Тот, кто срывает цветы

– Семья, – негромко сказал он. – Семья, которую мы создали сами. У многих ее никогда не было. Они обрели ее, когда присоединились к «Гласу».

– Что такое «Глас»?

– Место, где всем было хорошо. Место, где все были друг другу братьями или сестрами. Место, где царил мир, если соблюдать правила.

Я решил, что он говорит про какую-то секту, но уточнять не стал, чтобы не сбить его с мысли. Я не знал, как он отреагирует, если вдруг услышит это слово. Секта.

– Вальтер и Леонор… Они были в этом месте?

Михаэль кивнул. Он все еще был повернут ко мне спиной.

– И Вальтер, и Леонор, и я тоже. Много людей, но не все отсюда. Кто-то приезжал издалека. Даже не из Баварии. Даже не из Германии.

– Мне казалось, что здесь не любят чужаков.

– В Иллесхайме не любят. В «Гласе» любили всех. Там смотрели на человека, на личность, на то, что внутри, а не на происхождение.

– Где он находится?

– Находился, – поправил меня Михаэль, и я услышал в его голосе улыбку. – Он был здесь, в лесу поблизости. Мы построили небольшие дома. У нас была своя церковь. Мы любили петь. Хоровое пение успокаивало тело и смиряло душу.

– Чем же вы там занимались?

Михаэль обернулся.

– Жили, – просто ответил он. – Трудились, молились, выращивали фрукты, овощи и цветы. Приносили друг другу пользу. Просто одна большая семья.

– Зачем тогда возвращались в город? – поинтересовался я.

– Некоторые не возвращались. Кто-то никогда не был в Иллесхайме. Леонор просто любила свой дом. У нее была работа. По будням она была вынуждена жить, как все, но по выходным и праздникам она брала Вальтера и уходила к нам.

– К вам? Это значит, что вы жили в лесу постоянно?

– В теплое время года. Зимой приходилось перебираться сюда. У моей жены было слабое здоровье. Я не мог допустить, чтобы она замерзла и заболела.

У меня в голове не укладывалось, что кто-то может так жить. Перед глазами невольно вставали религиозные образы. Чем же они занимались в действительности? Просто пели в хоре? Молились перед едой? Было ли что-то еще?

– Вы сказали, что знали, что однажды придется все рассказать. Вы говорили о чем-то конкретном? Было что-то, о чем никто не знал?

Я прикусил язык. Нельзя было задавать столько вопросов сразу.

Михаэль снова присел на диван. Он сложил руки в замок и опустил их на колени.

– Было кое-что, да.

На секунду мне показалось, что Михаэль специально говорит так медленно, чтобы меня помучить.

– Что же?

– Вальтер. Кое-что с ним было не так. Леонор не верила в то, что он не совершал убийство. Наш пастор говорил, что мальчик грешен. Он говорил, что поможет ему очиститься.

– Очиститься? В каком смысле?

– В самом прямом, – скорбно ответил Михаэль. – В самом прямом.

– Что с ним делали?

– Заставляли много работать. Запрещали есть без разрешения. Иногда не позволяли разговаривать. Он все время носил венок с красными цветами, с цветами грез.

– С маками, – я невольно перешел на шепот.

– Да, это были маки.

– Что все это значило?

– Страдания Христа, – ответил Михаэль. – Страдания должны были помочь Вальтеру освободиться.

Я пытался всеми силами скрыть волнение. Что, черт возьми, творилось в этом месте? Я пожалел, что не взял с собой таблетки. У меня в кармане завибрировал телефон. Скорее всего, это был Байер, но руки меня не слушались. Я даже не шелохнулся.

– Это все пустое, – Михаэль покачал головой. – Случались вещи, о которых мне совершенно не хочется вспоминать, но я должен кому-то открыться.

– Я вас слушаю.

– Иногда Вальтеру приходилось переживать настоящие испытания. Его запирали на несколько дней в амбаре вместе с животными. Там он должен был молиться и просить прощения за то, что сделал. Вальтер плакал и постоянно повторял, что он не убивал отца. Почти все ему верили, но только не пастор. Даже Леонор стала сомневаться, но только не он. Иногда пастор велел Вальтеру признаться в содеянном, но мальчик всегда отрицал свою вину. Тогда его били розгами. У него на спине оставались кровавые борозды, которые не проходили неделями.

Михаэль тяжело перевел дыхание.

