Тот, кто срывает цветы

– Не знаю. Мне сказали ждать на улице. За мной присматривал какой-то идиот, но он отвлекся, когда ему позвонили.

– Тебя же искать будут, – у меня сел голос.

Ойген нервно усмехнулся.

– Думаешь, что я этого не знаю, Бонни?

– Тогда какого черта…

Ойген покачал головой и пошел в сторону деревьев, где под еловыми лапами была припаркована его машина.

– Повезло, что я ее здесь оставил, – отрывисто сказал он, садясь за руль.

Я кивнул. В этом не было ничего необычного, потому что перед очередной сделкой мы всегда прятали старый пикап, груженный контрабандой, в лесу.

Я убрал ветки с лобового стекла машины, а затем занял место рядом с Ойгеном и взглянул на него. Он был слишком взбудоражен, суетлив. Я даже засомневался, что в таком состоянии ему удастся вести машину.

– Тебе нужно будет где-то спрятаться. Я не знаю. Нужно, чтобы…

– Лео.

– Потому что нельзя, чтобы тебя поймали.

– Лео, послушай.

Но я не слушал. Я все говорил, говорил и говорил. Слова срывались с языка против воли; я не мог остановиться. В моей голове вертелось одно единственное: его тоже могут забрать, как забрали Рольфа. Это был бы конец всему. Я не мог этого допустить.

Ойген, нахмурившись, заглянул мне в глаза.

– Поговорим об этом, когда вернемся. Успокойся только.

Я покачал головой и уставился в окно. Обвел взглядом наш пустырь, посмотрел в небо.

– Держи.

Ойген протянул мне сигаретную пачку, и я непослушной рукой взял сигарету.

– До Ингольштадта пару часов, – сказал он. – У нас еще целый час в запасе, но будет хорошо, если приедем раньше. Может, удастся быстрее расквитаться и вернуться домой.

– Может, – отозвался я.

Ойген всегда был сильнее меня. Даже тогда, когда его жизнь трещала по швам, ему удалось взять себя в руки и каким-то образом успокоить и меня тоже.

– Если меня посадят, – шутил он, – заживешь, как нормальный человек.

– Перестань. Боже, что за идиот?

Всю дорогу я почти не разговаривал, потому что все время думал о том времени, когда умерла мама. Она ускользала от нас с отцом год за годом, мы были готовы к тому, что она уйдет, мы почти смирились с ее уходом. Теперь все было иначе, потому что я не был готов терять Ойгена.

Я не был готов терять еще кого-либо.

– О чем ты думаешь? – тихо спросил Ойген, убавляя радио.

Голос Феликса Шенфусса80 слился с тихим шипением, и в машине стало почти тихо.

– О том, что мне проще и легче встретиться с заказчиком, чем ехать обратно.

– Можем не ехать. Махнем с тобой куда-нибудь. В Россию, например, а?

Он снова усмехнулся, но как-то тоскливо, как-то беспокойно.

– Я серьезно, Ойген. Тебя не беспокоит, чем все может обернуться? Я хочу сказать, что…

– Я знаю, что ты хочешь сказать.

– И?

Я выжидающе посмотрел на него.

– Мы пока даже не знаем, что предъявят Рольфу, – Ойген крепче сжал руль. – Предъявят ли вообще.

– Ты же сам говорил о…

– Забудь то, о чем я говорил, – он тяжело вздохнул. – Пойми, Рольф всегда говорил, что нам нужно думать холодно и держаться вместе, если что-то такое случится, поэтому давай соберемся, встретимся с заказчиком, вернемся в город и решим, что делать дальше. Хорошо? Сейчас не время для паники. В машине мы все равно ничего не изменим.

Я выбросил бычок в окно и едва заметно кивнул. Ойген был прав. Рольф учил нас не этому. Рольф учил нас жить в стае из трех человек, где каждый стоит друг за друга горой. Он учил нас быть смелыми и доводить до конца каждое дело. Мы не могли подвести его.

3

На месте встречи мы оказались чуть позже трех. Это было хорошо, потому что у нас появилась возможность немного передохнуть.

