Надеюсь, ты это прочтешь

Я вяло киваю, а они отворачиваются и хихикают, уткнувшись в телефоны.

– Спасибо, – говорит Рози, не глядя на меня. – Ты просто прелесть.

Судорожно сглатываю. Ее предыдущий комплимент еще не переварился, а тут уже следующий. Ничего. Это же пустяк. Мне совсем не сложно. Делаю мысленную заметку: после уроков забежать в школьную библиотеку сделать сканы. А потом уже к маме в пекарню. Мой и без того забитый график сдвигается на полчаса, теперь придется сократить вечернюю пробежку до восьми километров или поужинать на ходу, а может, и то и другое, но это не проблема.

Глубоко вздыхаю, но вдох кажется каким-то резким, лихорадочным, будто кто-то слишком долго просидел под водой, ненадолго показался на поверхности, а теперь снова собирается нырнуть.

Не проблема.

Я уже успела достать тетрадь и записать сегодняшнее число, когда в класс влетела Эбигейл Он, причем с совершенно невозмутимым видом, как будто и не опоздала на целых семь минут.

Надо попросить ее врываться незаметнее, когда она опаздывает, хотя это бесполезно. Эбигейл – ходячий восклицательный знак, иногда мне кажется, что она в темноте светится. Серебристо-платиновые волосы, микроюбка, тяжелые ботинки с массивной подошвой – не обувь, а ходули! Она с топотом подходит ко мне. Мисс Хедж сто раз ее ругала за то, что она не носит нормальную школьную обувь, но потом Эбигейл написала пятистраничную научную работу с библиографией и всеми делами, где объясняла, почему ее ботинки соответствуют всем стандартам школьной обуви. Никогда не видела, чтобы она так старалась над школьными сочинениями. Тот раз был первым и последним.

– Я пришла! – объявляет Эбигейл всему классу.

Наша учительница истории, мисс Рэйчел, оторвалась от своих записей.

– Прекрасно, Эбигейл. Садись.

Другие учителя не отнеслись бы к ее опозданию так невозмутимо, но не просто же так мы все обожаем мисс Рэйчел. Она молодая – ей точно меньше тридцати. В конце каждого года она устраивает рождественскую вечеринку и угощает нас пиццей, а ее фамилия похожа на имя, поэтому кажется, что мы с ней на «ты».

– Первая половина урока – работа в группах, – говорит она Эбигейл. – Полагаю, у вас уже все готово, так как работу надо сдать к девяти. Но не буду давить.

Эбигейл шутливо отдает ей честь и плюхается на соседний стул.

– Привет, дорогая, – говорит она.

В прошлом году она ко всем начала обращаться «дорогая» или «дорогой», сначала в шутку, но теперь это обращение, похоже, вошло в привычку. Другие ее фирменные фразочки – «финтить», «нагнать драмы» и «как кошке в глаз» (последнюю она придумала сама, ее значение никому не известно).

Я подчеркиваю дату по линейке. Линия идеально ровная. Ровные линии – мой наркотик.

– Привет, – отвечаю я. – Ты, наверное, ждешь, что я спрошу, почему ты опоздала.

– Ясно почему, – объясняет Эбигейл. – Сестра снова поцапалась с Лиамом, и он в последний момент отказался нас везти. Пришлось тащиться четыре километра на платформе. – Она вытягивает ноги и показывает свои ботинки.

– А тебе не приходило в голову, что, возможно, не стоит рассматривать парня сестры как постоянный транспорт до школы и обратно, учитывая, что они все время ссорятся?

– У него «ламборгини».

– И что?

– И то, что я люблю дорогие тачки.

– Жертва капитализма, – фыркаю я.

– Мне больше нравится считать, что я поддерживаю людей, которые вносят вклад в нашу экономику.

