Сквозь времена. Том 2

Юрка был особенным в семье Ковалёвых. С самого рождения судьба преподнесла ему испытание – небольшая травма оставила след, из-за которого его походка была чуть-чуть неровной. Но это нисколько не мешало ему быть частью шумной компании братьев и сестёр.

Он двигался немного иначе, чем остальные дети, но никто в семье не обращал на это особого внимания. Для всех он оставался таким же любимым братом, который умел находить радость в простых вещах. Юрка не чувствовал себя обделённым – старшие всегда поддерживали его, а младшие смотрели на него с восхищением, как на остальных старших.

В играх он находил свои особенные таланты: мог часами сидеть неподвижно, наблюдая за природой, прекрасно разбирался в травах и растениях, а его умение находить съедобные коренья и ягоды поражало даже старших братьев. Его неторопливость часто выручали всю компанию в их деревенских приключениях.

Семья приняла его таким, какой он есть, и Юрка рос счастливым ребёнком, зная, что любовь родных не зависит от того, как человек ходит. Он был частью их шумной, дружной семьи, и этого было достаточно для счастья.

Глава 3. Судьба Матвея: между городской мечтой и деревенской реальностью

Дети высыпали на улицу, где утренний воздух был ещё прохладным и свежим. Матвей, как самый старший, шёл впереди, важно вышагивая и иногда оглядываясь на младших. Дашка, не отставая от брата, командовала остальными, распределяя, кто что будет делать.

Колька и Пашка, чуть пониже ростом и поскромнее, держались вместе, перешёптываясь и улыбаясь. Юрка, самый молчаливый из всех, шёл чуть в стороне, наблюдая за происходящим чёрными глазами. А Даша шла и учила Люду плести венок из травы.

Витька и Людка, самые маленькие, то и дело норовили убежать вперёд, но быстро уставали и возвращались к старшим, хвастаясь найденными камешками или травинками. Их чёрные глазки-бусинки с любопытством осматривали всё вокруг, впитывая каждое мгновение этого нового дня.

Так, шумной ватагой, Ковалёвы отправлялись навстречу новым приключениям, и каждый день приносил им что-то особенное, что навсегда оставалось в памяти яркими воспоминаниями. У речки закипела весёлая жизнь. Матвей с Колькой, ловко орудуя прутьями, насаживали рыбу на вертела, а Дашка с младшими ловко чистила грибы, приговаривая весёлые считалочки. Пашка, как заправский костровой, поддерживал огонь, подбрасывая сухие ветки.

– Эй, Юрка, а где же твой анис? – поддразнивал Матвей, потирая руки.

– Сейчас, сейчас! – Юрка, улыбаясь во весь рот, побежал собирать старвы.

Пока рыба запекалась, а грибы томились в котелке, ребята устроили весёлые забавы. Витька и Людка, стоя на бревне, изображали гимнастов из картинки последней открытки, которую прислала тетя Валя, а старшие хохотали до слёз, когда малыш Витька, пытаясь сделать сальто, плюхнулся прямо в траву.

– Ой, не могу! – держась за живот, кричала Дашка. – Смотрите, как наш акробат приземлился!

Колька, изображая важного повара, важно ходил вокруг костра, приговаривая:

– Сейчас будет вам не просто еда, а барский пир!

Матвей, глядя на брата, не удержался:

– Смотри не обожгись, повар! А то у нас вместо ужина будет плач по сгоревшей рыбе!

Пашка, самый серьёзный из всех, вдруг подхватил песню, и вскоре вся ватага уже подпевала, прихлопывая в такт:

Но машина летимМы летим, ковыляя во мгле. Мы летим на последнем крыле! Бак пробит, хвост горит,

Младшие, Витька и Людка, носились вокруг костра, изображая то зайцев, то медведей, а старшие только смеялись, глядя на их проказы. Когда еда была готова, все уселись в кружок, передавая друг другу горячие угощения.

