Тот, кто срывает цветы

– Хорошо. Тогда давай поговорим о том, что тебя беспокоит. Только сначала ты поешь. Возражения не принимаются.

Мы прошли в кухню. Я сел на стул и обхватил себя руками. Одежда неприятно липла к телу. Меня то и дело прошибало холодным потом. Я чувствовал себя больным.

Альвин поставил перед моим носом большую тарелку томатного супа.

– Ешь, – сказал он. – Я сварю кофе.

Я плотнее укутался в плед, который захватил из комнаты и постарался расслабиться. Обычно дома у Альвина я чувствовал себя в безопасности, но в тот момент был далек от этого. Навязчивые мысли не давали мне покоя. Все вокруг было неспокойным и ненастоящим. Даже Альвин казался мне чужим и каким-то фальшивым.

– Тебя с ложки кормить? – насмешливо спросил он.

– Еще чего.

– Как же иначе заставить тебя есть?

Он прислонился к стене и наблюдал за тем, как варится кофе.

– Сам справлюсь, – ответил я и поднес ко рту ложку.

Я не чувствовал голода, но мне пришлось съесть все, чтобы Альвин успокоился. Он разлил кофе по двум кружкам, и мы вернулись в его комнату.

– Ну?

Альвин снова устроился в кресле, обхватил дымящуюся кружку пальцами и внимательно посмотрел на меня.

– Поговорим? О чем ты думаешь?

Я кивнул.

– У меня из головы не идет Катарина Бойтель. Раньше он убивал только девушек.

Альвин задумался.

– Может, у него были причины, чтобы что-то изменить? – предположил он и сделал глоток из кружки.

– Были, – согласился я, – но какие?

– Этого мы не знаем. Ты сказал, что цветы были повсюду?

Я тоже отпил из кружки, но вкуса не почувствовал.

– Даже у нее во рту.

Альвин отвел взгляд.

– Ты действительно видел все это? – спросил он, потом покачал головой. – Нет, я верю тебе, конечно, но звучит так дико…

– Оно и выглядело дико. Знаешь, это было похоже на… – я замешкался. – Не знаю. На какую-то постановку? Лепестки в крови. Красиво.

Альвин наклонился вперед. Лицо его разгладилось. В глазах засквозил живой интерес. Я полностью завладел его вниманием.

– Красиво? – медленно переспросил он.

– Нет, не для меня. И не для тебя. Не для нормальных людей. Для него.

Я поставил почти нетронутый кофе на тумбочку у кровати.

– Ты ведь помнишь, да? Мы с тобой читали об этом.

– О чем именно?

Меня захлестнуло волнение.

– О том, что серийные убийцы либо прячут тела, либо выставляют их на всеобщее обозрение. Признание. Ванденберг всегда хотел признания. Его и поймали из-за этого. Но почему же теперь – ребенок? Почерк тот же. Все и так понимают, что это он, но что-то поменялось. Я знаю это. Только понять не могу.

Альвин побарабанил пальцами по кружке.

– Я думаю, что он просто хотел показать, что все еще может быть удивительным. – сказал он.

– Удивительным?

Альвин отмахнулся.

– Я имею в виду, что Ванденберг хотел продемонстрировать свою способность удивлять. Я не знаю? Может, он захотел, чтобы все поняли, что он способен на что-то более страшное, чем прежде.

– Ребенок – это попытка шокировать? Он хотел превзойти себя?

– Возможно. Я просто предполагаю. Кто знает, что у него в голове?

– Да, но это не очень похоже на правду. Ванденберг был зациклен. Каждая его жертва была почти точной копией предыдущей, – я вскочил с места и заходил по комнате. – Почему он столько лет не давал о себе знать? Боялся? Все дело в страхе? Не хотел, чтобы его поймали? Слишком большой перерыв. Тебе так не кажется? Может, он и убивал, но только без всей этой показухи, без театральщины, но разве он мог иначе? Вальтер Ванденберг всегда оставлял цветы. Всегда. Может, он правда верил в то, что защищает себя таким образом.

