белый ковёр. Гло тогда долго пялилась на ровную снежную поверхность, на которую ещё никто не наступал. А затем шагнула вперёд и примяла мягкую перину. Она была первой, кто стал бегать по снегу в лёгкой обуви не предназначенной для этого. Кто стал щупать и сжимать снег до покрасневших кистей и пальцев, до болезненного покалывания. И зашла она последней, – лишь после того, как нос заложило, а в ухе стало стрелять.

Бледное лицо с тёмными пятнами умирающих веснушек покрылось яркими следами мороза. Глория отогревалась какао и клетчатым пледом, сидя на недоделанном и позабытом ей флайвере малой модели и болтала с Рованом. И смеялась… Смеялась едва ли не впервые за тот год.

«Малявка?» – Рован использовал связь ещё до того, как Глория выбралась на его полянку. Девочка не ответила. Она подошла к зданию, скрученному из крупных веток деревьев для её друга. Окон у этого импровизированного хаоса не было, зато имелись большие ворота и маленькая калитка в них. Эльфийка тихо отварила её, глядя как вспыхиваю снежинки от света из домика и как волной сдвигается навалившийся сугроб.

В последний раз оглянувшись, Глория вошла.

«Ты чего на ночь глядя завалилась? Твоих родных инфаркт хватит», – чешуйчатая голова встретила её прямо у входа, а затем чуть подвинулась, пропуская внутрь. Домик Рована был огромным, но из мебели ему достались лишь глиняная печь, в которую он мог дуть сам при желании или которую топили заглядывающие к нему эльфы. И каменная скамеечка возле печи. В остальном – голые жгуты стволов вместо стен и потолка, несколько стеклянных банок, вживлённых в дерево, забитых-свет камнями, и кучи прелой, влажной листвы на полу. Вот он, – предел мечтаний для человека, переродившегося драконом.

Гло сняла пальто и стряхнула с него снег.

«Родных хватит инфаркт если я и дальше буду рядом с ними крутиться.»

«Поссорились?»

«Нет, Рован… Я просто устала, – Глория зажмурилась. – Иногда я очень жалею, что согласилась переродиться. Кажется, что семья: родители, дяди и тёти, деды и бабки, – не для меня.»

Дракон замолчал, практически не шевелясь и из его ноздрей повалил дымок. Если бы дым в воздухе извернулся и нарисовал вопросительный знак, эльфийку бы это не удивило. Она подошла к печке, вытащила из-под скамейки парочку полешек и, сунув их в печь, уселась на скамью.

Рован помялся, развернулся и, устроившись поудобнее, прицельно дунул в печь, выпустив столб дыма, нашпигованный кучкой искр.

Её друг активно учился пускать огонь, но получалось у него в одном из десяти случаев.

«Не подумай, что мне не нравится эта жизнь или что-то такое. Я счастлива, что у меня есть Пуаль. И что с тобой мы встретились. Но мне банально не хватает отвёртки, паяльника и огромного подвала с железками. И спокойствия. Ты же знаешь… агрессия накапливается… проще, когда меня ничего не провоцирует – тогда хоть могу себя контролировать.»

«Ооо. Понимаю. Мне позарез не хватает нормальных рук и ног, – дракон выразительно привстал на задние лапы, показывая мощные когти на вытянутых, но толстых пальцах. – Но я не унываю. Мы тут долгожителями стали. В будущем я обязательно получу назад нормальное тело. А ты выучишь целительство, чтобы оставаться молодой вечно, и будешь эту вечность ковыряться во всех железках, до которых доберутся твои руки. Думаю, уже через два века на этот мир обрушится технологическая революция, в которой будешь виновата ты. Параллельно где-то на другом конце света Профессор выучит тонну магии, а затем возьмется истреблять всех мало-мальски похожих на Зверя тварей. Через три века, где-то на середине ваших грандиозных свершений, вы встретитесь с Гротэр, и либо разрушите мир до основания, либо полностью его измените.»