– Справедливо. Но он даже не на свои деньги эту тачку купил, – замечаю я. – Он же фуэрдай[1], золотой мальчик. Родители наверняка подарили ему «ламборгини» на двадцатилетие, в комплект к новой вилле в Санье[2]. Но дело не только в деньгах, есть в нем что-то подозрительное.

Эбигейл протестующе поднимает руку.

– Непра…

– Правда, правда. У него прямо на лбу написано – не приближайся! Красный флаг!

– Ты так про всех говоришь, – перебивает Эбигейл. – Ты просто не доверяешь парням, вот и все.

Может, она права. Лиаму я определенно не доверяю, но стоит признать, что подружились мы с Эбигейл только из-за него. Три года назад он начал подвозить ее в школу. Их увидели вместе, неправильно истолковали ситуацию и пустили слух, что она встречается с парнем намного старше из-за денег. В Вудвейле слухи разносятся быстро: к концу второй перемены об этом знали все, даже охрана. И хотя раньше мы с Эбигейл почти не общались, на перемене я подошла к ее шкафчику и спросила, все ли у нее в порядке.

Оказалось, да. Ситуация показалась ей даже забавной. Меня поразило, что есть люди, которым действительно плевать, что о них подумают окружающие. Я бы с ума сошла, если бы обо мне стали шептаться, это мой самый страшный кошмар. Эбигейл, в свою очередь, так растрогала моя обеспокоенность состоянием какой-то незнакомой девочки, что она даже пожертвовала парой минут отдыха и подошла ко мне.

Так мы и проболтали всю перемену, и следующую, и еще час после уроков, а потом обменялись номерами, пришли домой и продолжили болтать уже по телефону.

– Говорю же, он не плохой человек. У меня на такое чуйка. Сама знаешь, я правильно предсказала, кто из парочек нашей параллели расстанется еще до конца семестра. – Она роется в сумочке – кажется, я слышу, как внутри что-то хрустит, – и достает тупой карандаш, мятую прошлогоднюю тетрадку, пакетик кислых желейных червячков и свой сегодняшний обед. Обед явно собирала ее мама: хлебные корочки срезаны, морковь нарезана в форме сердечек, к ланч-боксу приклеена бумажка с надписью: «Ты моя звездочка!» Ее родители всерьез верят в силу аффирмаций, ну и в Эбигейл, само собой. Раньше я думала, что такая безусловная любовь и поддержка существуют лишь в старых ситкомах, а потом побывала у нее дома. – Кстати, как прошла экскурсия для родителей?

– Я проиграла, – недовольно отвечаю я. Стараюсь говорить как можно тише: лучше умереть, чем позволить Джулиусу услышать, что я признала поражение!

– Проиграла? – повторяет Эбигейл и смеется. – Нельзя проиграть экскурсию…

– Можно. Я проиграла.

– Странная ты, – говорит она. Скажи это кто-то другой, я бы обиделась, но Эбигейл не задевает всех подряд. Такой чести удостаиваются лишь самые близкие. Остальные – просто шум, мошки, пылинки. В ее глазах их просто не существует. – Что ж, по крайней мере, с вашим групповым проектом все отлично, ведь он готов? Учитывая твою патологическую организованность.

– Естественно. Ты же знаешь мои правила. – Когда нам ставят дедлайн, я устанавливаю собственный – минимум за неделю до настоящего. Вот почему первые два дня зимних каникул я посвятила своей части проекта по эпохе военачальников[3]. Работа включает эссе объемом четыре тысячи слов, рисованную анимацию по Чжили-Аньхойской войне и интерактивную карту размещения войск Чжилийской и Аньхойской клик. Признаю, было тяжело, но, если я не буду идти с опережением графика, начну нервничать. – Осталось только добавить синопсисы от других участников группы, и проект можно сдавать.

Эбигейл поднимает голову и кивает на участников моей группы – Джорджину Уилкинс и Рэя Судзуки. Те направляются к нашей парте.

– Не вижу в их руках синопсисов, – замечает она. – Пора начинать нервничать?