– Здесь есть музей, – сказал я, когда мы выбрались из машины.

– Прямо здесь? – фыркнул Ойген, обводя взглядом небольшой перелесок, где мы остановились.

– Нет, – я скривил губы. – В городе. Мама как-то рассказывала о нем. Музей Первой мировой войны. Ей всегда хотелось взглянуть на крейсер Бреслау, на карты сражений. Она любила музеи. Знаешь, все детство меня по ним протаскала.

Ойген ничего не ответил, но я знал, что он меня слушает. Я продолжил рассказывать ему о прежних временах, а он задумчиво смотрел куда-то в сторону дороги.

– Едет, – сказал он спустя полчаса.

– Он?

– Да. Сказал, что будет на этой машине.

«BMW» темно-синего цвета мягко съехал на тропу.

Ойген выбросил сигарету, провел ладонью по коротким волосам. Он был не здесь, его мысли витали где-то далеко. Где-то рядом с Рольфом.

Хлопнули двери машины. Меня смутило, что внутри оказалось четыре человека. Не слишком ли много? Долговязые парни-близнецы, похожие на крыс, рыжеволосый мужчина в черной куртке и еще один человек. Последний приковывал внимание, потому что лицо его было глубоко изуродовано. Его губы, нос, даже ушная раковина… Было похоже, что кто-то плеснул ему в лицо кислотой. Мужчина перехватил мой взгляд и ухмыльнулся. Я заметил бельмо у него на левом глазу – он был наполовину слеп. Я медленно отвел взгляд, потому что этот человек показался мне смутно знакомым. Где же я его видел? Где я мог его видеть? Я покосился на Ойгена, и понял: он тоже что-то вспомнил.

– Где Молох? – спросил Ойген после короткого приветствия.

Я несколько раз моргнул. Молох? Молох… Воспоминания. Шляпник с ассиметричными глазами, поездка в Нюрнберг, моя первая сделка. Я еще раз взглянул на человека с изуродованным лицом – и понял. Это был напарник Молоха. Я с трудом вспомнил его имя. Йорн.

– Молох не здесь, – ответил он спокойно, но я почувствовал напряжение в его голосе. – Юрген, Йозеф, – мужчина кивнул двум братьям-крысам.

Они кивнули в ответ.

Все произошло настолько быстро, что ни я, ни Ойген не успели среагировать. Близнецы хищно улыбнулись, выхватили пистолеты и направили на нас.

– Что происходит? – прорычал Ойген.

Йорн мягко улыбнулся, потом обратился к молчаливому напарнику в черной куртке:

– Михаэль, обыщи их.

– Idi na huj, Mihael', – огрызнулся Ойген, когда тот стал его обыскивать.

– Что-что ты сказал? – спросил Йорн. – Русские… грязные черти. Михаэль?

Михаэль сжал руку в кулак и тяжело ударил Ойгена под дых. Тот издал какой-то хриплый звук, но остался стоять на ногах.

Я дернулся в сторону Ойгена, но один из близнецов сделал шаг навстречу, размахивая пистолетом, и мне пришлось остаться на месте. Сердце билось так быстро, что я начал задыхаться.

– Какого дьявола, Йорн? – прошипел Ойген.

– Какого дьявола? Вы слышали? – с нервным смешком спросил Йорн. – Он спрашивает, какого дьявола!

Он качнул головой, скрестил руки на груди и посмотрел куда-то меж деревьев.

– У этого нож, – сказал Михаэль, покрутив в руке нож-бабочку, что нашел в одном из карманов Ойгена.

Йорн ничего не ответил. Михаэль подошел ко мне; в моих карманах он смог найти только таблетки.

– Этот, походу, наркоман гребаный, – сказал он, рассматривая пачку валиума, – а так чист.

Дерьмо, дерьмо, дерьмо. Я ничего не понимал, не знал, что происходит, не мог придумать, как нам действовать. Паника. Острая паника под кожей. Знакомая дрожь внутри. Легкие слиплись. Мне казалось я вот-вот упаду на землю.

