Полонное солнце

– Я не хотел причинить ему вред, клянусь! Меня учили всегда обороняться при нападении. Я так привык. Это сильнее меня. Я не успел сообразить… И ответил. Сам не знаю, как так вышло. – Парень низко опустил голову и прошептал едва слышно:

– Прости, господин.

Веслав еле заметно усмехнулся. «Сам не знаю, как вышло». Яснее ясного как, парень. За тебя тело твое соображает, учебу помня. И это дорогого стоит. Раздумывать перед лицом опасности ты не приучен. На решения скор. И такое верным делом является.

Веслав насмешливо разглядывал грязную физиономию пред собою, на которой стальным чистым блеском сверкали сейчас лишь глаза. Мальчишка боялся его. Страшно. Но вида изо всех сил пытался не показать. Гордый! Это хорошо. Не сломал ему хребет полон многолетний. И душу, видать, не потравил ядом неволи.

Парень стоял перед ним, гордо вздернув подбородок и держа прямо спину. Но глядел обреченно. Веслав тяжело вздохнул. Длинные светлые волоса его грязными прядями повисли вдоль чумазого, худого, с ввалившимися щеками лица. Часть их была собрана на затылке и закручена в узел, часть падала свободно, закрывая спину. Пряди на спине слиплись в колтун. Неужто Горан ничего этого не видел? Ну как же так-то?

Посмотрев оценивающе, Веслав хмыкнул, пошел к двери и дернул засов, распахивая ее настежь:

– Этул! – Голос грозным эхом разнесся по двору, перекрывая пение птиц.

Юн тяжело вздохнул и опустил голову. Этула он ненавидел. Тот издевался над ним все время, покуда он сидел в яме, удачно скрывая все от господина Горана и обходя все его запреты с ловкостью мошенника, какому никакой закон не писан. За любую попытку сопротивления и неподчинения Юн получал так, будто был самым злостным лиходеем всех окрестностей.

С прежним хозяином ему повезло, самое большее, что доводилось отведать, это подзатыльник, ну или пару раз веревкой, да и то чаще всего на занятиях. В остальном китаец жалел своего любимого ученика, щадил его. После его смерти минула едва пара месяцев, а парню уже пришлось испытать все то, что выпадает на долю обычного раба – боль, издевательства, голод.

Били его страшно, не жалея, стараясь сломать гордый нрав. Сперва покуражился сын Линя, отомстив за хорошее отношение к нему отца. После отвели душу его прислужники, а затем и надсмотрщики Горана, чтоб стал покладистым и не огрызался. Он больше не ждал от жизни никакого добра и даже хотел, чтобы все быстрее закончилось. Потому, едва Этул возник на пороге, Юн обреченно вздохнул. Судьба его понятна. Он прекрасно знал, что нападение раба на свободного – это жестокая кара. А то и смерть. Всегда.

Веслав глянул на юношу. Тот, бледный до синевы, стоял, высоко подняв голову.

– Господин, ты звал меня? – Этул склонился почтительно. Он даже не сомневался, зачем понадобился, и готов был выполнить любой приказ. Руки чесались сбить это гордое выражение с лица парня.

– Нет! Не звал! Так тока имя выкликнул! По лику твоему скучаю! Не задавай пустых вопросов, не терплю! Еще бы не звал! Хозяин спит? – Веслав без улыбки смотрел на надсмотрщика.

– Как младенец, господин, и, поди, какой уже сон видит!

– Добро. Ну и пусть его отдыхает. А мы покуда делом займемся. Этого… – Он поворотился к Юну, будто оценивая его вид. Тот опустил голову, а Этул с готовностью сделал шаг вперед.

– В баню веди. Отмыть! До скрипа! От него псиной несет за версту, да физиономия под грязью сокрыта. Черт не увидать без особого умения!! После накормишь. И…

– Но, господин, ему уже дали навар, как ты приказал! Он и этого не заслужил за свой проступок! Подумать только, напасть на мессера Горана!

– Тебя не спросили, фрязин безголовый! Сказал, кормить, стало быть, исполняй, что велено! И одёжу новую ему справь, не эти лохмотья, что сейчас на нем! Как вы додумались вообще мне его в такой личине мерзкой показать?! Забыли, кто я? Я его как с собой рядом поставлю такого? Стыда не оберёшься! Вдругорядь, чтоб такого не было! Когда все чином сделаешь, приведешь и явишь мне на суд мой. И не дай боже, если что мне не глянется, заплачу меньше, и скажу твоему хозяину, что ты в том виновный. Покуда приказ мой не выполнишь, чтобы ни он, ни ты под глаза мои не совались, ясно? Мне тоже прикорнуть с дороги надо. Все понял? И чем это еще, помимо мальчишки, здесь воняет, скажи на милость?