Я хмурюсь. Они действительно идут с пустыми руками, а когда приближаются, протискиваясь между партами, я вижу на лице Джорджины смущенную улыбку.

У меня плохое предчувствие.

Но я не спешу делать выводы.

– Как дела? – спрашиваю я, ведь невежливо сразу требовать показать мне синопсисы.

Однако Рэй, кажется, не разделяет моих соображений по поводу невежливости.

– Мы не сделали, – без смущения заявляет он.

Я растерянно моргаю. Меня словно в живот кулаком ударили.

– Вы… вы не сделали синопсисы?

– Нет, – отвечает он и засовывает руки в карманы.

– Так. – У меня в ушах звенит. Звук нарастает и скрежещет. Я стараюсь прийти в чувство. Сохранять спокойствие. И дружелюбие. И концентрацию. – Так, ладно. Ладно… хм. Ничего страшного, если вы не успели закончить… покажите то, что есть, и тогда…

– Я даже не начинал, – признается он.

Снова удар кулаком под дых, сильнее прежнего. Если бы я стояла, зашаталась бы.

– Ясно. А почему так вышло, есть какая-то причина или…

Он смотрит мне прямо в глаза:

– Не знаю. Наверное, не знал, как подступиться. И-и-и… вообще не понял, что надо делать.

– Синопсис, – выпаливаю я. И мысленно добавляю: «Синопсис, который я сама для тебя написала. От первого до последнего слова! Надо было всего лишь скопировать его в шаблон, который я составила для тебя, распечатала и лично принесла домой под дождем в первый день зимних каникул, чтобы ты занялся этим, когда будет время! Вот что надо было сделать!»

– Я думала… ладно, проехали, – говорю я, заметив его растерянный взгляд. – Нестрашно. А ты, Джорджина?

Джорджина взмахивает рукой – ее жест заставляет подумать о вянущем цветке.

– Извини. – Она надувает губки. – Я пробовала начать, правда… но у меня все еще нос болит после того, как я ударилась о стенку в туалете, помнишь?

– Ты вроде говорила, у тебя давно все прошло, – замечает Рэй.

Джорджина бросает на него многозначительный взгляд и поворачивается ко мне. Ее темные глаза полны раскаяния.

– Мне становится хуже, когда я делаю домашку. Так что извини… Мне жаль, я хотела бы помочь, но…

«Не паникуй!» – приказываю я себе. До боли напрягаю мышцы рук, а потом очень медленно расслабляю и повторяю так несколько раз, пока не пропадает желание прикончить их обоих.

– Ладно, ты не виновата, – говорю я Джорджине и смотрю на часы. До сдачи проекта восемнадцать минут. Мне надо написать два синопсиса – девять минут на каждый. Восемь, если перед сдачей я захочу все перепроверить. – Знаете что? Я сама все сделаю. Все нормально.

Я жду, что они начнут отнекиваться, но они поспешно отступают с таким видом, будто бросили мне на колени гранату.

Некогда волноваться. Это же мой проект. На карту поставлена моя оценка. Одна ошибка – и упадет средний балл, тогда в Беркли я буду уже не нужна. Как можно выше закатав рукава, открываю школьный ноутбук и нахожу заметки. Осталось семнадцать минут. Смотрю на крошечные слова, заполонившие экран, на десятки открытых вкладок, и голова идет кругом, на миг становится нечем дышать. Слова расплываются перед глазами, пытаюсь сфокусироваться, но ничего не получается.

И тут я замечаю Джулиуса. Он смотрит на меня, и меня словно током ударяет. Зрение обостряется. Нет, он не увидит, как мне трудно, не доставлю ему такого удовольствия! Не будет этого.

Притворившись спокойной, беру ручку и начинаю переписывать синопсис.

В течение семнадцати минут, пока не написано все до последнего слова, я не шевелюсь, не разговариваю и даже не поднимаю голову. Наконец вздыхаю с облегчением, отчего расслабляется все тело, затекшие мышцы и пальцы. Я была в шаге от катастрофы. В половине шага. В следующий раз лучше сразу сделать все самой.

