Тот, кто срывает цветы

– Только у нас пока ничего нет, – заметил Торвалль.

– Это не проблема, – Байер вновь повернулся ко мне. – Альвин сейчас дома?

Я посмотрел на часы.

– Не знаю. Он собирался снимать сегодня. Мог уже вернуться.

– Ты можешь подняться к нему? Если дома окажется только его мать, то получится зайти к нему в комнату под каким-нибудь предлогом?

– Да, – я уверенно кивнул, – а если он уже вернулся, то скажу, что просто так зашел.

– Осмотрись там. Ищи то, что может оказаться зацепкой. Не зацикливайся только на фотографиях, – наставлял меня Байер.

Все происходило в замедленной съемке. Я поднялся с дивана, допил воду из стакана маленькими глотками, ощутил, как неприятно она стекает вниз по горлу. Отец провел ладонью по моим волосам.

– Все в порядке, – сказал он. – Если даже это Альвин, то он не знает, что ты его подозреваешь, верно? Просто поднимись к ним в квартиру и постарайся найти что-то важное. Только не медли слишком сильно. Если ты ничего не найдешь, то это ничего. Сразу уходи.

Я рассеяно кивнул.

Альвин был моим другом. Больше всего на свете мне хотелось, чтобы он был не причастен к происходящему безумию.

3

Я несколько минут мялся на лестничной площадке. Я стоял перед дверью Фоссов не в силах нажать на звонок. Мною овладела тревога. Я закрыл глаза и досчитал до пяти, но это не помогло мне расслабиться. Тогда я подумал о всех убитых девушках. Они заслужили, чтобы их убийца понес наказание. Убийца. У меня по спине пробежали мурашки. Еще ничего неизвестно. Все может быть иначе.

Я сделал шаг вперед и надавил пальцем на звонок. Вскоре дверь открылась. На пороге стояла Шарлотта.

– Здравствуй, дорогой, – сказала она, улыбаясь мне со всей теплотой. – Ты к Альвину? Его еще нет дома, но ты можешь подождать его.

Она отошла в сторону, впуская меня в квартиру.

– Ты все еще болеешь? – спросила она с тревогой. – Такой бледный.

Я кивнул.

– Почти выздоровел. Просто слабость осталась. Я вообще-то зашел, чтобы забрать «Зеленая милю».

Шарлотта снова улыбнулась.

– А, проходи-проходи. Я вроде бы видела ее у Альвина на подоконнике.

– Спасибо.

Я принюхался.

– Очень вкусно пахнет.

– Я готовлю печенье, – сказала Шарлотта, покосившись на кухню. – Давай я тебе положу. Оно почти готово.

– Было бы здорово, – согласился я, а потом коротко усмехнулся. – Альвину меньше достанется.

Шарлотта подмигнула мне и скрылась на кухне, а я направился в комнату Альвина – место, которое служило мне хорошим приютом в детстве. Книга действительно лежала на подоконнике, но я сунул ее в ящик стола на тот случай, если Шарлотта увидит, как я роюсь в вещах ее сына.

Я всегда думал, что обрабатывать пленку дома чудовищно сложно. Важно не передержать ее в растворе, потому что в таком случае она пойдет пятнами и испортится.

Диалоги из прошлого. Пленка. Нужно найти пленку. Или фотографии. Нужно найти хоть что-то. Я начал открывать шкафчики и изучать их содержимое. Книги. Музыкальные пластинки. Бейсбольная перчатка. Снова книги. Какие-то тетради и заметки в них. Я перелистал пару наугад, но ничего примечательного не заметил. Лекции из университета. Какие-то учебники по фотографии. На мгновение я остановился, чтобы унять дрожь в руках. У меня было не так уж много времени. Я глубоко вдохнул и выдохнул. Если бы я хотел что-то спрятать, то как бы я действовал? Это не сработало. Я осмотрел шкаф, в котором мы когда-то прятали папку с вырезками, но там ничего не обнаружилось. Провел рукой под матрасом, но тоже пусто. На кухне сработал таймер на плите. Шарлотта скоро закончит. Драгоценное время стремительно заканчивалось.