– Ну, за нашу дружную компанию! – провозгласил Матвей, и все, улыбаясь, закивали, соглашаясь с тостом.

Этот день надолго остался в памяти каждого Ковалёва как один из самых счастливых и весёлых.

Матвей с Дашкой часто наведывались к бабушке Варваре – та всегда встречала их с улыбкой и теплотой. Особенно радовалась, видя, как дети растут высокими и статными, совсем как отец.

А вот Пашка с Колькой, когда приходили в гости, чувствовали себя не в своей тарелке. Бабушка Варвара, хоть и была женщиной воспитанной, всё же не могла скрыть своего особого отношения. «Молодые люди», – так она называла Пашку с Колькой, но в её голосе всегда проскальзывала лёгкая снисходительность.

Иногда она замечала: «Ну что, подрастающее поколение, опять к бабушке пришли?» или «Ох, юные гости, не тесно ли вам у меня?» – и в этих словах чувствовалось, что её сердце не лежит к этим визитам.

Матвей с Дашкой, заметив неловкость младших братьев, порой отводили глаза в сторону. Возможно, им было неудобно за такое отношение бабушки, но заступаться они не решались – слишком ценили её внимание.

Пашка особенно остро ощущал эту разницу. В то время как Матвей купался в бабушкиной любви, он сам чувствовал себя незваным гостем.

В тот день в их дом вошла бабушка Варвара. Её взгляд привычно скользнул по неидеальной чистоте жилища, но, как и положено воспитанной женщине, она не произнесла ни слова упрёка. Вместо этого достала из сумки свёрток с конфетами и, поцеловав раскрасневшуюся от радости Дашу, поинтересовалась, где можно найти Матвея.

Остальным детям она лишь сдержанно кивнула, но в этом жесте не было прежней холодности – годы сглаживали острые углы характера даже у таких строгих людей, как Варвара.

– Нет, Анна, некогда мне засиживаться. Приехала пригласить – Валя сегодня приезжает. Просим зайти к нам в гости – и Сашу, и тебя, и Матвея.Анна, стараясь быть гостеприимной, предложила гостье чаю. Но Варвара, как всегда, была немногословна и деловита:

– И передайте Матвею, пусть не опаздывает. Валя его давно не видела.С этими словами она развернулась к выходу, но у самой двери остановилась:

Хлопнула калитка, и во дворе стало тихо. Дети переглянулись между собой, а Анна задумчиво посмотрела вслед ушедшей гостье, гадая, что же такое важное хочет сообщить им Валя.

Когда родители с Матвеем ушли, Дашка долго стояла у окна, прислушиваясь к каждому шороху. В доме стало непривычно тихо, и эта тишина давила на плечи.

«Теперь я старшая», – думала она, обходя комнаты и проверяя, всё ли в порядке. Эта мысль радовала её.

– Чего выхаживаешь тут, как взрослая? Мы и без тебя справимся!Витька, заметив её важность, насупился:

– Вить, ну что ты? Я же не ругаю никого. Просто теперь мне придётся следить, чтобы все были в порядке.Но в его голосе слышалась неуверенность. Дашка это заметила и смягчилась:

– А Матвей нас бросит? – шёпотом спросил Витька, и его нижняя губа предательски задрожала.

– Нет, глупый. Матвей просто стал старше, вот и всё. Он всегда будет нашим братом, просто теперь у него появятся другие заботы. А я буду помогать вам, как помогала раньше.Дашка присела рядом с братом:

Она обняла Витьку, чувствуя, как его плечи вздрагивают от едва сдерживаемых слёз.

«Как быстро мы растём», – подумала Дашка, гладя брата по голове. – «Ещё вчера мы вместе играли в куклы, а сегодня я уже должна быть сильной и мудрой».

Она оглядела младших: Пашка с Юркой возились в углу, Людка рисовала на столе. Каждый из них нуждался в её внимании, и Дашка вдруг почувствовала, как внутри просыпается что-то новое – не детская беззаботность, а настоящая забота о близких.