– Его все время мучили, господи, а я смотрел. Мы все смотрели, – хрипло прошептал он и замолчал, словно ему больше нечего было сказать.

Я показал ему фотографию девушки.

– Вам что-нибудь известно о ней?

Михаэль взглянул на снимок, и глаза его потеплели.

– Маргрет. Наш ангел.

Я выжидающе посмотрел на него.

– Она имела какое-то отношение к Ванденбергу?

– Из-за нее у Вальтера не получилось сбежать.

– Сбежать? Она помешала ему?

– Она предала его, – сказал Михаэль. – Маргрет было шестнадцать, когда это случилось. Они с Вальтером дружили. Иногда она приносила ему еду украдкой, когда он был заперт в амбаре. Маргрет была хорошей девочкой, но однажды ее поймали на том, как она помогает Вальтеру. Пастер сказал ей, если мальчик сбежит, то он будет знать, кого в этом винить.

Я почувствовал головокружение. Страшно было представить, что это происходило на самом деле.

– Вальтер и до этого предпринимал попытки к бегству. Ему было четырнадцать, когда он последний раз решился на побег. Вальтер рассказал об этом Маргрет, а она выдала его пастору.

Я затаил дыхание.

– Его поймали, а потом очень жестоко наказали. Больше он не пытался сбежать. Никогда.

– Что с ним сделали?

– Заставили каяться.

– Каяться? Они били его или что?

– Провели обряд очищения, – Михаэль закусил губу и спрятал глаза в пол. – Через утопление. Его держали под водой до тех пор, пока он не перестал сопротивляться. Мне тогда показалось, что мальчик… умер, но его удалось привести в чувство. Не сразу, но удалось.

– Это безумие, – сказал я, потрясенный до глубины души. – Безумие.

Михаэль кивнул.

– Я столько лет молчал, потому что не желал признаваться в том, что был свидетелем мучений маленького мальчика, которого все считали прокаженным. Мне жаль, что я не смог защитить его. Мне так жаль…

Я достал из кармана сигареты. К черту. Я бы послал Михаэля к черту, если бы он попытался меня остановить, но он молчал, отрешенно глядя в окно.

– И все? – нервно спросил я, больше не пытаясь сдерживаться.

Меня разрывало от противоположных эмоций, потому что я сочувствовал мальчику, маленькому мальчику по имени Вальтер, но вместе с этим я глубоко презирал мужчину, который убивал девушек, что были так похожи на Маргрет.

– Вальтер стал меняться, – негромко продолжил Михаэль. – Он больше не плакал. Он больше никогда не плакал, не кричал и не смеялся. Всегда был спокоен. Если ему говорили молиться, то он шел и молился. Если ему говорили вставать под розги, то он вставал. Когда пастор требовал признаться в убийстве, покаяться, то Вальтер больше ничего не отрицал. Он просто молчал.

Я потушил сигарету о горлышко бутылки, бросил бычок в остатки лимонада и поднялся на ноги. Меня трясло от шока, злости и еще какого-то неопределенного чувства.

– Я был готов, что ты рассердишься, – сказал Михаэль, – но постарайся понять…

Я молча направился к двери, затем развернулся и замер на пороге.

– Цветы, – выдохнул я. – Почему он оставляет цветы?

Михаэль слабо улыбнулся.

– У Вальтера была птица. Птица в клетке. Ручная канарейка по имени Динь.

– Причем здесь это?

– Однажды Леонор вернулась домой и увидела, что птица мертва. Вальтер признался, что случайно убил ее. Он плакал. Это было время, когда он еще умел плакать. Они похоронили птицу на заднем дворе. Вальтер все время говорил, что она будет сниться ему. Он боялся этого. Мне он рассказывал, что к нему во снах часто приходил мертвый отец, – Михаэль устало провел по лицу ладонью. – Тогда Леонор сорвала цветок с венка, который был надет на Вальтере, и положила его на могилу. Она сказала ему, что цветы – это дар мертвым. Придумала, что таким образом они остаются в земле, остаются на том свете и никогда не возвращаются.

Я кивнул, чувствуя, что задыхаюсь. Мне срочно нужно было на улицу.

– Я поплатился за все, – сказал вдруг Михаэль, и его голос дрогнул. – Поплатился. Моя семья…

Я посмотрел на него. Старый человек в полупустом доме. Одинокий мужчина, который вернулся в родную общину – к прошлому, которое ждало его, дышало ему в шею, словно дикое животное.

– Спасибо, что рассказали мне все это, Михаэль.