Я еще раз осмотрел комнату, стараясь поставить себя на место Альвина. Я столько лет прятал пистолет. Если бы мне нужно было спрятать что-то здесь, то как бы я действовал? Полка с книгами. Что-то между страниц? Слишком очевидно. Любой может найти. Мой взгляд упал на ровный ряд пластинок в конвертах. Я быстро подошел к ним и стал проверять содержимое.

Я не ожидал, что угадаю. Не ожидал, что мне улыбнется удача. В одном из конвертов не оказалось пластинки. Вместо нее мне на ладонь выпали фотографии и небольшой кусок пленки. Несколько секунд я просто смотрел на нее, потом спрятал в карман и принялся рассматривать фотографии. Их было не слишком много – около дюжины или чуть больше. Я судорожно перевел дыхание и начал рассматривать снимки. Они были странными. Никто их людей не позировал. Альвин снимал толпу. Или кого-то в толпе. Фотографии были неаккуратными, даже смазанными, не слишком четкими. Все они были черно-белого цвета. Всех их объединяла одна странность. Каждый человек был обведен красным маркером. Девушки и юноши. Мужчины и женщины. Старики. Даже дети. Некоторые лица были заштрихованы. У некоторых были закрашены только глаза.

Я пошатнулся, кое-как достал телефон и сделал несколько снимков, затем сложил фотографии обратно в конверт и поставил к остальным пластинкам. Забрал книгу и вышел из комнаты, прикрыв за собой дверь.

– Нашел, что искал, милый? – ласково спросила Шарлотта, складывая печенье в пакет.

– Да. Спасибо.

– Ты в порядке? – она чуть нахмурилась.

– Да. Думаю, просто температура поднялась опять. Я лучше пойду.

– Ты пьешь лекарства?

– Конечно.

– Выздоравливай, – она протянула мне пакет с печеньем. – Передавай отцу привет.

Я постарался выдавить из себя улыбку.

4

Байер внимательно вглядывался в экран компьютера, куда я скинул сделанные снимки. Он почти не дышал, разглядывая черно-белых людей. Многих Альвину удалось заснять с близкого расстояния, но все они смотрели в другую сторону, не догадываясь о том, что их снимают.

– Какого черта? – медленно спросил Байер. – Какого черта он делал?

– Этот парень ненормальный, – бросил Торвалль, тоже рассматривая изображения. – Ты что-то можешь сказать насчет этого?

– Я?

– Это же ваше хобби, – едко заметил Торвалль.

Я раздраженно выдохнул.

– Понятия не имею, что Альвин хотел этим показать, – ответил я, не скрывая злости.

– Нам пора, – резко сказал Байер, обрывая нашу перепалку. – Нужно быстрее проявить пленку. Пока он ее не хватился.

Через несколько минут мы с отцом остались одни. Я сел на кровать и закрыл лицо руками. Отец, не говоря ни слова, опустился рядом и прижал меня к себе. Я долго сидел с закрытыми глазами, стараясь подавить подступающую истерику. Отец медленно гладил меня по спине.

– Я никогда не… Я и подумать не мог, что все будет так…

– Я знаю, Лео, я знаю, – тихо ответил он.

– Это не может быть Альвин. Он просто не мог всего этого сделать. Как такое возможно? Я… не понимаю.

– Мне жаль.

Я ткнулся лицом ему в плечо, не чувствуя ничего, кроме горечи и растерянности. Я до последнего отказывался верить в том, что один из моих лучших друзей мог занять место Ванденберга и оказаться убийцей.

– Почему это произошло? – хрипло спросил я. – Почему он…

– Я не знаю. Давай дождемся завтрашнего дня. Я думаю, что скоро мы получим ответы на все вопросы.