«Ничего, мы справимся», – мысленно пообещала она себе и всей семье. – «Ведь мы Ковалёвы, а Ковалёвы никогда не сдаются».

Когда Ковалёвы переступили порог дома Варвары, их встретила Валя. Она выглядела непривычно – в городском костюме, с модной причёской, словно и не было тех лет, что она отсутствовала.

– Как же ты вырос, мой мальчик. Жаль, что не увижу Дашу – она ведь стала настоящей красавицей, верно?Валя тепло обняла Сашу, едва заметно кивнула Анне, а затем крепко прижала к себе Матвея. Её глаза светились радостью, но голос оставался сдержанным:

Анна, стоя в стороне, приподняла брови, но промолчала. Её взгляд скользнул по дорогому наряду Вали, по её безупречной причёске, и в душе шевельнулось что-то похожее на обиду.

– А остальные… Они ведь ещё малы. Не стоит их тревожить.Валя, словно прочитав её мысли, добавила:

– Если хотите увидеть всю семью – заходите к нам завтра. Двери нашего дома всегда открыты для гостей.Но Анна не дала ей закончить. Её голос прозвучал неожиданно твёрдо:

– Благодарю за приглашение. Я подумаю.Валя замерла на мгновение, её лицо дрогнуло, но она быстро взяла себя в руки:

В воздухе повисла напряжённая пауза. Саша переглянулся с Анной, чувствуя, как между ними растёт невидимая стена недопонимания. А Матвей, стоявший в стороне, впервые за всё время почувствовал себя неловко в объятиях Вали.

Вышла Елизавета, опираясь на свой неизменный деревянный костыль, направилась в сени и подозвала к себе Матвея.

– Матвейка, – голос её звучал непривычно мягко, – пособи-ка старухе. Кадушки с соленьями надобно переставить, а мне уж не под силу.

Матвей, не задавая лишних вопросов, тут же принялся за дело. В сенях пахло квашеной капустой, яблоками и немного – сыростью. Кадушки, тяжёлые и неповоротливые, выстроились вдоль стен, словно солдаты на параде.

Елизавета указывала, куда поставить каждую кадушку, вспоминая при этом, в какой заготовке что хранится:

– Вот эту, с огурцами, поставь повыше – они острые, на зиму пригодятся. А эту, с грибами, поближе к двери – их реже берём.

Матвей ловко управлялся с тяжёлыми посудинами, удивляясь, как в этой хрупкой на вид старушке столько знаний о хозяйстве. Его руки, привыкшие к крестьянской работе, легко справлялись с задачей.

Когда последняя кадушка заняла своё место, Елизавета удовлетворённо кивнула:

– Вот теперь порядок. Спасибо тебе, Матвей. Не всякий нынче возьмётся помочь старухе.

Матвей лишь улыбнулся в ответ, чувствуя, как тепло разливается в груди от этих простых, но искренних слов.

Валя предстала перед гостями в строгом костюме, который сразу выдавал в ней важную персону. Тёмно-синее шерстяное платье-костюм с юбкой-карандаш идеально сидело по фигуре, подчёркивая её статность. Белая блузка с накрахмаленным воротничком и манжетами придавала образу официальность, а нитка жемчуга на шее добавляла нотку элегантности.

Её причёска была безупречна – высокая причёска из тщательно уложенных волос, собранных в узел на затылке. Лёгкий макияж – аккуратно подведённые брови, неброский блеск на губах и едва заметные тени – подчёркивал её природную красоту, не нарушая дресс-кода серьёзного руководителя.

На пальцах поблескивали золотые кольца, а на запястье – тонкие часы на кожаном ремешке.