– Спасибо, Сэйди, – говорит мисс Рэйчел и забирает наш проект. – Не терпится прочитать, эпоха военачальников – это очень интересно. В колледже это была одна из моих любимых тем.

Я притворяюсь, будто не знала этого, мол, какое любопытное совпадение! На самом деле я часами гуглила мисс Рэйчел и прочла ее старое интервью для студенческого журнала, где она упоминала, что ее интересует эпоха военачальников. Я выбрала эту тему, чтобы угодить ей.

Эбигейл ласково называет такое поведение моими социопатическими наклонностями.

– Отнесу проекты в кабинет. – Мисс Рэйчел кивает на кипу бумаг в своих руках. – Буду через пять минут. Проследишь за порядком в классе?

– Конечно.

– Вот и отлично. На тебя всегда можно положиться. – У мисс Рэйчел особенная улыбка: всякий, кто ее видит, решает, что она предназначается лично ему, и чувствует себя избранным. Я знаю об этом и все равно почему-то верю, что так она улыбается только мне.

Стоит ей выйти, и класс погружается в хаос. Все откидываются на спинки стульев, кладут ноги на парты, потягиваются и громко зевают во весь рот. Разговоры шепотом сменяются громогласным хохотом и криками.

Не успеваю я шикнуть на одноклассников, как замечаю уведомление.

Школьная почта. Новое письмо.

Сердце выпрыгивает из груди. Только бы это был ответ от мистера Кея, нашего учителя математики! Вчера, уже после полуночи, я в отчаянии отправила ему письмо с вопросом об одной из дополнительных задач. К сожалению, все мои вкладки по-прежнему открыты, и древний ноут недоволен: приходится раз двадцать нажать на значок почты, чтобы пропал радужный диск загрузки. Я вижу имя отправителя, и надежда сменяется гневом.

Джулиус.

Чтобы ты знала, мисс Рэйчел накануне видела проект нашей группы и назвала его – цитирую – «феноменальным». Так что не слишком удивляйся, когда придут оценки и ты увидишь, что мой балл выше твоего.

Решил предупредить, ведь ты совсем не умеешь проигрывать.

С наилучшими пожеланиями,Джулиус Гун, староста школы

Резко поворачиваю голову и смотрю на него, но он отвернулся и болтает с красивой девочкой, соседкой по парте. Он смеется, а мне хочется подойти, схватить его за плечи, вонзить ногти в гладкую нежную кожу и как следует его встряхнуть. Так, чтобы остались следы… Чтобы он почувствовал, чтобы ему было больно! Хочется его уничтожить!

– Сэйди. – Голос Эбигейл звучит будто издалека, хотя она сидит совсем рядом. – У тебя вена на виске набухла так, будто сейчас лопнет. Тебе бы к врачу сходить.

Я не отвечаю. Она наклоняется и читает письмо на экране.

– Черт, – выдыхает она, – этот парень, кажется, считает своей миссией трепать тебе нервы.

Я презрительно фыркаю, но звук получается такой, будто я подавилась.

Джулиус все еще хихикает со своей симпатичной соседкой.

«Представь себя в безопасном месте, – мысленно напоминаю я себе. – Помни о безопасном месте. Представь свое светлое будущее».

Но когда я пытаюсь нарисовать в воображении большой дом с солнечными комнатами и легкими занавесками, перед глазами стоит лишь ухмыляющееся лицо Джулиуса, его черные глаза, надменные скулы и кривая усмешка. Он прекрасен и ужасен, как те яркие цветы, которые, как выясняется, едят насекомых.

Тогда я растопыриваю пальцы над клавиатурой и начинаю яростно печатать, ударяя ногтями по клавишам. Вот оно, мое успокоение, мое убежище и противоядие гневу. Мне, в отличие от других, отлично известно, что я не святая. Вовсе нет! Я выпускаю свою ярость в черновиках электронных писем. В них я могу быть сколь угодно жестокой, мелочной и беспощадной, ведь мне никогда не хватит смелости их отправить. В черновиках я пишу все, что приходит в голову.