Я ничего не ответил и поднял взгляд в потолок.

– Как ты думаешь… есть возможность, что Альвин этого не делал?

– Всегда есть презумпция невиновности. Я не могу тебе ничего сказать по этому поводу. Слишком много фактов против, но ведь все имеют свойство ошибаться, верно?

Вскоре я вернулся к компьютеру, чтобы еще раз изучить фотографии. Они все были сделаны неподалеку. Я часто ходил по этим улицам – и раньше, и теперь. Парк возле дома. Кофейня. Пересечение дорог. Я снова взглянул на людей. Маленький мальчик с закрашенными глазами держал за руку отца, чье лицо было невозможно рассмотреть – оно все было заштриховано красным. Девушка в платье. Ее Альвин просто обвел в овал. Юноши с сигаретами в руках – тоже полностью заштрихованы.

Замечал ли я какие-нибудь странности в поведении Альвина? Нет, никогда раньше. Ничего странного. Ничего пугающего. Он был совершенно нормальным, но ведь и Тед Банди был успешным студентом юрфака, за которым восторженно наблюдали девушки. Джеффри Дамер был молчаливым и скромным – он производил впечатление тихони, а не маньяка.

Или звонки все же были? Маниакальная одержимость чужими убийствами. Что? Хочешь посмотреть фильм, Лео? Может, лучше послушаешь, что я вчера узнал про Джона Гейси? Это просто невозможно. Его дотошность, с которой он подходил ко всему, что мы делали. Это Альвин придумал завести папку, где мы будем хранить все, что только найдем. Это будет наш дневник. Круто, да? Он с какой-то потаенной нежностью вклеивал туда заметки, аккуратно разглаживал листы, чтобы ничего не помялось и не испортилось. И тогда я понял. Альвин рассуждал о серийных убийцах не с тревожным трепетом, не с чувством ужаса и отвращения глубоко внутри, но с восхищением. Его глаза загорались, когда он делился со мной прочитанным.

– Тебе нужно поспать, – сказал отец где-то через полчаса, когда обнаружил, что я все еще рассматриваю фотографии.

– Я кое-что заметил.

– Да?

– Глаза заштрихованы только у взрослых мужчин, а еще на фотографиях нет ни одной маленькой девочки. Только мальчики.

– Я подумаю, что это может значить, но это может быть связано с его отцом.

– Ага. Я тоже так решил.

– Уже поздно. Выключай компьютер. Завтра все будет еще яснее.

– Тебе никто не звонил?

– Нет. Пока все тихо.

– Думаешь, они уже проявили пленку?

– Может быть, – отец пожал плечами. – Страшно подумать, что они могут там обнаружить.

– Надеюсь, что ничего, – ответил я.

С каждой минутой я все меньше сомневался в невиновности Альвина.

Глава 16

Когда на город опустится темнота

1

На следующее утро Альвин исчез. Полиция застала дома только Шарлотту. Она не понимала, что происходит и все время твердила, что произошла какая-то ошибка. Я слышал ее крики – они отражались от стен, прокатываясь вниз по подъезду. Я стоял, прижавшись к двери, пытаясь услышать хоть что-то, кроме них, но мои попытки были тщетны. Вскоре отец отвел меня в сторону, но прежде пристально посмотрел мне в глаза. Я крепко сжал его ладонь у себя на плече.

Байер позвонил в семь утра. Отец включил громкую связь, поэтому я мог отчетливо слышать все слова детектива. Он сообщил, что пленка является прямым доказательством вины Альвина.

– Он фотографировал их, – сказал Байер. – Девушек. Сначала убивал, а потом фотографировал. На пленке были снимки только Моники, но я уверен, что с остальными девушками Фосс поступал аналогично.

– Боже… – вырвалось у моего отца. – Боже мой.