Он огляделся, заметил тюфяк, потянул носом и приказал коротко, опасно морщась:

– И непотребство сие заменить! Сей же час!

Этул слушал внимательно, и часто кивал головой. По правде, он ждал совсем другого распоряжения и теперь переваривал услышанное. Мальчишка тоже глядел удивленно, не веря своим ушам. Казнь, похоже, отменялась. Но и до помилования было еще далеко.

– Что уставились? – Веслав нахмурился. – Приказ ясен? Добро! А теперь – пошли вон!

Этул поманил рукой, и Юн медленно двинулся с места, волоча за собой цепь. Проходя мимо хозяина, он быстро поднял голову и посмотрел то ли со страхом, то ли с удивлением. За что тут же получил подзатыльник.

– Не смей на меня глаза таращить попусту, тать!! Понял?

– Да. – Глухо произнес парень, потирая затылок и опасливо поглядывая.

– Да, Этул! И цепи с ног его сыми уже! Мне это бряцанье надоело.

– Так ведь в бега кинется, господин Веслав. Раб больно молодой, прыткий. Утечь может. Было уж такое.

– Снять, я сказал!!!

Едва оставшись один, Веслав с облегчением выдохнул, улыбнулся лукавой улыбкой, скинул сапоги и упал на кровать.

Ну вот, половина дела сделана. Ратника этого он забрал, с Гораном обо всем договорился, теперь бумаги на парня выправить, да домой его везти можно.

Эх! Кабы все так просто было, завтра их двоих уже бы и след простыл. Но нет. Второе дело висит над ним, поболее даже, чем первое. И как к нему подступиться, Веслав покуда и знать не знает. Но чует во всем этом какую-то тайну, о какой ему не сказали до времени. Зачем сын воеводы, о каком так тревожился князь, отправился по каким-то своим секретным делам в разоренное кочевниками место, да еще о такую пору, когда на дорогах те же ордынцы орудуют, как у себя в вотчине? Какие-такие дела у него там нашлись, что и ждать не стоило? И верно ли то, что он в полон попал, а не убили его где-то по дороге, сбросив мертвяком в канаву. Добро бы жив был, тогда Веслав его отыскать сумеет, невелика премудрость, а, ежели нет? Да. Вопросов в этом весьма странном деле, какое ему поручили, поди, поболее будет, чем ответов. Ладно, где наша ни пропадала. Разберемся.

И Веслав вновь переметнулся мыслями на свое недавнее приобретение с китайским именем Юн. Необычный парень. Весьма. Сам молод да зелен, а взгляд у него суров, умен, будто уже жизнь прожил немалую и все обо всех тайнах ее узнать успел.

Судя по тому, что Веслав уже увидел, ратник он и впрямь добрый и стоит один многих добрых воинов. Но только сам он покуда о таком и не помышляет. Ну и пусть его не помышляет. Так даже вернее. В пути они сладятся как-никак за долгий переход, и Веслав ему все расскажет. Но это будет после, а пока хмель еще бродит в голове, хоть и выпил он немного, больше притворялся, изображая пьяного, надо отдохнуть. Дорога измотала его. С каждым разом ездить в Таврию становилось все тяжелее.

Наперво – сказывался возраст. Тридцать восемь лет и зим встретил он уже на своем непростом пути. Их в котомку не спрячешь. Все одно вылезают. И года солидные, как ни крути. Он уж середовой! Опыт есть. И уважение от людей тоже. И достиг, всего, чего хотел. Терем большой поставил в Новгороде, аж в три жилья да с башней сторожевой! А у той, поди, и все пять будет. Оконца большие, частые. Угодья опять же славные имеются за городской засечной чертой, на берегу Ильмень-озера. Деньгами богат весьма. Накопил за жизнь да по службе.

А вот семьи правильной так и не завел он. Есть у него, конечно, подруга любимая, без коей он теперь и жизни своей не видит, но супружества, богом освящённого, меж ими нет пока. Не сподобились.