Джулиус!

Чтобы ты знал, я решила сохранить твое письмо до момента, пока не придут оценки и моя (естественно) будет выше твоей. Тогда ты поймешь, что значит «рыть другому яму». Жду не дождусь, когда это случится! Но даже если нам выставят одинаковые баллы, тебе нечему радоваться. Я-то знаю, что ты закончил свой проект лишь потому, что в твою группу попали лучшие ученики типа Адама, а попали они туда потому, что ты наплел учительнице, будто бы хочешь делать проект с новенькими «ради интереса», и мисс Рэйчел разрешила тебе выбирать!

Пускай мисс Рэйчел, тетушки, которым ты проводил экскурсию сегодня утром, и все остальные в школе ведутся на это дерьмо, но знай: я вижу тебя насквозь, Джулиус Гун! Ты обожаешь чужое внимание, зациклен на своей персоне, самовлюбленный и невероятно циничный. Ты как малыш в песочнице, который крадет чужие игрушки не потому, что они ему нужны, а потому, что их хочет кто-то другой!

А еще у тебя ужасная прическа. Тебе, может, кажется, что она выглядит естественно и небрежно… но готова поспорить, по утрам ты по несколько часов подряд укладываешь волосы маленькой расчесочкой, чтобы одна непослушная прядь падала на левый глаз под нужным углом! И я искренне надеюсь, что эта расчесочка сломается, а дорогое средство для волос, из-за которого они выглядят такими мягкими, закончится – хотя уверена, они просто кажутся мягкими, на самом деле они и не мягкие совсем. У человека с камнем вместо сердца не может быть ничего мягкого…

– Доброе утро, мистер Кей!

Услышав имя учителя, вздрагиваю и возвращаюсь к реальности. Отрываюсь от ноута и вижу мистера Кея: тот проходит по коридору мимо класса и машет нам рукой.

Быстро сохраняю черновик. Этот уже пятьдесят седьмой по счету. Большинство черновиков – письма Джулиусу, но есть и другие, для одноклассников и учителей, которые в прошлом сильно осложняли мою жизнь.

– Мистер Кей! – кричу я и так резко срываюсь с места, что ударяюсь о парту коленкой. – Погодите, мистер Кей… – Пытаясь не морщиться от боли, выбегаю в коридор и догоняю его.

– Сэйди. – Он смотрит на меня, как дедушка на разыгравшуюся внучку, – настороженно, но терпеливо. Он мне и правда в деды годится, хотя точно определить не выходит: он красится в черный цвет.

– Простите за беспокойство, – выпаливаю я, – но вы получили мое…

– Письмо? – договаривает он. Брови у него седые, в отличие от волос. Они медленно ползут вверх по широкому лбу. – Да, получил. Ты часто не спишь в час ночи?

– Нет, что вы, конечно, нет. – Вообще-то, я часто ложусь даже позже этого времени, но не хочу вызвать подозрения. Не хватало еще, чтобы этот разговор перерос в беседу о важности режима сна. Мне просто надо знать, правильно я ответила или нет. – Так вот, насчет шестой задачи…

– В учебнике ошибка, – отвечает он. – Не переживай, Сэйди, ты правильно все посчитала. Ответ девяносто два. Я скажу об этом в классе, хотя, кажется, никто, кроме вас с Джулиусом, не решал дополнительную задачу.

«В учебнике ошибка». Существует ли более прекрасное сочетание слов? Чувствую себя так, будто по телу разливается солнечный свет… Меня охватывает огромное облегчение, эйфория, даже упоминание Джулиуса не смущает.