– Защищает? – не понял Альвин.

Я покачал головой.

– От кого он пытался защититься?

– От мертвецов, – коротко ответил я.

Альвин нахмурил рыжеватые брови. Я еще не успел рассказать ему о поездке с Байером, которая позволила раскрыть глаза на многие вещи.

– Это потом, – отмахнулся я, пытаясь вспомнить, что хотел сказать. – Меня беспокоят цветы. Это были каллы, понимаешь? Мама любила каллы.

Альвин поджал губы и сочувственно посмотрел на меня.

– Тебе не кажется, что ты просто… видишь знаки там, где их нет? Совсем не обязательно, что это связано с твоей матерью или с тобой. Я хочу сказать, что…

– Мне звонили, – не выдержал я.

– Звонили? Кто?

– Я думаю, что Ванденберг.

Альвин казался совсем сбитым с толку.

– Мы не разговаривали. Он молчал в трубку, щелкал чем-то…

– Тогда с чего ты взял, что это Ванденберг?

Я взял себя в руки и рассказал про запись, которую мне включали, а потом и про послание, которое нашли рядом с телом Катарины.

– Твою мать.

Альвин немного помолчал. Ему нужно было осмыслить услышанное. Он поднялся на ноги и открыл окно.

– Его поймают. Это закончится, – сказал Альвин успокаивающе. – Только держись, ладно?

– Я стараюсь.

– Ты ведь знаешь, что я всегда можешь положиться на меня? – спросил он.

– Конечно.

– Это хорошо. Мы с Бастианом рядом.

Я вздохнул и посмотрел на телефон. Очень хотелось позвонить Самуэлю и спросить о новостях – теперь у меня был его номер, но я не стал этого делать. Альвин был прав. Мне стоило прийти в себя.

– Мне пора. Нужно выгулять Оскара.

– У отца сегодня останешься?

Я пожал плечами.

– Нравится тебе? Твоя новая квартира.

– Привыкаю.

– Одному жить здорово, – мягко улыбнулся Альвин.

Мы попрощались, и я спустился к себе. Отца еще не было дома, но с порога не меня набросился Оскар. Он звонко лаял, махал хвостом и прыгал вокруг меня. Я нагнулся, потрепал его по голове, а потом взял на руки. Оскар мгновенно облизал мне лицо.

– Эй! – возмутился я, но из рук его не выпустил.

Оскар шумно дышал мне в шею.

– Я тоже соскучился.

Я еще раз потрепал его по загривку, опустил на пол и прошел в гостиную. Меня не было всего пару дней, но они ощущались вечностью. Может, из-за того, что случилось слишком много всего. Я достал телефон и пролистал ленту новостей. Катарина Бойтель. О ней уже писали всюду. Вычурные заголовки. Ванденберга называли зверем и монстром. Сайты пестрели фотографиями Катарины. Она с друзьями. Она за партой. Она в парке. Маленькая девочка с грустной улыбкой. Чертовщина. Он перерезал ей горло. Вспорол кожу ножом. И каллы. Это символ или просто случайность? Одно из двух.

Еще одно убийство, но никаких продвижений. Я был уверен в том, что поездка в местные цветочные лавки не дала результата. Они ничего не нашли. Ванденберг был прав. Полицейские стояли на месте. Не только они, но и я тоже. Как поймать того, кто неуловим? Что я мог сделать?

Игра. Это все какая-то непонятная игра. Звонки. Цветы. Записки. Он хочет, чтобы ему подыграли? Ванденберг любил играть. «Мы играли с ним. В нарды, в китайские шашки, в шахматы и в карты. Даже в скрэблл. Смышленый мальчик». Хитроумный убийца. Психопат. Как обмануть психопата? Что может заставить его выдать себя?