Йорн забрал из рук Михаэля таблетки, с интересом взглянул на них, потом на меня. Губы его тронула хищная улыбка.

– Потише! – гаркнул он на Ойгена, когда тот попытался вырваться – теперь его удерживал один из близнецов. – Вы помните лето тринадцатого года? Мы с Молохом отправились в Нюрнберг, чтобы забрать партию глоков. Хорошую партию. Очень дорогую. Мы должны были встретиться с Рольфом Келлером, но он оказался слишком занят, поэтому вместо себя послал двух малолеток. Молох был очарован. «Ты только посмотри на них, Йорн! Мне было столько же, когда я начинал! Нет, мы не будет проверять товар! Все свои!»

Я задышал чаще. Легкие не просто слиплись – они превратились в горящую летучую мышь в моей груди. Я скосил взгляд на Ойгена. Он стоял прямо, сдавив челюсти, не сводя глаз с Йорна.

Йорн сплюнул себе под ноги и продолжил:

– Дерьмо собачье. Весь товар оказался липой. Что же произошло, когда мы поняли, что это подделка? Во-первых, оказалось слишком поздно. Мы успели доставить товар на место. Мартин Фромм, человек, которому предназначались глоки, был в бешенстве. Он дал Молоху время, чтобы тот все исправил, но этот ублюдок и пальцем не пошевелил! Мартин решил, что Молох меня бросил. Он пытал меня. Хуже всего то, что я не мог это прекратить, потому что Фромму не нужна была никакая информация. Ему просто нравилось смотреть, как другие страдают, – Йорн ткнул себя в щеку указательным пальцем. – Он выплеснул мне кислоту в лицо. Я чувствовал запах плоти. Мне казалось, что с меня стекает кожа.

– Но Молох вернулся за тобой. Он тебя не бросил, – прохрипел я.

– Он вернулся в тот момент, когда я просил Фромма о смерти!

– Ты с ним что-то сделал? – холодно спросил Ойген. – С Молохом.

Я почувствовал сухость во рту.

Йорн улыбнулся, а потом опустил взгляд на землю, на выгоревшую от солнца траву.

– Михаэль, не помнишь, где это было? Кажется, вон у того дерева, да? – Йорн снова посмотрел на нас. – Молох здесь. В земле. Возможно, он даже слышит нас. Эй, Молох, ублюдок, надеюсь, черви сожрали тебя живьем! – прокричал Йорн в сторону большой сосны.

– Сколько? – спросил Ойген. – Сколько прошло?

– О, пару лет? После этого, правда, пришлось залечь на дно. Так, на всякий случай. Я много думал в то время, а потом понял одну простую истину, что виноват был не только Молох, но и те мальчишки, которые подсунули нам труху вместе чистого товара.

– Ты специально назначил сделку, – тихо сказал я. – Тебе нужен не товар.

Йорн рассмеялся.

– Умный мальчик, – сказал он. – Доверю это тебе.

Это все нереально. Это все выдумка. Глупый сон. Я не мог поверить, что все происходит на самом деле. Михаэль вытащил из багажника «BMW» тяжелую канистру и поставил ее на землю передо мной.

– Открой, – приказал Йорн, посмотрев на меня.

Я остался стоять на месте.

– Михаэль?

На этот раз он ударил меня – настолько сильно, что меня затошнило от боли. Ойген что-то крикнул, но я не разобрал слов. Йорн снова приказал открыть канистру.

В нос ударил запах бензина. Сохранять спокойствие становилось сложнее с каждой секундой. Пришел страх. Бешеный животный страх. Я посмотрел на Ойгена, и он ответил мне полным ужаса взглядом.

– Теперь возьми канистру в руки и окати сначала себя, потом своего друга.

– Не копайся там! – подал голос кто-то из близнецов.

– Если ты этого не сделаешь, то его застрелят раньше, правда, Юрген? – спросил Йорн.

Близнец, чей пистолет был направлен на Ойгена, кивнул.

– Лучше пуля, чем заживо гореть, – горячо выпалил Ойген.

Его трясло от ярости.