Он кивнул, поднял руку и перекрестил меня.

Я вышел на улицу, желая одного: убраться подальше от Михаэля, от его дома и от самого Иллесхайма. Знали ли местные жители, что на самом деле происходило в лесу неподалеку? Знали ли они?..

У меня снова зазвонил телефон. Байер.

– Я закончил, – сказал я в трубку. – Поехали отсюда.

4

– Дерьмо, – выругался Самуэль, когда я закончил пересказывать все, что узнал от местных жителей.

У детектива не находилось слов, как и у меня. Какое-то время мы молчали, а потом заговорили одновременно. Байеру понадобилось остановить машину, чтобы успокоиться и прийти в себя.

Я закурил новую сигарету. Третью за двадцать минут.

– Цветы, – сказал Байер. – Маки.

Я посмотрел на него.

– Как думаешь, почему он отказался от них? Почему оставлял розы, лилии?

Байер пожал плечами.

– Я не знаю. Трудно судить, что в голове у психопата, но могу предположить, что он решил придать всему чуть больше смысла. Может, он хотел, чтобы все было красиво, патетично. Михаэль что сказал? Цветы? Не маки, а именно цветы, чтобы спасаться от мертвых?

– Да, если верить ему на слово.

Самуэль откинулся на сиденье.

– Попытка привлечь внимание. Попытка показать, что он может быть интересен. Он хотел говорить через символы. Такое тоже может быть. Нельзя отрицать и то, что мы сильно сгущаем краски.

– Нет, – я покачал головой. – Мне кажется, что ты прав. Не может быть, чтобы столько усилий было потрачено впустую. У меня другой вопрос.

– Да?

– Почему он стал убивать так поздно? Ванденбергу было почти тридцать, когда это началось. Он ведь уехал из Иллесхайма гораздо раньше.

– Это просто, – сказал Самуэль. – Скорее всего дело в том, что он поздно встретил девушку, похожую на Маргрет. Он увидел ее на улице или в кафе, в магазине, на почте. Где угодно. Ему могло хватить одного взгляда, чтобы вспомнить детство и все полученные травмы. Он мог годами сдерживаться, копить ненависть и сопротивляться жажде мести, но он встретил ее, и это перевернуло все. Ванденберг мог следить за ней какое-то время, но я склоняюсь к тому, что он действовал быстро, повинуясь только инстинктам. Он мог сначала убить, потом зайти в цветочный магазин и купить там маков. Он мог сорвать их на ближайшей клумбе. Могло быть, что угодно, но это и неважно. Важно то, что он убил. И ему понравилось. Он захотел еще.

У меня разболелась голова.

– Мы с твоим отцом пришли к выводу, что это началось давно.

– Что именно?

– Фантазии. Все начинается с фантазий. Ульрих поднял старые документы. Ванденберг был не особо разговорчив, но кое-что он все-таки сказал, когда его допрашивали.

– Что?

– Признался, что начал думать об убийствах еще в юности, когда с ним кое-что случилось. О событии он говорить отказывался, но теперь мне ясно, что дело в этой проклятой секте. Ты никогда не видел результаты его медицинских обследований?

– Можно подумать, что мне их кто-то показывал, – сказал я.

Самуэль прикрыл глаза, надавил на них ладонями, затем убрал руки от лица.

– У него два сотрясения мозга и, судя по всему, за всю жизнь было множество переломов. Нарочно себя так изуродовать нельзя.

– Что насчет фантазий?

– Точно – детектив кивнул. – Сначала у многих серийных убийц появляется просто идея. Фатальная идея. Мечта. Фантазия. Сначала она почти безобидна. Безопасна. Будущий убийца может годами засыпать, думая о том, как убивает кого-то. Проходит время, и он начинает сходить с ума. Это похоже на чесотку в коре головного мозга. Он больше не может есть. Не может спать. Все мысли заняты только одним.

– Одержимость, – сказал я.

– Именно, – подтвердил Байер. – Человек становится одержим своими фантазиями, охвачен ими, как огнем. Ему нужно бежать, а куда? От самого себя ведь не убежишь. Тогда он начинает действовать, потому что иначе не может. У подавляющего числа серийных убийц это начинается еще в детстве. Постепенно фантазии перестают быть просто игрой воображения. Дети растут, и их мечты переносятся в реальность. Их нельзя контролировать, потому что психопаты не считают, что это нужно контролировать. Самое страшное, черт возьми, что они ничем не выделяются. Ванденберг до последнего был чьим-то приятелем, знакомым, соседом. Он умел вести себя в обществе, умел быть душой компании. Михаэль сказал тебе, что Ванденберг утратил способность ярко выражать эмоции, да?