Я был на пределе. Хотелось курить и спать. Я сделал себе крепкий кофе и сел на диван. Оскар устроился рядом, положил голову мне на колени.

– Так, – громко сказал я в пустоту. – Ты очень умен и хитер, ты хочешь, чтобы тебя боялись, хочешь, чтобы люди восхищались тобой. Восхищение. Преклонение. Как тебя найти?

Я закрыл глаза.

У Ванденберга есть сила. Он контролирует людей с помощью страха. Он гамельнский крысолов79. «Вывел из города сто и тридцать рожденных в Гамельне детей на Коппен близ Кальварии, где они и пропали». Он уводит за собой девушек и девочек. Они идут за ним, словно зачарованные. Как это остановить? Как? У меня не было никакой силы. Что я мог? Написать еще одну статью? Что нового я мог сказать?

Мозги отказывались работать. Остались ли тут таблетки? Мне нужно было хоть что-то, чтобы успокоить нервы. Я посмотрел на часы – до прихода отца оставалось около часа.

– Идем.

Я помахал перед носом Оскара поводком. Он тут же оживился, спрыгнул с дивана на пол и побежал к входной двери. Я поплелся за ним.

На улице начинало темнеть, но воздух все еще оставался нагретым. Мы свернули в сторону аптеки, где я купил валиум и маленькую бутылку воды. Я принял таблетки прямо на улице, жадно запил и стал ждать, когда они подействуют.

Когда я вернулся, отец уже был дома.

– Лео! – он крепко обнял меня. – Уже слышал?

Я несколько раз кивнул, цепляясь пальцами за его широкие плечи.

– Боже, это сумасшествие, – прошептал он. – Ты как?

– Нормально, – соврал я. – Самуэль не звонил?

– Я только что от них.

– Из полиции? – уточнил я.

– Да, – ответил отец, разжимая объятия. – Еще рано делать какие-то выводы, – устало проговорил он, следуя за мной на кухню. – Присядь. Поужинаешь со мной?

– Я не голоден, – быстро сказал я, чувствуя, что ему не хочется говорить о работе. – Но ведь что-то можно сказать уже сейчас?

Отец вздохнул и посмотрел на меня красными глазами. Он тоже плохо спал или не спал вовсе. Я заметил глубокие мешки у него под глазами. Он был почти истощен.

– Знаешь, – сказал я, – забудь.

– О чем ты?

– Обо всем. Давай посмотрим что-нибудь?

Отец удивленно изогнул брови.

– «Сокровище нации» или «Назад в будущее»? Что хочешь?

Я бросил его одного. В большой квартире. Наедине с маминой фотографией на журнальном столике. Я бросил его, а теперь вернулся, чтобы расспрашивать его о том, о чем ему хотелось говорить меньше всего.

– Я бы посмотрел «Игры разума», – сказал отец, несмело посмотрев на меня.

– Отлично. Хорошо.

Я улыбнулся ему и пошел в гостиную, чтобы поставить фильм. Потом немного подумал и заказал пиццу.

Нам обоим нужен был вечер в спокойной домашней обстановке. Валиум начал действовать, и я смог расслабиться. Совсем немного. Мне нужно было больше таблеток, чтобы эффект был лучше, но и так было хорошо.

Пиццу привезли довольно скоро. Мы с отцом развалились на диване. Между нами улегся Оскар, надеясь, что и ему достанется немного пиццы. Я включил фильм, на экране появился Рассел Кроу.

Под конец фильма отец задремал. Я осторожно накрыл его пледом, досмотрел последние двадцать минут, выключил телевизор и тихо вышел в коридор. Оскар последовал за мной.

– Нет, ты остаешься здесь, – шепнул я. – Заберу тебя в другой раз.

Я бесшумно выбрался из квартиры и запер дверь.