– Вы сгорите, – в который раз улыбнулся Йорн. – В любом случае. Знаешь, – он ткнул в меня пальцем, – если ты сейчас не сделаешь, как я прошу, у вас будут перебиты ноги. Приятнее гореть живьем, верно? Чем дольше ты тянешь, тем хуже будет для него.

Йорн посмотрел на Михаэля – тот понял своего хозяина без слов. Он подошел к Ойгену и с силой ударил его по лицу. Из носа Ойгена хлестнула густая кровь.

Руки меня не слушались.

– Не надо, – хрипло сказал Ойген, когда бензин заструился по моим плечам. – Не делай этого, Лео, – его голос дрогнул.

С обречением висельника я вылил большую часть бензина на себя.

– Эй, эй! Не жадничай! – ехидно сказал Йорн. – Оставь и для приятеля.

Я был в каком-то забытье, словно в тумане. Почти пьян. Меня оставили мысли о Ванденберге, мысли о доме, мысли о чем-либо. Я поднимался на эшафот. Шаг за шагом. Тяжелой поступью. Я сам возводил себя на смерть. Может, так было суждено. Принять смерть в чужом городе. Плечом к плечу с Ойгеном. Сгореть заживо.

Все это было идиотским фильмом. Шуткой, над которой смеялся только Йорн.

Я медленно подошел к Ойгену, замер с остатками бензина в канистре. Если бы Михаэль не забрал зажигалку, то можно было бы переиграть все, но он отнял ее вместе с таблетками и телефоном.

– I esli est' poroh, daj ognya, – сказал Ойген, когда я замер напротив него.

Я понял его. Это был отрывок из той русской песни, которой он однажды научил меня. Я нервно улыбнулся, но вряд ли улыбка вышла естественной. Ойген ответил мне точно такой же.

Я надеялся на дождь, но небо было чистым, день – жарким. Никто не ехал мимо. Вокруг не было никого. Нас никто не мог спасти. Словно шакалы, нас обступили братья-близнецы, Михаэль и Йорн. Они ждали. Они смотрели. Они желали нашей смерти.

Я ощутил озноб – сильную дрожь в руках, ногах, вдоль позвоночника, даже под языком. Мне не хватало воздуха. Бензин стекал по рукам Ойгена. Этот запах. Он был везде.

– Михаэль, дай ему зажигалку, – приказал Йорн.

Солнце. Яркое солнце по глазам. Биение сердца. Картинки из детства.

Я согнулся пополам и тяжело задышал, громко и жадно хватая воздух пересохшими губами.

– Что с ним? – удивленно спросил Йорн, явно обращаясь к Ойгену.

Я жестами показал на горло, бессильно хватая воздух ртом. Я видел такое много раз. Девочка из школы. Охранник в тюрьме.

– Он болеет чем-то? Это что за херня? – не унимался Йорн. – Все должно быть не так! Йозеф, проверь его!

Йозеф – второй близнец – подошел ближе, опасливо нагнулся и заглянул мне в глаза.

– Что с тобой?

У него было совсем юное лицо. Мой ровесник.

– Астма, – одними губами отозвался я. – Мне нужен… ингалятор…

Йозеф повернулся к Йорну.

– Говорит, что у него астма. В его вещах не было этой хреновины, которой пользуются астматики?

– Это называется ингалятор, тупица, – фыркнул его брат.

Михаэль пожал плечами.

– Наверное, в их тачке. Только на кой он нужен, если ему все равно подыхать?

Йорн что-то глухо прорычал.

Я задышал еще громче и согнулся еще ниже.

– Слушайте, решайте быстрее! Иначе он задохнется раньше, чем… – забормотал Йозеф.

– Ладно! Михаэль, посмотри в машине.

Рыжеволосый мужчина пошел в сторону нашей машины.

Сейчас.

Я резко дернулся вперед, выхватил пистолет из рук потерявшего бдительность Йозефа. Оружие привычно легло в ладонь.

– Клайд!81 – закричал я.