Глория рассмеялась и плюхнулась спиной на твёрдую скамейку, прижимаясь к тёплому боку глиняной печи, в которой только-только зародился огонь.

«Думаешь я слишком тороплюсь с этой темой сумеречного леса? Учитывая те сотни лет, о которых ты говоришь. Мне и Пуаль ведь только-только шесть исполнилось. Да и тебе тоже.»

«А почему ты спешишь?» – вопросом на вопрос ответил Рован и приземлил свою голову прямо на пол возле неё. Их глаза оказались на одном уровне.

«Пуаль хочет себе фамильяра. Мне нужно проветрится, сбросить накопившееся. Да и я начала уставать от всей этой темы „выучи много всего неинтересного сразу“. А тебе нужны ядра тварей и зверей, чтобы поскорее получить назад руки и ноги.»

«А тебе нужны люди или гворты. Желательно талантливые и такие же вездесущие, как ты.»

«Да.»

«Тогда почему ты всё ещё не поговорила с Рахитой?»

Почему? У неё не было ответа на этот вопрос. Старейшина эльфов восхищала и вызывала страх одновременно. Её глаза редко когда выражали что-то помимо прожитых тысячелетий и именно благодаря ей Гло верила в рассказы о масштабах местных жизней. Но верить и понимать – разные вещи.

Глория никак не могла осознать до конца, что теперь её срок – не один век, половина из которого будет проходить в борьбе за здоровье, а долгие тысячи лет. Тысячи. Не дней. Лет.

Как и сложно было оценить размеры таиров, даже за одним из которых скрывался десяток тысяч километров. Их старый мир был всего из трёх таких таиров в меридиане, а тут их брали десятками, сотнями, тысячами… Видимо, если у этого мира был создатель, он либо был великаном, либо любил мыслить масштабно. О-очень масштабно. До тошноты. До головокружения. До бредового состояния.

Одно не вызывало вопросов – в их деревне эльфов, центральной из всех поселений, проживало едва ли больше десятка тысяч ушастых. Но когда Рахита рассказывала о империях, людях и их городах, опять звучали такие цифры, что становилось страшно.

Дело было не только в огромных линиях измерения всех пространств этой вселенной, не в масштабах силы одной конкретной старейшины, но и в той тусклой пустоте, что в глазах и голосе Рахиты была полноправным хозяином. Гло видела в ней отголоски жизни, но они гасли и тонули, уносимые потоком.

Рахиту не хотелось оставлять сильнее, чем собственных родителей, потому что Гло интуитивно понимала, – эти маленькие искорки проявляются в древнейшей из-за неё. Временами механик даже допускала мысль, что старейшина знает о том, что Глория – душа из другого мира.

Рахита. Живая. Сильнейший маг белых, исцеляющих частей реки мира. Она была хуже, чем мёртвой.

И поэтому от неё хотелось уйти.

Глория всё ещё стояла на перепутье и именно это смятение она показала по линии связи Ровану.

Друг вздохнул.

«Тогда подожди, пока одно из желаний не станет сильнее. И… поговори всё-таки с наставницей о магии и твоём кровном ограничении в ней. Кому, как ни ей знать что-то, что могло бы тебе помочь.»

***Клер.

Периодически в отдалении извивались столбики дыма – они были индикатором для обитаемой местности. Такие маячки Марианн обходила по широкой дуге. Бесконечные поля, полупустые, практически без растений, на которых она пару раз видела стада дикой ящероподобной скотины без пастухов, сменились подлесками спустя две декады пути. Запасы еды подходили к концу, а то, что в её маленьком потайном мешочке на поясе медленно гасли слёзы, вызывало панику и желание бросить всё, сдаться в плен, лишь бы не разбираться со всем этим самой.

Но она вдыхала. Приглушала страхи и топтала тревогу лишними склянками пути по темноте.

С появлением деревьев появились и звуки, отличные от тонкого завывания ветра. Мари испугалась, услышав первое шуршание под гнилыми, пахнущими яркой осенью, листьями. Запасы пропитания на тот момент ещё имелись, но какое-никакое решение будущих проблем обрадовало. В лесу проще было бы собрать дрова, а уж попытаться поймать пару мышек, тем более с магией в кармане, не казалось трудной миссией.