– Да.

– Помнишь наш недавний разговор? О том, что Вальтер выдумал себя нового. Он заново создал личность.

– Более сильную и смелую, – вспомнил я.

– Да. Он стал человеком, который больше не боится, а сам способен напугать кого угодно.

У меня кончились сигареты. Я сунул пустую пачку в карман, но зажигалку оставил в руках. Мне нужно было чем-то занять руки.

– Что происходит, когда убийца больше не может сдерживать свои фантазии?

– Он начинает искать жертву, а когда находит, то либо убивает сразу, либо следит за ней какое-то время, расставляет ловушки, хитрит. Некоторым нравится втираться в доверие, подбираться близко, очень близко. Все зависит от предпочтений.

– Ванденберг следил?

– Да, но не очень долго. Судя по отчетам, он убивал жертву в день первой встречи. Ванденберг выбирал девушку, ту самую, увлекал ее за собой, а потом перерезал ей горло. Все напоказ. Все театрально. Но надо отдать ему должное. Он все равно был страшно аккуратен.

– Ванденберг позволил, чтобы его поймали. Почему?

– Снова простой вопрос. Он жаждал признания. Не хотел оставаться в тени. Ему хотелось войти в историю. Его не прельщало быть вторым Зодиаком. Безымянным убийцей. Нет. Этому нужно было совсем иное. Ванденберг и тела на видных местах оставлял, чтобы все знали о том, что он сделал. Не думаю, что мы с тобой способны это понять, но это и к лучшему.

Я ничего не ответил. Голова все еще раскалывалась на части. Ночь без сна давала о себе знать.

– Лео?

– Что?

Самуэль потер шею.

– Ты молодец, – сказал он. – Правда. Тебе столько узнать удалось. Вряд ли мы с Торваллем добились бы такого же результата.

Я вяло кивнул, попытался выдавить улыбку.

– Что теперь?

– Теперь тебе нужно отдохнуть. Я отвезу тебя домой, а сам поеду на работу. Нужно будет обсудить все с Торваллем, а потом навестить твоего отца. Я уверен, что он придумает, что делать со всей информацией. То, что ты был со мной, я ему не скажу.

Я снова кивнул.

У Байера зазвонил телефон.

– Это Торвалль. Легок на помине, – сказал он, глядя на экран.

– Потерял тебя.

Самуэль фыркнул и ответил на звонок.

– Да. Нет, не в городе. Буду часа через полтора, – он вдруг напрягся. – Что? Что ты говоришь? Черт. Уже еду.

Байер швырнул телефон на приборную панель, выругался.

– Нашли еще одно тело, – сказал он сквозь зубы.

У меня перед глазами запрыгали яркие огни.

Мир охватило пожаром.

Глава 10

Охота

1

Я никогда раньше такого не видел. Ни одна фотография не способна воплотить то, как убийство выглядит на самом деле. Ни одна книга не расскажет больше, чем могут показать твои собственные глаза.

Байер хотел отвезти меня домой, но город был скован пробками – не было времени. На место убийства мы поехали вместе.

– Сиди в машине, – твердо приказал мне детектив, отстегивая ремень безопасности. – Тебе не надо на это смотреть.

Байер вышел и быстро зашагал на другую сторону улицы. Я видел, как он показывает удостоверение, проходит через полицейское заграждение и скрывается за широкими спинами двух других полицейских.

Я ощутил нервную дрожь в коленях. Три полицейские машины. Сирены. Люди в форме. Какой-то шум. Снаружи или у меня в голове? Там тело. Мертвое тело. За спинами всех этих людей. Я не выдержал. Тоже отстегнул ремень безопасности и выскользнул из машины Байера. Каждый шаг давался с трудом, подсознание кричало о том, что мне действительно не нужно этого видеть, но я не мог и дальше оставаться в машине. Не мог ждать. Не мог наблюдать.

– Я сказал, чтобы ты был в машине, – прошипел Самуэль, когда заметил меня у заграждения.

Вместо ответа я покачал головой.

– Вернись обратно, – раздраженно сказал он.

На нас стали оглядываться. Кто-то позвал Байера по имени несколько раз.

– Лео, мне нужно работать, – негромко сказал детектив. – Вернись в машину. Мы потом все обсудим.