3

Что-то было не так. Я почувствовал это сразу, как только вошел в квартиру. Что-то изменилось. Я быстро осмотрелся и заметил на полу перья. Прямо в коридоре, перед входной дверью. Кто-то выпотрошил подушку. В моей квартире был кто-то чужой. По всему телу пробежала дрожь. Рука потянулась к выключателю, но замерла. Я не стал включать свет, а осторожно двинулся в комнату, стараясь не дышать. Нужно было уйти из квартиры, убраться подальше и вызвать полицию, но отчего-то я остался. В комнате никого не было. В полутьме я нашел большой походный рюкзак, который не успел разобрать, дернул за молнию, открыл внутренний карман и дрожащими руками вытащил оттуда пистолет. Только тогда я включил свет и обследовал квартиру. Одеяло и подушка были исполосованы ножом. На кухонном полу лежали осколки разбитых тарелок. Меня трясло. Я достал из кармана телефон, лихорадочно набрал Байера и прижал трубку к уху. Ну же. Гудки. Долгие гудки. Я крепче сжал пистолет.

– Лео, сейчас не…

– Он был здесь!

– Что?

– Ванденберг! Он был здесь!

Наступила напряженная тишина. Затем Самуэль задал всего три вопроса.

– Где ты?

– В своей новой квартире.

– Ты один?

– Да.

– Ты уверен?

– Да. Да!

– Я еду.

Я перевел дыхание, потом уставился на пистолет в ладони, словно впервые его видел. Его нужно было спрятать. Мне не хотелось покидать кухню. Она была маленькой, поэтому казалась почти убежищем.

Лео, соберись!

Я все-таки покинул кухню, спрятал пистолет и стал ждать.

Ванденберг был у меня дома. Днем он убил человека, а потом пробрался ко мне. Или… или все было наоборот? Он знал, что меня не будет? Следил за мной? Или ожидал застать в квартире? В том случае не Катарина была бы следующей. Не ее тело бы лежало на желтых лепестках, а мое.

Таблетки. Дрожащими руками, руками, которые абсолютно меня не слушались, я затолкал в себя пару ампул успокоительного и проглотил, не запивая водой.

Полиция приехала почти мгновенно. Байер был не один. С ним были какие-то люди, но я никого не узнал, кроме рыжеволосой женщины в брючном костюме, которая показывала цветы во рту Катарины.

– Расскажи, что случилось, – попросил Самуэль.

Я кивнул и быстро пересказал ему все, умолчав только о пистолете.

– То есть дверь не была взломана?

– Нет.

– Ты давал кому-нибудь ключ?

– Нет, конечно, нет.

– А отцу?

– Нет, – снова ответил я.

– Ты в этом уверен?

– Да. Да, я в этом уверен.

Я засунул вспотевшие ладони в карманы.

– Хорошо, – Самуэль обернулся через плечо и подозвал женщину с рыжими волосами. – Сильвия, опроси соседей. Возьми с собой Леонарда.

– Сделаем, – бодро отозвалась Сильвия.

– Где Альберт?

– Снимает отпечатки на кухне.

– Хорошо.

Сильвия в компании крепкого мужчины вышла из квартиры.

Я пытался решить, что делать со звонками. Сказать Самуэлю или нет? Мы стали довольно близки за последнее время, но он все равно оставался полицейским. Я никак не мог принять решение.

– Переночуешь у отца, – сказал Байер спустя четверть часа.

Я подумал об отце с тяжелым сердцем. Он так устал. Ему снова придется переживать.

– Нельзя остаться здесь?

– Нет. Сегодня точно. Собери необходимые вещи, но старайся ничего не трогать.

Пистолет. Мне нужно было забрать пистолет. Остальное не имело значения. Я нервно оглянулся. Все были заняты своими делами. Я взял рюкзак, прошел в ванную и запер дверь. Включил воду из-под крана, быстро умылся, а потом лег на пол, достал из-под ванны пистолет и убрал его в рюкзак.

Я вышел из ванной, вытирая мокрые руки о джинсы.

– Ты готов? – спросил Самуэль.

– Мне точно нельзя остаться? – предпринял последнюю попытку я.