А затем она впервые наткнулась на мандаринники – зелёные пятна среди облезлых тёмных стволов. Тонкие, высокие пальмы, в листьях которых яркими шариками висели оранжевые фрукты, Мари бы не спутала ни с чем. Она запустила несколько комочков воды в один из фруктов. Шар зашатался, раскачиваясь, а затем упал прямо к ней в руки.

Огромный, не поместившийся в ладошках, наполненный редкой мякотью и кучей кисло-сладкого сока, он стал первой радостью за время пути. Теперь её траектория была похожа на виляние подбитой собаки – Мари шагала от одного дерева мандаринника к другому, периодически сбивая фрукты и наедаясь ими до отвала, до тех пор, пока её не начало подташнивать. Гротэр даже спать стала только под мандаринниками, хотя раньше могла лечь и в открытом поле, если не находила подходящий подлесок к моменту, когда слипались глаза.

И в этот раз Мари тоже подумывала о привале, когда ей на голову свалился один из мячей, неожиданно обзаведшийся острыми коготками, которые жёстко впились в собранные в косу волосы.

*** Бог второго шанса.

Аура девочки была похожа на расползшуюся по швам тряпку, кое-где вообще осталась только пара ниточек, одна из которых – его собственное заклинание. То, что кто-то мог жить при таком состоянии резерва, было сродни чуду. И эта настырная ведьма умудрялась ещё так активно бежать ему навстречу! Едва ли не с той же скоростью, с которой перемещался он сам. За последние декады связь с перерождённой фейри вытянула из него энергии больше, чем все его магические сделки вместе взятые.

Когда она только сдвинулась с той точки, где прожила шесть циклов, он сначала не поверил, а затем испугался. Но фейри двигалась строго ему навстречу, и бог расслабился. А когда увидел её белую макушку и тощую фигурку, которая тащила на себе рюкзак едва ли не с себя ростом, он даже прослезился. Живая. Встретились.

А затем он увидел маленькие водные источники на её поясе. И мерзкий чёрно-алый духовный клинок рядом, явно не для неё выкованный. По тёмным оттенкам в рунах чувствовалось, что лезвие впитало смерть прошлого хозяина. И сейчас клинок жадно присосался к жёлтой, оставленной им для поддержания памяти девчонки, нити, медленно допивая остатки детской ауры, будто обожравшийся древун.

Вот же…

Он чуть не позеленел от возмущения, когда понял, куда делось столько его магии, и с диким криком слетел на дурную белобрысую макушку. Честно, только ради того, чтобы поискать мозги в этом пустом черепе.

Учёная, дрызг.

Бестолочь.

*** Клер.

Пиратов, как и людей, Мари ни разу не встретила. Погоня тоже отсутствовала. Звери, которые встречались, были мелкими и сбегали, только завидев её. Поэтому то, что свалилось на макушку и стало с верещанием драть волосы, оказалось полнейшей неожиданностью.

Гротэр завалилась назад, упав на рюкзак, и вцепилась в существо руками, пытаясь его отодрать. Сумка сковывала движения, кинжал на поясе плотно связан, а доставать из мешочка камни и колдовать тем более не было времени, – уж очень больно ей впивались в кожу головы. Потому она действовала по-простому, – попыталась отцепить чужие лапки от волос.

Сражаться за скальп, лёжа на спине, оказалось очень неудобно. Несколько раз маленькие коготки прошлись по рукам, оставляя яркие полосы царапин, которые тут же начали гореть и щипать. Мари это взбесило настолько, что закричав, она дёрнула-таки зверя, не жалея волос, и у неё наконец-то вышло. Отшвырнув зверька как можно дальше, она вытянула руки из лямок сумки и встала. Выдернув кинжал из-за пояса, кое-как сняла с него импровизированные ножны. Перехватив нож, как учил Ларс, она замерла в одной из стоек.