Через полчаса полиция была у нашего дома. Я дежурил под дверью, наблюдая за людьми в форме, которые передвигались вверх по лестнице. Я осторожно высунулся из-за двери ровно в тот момент, когда Шарлотта сказала, что ее сына нет дома. Чуть позже в окно я увидел, как ее ведут к полицейской машине. Она встревоженно вертела головой, нервно одергивала платье. Шарлотта была напугана.

После этого – жестокие часы безмолвия. Никаких звонков. Мы с отцом сидели в одной комнате, скованные напряжением. Пусть я уже отчасти и примирился с происходящем – это не помогало. Все стало еще хуже. От отчаяния я не мог ничем заниматься. Я все время думал об Альвине. Мое воображение рисовало страшные картины того, как он расправлялся со всеми этими девушками – перерезал горло, а потом укладывал на землю, осыпая лепестками. И все же – часть меня все-таки противилась осознанию того, что натворил Альвин. Это противоречило всему – его словам и поступкам. Когда это началось? Этот вопрос мучил меня последние сутки. Я хотел знать, когда мой друг превратился в монстра. Что произошло? Почему он решился на все эти убийства? Для чего? Вечером я ушел на балкон и просидел там до глубокой темноты. Все небо заволокло тучами, и вокруг стало так темно, что я ощутил себя запертым в комнате без окон. Сигарет у меня все еще не было, но зато был крепкий чай, смешанный с коньяком. Я медленно пил его, почти не ощущая вкуса. Мне было нестерпимо важно узнать правду и понять, что послужило причиной. На каком-то подсознательном уровне я боялся, что всегда знал правду, но просто не придавал ей значения. Все происходило прямо у меня под носом. Подобными размышлениями я медленно, но верно возводил себя в ранг соучастника. Я твердил сам себе: виновен. Кто? Альвин? Или я?

Время перестало существовать, оно исчезло, превратилось в пустой звук. Кружка давно опустела, и я выронил ее из рук. Она со звоном ударилась об пол и покатилась в сторону. Я проследил за ней взглядом, а затем присмотрелся к луне, что на мгновение вышла из-за туч. Я вдруг ощутил голодное одиночество и почувствовал себя единственным человеком во вселенной. Или рыбкой на дне аквариума. В тот краткий миг я остался наедине со своими страхами и сомнениями. Я всегда хотел быть свободным – от переживаний, от всех этих лишних волнений, но оказался загнан в клетку, где вместо дикого зверя мне предстояло столкнуться с самим собой. На меня навалилось все и разом – тяжелое смятение, паника, почти трясучка, озноб; я чувствовал себя раздавленным и выпотрошенным, скитальцем, блуждающим по переходам Кносского лабиринта92. Меня почти сморило, я балансировал меж двумя реальностями – не в силах остаться ни в одной из них. Я почти что забылся. Почти что позволил сну забрать меня, но тут же вздрогнул всем телом и очнулся – как от пощечины.

На горизонте занимался рассвет. Я провел на балконе всю ночь. У меня все затекло. Я поднялся со стула, пошатываясь, вернулся в гостиную, где спал отец. Он дремал на диване, поджав к себе ноги, не переодевшись, в серой рубашке и брюках, прижимая к груди телефон и несколько сложенных листов, исписанных неразборчивым почерком. Я аккуратно переложил все на кофейный столик и накрыл отца пледом.

Половина пятого утра. Сна ни в одном глазу. Я сварил кофе – по кухне расплылся аромат лесного ореха – опустился за стол с чашкой в руках. Оскар пристроился у моих ног. Рассвет заставил меня вспомнить о кое-чем важном. У Альвина теперь было преимущество. Такое же в свое время было и у Ванденберга. Никто не имел ни малейшего понятия о его местонахождении. Куда он мог исчезнуть? Как понял, что на его след напали? Обнаружил пропажу пленки? Так скоро? И Шарлотта. Мне очень хотелось верить в то, что она не имеет к происходящему никакого отношения. Я просидел в оцепенении еще около часа – пил кофе, проверял почту, смотрел в окно. Не тишина. Лишь затишье перед катастрофой.