– Я не хочу, чтобы ты здесь находился. Это слишком для тебя, понимаешь? Да и нам нужно поработать.

Я ничего не ответил.

Самуэль переговорил с высоким мужчиной в очках. Должно быть, это был Альберт. Потом повернулся ко мне.

– Я тебя отвезу.

В подъезде мы столкнулись с Сильвией и Леонардом. Они о чем-то негромко разговаривали на лестничной площадке.

– Есть новости? – спросил Байер.

– Нет, Саму, – вздохнула Сильвия.

В ее губах была зажата сигарета.

– Никто ничего не видел, – сказал Леонард. – Совсем.

– Сколько этажей вы прошли?

– Остался самый верхний, но сомневаюсь, что там найдутся свидетели.

Сильвия выдохнула дым в потолок.

– Все может быть, – сказал Самуэль. – Я скоро вернусь.

Мы вышли на улицу. Небо успело совсем стемнеть.

– Ты думаешь, что его кто-то видел? – спросил я. – Серьезно?

– Я не знаю, – честно ответил Байер. – Это нужно проверить.

Мы сели в машину. На этот раз в полицейскую.

– Это странно, – сказал Самуэль, когда мы отъехали от дома.

– Что именно?

– Почему ты?

Я смотрел на улицу – за окном теплым светом мерцали кофейни и магазины.

– Он не убил меня тогда. У него ничего для меня не было.

Самуэль цокнул языком и передернул плечами.

– Не знаю, Лео. Спустя столько лет? Сколько прошло? Восемь?

– Но он ведь только-только начал убивать вновь. Может, ему что-то мешало все это время.

Самуэль чертыхнулся.

– Я уже не знаю, что думать. Как он тебя нашел?

– Мое имя есть в старых газетах. Довольно легко на меня выйти, если захотеть.

– Твоя правда.

– А что насчет цветов?

– М?

– В цветочных лавках ничего не нашли? Никто не покупал желтые каллы?

– Нет. Пока нет.

– Как такое может быть?

– Их могли заказать с курьером откуда-нибудь с окраины города. Сильвия продолжает этим заниматься.

Я уставился перед собой. Ночные огни расплывались перед глазами. Красный сигнал светофора превратился в мутное кровавое пятно.

– Как его вообще можно поймать? – тихо спросил я.

– Мы делаем для этого все возможное.

– Он показывается, когда захочет. Ты думаешь, что с отцом я буду в безопасности? Нет. Этого не будет. Если он нашел меня там, то…

– Выдохни, – сказал Байер. – Чуть позже я пришлю Леонарда. Он подежурит у вашего дома, хорошо?

Я кивнул.

– Отец с ума сойдет.

– Ульрих сильный мужчина, – возразил Самуэль. – Вы оба сильные. Вы справитесь.

– Ты считаешь?

– Я знаю это. Оставишь мне ключи от квартиры? Мне нужно будет ее запереть, когда мы закончим.

Я достал из кармана связку, отсоединил два нужных ключа и отдал Байеру.

– А где Торвалль?

– Остался в отделе.

– У тебя теперь с ним проблемы, да? Из-за того, что я сегодня был с тобой?

Байер поморщился.

– Не бери в голову. Торвалль почти всегда такой. Он не самый любезный полицейский. Дело даже не в тебе. Не столько в тебе, сколько в его принципах.

– Ты меня успокоил, – вяло отозвался я.

Мы подъехали к дому. Я посмотрел на окна. Свет был выключен. Отец все еще крепко спал.

Самуэль проследил за моим взглядом.

– Все будет в порядке, – сказал он.

Какое-то время я оставался сидеть в машине, потому что не мог заставить себя пошевелиться.

– Все эти люди. Сильвия, Леонард, Альберт… Они так тебя слушают.

Байер грустно, но тепло улыбнулся.