Ойген дернулся, посмотрел на меня и быстро отшатнулся в сторону, чтобы не угодить под пулю. Я выстрелил раньше, чем успел осознать. Пуля попала Йозефу в грудь. На его белой футболке медленно расплылось кровавое пятно.

Юрген бросился к брату, забыв держать на мушке Ойгена.

– Какого… – начал было Йорн, но тут же завопил снова: – Михаэль!

Я обернулся. Михаэль уже приближался к нам. Сам Йорн не был вооружен.

Ойген, с кровью на бледном лице, сорвался с места, схватил пистолет, который выпустил из рук Юрген, когда я выстрелил в его брата.

Выстрел. Еще выстрел. Сначала на землю упал Михаэль, а за ним – Юрген. Он рухнул на грудь брата-близнеца, широко разевая рот, пытаясь хватать губами воздух.

Безумие. Это было безумие. Меня бросило в жар.

Ойген направил пистолет на Йорна.

– Сейчас ты возьмешь канистру, – глухо сказал он, – выльешь на себя и сядешь в машину.

– Что? – переспросил Йорн, выпучив глаза.

– Но сначала перетащишь туда тела.

– Я не буду этого делать!

– Ойген, – позвал я севшим голосом.

Ойген поднял руку вверх, призывая меня к молчанию.

– Ты сделаешь это, – с нажимом сказал он Йорну.

В глазах мужчины отразился ужас.

Я стоял как вкопанный, пытаясь придумать, как действовать, но время шло, а в моей голове было пусто. Я даже не был актером второго плана. Я наблюдал за происходящим из-за кулис. Я смотрел, как грузный мужчина с изуродованным лицом переносит тела в машину, затем берет канистру и садится за руль. Я смотрел, как Ойген крепче обхватывает пистолет. Нет, нет, нет.

Раздался взрыв.

4

Все обратилось белым шумом. Пеленой перед глазами. Мы куда-то ехали. Я плохо понимал, потому что не разбирал дороги. Я не видел перед собой ничего, кроме полыхающего огня, не чувствовал ничего, кроме бензина, которым пропахла машина.

– Черт, даже я поверил, что у тебя на самом деле астма, – сказал Ойген после долгого молчания. – Ты спас нас.

Это не подействовало. Я ничего не ответил. Я не мог говорить и не мог перестать думать о том, что мы убили всех этих людей.

Я чувствовал себя грязным; мне хотелось сбросить одежду, содрать с себя кожу. Мне хотелось освободиться и отпустить все то, что скопилось внутри. Руки все еще тряслись, поэтому я спрятал их в карманы.

– Твои таблетки на заднем сиденье, – сказал Ойген, не отрывая взгляда от дороги. –Телефон тоже.

– Что?

Я понял не сразу.

– Прими таблетки, Лео.

Я кое-как перегнулся через сиденье, нашарил рукой разноцветные упаковки. Какую таблетку взять? Белую или голубую? Я тупо уставился на них, а потом принял обе.

– Там есть вода, – сказал Ойген, когда заметил, что я просто так глотаю лекарства.

– Не нужно, – тихо сказал я.

Ойген промолчал. Лицо в кровавых разводах. Футболка тоже. Ему нужно умыться и переодеться.

– Куда мы едем? – спросил я, когда понял, что ехать нам некуда.

Внезапно мне на голову обрушилась реальность – та, от которой мы старались сбежать, покидая Регенсбург. Обыски. Рольф. Проблемы.

Мне хотелось запереться у себя в комнате и никогда больше не выходить оттуда. Я нуждался в убежище. Вдох. Выдох.

– Ты выглядишь лучше меня, – начал Ойген. – Остановимся у заправки, зайдешь в магазин и купишь мне что-то из одежды. Возьмешь еще воды.

Я вдруг осознал, что машина набита оружием.

– Как быть с товаром?

– Ты о чем? – не понял Ойген. – Мы пустые, я все оставил там.

– В Нюрнберге?

– Конечно. Все в огне, Лео.

Я зажмурился. Все действительно было в огне.