В шесть на кухне показался отец. Он не выглядел отдохнувшим – наоборот. Он осунулся, сделался почти больным. Я соврал ему, что тоже спал, но по его лицу было понятно, что он мне не поверил. Отец долил себе остатки кофе, бросил в кружку три ложки сахара и выпил все разом.

Новый день – новые ожидания. Восемь утра – ничего. Десять – тишина. В дневных новостях Альвина объявили в розыск. Перечислили все его приметы, показали фотографию. «Этот человек опасен». Этот человек. О Шарлотте не говорилось ни слова.

Первым мне позвонил Бастиан. Он был сам не свой, его голос срывался.

– Ты видел?! Какого черта происходит? Там наш Альвин!

Я закрыл глаза.

– Басти…

– Что происходит, Лео? Ты знаешь?

И я открыл ему всю правду. Бастиан молчал. Я комкал в руках чистую салфетку со стола и тоже не говорил ни слова. Нам просто нечего было друг другу сказать.

– Он их всех убил, – прошептал Бастиан, когда я уже забыл, что мы все еще разговариваем. – Черт, это…

Он снова умолк.

– Я все утро думаю о том, где он может находиться. У тебя нет идей?

– Не знаю… Это все безумие какое-то.

Безумие. Лучше слова и не придумать. Происходящее было лишь отражением реального мира; его зазеркальем. Только я почему-то совершенно не помнил, когда угодил в кроличью нору. Я просто застрял в комнате в окружении запертых дверей – и ни одного ключа у меня не было.

– Нас тоже вызовут для дачи показаний, – сказал я.

Бастиан ответил что-то невнятное. Ему нужно было время, чтобы свыкнуться со страшной новостью. Мы поговорили еще немного и как-то скомкано закончили разговор. После этого звонки посыпались с новой силой. Кроме близких друзей, звонили какие-то старые знакомые, чьих имен я даже не помнил. Вскоре я не выдержал и перестал брать трубку. Все это давило на меня. Я был в центре торнадо, который уносил все больше и больше людей. Все они летали вокруг меня, цеплялись руками и в один голос спрашивали, что же случилось. Все жаждали подробностей, которых у меня не было.

Мне хотелось что-то сделать, хотелось чем-то помочь, но я мог только ждать. Где бы я спрятался? Где бы я спрятался, если бы был на месте Альвина? Ответ очевиден: там, где никто не станет искать. Идей у меня не было. Знал ли я его так хорошо, как мне казалось? Были ли мы друзьями хоть когда-то?

Время близилось к трем, но никаких известий мы так и не получили. Изнывая, я просил отца позвонить Байеру, но он всякий раз отказывал. Кроме того, он запрещал мне самому это делать. Я все-таки позвонил детективу раз или два, но мне никто не ответил. Тогда я, измученный и обессиливший, рухнул к себе на кровать и прижал ладони к глазам. Я пробовал заснуть, но это было слишком утомительно и сложно. Я только путался в одеялах, постоянно ворочался и каждые пять минут смотрел на часы. Чего именно я ждал? Да хоть чего-нибудь. Любых новостей. Звонка от Байера. Во мне теплилась крошечная надежда на то, что им удалось напасть на след Альвина, но я едва ли верил в это на самом деле.

Позже, когда меня настигла головная боль, в дверь позвонили. Из коридора послышался голос Байера. Я быстро вскочил с постели, едва не уронив светильник, вышел навстречу к детективу.

– Нашли? – взволнованно спросил я.

По выражению его лица я понял – нет.

– Ищем, – сказал он.

Мы втроем вновь расположились в гостиной. Я не сводил глаз с Байера. Вид у него был помятый. Было легко догадаться, что и он провел эту ночь без сна. Немного помолчав, словно бы собираясь с мыслями, Байер приступил к сути.