Походка Вали была уверенной, почти военной – она привыкла командовать и отдавать распоряжения. В её осанке чувствовалась та особая стать, которая появляется у людей, ежедневно принимающих важные решения. Взгляд – прямой, немного холодный, но проницательный – выдавал в ней человека, привыкшего видеть суть вещей.

В её облике не было ничего лишнего: ни ярких украшений, ни кричащих деталей. Всё говорило о том, что перед вами – серьёзный руководитель, женщина, посвятившая себя карьере. И хотя в её жизни не нашлось места ни мужу, ни детям, она явно нашла себя в работе, став значимой фигурой в аэропорту.

Она держалась прямо, как всегда.

– Александр, – начала Валя, усаживаясь на краешек стула, – дозволь слово молвить.

Саша, сидевший у окна, отложил ложку и кивнул, приглашая сестру говорить.

– Матвей уж вырос, возмужал. Что ему в этой глуши делать? – голос Вали звучал твёрдо, почти приказно. – Я его к себе заберу, пристрою на службу достойную. Будущее у него будет.

Анна не выдержала:

– Да как же так, Валентина? Матвей-то у нас – опора и надежда. Без него как же мы?

Но Валя лишь холодно улыбнулась, не удостоив Анну взглядом:

– Анна, надо решать судьбу Матвея. Александр, ты же видишь – деревня его погубит. Пусть в люди выйдет, человеком станет.

Саша потёр виски, переглянулся с женой, но промолчал. Валя продолжала:

– У меня квартира просторная, трёхкомнатная. Места всем хватит. Должность при мне сыщу ему достойную.

В этот миг в горницу вернулся Матвей. Румяный от вечерней прохлады, он молча поклонился гостям. В его глазах читался немой вопрос.

– Ну что, племянник, – произнесла Валя, – готов ли ты к новой жизни?

Анна, не в силах сдержать слёзы, подошла к сыну:

– Решай сам, дитятко. Только помни – дом родной никто не заменит.

В горнице повисла тяжёлая тишина. За окном догорал закат, окрашивая небо в багряные тона. Где-то за печкой тихо тикали ходики, отсчитывая минуты, которые могли изменить судьбу молодого человека навсегда.

Матвей стоял, опустив голову, и в его душе боролись два чувства: стремление к новой жизни и привязанность к родному дому, где каждый уголок был ему дорог.

– Ты ведь понимаешь, – Саша размашисто жестикулировал, будто чертил в воздухе схемы аэропортов, – здесь тебя ждёт участь любого деревенщины: пахота, пьянки да ранняя старость. А у Вали…

Тень пробежала по лицу Матвея. Он машинально провёл пальцем по шраму на ладони – следу от косы, которую точил вчера. Вспомнил, как Витька, заливаясь слезами, прятал лицо в его фланелевой рубахе. Как Дашка, стиснув зубы, тащила вёдра из колодца.

Валя резко встала. Её тень, вытянутая закатом, накрыла Матвея с головой:

– Решай, племяш. Завтра в семь утра “Волга” уезжает.

Вечер медленно вступал в свои права, наполняя горницу мягким полумраком. Валя ожидала ответ на своё предложение, а Анна молча слушала, сжимая в руках платок.

Наконец, Анна поднялась со своего места. Её движения были неторопливыми, но в них чувствовалась твёрдость принятого решения. Она распрямилась во весь рост, и в этот момент стала похожа на ту девушку, какой была когда-то – гордую и непреклонную.

– Валентина Ивановна, – произнесла она негромко, но твёрдо, – благодарю за предложение. Утро вечера мудренее. Утром мы с Александром и Матвеем дадим вам ответ.

Её слова повисли в воздухе, словно тяжёлые капли дождя перед грозой. Валя хотела что-то возразить, но Анна уже повернулась к ней спиной и вышла из горницы, не проронив больше ни слова.

За окном догорал закат, окрашивая небо в багряные тона. В доме стало тихо. Только тиканье старых часов да редкое поскрипывание половиц нарушали эту тишину. Матвей стоял у окна, глядя вслед уходящему дню, а в его душе боролись противоречивые чувства.