– Что мы наделали…

– Ты серьезно? Они бы убили нас. Слышишь? Мы все сделали правильно. Мы защищались. Иначе было никак. Ты не должен себя винить. Если на то пошло, то все сделал я.

– А я тебе позволил! И тот парень… Я застрелил его… Я…

– Успокойся. Это пройдет.

Ойген пытался храбриться, но и ему было тяжело. Я видел это.

– Нас найдут?

– Нет, не найдут. Там не осталось никаких следов, – твердо сказал Ойген.

– Ты уверен?

– Да.

– Ты ведь не можешь утверждать.

– Доверься мне, ладно?

Я закурил.

Спустя четверть часа мы остановились возле заправки. Я взял деньги, выбрался из машины и зашагал к небольшому магазину. Уже почти стемнело, и прохладный ветер остужал горячую кожу.

Бензин. От меня чертовски несло бензином. Огнем. Смертью.

Я купил две дешевых футболки, большую бутылку воды, упаковку мятных драже и еще одну пачку сигарет. Расплатившись, спросил у продавца, можно ли воспользоваться уборной. Мальчишка за прилавком – совсем подросток – едва ли оторвался от мобильного телефона. Он даже не взглянул на меня, а только махнул рукой в сторону.

– Дверь слева, – лениво сказал он и противно рассмеялся чему-то, что увидел на экране телефона.

Я поблагодарил его и заперся в крошечной комнате.

Меня вырвало. Я обхватил себя руками и посмотрел в зеркало. Я был такой бледный, словно только что восстал из могилы. Лицо в пыльных разводах. На щеке длинная царапина. Откуда она там? Я вспомнил, как меня обдало горячей взрывной волной. Да, наверное, все дело было в этом.

Я умылся, потом сбросил с себя грязную футболку и надел чистую. Стало немного легче. Совсем чуть-чуть. Взрыв, господи, это был настоящий взрыв. Они все погибли.

Правильно ли мы сделали? Ойген был прав: либо они, либо мы. Черт, черт.

Я судорожно выдохнул, сунул футболку в пакет и вышел на улицу. Ойген все еще сидел в машине и ждал меня.

– Ты долго.

– Извини.

Я протянул ему пакет в окно, а сам остался на улице. Мне нужно было продышаться. Я достал сигареты. Достаточно ли мы далеко от заправки? Плевать. Я уже видел взрыв. Стерплю и еще один.

Ойген умыл лицо, переоделся и тоже выбрался из машины. Несколько минут мы простояли в полном молчании, разглядывая темнеющее небо. Я не знал, что сказать. Ойген, похоже, тоже не знал этого.

– Все будет нормально, – сказал он, когда я поднес к губам третью сигарету.

В ушах звенело.

– Нормально? Да уже ничего не нормально!

– Не кричи.

– Я не кричу.

– Конечно.

Я с силой обхватил себя руками и запрокинул голову в небо, но не увидел ничего, кроме давящей темноты. Все в моем сознании обернулось картинками, которые со щелчком переключались, как в какой-то детской игре. Вот я стреляю в человека. По-настоящему стреляю. На его одежде проступает кровь. Затем раздаются еще выстрелы. Новые жертвы. Йорн садится в машину. Потом картинки обрываются, и не остается ничего, кроме тяжелого запаха и рези в глазах.

– Мы справимся с этим.

– Я больше не могу справляться, Ойген, – в отчаянии прошептал я. – Не могу.

Его рука коснулась моего плеча.

– Ты можешь. Мы можем.

Я опустил голову, уперся взглядом в разводы шин на асфальте.

– Что будет дома? – негромко спросил я. – Как думаешь?

– Не знаю, – честно ответил Ойген.

– Тебя бы тоже задержали, если бы в чем-то подозревали. Даже странно, что полиция этого не сделала. Нам нельзя было вот так вот уезжать. Теперь копы решат, что ты сбежал.

Ойген поморщился, и я понял, что такие мысли тоже приходили ему в голову.

– Знаешь, мне показалось, что у них была лишь часть информации. Может, они решили, что я не в курсе дел Рольфа, но как-то не сходится. Ты так не считаешь? Я не знаю. Не могу об этом сейчас думать.