– Сначала этим делом занимались мы с Торваллем. С нами были еще ребята, но их перевели. Сейчас у нас новая команда. Сильвия и Альберт присоединились совсем недавно, поэтому я и даю им указания, чтобы знали, что нужно делать.

– Понятно, а где ваш начальник? Если Хартмут только его замещает?

– В больнице уже пару недель. Он перенес сердечный приступ, поэтому мы временно без босса, – объяснил Самуэль, а потом посмотрел на меня пристальным взглядом. – Я вижу, что ты делаешь.

– Что?

– Ты тянешь время, но меня не провести. Иди к отцу.

Он был прав.

– Не волнуйся. Леонард скоро будет здесь. Если что, то я на телефоне.

Я взял рюкзак, кивнул и вышел из машины. Вдруг хлопнула дверь со стороны Байера.

– Я тебя провожу, – сказал он. – Глупо с моей стороны отпускать тебя одного.

Я пожал плечами.

Мы направились к подъезду. Каждый шаг давался мне с трудом.

– Что будет, если его так и не найдут?

– Его найдут, – твердо сказал Байер.

Я открыл дверь, и мы вошли в темноту подъезда. Самуэль проводил меня до квартиры и вместе со мной вошел внутрь, когда я открыл дверь. Отец все еще спал на диване. Оскар, лежащий у его ног, поднял голову.

– Что ж, все в порядке, – прошептал Байер. – Я пойду, а ты разбуди его, хорошо?

– Хорошо.

Я запер за ним дверь и вернулся в гостиную, чтобы нарушить спокойный сон отца.

– Лео? – спросил он, сонно улыбаясь. – Ты решил остаться сегодня?

В горле встал ком.

– Нам нужно поговорить.

Глава 11

Все рушится

1

Я чувствовал себя отвратительно – был каким-то апатичным и совсем не чувствовал сил. Мой организм настолько ослаб, что я больше не мог тревожиться. На это просто не хватало энергии. Все следующее утро я провел в постели. Я спал в одежде, мне было жарко и неудобно, от духоты болела голова, но я не двигался. Словно какая-то болезнь проникла в мое тело и пустила корни в самое сердце. Крепкие-крепкие корни. Правое предсердие – насквозь. Левое предсердие – почти пробито.

Мне снились размытые сны: люди без лиц, темнота, птичьи надрывные крики. Иногда я открывал глаза, долго смотрел в потолок, но вновь забывался сном. Ночь была слишком длинной. Мне казалось, что это наваждение никогда не исчезнет.

Он пробрался ко мне в квартиру. Он знает, где мой дом.

Это совершенно не шло из головы. У нас под окнами дежурил полицейский – тот самый крепкий мужчина, которого прислал Байер, но даже это не помогало избавиться от тяжелых мыслей.

Ближе к полудню в комнату заглянул отец. Он не стал раздвигать шторы, а просто опустился на кровать возле меня.

– Как ты? – тихо спросил он.

Я с трудом оторвал голову от подушки и посмотрел на него. Он определенно провел эту ночь без сна. Я сильно встревожил его рассказом о том, что кто-то проник ко мне в квартиру.

– Ничего.

Отец потер глаза и кивнул.

– Нормально спал?

Я снова предпочел скрыть правду, поэтому кивнул.

Отец поднялся с кровати и подошел к стене, на которой висела картина. Я повесил ее туда после смерти мамы, потому что она ей нравилась. Однажды мама купила ее у какого-то уличного художника. Ярко-красные поля под закатным солнцем, горячая трава.

– Я так хочу, чтобы все это прекратилось, – тихо сказал отец.

– Я тоже.

Когда он вышел, я зажмурился и снова откинулся на подушку. Мне хотелось провалиться сквозь простыни и падать, падать, падать в кроличью нору, чтобы оказаться в другом мире, мире наоборот. Мне хотелось стать кем-то другим, чтобы только выпутаться из шипящего клубка проблем, которые прилипли намертво; избавиться от них – означало содрать с себя кожу. В то время я постоянно думал, что хочу стать кем-то другим. В моей голове вертелись тысячи сценариев, но ни одному из них не было суждено сбыться. Я был самим собой. От осознания этого простого факта меня начинало бросать в дрожь. Мне казалось, что ничего уже не исправить.