– Я здесь, чтобы взять у вас показания, – сказал он, – но перед этим хочу вам кое-что рассказать.

– Что с Шарлоттой? – нетерпеливо спросил отец.

Байер покачал головой – всему свое время.

– Шарлотта еще у нас, но я не думаю, что она хоть как-то во всем этом замешана. Она до сих пор в шоке. Не может поверить, что ее сын совершил три убийства. Кстати говоря, это спорный вопрос. Три – или нет.

– То есть?

– Альвин учился в Берлине какое-то время. Там до сих пор не раскрыто аналогичное преступление. Кто-то тоже перерезал горло девушке. Только ни цветов, ни посланий оставлено не было, – Байер выдержал паузу, затем вернулся к началу разговора. – Шарлотта была сильно обескуражена, когда увидела полицию у себя на пороге. Она сказала, что Альвина уже нет дома, но так и не смогла ответить, когда точно он ушел. При осмотре его комнаты мы обнаружили небольшой беспорядок. Шарлотта отметила, что некоторых вещей ее сына нет на месте. Исчезла кое-какая одежда и другие личные вещи. Шарлотта призналась, что Альвин перед сном спрашивал, заходил ли кто-нибудь к нему в комнату.

Байер посмотрел на меня.

– Она ответила, что поздно вечером ты заходил к нему за книгой.

У меня внутри что-то оборвалось.

– Он все понял и решил сбежать.

– Верно. Мы полагаем, что он запаниковал и ушел из дома еще ночью.

Отец раздосадовано вздохнул.

– В темное время суток меньше свидетелей.

– В точку, – кивнул Байер. – Ему удалось миновать камеры видеонаблюдения. Мои ребята отсматривают материалы снова и снова, но пока что им ничего не удалось обнаружить.

С каждым его словом я чувствовал себя все уязвимее.

Байер достал телефон, чтобы включить запись.

– Двадцать минут пятого. Ульрих и Лео Ветцель, – сказал он и положил телефон на одну из тумбочек. – Ульрих, ты сказал, что Шарлотта развелась со своим мужем много лет назад. Это правда, но нам удалось выяснить кое-что еще. Роберт Фосс покончил с собой спустя одиннадцать месяцев после развода. У него диагностировали смешанное депрессивное расстройство. Роберт страдал от навязчивых суицидальных мыслей, нередко истязал Шарлотту физически еще до рождения Альвина. Когда у Фоссов родился сын, Роберт стал спокойнее, но со временем неконтролируемые вспышки гнева вновь стали проявляться. Он стал поднимать руку и на сына, но это длилось недолго. Шарлотта ушла от мужа, когда Альвину исполнилось семь лет. Они буквально сбежали на другой конец страны. Из Дюссельдорфа93 в Регенсбург.

– Как покончил с собой Роберт? – спросил отец.

– Он повесился, – ответил Байер. – На работе, когда вышел в ночную смену.

В горле у меня пересохло.

– Альвин знал об этом?

– Шарлотта утверждает, что ему было известно о смерти Роберта, но он не знал, что это было самоубийство.

– Она ему не сказала?

– Нет. Посчитала, что это слишком травмирующая новость, поэтому сгладила углы. Шарлотта придумала историю об инсульте. Так когда-то умер ее отец, – сказал Байер. – Еще Шарлотта утверждает, что всегда следила за психическим здоровьем своего сына, потому что боялась, что он унаследует от Роберта какие-нибудь проблемы с ментальным здоровьем.

– Не существует гена, который определяет то или иное психическое заболевание, – медленно ответил отец, – но существует предрасположенность – это факт. Я хочу сказать, что в развитии психических заболеваний большую роль играет окружающая среда. Стресс, плохой сон, смерть близкого человека. Факторов может быть множество. Другое дело – как именно они повлияют на человека. Генетическая предрасположенность лишь дополнит общую картину и удвоит шансы возникновения какой-либо болезни, – отец замолчал, посмотрел на свои ладони. – Много лет назад Шарлотта просила меня понаблюдать за Альвином. Я провел с ним несколько бесед.