– Мне нужно посмотреть, – сказал я.

– Не неси ерунды. У тебя нет права находиться здесь. Не вынуждай меня.

Только теперь я заметил, как сильно Байер побледнел. Он был почти напуган.

– Это еще кто? – громко спросил чернокожий мужчина в форме, указывая на меня пальцем.

Самуэль помедлил. Сначала он взглянул на мужчину, потом на меня, выругался и тяжело вздохнул, признавая свое поражение.

– Он со мной.

Мужчина посмотрел с сомнением, но я уже проскользнул за заграждение.

– С тобой? Да это же совсем пацан. Ты рехнулся, Байер?

– Он журналист.

– Тогда где же его чертово удостоверение?

– Успокойся. Он показал его мне.

– С каких пор ты позволяешь журналистам шляться около тела?

Все окружающие меня звуки стянуло в воронку, когда я приблизился к телу. Девушка лежала на земле. Короткие черные волосы. Два хвостика. Желтые резинки. Обычно такую прическу носят дети.

– Господи… – выдохнул я.

Это действительно был ребенок. Девочка. Не старше четырнадцати лет. Бледная. В джинсовом комбинезоне. С перерезанным горлом. На земле, усыпанной желтыми лепестками. Я ощутил приступ удушья и острую боль в груди, поэтому поспешил отвернуться. Мне нужно было срочно переключить внимание. Я начал лихорадочно осматриваться и остановился лишь в тот момент, когда различил среди серых пятен смазанных лиц Байера.

– Хартмут, – Самуэль подозвал к себе полицейского, с которым спорил пару минут назад. – Кто ее нашел?

– Дети. Ральф Бемер и его сестра Виктория.

Байер ничего не ответил, но на мгновение закрыл лицо ладонью.

– Удалось установить время смерти?

– Пока что судмедэксперты говорят, что прошло около четырех часов, – ответил Хармут.

Самуэль кивком указал на дрожащую женщину с красным от слез лицом. С ней разговаривала девушка из бригады скорой помощи.

– Это мать?

Хартмут кивнул.

– Да, приемная. Примчалась час назад с работы.

– Что у нас есть на девочку? – спросил Самуэль.

– Катарина Бойтель. Тринадцать лет. Юдит Бойтель удочерила ее в возрасте пяти лет.

Я вновь заставил себя посмотреть на тело. Цветы были всюду, словно кто-то распотрошил целый букет.

– Тело перенесли, – сказал Хартмут, закуривая.

– Убили не здесь? – уточнил Самуэль.

– Нет, но поблизости. С этим уже работают криминалисты. Убийца специально оставил тело на виду, чтобы его скорее нашли.

– Вы должны взглянуть на это, – сказала женщина в белом костюме и белых перчатках. Она стояла, склонившись над телом Катарины.

Самуэль и Хармут подошли ближе. Я тоже сделал вперед пару шагов.

Женщина разжала челюсти девочки. Ее рот тоже был набит желтыми цветами.

– Каллы, – тихо сказал я.

С такого расстояния я смог узнать эти цветы.

– Все верно, – женщина кивнула. – Желтые каллы.

Головная боль вернулась с новой силой. Ванденберг убил ребенка. Он добрался до маленькой девочки, перерезал ей горло, набил ее рот цветами, окружил тело ими же.

– Уберите отсюда репортеров! – вдруг рявкнул Хартмут, вырывая меня из накатившего оцепенения.

Из толпы вынырнул Торвалль. Он начал что-то говорить, но потом увидел меня и замер.

– Самуэль, – прорычал детектив, и его худое лицо перекосило от гнева.

– Давай не сейчас, – покачал головой Байер.

– Ты с ума сошел?! На место преступления! Мальчишку!

Я хотел, чтобы они замолчали. Немедленно. У меня перед глазами все плыло.

– Есть еще кое-что, – прервал ругань Хартмут.

Он встал между Самуэлем и Торваллем и показал им прозрачный файл, в котором лежал маленький лист бумаги.

– «Вы стоите на месте», – прочитал Байер.

– Что? – резко спросил я.

Мир снова обрел прежние очертания. Те слова по телефону. Голос на записи. Фраза из фильма. Там было что-то подобное.

Торвалль вновь попытался внушить Байеру убрать меня с места преступления.

– Набрано на компьютере, – сказал Самуэль, не обращая внимания на старшего коллегу. – Обычная бумага. Ничего примечательного, – он повернулся к Хартмуту. – Орудие убийства, конечно, не найдено?