Саша, оставшись наедине с сестрой, тяжело опустился на лавку. Он понимал, что решение предстоит непростое, и что Анна, права – утро действительно мудренее вечера.

В доме воцарилась атмосфера ожидания. Каждый думал о своём, но все мысли были о будущем, которое предстояло решить уже завтра.

Саша поднялся из-за стола, его движения были неторопливыми, но решительными. Он кивнул Матвею, и тот понял без слов – пора идти. Вдвоём они вышли вслед за Анной, оставив Валю одну в горнице.

В сенях было прохладно и пахло смолой. Лучина, горевшая в светце, отбрасывала причудливые тени на бревенчатые стены. Матвей шёл следом за отцом, чувствуя, как колотится сердце.

Анна уже ждала их на крыльце. Вечерний воздух был свежим, с лёгкой примесью дымка от далёких печей. Она стояла, обхватив себя руками, словно пытаясь согреться не столько от холода, сколько от внутренней тревоги.

– Пойдёмте домой, – тихо произнесла она. – Там и поговорим.

Они спустились по скрипучим ступеням. В саду было тихо, лишь изредка шелестели листья на ветру. Анна остановилась у старой яблони, чьи ветви склонялись под тяжестью последних плодов.

– Решать будет Матвей, – твёрдо произнесла она. – Но помните, родные стены помогают.

Саша кивнул, а Матвей, глядя на мать, впервые за весь вечер почувствовал, как внутри что-то надломилось. Он знал – это решение изменит его жизнь навсегда.

Они постояли ещё немного в молчании, слушая, как шумит сад, и пошли домой, где их ждала непростая ночь и утро, которое должно было всё решить.

Где-то за рекой заскулила собака, и вдруг стало ясно, что даже тишина здесь пахнет по-особенному – дымком печурки, мокрой полынью, детским потёкшим вареньем

Глава 4. От деревенского порога

Заря только-только занималась, когда Анна, накинув на плечи шаль, вошла в светелку. Солнечные лучи, пробиваясь сквозь тонкие занавески, золотили спящих. Она тихо покашляла, и вскоре послышалось сонное бормотание.

– Вставайте, соколики мои, – голос её звучал мягко, но твёрдо. – Дело есть.

Матвей, потягиваясь, поднялся с лавки. Саша, протирая глаза, сел на кровати. В горнице было свежо и пахло хлебом – Анна, как всегда, встала до петухов.

– Ну что, родимые, – начала она, усаживаясь за стол, – думалось мне всю ночь. Матвейка, сынок, может, и правда стоит тебе в Москву податься? Не век же тебе в деревне сидеть.

Матвей опустил голову, теребя край рубахи. Саша, произнёс:

– Мать правду молвит, сын. Время сейчас такое – надо учиться, расти. Да и Валентина дело говорит – квартира, работа приличная.

Анна, словно не замечая их слов, продолжала:

– Только ты, дитятко, помни – дом-то наш не забывай. Пиши, приезжай. Мы с отцом всегда тебя дождёмся.

В глазах Матвея мелькнула решимость. Он выпрямился и сказал:

– Еду, матушка. Но и вас не забуду. Обещаю.

Саша, одобрительно кивнув, поднялся:

– Ну что ж, раз решили – так тому и быть. Собирайся, Матвей. Не век нам тут рассиживаться.

Анна, смахнув непрошеную слезу, улыбнулась:

– Вот и ладно. Вот и хорошо. Только обещай, сынок, что не забудешь, откуда родом.

В горнице воцарилась особая, тихая радость – радость от принятого решения, пусть и горького. А за окном уже вовсю разгорался новый день, сулящий перемены и надежды.

Матвей принялся было собирать свои нехитрые пожитки, но Анна остановила его:

– Постой, сынок. Не торопись. Ботинки-то отцовские возьми старые. Тебе там Валентина новые купит, а Колька как же? Ему в школу осенью идти.