Я слышал об этом впервые.

– И? – спросил Байер.

– Плохо помню, что за вопросы я ему задавал, но ничего отклоняющегося в его поведении я тогда не выявил.

– Ничего?

Отец пожал плечами.

– Думаю, это был разговор по душам, а не полная диагностика. Шарлотта попросила меня об этом как друга. Она боялась, что сын может ей не договаривать о своих переживаниях.

– Вон оно что.

– Потом он увлекся фотографией, и Шарлотта успокоилась, – добавил отец.

– Это тоже интересно, – оживился Байер. – Его отец ведь был фотографом?

– Понятия не имею. Шарлотта едва ли о нем рассказывала. Она настолько редко упоминала его имя, что сегодня я будто в первый раз его услышал.

– Лео?

Я покачал головой.

– Альвин никогда не говорил о своем отце.

– Это не казалось тебе странным?

– Не особо.

Мы почти не говорили о родителях. Даже Бастиан, чьи родители погибли при аварии, предпочитал обходить эту тему стороной, и я отлично понимал его.

– Шарлотта сказала, что Роберту нравилось фотографировать. Он всегда хотел зарабатывать этим, но его снимки были слишком мрачными. Ему говорили, что в них не хватает света.

– Теперь мне стали понятны все эти мелочи, – задумчиво сказал отец, пропуская мимо ушей слова Байера.

– О каких мелочах идет речь?

– Шарлотта завела питбультерьера сразу, как только они с Альвином переехали.

Я напряг память и тоже вспомнил страшную морду пса, который держал в страхе всех соседей.

– Еще она уговаривала Анну пойти на занятия по самообороне, но они так и не собрались, – добавил отец, а потом уточнил: – Анна – это моя жена.

– Да, я помню.

– Шарлотта боялась, что Роберт найдет их, – сказал отец.

– Да. Она призналась, что жила в страхе до тех пор, пока не узнала, что Роберт покончил с собой.

– Кто ей сообщил?

– Кто-то из старых знакомых. Лео, теперь вопрос к тебе. Есть ли у тебя хотя бы одна идея о том, где сейчас может быть Альвин?

Я покачал головой.

– Нет. Я думал об этом, но в голову так ничего и не пришло.

– Совсем ничего?

– Если бы что-то было, я бы сказал.

В глазах Байера отразилось разочарование.

– Ладно, – сказал он. – Это было бы слишком просто.

Байер остановил запись и упал в кресло.

– Сильвия и Леонард уже должны были позвонить. Несколько наших отправились в Берлин, чтобы взглянуть на материалы дела по тому нераскрытому преступлению и поговорить с бывшими преподавателями Альвина.

Байер посмотрел на часы, тяжело вздохнул и с неохотой поднялся на ноги.

– Лео, пожалуйста, будь предельно осторожен.

Мы переглянулись. Не нужно было говорить об этом вслух – я вполне мог стать следующей жертвой.

2

Шарлотта – несчастная и потерянная – стояла у нас в коридоре. Лицо ее было бледным, а глаза заплаканными. Она заламывала руки и не знала, что говорить.

– Ульрих, – хрипло прошептала, – что же это такое?..

Отец бережно обнял ее за плечи. Он тоже не мог найти слов.

Шарлотту только отпустили. Она не знала, что делать. Не могла находиться в одиночестве. Шарлотта дрожала. Ее тонкие бледные руки нервно сжимали пиджак моего отца. Она смотрела в пустоту, и взгляд ее не выражал ничего, кроме горечи и страха. Я мог только догадываться о вопросах, которые ей задавали, но был уверен в одном: ей было мучительно больно находиться в небольшой комнате для допросов, выслушивая полицейских. Я представил, как она, съежившись, точно ребенок, растерянно хлопала рыжими ресницами, пытаясь понять, что происходит.