Тот отрицательно покачал головой.

– У нас пусто, Саму.

Самуэль снова выругался.

– Я отправил Альберта и Сильвию в ближайшие цветочные магазины, – сказал Хартмут, потом обернулся, махнул кому-то рукой. – Скоро вернусь.

Он отошел в сторону.

– Твой начальник? – тихо спросил я.

– Временно замещает его, – ответил Самуэль.

Рядом снова появился Торвалль.

– У нас общий сбор через полчаса, – сказал он, недовольно посмотрев на Байера. – Не опаздывай.

Байер ничего не ответил. Он напряженно молчал, погруженный в свои мысли.

Я снова посмотрел на тело. Глаза закрыты. На подбородке царапина. Кровь на шее. Кровь на одежде. Все искусственно. Все постановочно. Все напоказ. Посмотрите. Посмотрите, что я сделал!

– Тебя сейчас отвезут домой, – сказал Самуэль. – Будет лучше, если ты побудешь на своей старой квартире. За тобой может кто-нибудь присмотреть?

– Я в порядке.

– Лео, ты совершенно точно не в порядке.

Байер подозвал к себе молодую девушку и попросил отвезти меня.

– Называй адрес, – дружелюбно сказала она, обращаясь ко мне.

2

Через двадцать минут я сидел на постели в комнате Альвина. У меня перед глазами стоял образ мертвой Катарины Бойтель. Тяжелое чувство в груди не отпускало. Я вновь ощутил легкий прилив тошноты и откинул голову назад.

– Сделать еще чая? – негромко спросил Альвин.

– Не нужно.

– Ты голоден? Принести поесть?

Я выпрямился, посмотрел на Альвина. Мне кусок в горло не лез. О еде не могло быть и речи. Я все еще был на той улице, оглушенный сиренами и чужими голосами.

– Нет.

Альвин покачал головой и подошел ближе. При свете дня его лицо казалось усталым. С удивлением я отметил, что ткань его рубашки плохо выглажена, что было не похоже на всегда опрятного Альвина.

– Ты все еще дрожишь, – сказал он, а потом вышел из комнаты и вернулся с пледом в руках.

– Держи.

Пальцы не слушались. Это кто-то другой протянул руки вперед, кто-то другой взял плед, кто-то другой накинул его себе на плечи. Не я. Меня там не было.

– Лео?

Альвин попытался привести меня в чувство, но это оказалось бесполезным занятием.

– Это все что-то значит, – прошептал я. – Только я не могу понять.

– Ты о чем? – не понял Альвин.

– Цветы. Каллы. Мамины любимые.

Альвин удивленно вскинул брови и сел в изножье кровати.

– Ты думаешь, что это как-то связано?

Внезапно я почувствовал такую сильную усталость, что пространство покачнулось и на пару секунд провалилось во тьму.

– Лео?

– Что? – я несколько раз моргнул.

– О какой связи ты говорил?

– Я думаю, что Ванденберг объявил охоту.

– Охоту?

– Да.

– Я не совсем понимаю…

– На меня. Я думаю, что он подбирается ко мне.

– Стоп, – прервал меня Альвин. – Так не пойдет. Тебе нужно отдохнуть.

– Но…

– Ты сказал, что не спал всю ночь. Держишься из последних сил. Поспи немного. Всего пара часов, хорошо? Я буду здесь.

Он поднялся, взял со стола какую-то книгу и сел нога на ногу в кресло напротив.

У меня не было сил сопротивляться. Их совсем не осталось. Я осторожно лег, накрылся пледом почти с головой и крепко зажмурился.

– Не могу заснуть, – сказал я через несколько минут.

Альвин тяжело вздохнул, прокашлялся и начал читать вслух.

– Что это за книга?

– «На маяк» Вирджинии Вулф.

Я промычал что-то в ответ. Голос Альвина почти не долетал до меня. Его слова шли мимо. Девочка. Ребенок. Почему ребенок? «Вы стоите на месте». «Вы». Кому это адресовано? Полиции? Это игра с детективами? Или же со мной? Что же на кону? С этими мыслями я все же заснул, но сон мой продлился недолго. Он был душным, обрывистым и пах мокрой землей.

– Ты чего? – спросил Альвин, когда я сел в постели. – Даже часа не прошло.

– Не могу, – сказал я.

Альвин вздохнул. Его губы тронула слабая улыбка.