Я еще не поднялся с кровати, когда у меня зазвонил телефон. Я потянулся к трубке.

– Рольф! Они его взяли! Они его взяли, Лео!

Ойген кричал в трубку. В его голосе было столько отчаяния, что я сразу же проснулся окончательно.

– Что? Кто взял?

– Черт, Лео!

Ойген почти задыхался. Он был на грани паники.

– Сраные полицейские! Они приехали утром. У них даже был с собой гребаный ордер. Сейчас они обыскивают дом.

Я не поверил своим ушам.

– Это еще не все.

Ойген заговорил быстро и приглушенно, словно прикрыл трубку ладонью.

– Вчера мы связывались с заказчиком. Он хочет все сегодня. Не приехать нельзя, потому что, blyat', потому что…

Он глубоко вдохнул и выдохнул.

– Если этого не сделать, то все будет еще более дерьмово.

– Погоди, погоди…

– Мы должны.

Я задышал через нос, стараясь оставаться спокойным, но у меня едва ли получалось. Как? Как кто-то мог узнать?.. Полиция крутилась у меня дома круглыми сутками, но они ведь не могли ничего обнаружить. Нет, конечно, нет.

– Что они тебе сказали? Полицейские?

– Ni hera ne skazali, – зло бросил Ойген.

– Я не…

– Мне не сказали ничего! Только то, что Рольфу предъявляют обвинение в контрабанде. Эти ублюдки увезли его до выяснения обстоятельств. Ya ne znayu, chto delat'. Нам нужно… Я не знаю.

Ойген был в отчаянии.

Я постарался взять себя в руки.

– Тебе что-то предъявляли?

– Нет, пока нет.

– Где ты?

– Рядом с трейлером.

– Во сколько встреча?

– В четыре.

Я скосил глаза на часы. Почти двенадцать.

– Я не могу долго говорить, – зашептал Ойген.

Я не успел ничего ответить, потому что он тут же добавил:

– Через полчаса на нашем месте.

2

До пустыря я добрался каким-то чудом, потому что большую часть времени не понимал, что вокруг происходит. Новость о Рольфе перевернула все. Я хотел позвонить Байеру, но это было бы глупо. Всю дорогу я беспокоился, что Ойгену не удастся вырваться, потому что был уверен, что его заберут в качестве сообщника.

У самого леса я перешел на бег, потому что не мог больше думать. Мои легкие горели, когда я оказался на пустыре; в голову тут же ударило от резкого хвойного запаха.

Ойген был на месте, но заметил меня не сразу. Он стоял, рассматривая тыльную сторону ладони. Когда я подошел ближе, то заметил, что костяшки у него разбиты.

– Ты кого-то ударил? – быстро спросил я.

Ойген поморщился, а потом кивнул на одно из деревьев. Кора в едва заметных разводах крови.

– Эй, – я осторожно тронул Ойгена за плечо.

Он был весь на взводе, его трясло от злобы и растерянности. Привычный мир Ойгена распадался карточным домиком. Ойген был бледный, смотрел льдисто-серыми глазами перед собой, нервно сжимал руки и тихо дышал, кусая побелевшие губы.

Я хорошо знал это чувство. В такие моменты голова пустеет, а сам ты тонешь, тонешь, тонешь.

– Его посадят, – жестко сказал Ойген, пряча от меня глаза.

– Мы что-нибудь придумаем. Мы…

– Мы ничего не придумаем, Лео. У меня дома обыск. Они найдут деньги, стволы. Они найдут что-нибудь. Нас кто-то сдал. Я уверен, что…

– Ты сбежал?

– Что?

– Почему тебя не задержали?

Ойген пожал плечами.