– О боже, это замечательно, – искренне восклицаю я. – Я… спасибо большое, мистер Кей! Я сто раз пересчитала, попробовала восемь разных методов…

– Не сомневаюсь. – Уголки его губ ползут вверх в легкой усмешке. – Это все?

– Да, – бормочу я и улыбаюсь до ушей. – Да, и еще раз спасибо. Вы даже не представляете… вы спасли мой день!

По-прежнему улыбаясь, возвращаюсь в класс. Высокий пучок подпрыгивает в такт пружинящей легкой походке. Да, утро не задалось, но теперь все хорошо. Теперь я довольна.

Меня даже не волнует, что в классе царит полный кавардак и Рози с подругами отодвинули парты, в том числе мою, чтобы снять видео, как они крутятся на месте. Для чего – неясно. Я просто жду, когда они закончат крутиться, и сама расставляю парты как было.

– Какая быстрая смена настроения, – глядя на меня, замечает Эбигейл. – Мистер Кей дал тебе денег?

– Лучше: в учебнике была ошибка! – Я счастливо выдыхаю. – Я была права!

Когда я наконец сажусь на свое место, то мельком замечаю, что мой ноутбук сдвинут. Хмурюсь. Присматриваюсь. Готова поспорить, что я закрывала крышку до конца, а не наполовину. Но потом приходит мисс Рэйчел и начинает рассказывать о будущей контрольной, и я обо всем забываю. Я слишком сосредоточена на планировании ответного шага в нашей с Джулиусом войне.

Глава третья

Иногда тело дает сигналы раньше, чем приходит осознание.

По дороге в столовую по коже у меня бегут мурашки, ума не приложу почему. Вроде все как обычно: морозный воздух, ученики на улице выстроились в очередь за теплыми бубликами и горячим шоколадом, стоят, дуют на руки и крепче закутываются в бело-голубые шарфы.

И все же не могу отделаться от ощущения, что что-то не так. Что-то изменилось.

– Чувствуешь? – спрашиваю я Эбигейл.

Мы встаем в конец очереди. Солнце уже высоко, широкие полосы золотистого света заливают двор.

– Что?

– Не знаю, – бормочу я и оглядываюсь. Замечаю девочку на год младше. Та на миг задерживает взгляд на моем лице, будто хочет в чем-то убедиться, поворачивает голову и шепчет что-то своей подруге, прикрыв ладонью рот. «Ты тут ни при чем, – говорю я себе. – Они не о тебе говорят, с чего бы им?» Но в груди появляется тревожное предчувствие. – Мне почему-то кажется, что все на нас пялятся.

– Может, потому, что мы красивые? – Эбигейл перебрасывает через плечо свои блестящие волосы. – Я бы тоже на нас пялилась.

– Твоя уверенность в себе достойна восхищения, – говорю я, – но думаю, дело в другом.

Мы шагаем дальше, и все повторяется. Еще одна девчонка ловит мой взгляд и многозначительно отворачивается.

– Вообще-то, ты – староста школы, – напоминает Эбигейл. – Естественно, на тебя все смотрят. Ты разве не привыкла?

Это правда. На меня смотрят. Я потому и хотела в старосты, потому выступала с речами на собраниях, рассылала напоминания о благотворительных сборах и проводила опросы среди учеников, которые директор все равно не читает, только притворяется. Я знала, что звание старосты будет хорошо смотреться в анкете для поступления в Беркли, а кроме того, узнав, что Джулиус баллотируется, поняла, что должна сделать то же самое, потому что все, что делает Джулиус, делаю и я. Однако сейчас окружающие не просто смотрят. Боковым зрением замечаю, как те, с кем я даже никогда не разговаривала, показывают на меня пальцем.

– Ладно, – говорю я и чувствую, как мне становится совсем не по себе. – Может, у меня паранойя, но мне правда кажется…

– Какого черта?

Разворачиваюсь и вижу Рози, которая быстро идет к нам. Нет, не к нам – ко мне. Глаза прищурены, сжимает телефон в руке. Роста в ней всего полтора метра, она такая маленькая, что одноклассники любят иногда поднимать ее ради прикола, но сейчас, грозно встав передо мной, она не выглядит ни маленькой, ни хрупкой.