Матвей замер, глядя на изношенную обувь, что стояла у порога. Вспомнил, как отец ходил в них по хозяйству, как скрипели они на морозе.

– Да что ты, матушка, – начал было он, но Анна уже доставала из сундука старую рубашку:

– Надень эту. Она хоть и поношенная, да крепкая. А штанам-то уж коротковаты, оставлю младшим. Всё одно – вырастут скоро.

Матвей послушно натянул рубашку, что была ему велика. На босу ногу надел отцовские ботинки, уже не раз чиненные матерью. Глянул в зеркало – неказисто выглядел, но что поделаешь?

Анна, утирая слезу, продолжала:

– Ты там, сынок, не стыдись. Люди смотрят не на одёжу, а на душу. Да и недолго тебе в этих ходить – Валентина, чай, приоденет.

Саша, молча наблюдавший за сборами, подошёл к сыну:

– Смотри, Матвей. Не забывай, откуда родом. И письма пиши. Мы с матерью ждать будем.

В горнице повисла тяжёлая тишина. Только тиканье старых часов нарушало её. Матвей, чувствуя, как ком подступает к горлу, кивнул:

– Не забуду, батя. Обещаю.

И в этот миг понял – не вещи важны, а то, что родители учат его главному: щедрости, заботе о близких и умению жертвовать малым ради других.

В горнице было ещё сумрачно, когда младшие дети, проснувшиеся от непривычной суеты, тихонько примостились на лавке у окна. Они переглядывались, не решаясь задать мучивший их вопрос.

Матвей, застёгивая пуговицы на старой рубашке, заметил их настороженные лица. В его сердце что-то дрогнуло – как объяснить малышам, что старший брат уезжает?

– А куда ты, Матвей? – наконец не выдержала младшая сестрёнка, теребя край передника. – На рыбалку, да?

Старший брат опустился перед ними на корточки, стараясь, чтобы голос не дрожал:

– Нет, малыш. Я уезжаю к тёте Вале в город. Буду там жить и работать.

Дети переглянулись, не понимая. Ведь обычно все поездки были недолгими – то в лес за грибами, то на речку купаться.

– А когда вернёшься? – спросил самый младший Витька, сжимая в руках игрушечный кораблик.

Матвей обнял их обоих:

– Буду приезжать, обязательно. Но сейчас мне нужно уехать. Только вы тут маму не обижайте, папу слушайтесь. Хорошо?

Дети закивали, но в их глазах стояли слёзы. Они не понимали, почему брат уезжает один, без удочек, без рюкзака с припасами.

Даша, стоявшая в стороне, не выдержала – подошла, обняла всех разом:

– Ну-ну, не плачьте. Матвей скоро приедет в гости.

Матвей, чувствуя, как ком подступает к горлу, потрепал малышей по голове:

– Вырастете – и сами поедете куда захотите. А пока берегите друг друга.

И в этот момент каждый из них понял – жизнь делает первый серьёзный поворот, и не всем суждено остаться на родной земле.

Пашка стоял, словно пригвождённый к месту, не в силах вымолвить ни слова. В его глазах застыло неподдельное отчаяние. Как же теперь без Матвея? Кто разнимает вечно дерущихся мальчишек? Кто научит их так же ловко удить рыбу, как старший друг?

Людка, не выдержав, бросилась к Матвею, вцепилась ручонками в его штанину и залилась слезами:

– Не уезжай! Не уезжай, пожалуйста! Кто же с нами играть будет?

Матвей, чувствуя, как сердце разрывается от жалости, наклонился к девочке:

– Людка, солнышко, я обязательно вернусь. И буду писать вам письма. А пока ты подрастешь – и мы снова вместе поиграем.

Но девочка лишь сильнее заплакала, не желая отпускать его.