Я кивнул.

– Держу пари, что ваш трейлер опечатали. Мы можем поехать ко мне.

Ойген покачал головой.

– Нет. Я отвезу тебя домой, а сам поеду к себе.

– И как ты объяснишь то, что отсутствовал почти восемь часов?

– Что-нибудь придумаю. Напьюсь или что-то вроде того. Скажу, что испугался.

– Сработает?

– Что ж, мы выясним это.

Я сдавил виски и снова посмотрел в небо. Нам нужно было надеяться на лучшее.

Но надежды не было.

Глава 12

Помнить

1

У меня снова начались проблемы со сном. Ночами я бродил по комнате, курил в открытое окно, бил кулаками подушку. Я чувствовал себя настолько плохо, что никак не мог совладать с собой. Происходящее казалось сном, чьей-то выдумкой, идиотским вымыслом. Ночи тянулись медленно – они были душными, одеяло сбивалось в ногах, простыни липли к телу, постоянно хотелось пить. Перед глазами то и дело воскресали образы перестрелки, и мне отчаянно хотелось стереть их из памяти.

Я пытался спасаться чтением – перечитывал Берроуза, хватался за Кизи, откладывал, брал более легкую литературу, но ничего из этого не могло меня успокоить. К утру меня охватывал озноб, он пожирал мои кости, кусал и обгладывал. Мне хотелось сбросить с себя кожу, как делают змеи, но змеей я не был. К черту метафоры, к черту любую попытку прикрыть вину и стыд. Я был человеком, который совершил убийство; человеком, который не мог в нем покаяться. Осознание содеянного пришло быстро – я носил его под сердцем, вскармливал внутри себя, мечтая отмотать пленку назад, но что бы это изменило? Насколько далеко бы пришлось отматывать?

Я постоянно думал о том, что случилось. Это не шло у меня из головы. Озноб не исчезал к полудню, теперь он был со мной всегда. Меня било лихорадкой, я не выбирался из своей комнаты, а все время лежал под двумя пледами, рассматривая верхушки деревьев за окном. Я не отвечал ни на звонки, ни на сообщения, врал отцу, который время от времени заходил в комнату, что мне не здоровится. Он давал мне таблетки, которые я стряхивал в ящик стола, потому что мой вирус нельзя было убить лекарством от простуды. Я не видел выхода. Мне казалось, что моя жизнь сломана. Я вздрагивал от каждого звонка домашнего телефона, вжимался в матрас, прислушиваясь к голосу отца; боялся, что тайное стало явным, и полиция напала на наш след.

Иногда я думал том, что стоит вернуться в свою квартиру, но сил не это не было. Я едва ли прикасался к еде, потому что не чувствовал ни запаха, ни вкуса. Вскоре мне пришлось сделать два звонка. Один – в редакцию, чтобы сообщить Лукасу, что я приболел (быстрая беседа, несколько слов сочувствия в мой адрес, пожелания скорейшего выздоровления). Второй – Ойгену, и этот разговор вышел еще короче, чем первый, но я хотя бы убедился, что он в порядке.

Время тянулось беспощадно медленно. Несколько раз в день я проверял новости, перечитывал статьи, искал новые. «Стрельба в Ингольштадте». О ней не успел написать только ленивый, но важно было то, что о нас с Ойгеном в статьях не было ни слова. Мы действительно не оставили следов. Исходя из того, что мне удалось прочитать в интернете, можно было сделать вывод, что полиция неохотно работала над делом – по всей видимости, им не нравилось возиться с делами криминального мира. В статье под названием «Бойня контрабандистов, которая закончилась трагедией» писали о том, что у перестрелки не было ни единого свидетеля, а улик на месте преступления не обнаружили. Ойген сказал, что полиция не будет с головой бросаться в это дело. «Лео, черт тебя дери, думаешь, что им охота копаться в чьих-то разборках?» Я ответил, что расследование будет в любом случае, но потом перестал спорить. Мне хотелось, чтобы Ойген оказался прав.