В моей голове пусто, если не считать единственной мысли «что происходит?»

– Ничего не хочешь сказать? – произносит она резким, обвиняющим тоном. – У тебя ко мне какие-то претензии, Сэйди?

– Что? – Я растерянно таращусь на нее. В голове лихорадочно крутятся мысли: пытаюсь придумать хотя бы одну причину, почему Рози, еще два урока назад назвавшая меня святой, ведет себя так, будто я сбила на велосипеде ее собаку. Может, дело в конспектах? Надо было прислать их раньше? Но это же глупость. Ее губы дрожат, она стиснула челюсть, все ее мышцы напряжены. – Я не… нет, конечно. У меня нет к тебе претензий.

– Я-то думала, ты хорошая. – Она говорит все громче, ярость искажает черты. – Даже если ты обиделась, надо было сказать мне об этом наедине, а не объявлять во всеуслышание!

Во дворе все затихли и смотрят на нас.

– Не понимаю, что происходит, – умоляюще произношу я. Желудок сводит. Терпеть не могу, когда люди злятся на меня. Просто ненавижу! Не выношу. – Клянусь, это какое-то недоразумение…

– Ну да, конечно.

– Я не…

– Ты серьезно собираешься утверждать, что это не твоих рук дело?

– Эй. – Эбигейл выступает вперед, поднимает руку и загораживает меня от Рози.

Несмотря на это, я дрожу, зубы стучат так сильно, что в голове вибрирует. Хочется сжаться в клубок и провалиться сквозь землю. «Не злись, – хочу сказать я, хотя звучит это, конечно, так себе. – Я не понимаю, что происходит, только, пожалуйста, не злись». Да, передо мной стоит Рози, но в мыслях я вижу кого-то другого. Слышу шаги, удаляющиеся прочь из гостиной, звук захлопнувшейся двери, похожий на громовой раскат, рокот двигателя и ужасную сокрушительную тишину. Вот что бывает, когда люди злятся. Они уходят навсегда, забывают о тебе и никогда не возвращаются.

– Так это ты написала или нет? – спрашивает Рози и показывает мне экран своего телефона.

С трудом сосредоточившись, читаю письмо на экране, и земля уходит из-под ног.

Слышу свое прерывистое дыхание. В ушах пульсирует кровь.

Каждое слово в этом письме мне знакомо, ведь это я его написала я. Я даже помню, где я тогда находилась: сидела в своей комнате, прижавшись спиной к стене, и закипала от ярости. Рози тогда разослала всем приглашение на вечеринку в честь своей победы на научной конференции. «Кто бы мог подумать, что я такая умная!» – пошутила она. А я не успела опомниться, как пальцы сами начали печатать черновик ответного письма. Того самого, что я видела сейчас на экране.

Если уж крадешь чужой проект и забираешь себе всю славу, по крайней мере имей совесть не притворяться, будто имеешь к этому какое-то отношение! С каких это пор тебе интересна наука? С каких пор тебе вообще интересны школьные предметы? На уроках ты переписываешься с подружками, покупаешь шмотки в интернете и смотришь видео со смешными котами, а когда приходит время сдавать задание, просто берешь и крадешь мои работы! Раз я промолчала, это вовсе не значит, что я не заметила…

– Ну? – спрашивает Рози.

– Ты не должна была это увидеть, – шепчу я и чувствую, как слабеют руки. Все тело немеет. Откуда здесь это письмо? Это невозможно. Невозможно! Это же черновик, он хранится в папке черновиков и предназначен только для моих глаз! Но правда смотрит на меня с экрана. Каким-то образом черновики оказались отправлены, и Рози не единственная, кто получил письмо. Я вижу пометку «отправить ВСЕМ» – то есть всей нашей параллели. Все увидели это письмо!