В этот момент вернулся отец от Вали. Его лицо было серьёзным:

– Матвей, пора. Время не ждёт.

Анна, видя страдания детей, подошла к ним:

– Ну-ну, милые, не плачьте. Матвей скоро приедет в гости. А пока давайте поможем ему собраться.

Но дети не унимались. Они не понимали, почему их старший друг и защитник должен уехать. Для них это было настоящим потрясением.

Матвей, чувствуя, как ком подступает к горлу, оглядел родных. В их глазах читалась такая тоска, что ему самому хотелось остаться. Но он знал – это необходимо. Ради будущего, ради всех них.

С тяжёлым сердцем он начал собираться, понимая, что это прощание надолго останется в памяти каждого.

Матвей остановился на пороге, обернулся. В глазах стояли слёзы, но он старался держаться стойко. Поцеловал мать в щёку, она перекрестила его, прошептав что-то напутственное.

Вся семья высыпала на крыльцо. Утренний туман ещё не рассеялся полностью, окутывая деревню лёгкой дымкой. Солнце только-только поднималось, золотя соломенные крыши домов.

Тётя Валя, сидя в машине, даже не вышла попрощаться. Лишь Даша, самая любимая племянница, подошла к автомобилю. Валя одарила девочку улыбкой, и та, смущённо улыбнувшись в ответ, отступила.

Мотор мягко заурчал, и блестящая «Волга» плавно тронулась с места. Матвей смотрел в окно, а родные всё стояли на крыльце, провожая взглядом уезжающую машину.

Машина скрылась за поворотом, а родные всё стояли, провожая взглядом тучу пыли, оставшуюся на дороге. Эта пыль, казалось, была символом уходящего Матвея, который навсегда покидал родные места.

Дети медленно побрели к реке, погружённые в свои невесёлые мысли. Утренний туман ещё не рассеялся полностью, и река казалась серебристой лентой, извивающейся среди деревьев.

– Колька! – донёсся голос матери с крыльца. – Принеси воды из колодца!

– Мы на мостике будем ждать! – откликнулась Дашка, не оборачиваясь.

Проходя через лес, они наткнулись на знакомую поляну, усыпанную гарлупой.

– Дашка, сбегай за хлебом и солью, – попросила Людка. – Гарлупа горькая, надо бы с чем-то.

Не успели они расположиться на поляне, как из кустов выскочил Мишка – местный задира, которого раньше всегда усмирял Матвей.

– Ну чё? Куда пошли? – гаркнул он, наступая. – Гарлупу отдавайте, мелочь пузатая!

Дети притихли, переглянувшись. Без Матвея они чувствовали себя беззащитными.

– Чё, без Матвея языки проглотили? – продолжал издеваться Мишка, наступая.

Пашка сжал кулаки, но понимал – в одиночку против Мишки не выстоять. А Людка, шмыгнув носом, тихо произнесла:

– Матвей скоро вернётся…

Но эти слова прозвучали неубедительно даже для неё самой.

Но Ковалёвы были не из робкого десятка. Пашка с Юркой, переглянувшись, с боевым кличем бросились на Мишку. Витька, проявив неожиданную смекалку, запрыгнул ему на спину, а Людка, не раздумывая, принялась осыпать пинками его ноги.

Мишка, не ожидавший такого отпора от маленьких ребят, растерялся. Его лицо выражало смесь удивления и испуга.

– Сумасшедшие! – только и смог выговорить он, поспешно отступая. – Ну-ну, как хотите!

В этот момент с бугра показались Колька и Дашка. Колька, едва сдерживая смех, бежал, прихрамывая, а за ним спешила Дашка с хлебом и солью.

Увидев, что произошло, они остановились как вкопанные. А потом, не сговариваясь, бросились обнимать младших:

– Вот это да! – восхищённо произнёс Колька. – Ну вы даёте!

– Без Матвея справились! – радостно воскликнула Дашка. – Вот это я понимаю!