Он впервые увидал ее, тихую и запуганную, у того же Горана. Это было годов семь али восемь назад. Заметил посередь рабов, что вызволял в очередной раз из полона. И пропал сразу. Даже сам не ожидал от себя такого. Привез с собой в Новгород и поселил в своем дому, потому как родни у ней отродясь никакой не водилось, а кто она и откуда, она не открыла ему. Так что идти ей было некуда, да он бы и не отпустил ее никуда. Житье в неволе сказалось на ней. По первости она видела в Веславе нового хозяина и боялась его страшно. Едва он возникал рядом, сжималась и глядела темнеющими от страха глазами. Его высокая мощная фигура и громкий резкий голос внушали ей ужас. А он, изнывая от нежности и любви, какие почувствовал впервые в своей жизни, не знал, как к ней подступиться и боялся ненароком сломать ее, тоненькую и хрупкую. И терпеливо ждал. Через год-другой она оттаяла, пообвыклась малость, начала глядеть на него без страха. И однажды разглядела. Решившись, как-то ночью он пришел к ней в спальню, и она его не прогнала. Так и живут с тех пор. Князь попенял ему на греховную жизнь, сказал, что так не годится, и надо что-то делать. Веслав пообещал, как вернется, все исправить. И уехал в Таврию.

Второй кручиной, какая знатно ломала через колено, сделались черти-кочевники, что теперь без числа орудовали на дорогах, никого не страшась… Походом идти приходилось с оглядкой, сокрывшись по лесам, таясь и надеясь лишь на божескую помощь. Это страшно изматывало его. Он не чуял себя на своей родной земле своим. И такое удручало его.

*

Проснулся он в вечеру, когда давно опустилась на землю темь, от собственного могутного храпа. Уже зажгли масляные светильники, жара спала, и ветер нес в комнаты прохладу. Он поворочался в постели, дернул ногами, чувствуя знатную помеху на пути. В ногах кровати кто-то сидел. Веслав протер глаза, поднялся на локте и удивленно поднял брови. Горан.

*

– Друг мой, благодарствую тебе за компанию, конечно. Но я предпочитаю, чтобы в моей постели, когда я просыпаюсь, оказывались прекрасные женщины, а не давний и не совсем молодой приятель.

Горан засмеялся:

– Ты проспал много часов кряду. Уже вечер. Я тоже едва глаза продрал. Такой сон меня сморил знатный. Сам не ожидал. Все тело болит, это ж надо так грянуться! И ведь сам кругом виноват. Такого наворотил, а жаловаться-то не на кого. Только на себя самого. Враг себе, когда выпью. Сам знаю, а поделать ничего не могу.

Он посидел немного, не дождавшись от Веслава ответа. Тот весело глядел на него, не торопясь соглашаться и ждал, что он еще скажет и в какие вериги обрядится. Горан и впрямь не любил пить, становясь против воли шумным и скандальным после хмельного.

Лез в драку, спорил со всеми, мог поднять руку на кого угодно, не считаясь с чином, ежели, что оказывалось не по нему, а потому старался не позволять себе частых излияний. Исключение делал лишь для Веслава. Но и ему успел сегодня удружить.

Поглядев исподлобья на приятеля, он тяжело вздохнул и произнес осторожно то, что очевидно взволновало его, едва он проснулся:

– Чего-то я парня твоего не вижу рядом. Ты куда его дел-то? Позабыл я тебе сказать, чтоб не серчал ты на него слишком. Нет в случившемся его вины особой. Сам я все затеял, сам и поплатился.

– Ты не позабыл сказать, Горан. – Усмехнулся Веслав. – Ты вовсе не сумел. Ты ж лыка не вязал, когда в моих покоях оказался.

Горан потупился стыдливо, а после уж и сам улыбнулся широко:

– Ну да. Было такое. Последнее, что помню, как на полы лечу, да затылком прикладываюсь. А далее все. Что говорил и делал после, то уж и не скажу тебе.

Веслав поглядел на него многозначительно. И Горан забеспокоился вдруг:

– Не молчи, Веслав. Скажи, не убил парня-то ненароком?

Веслав сел в кровати, удивленно глядя на друга:

– С чего тебе такое интересно вдруг сделалось? Не все ли тебе одно, что с рабом станет после того, как ты его с рук сбыл?

– Да не все одно, Веслав, поверь. Жаль мне его. Я говорил тебе, что парня этого давно уже приметил. Еще китаец, хозяин его прежний, жив-здоров был и помирать не собирался. Тот свою школу уж много годов, как у нас завел. Здесь же кого только нет, как мухи в Каффу летят. Только не на мед тут многие падки, а на другое больше.

А китаец этот, Линь, добрый человек был. И парня этого я у него видал часто. Запомнил крепко, как посередь девяти чернявых голов, одна белая болталась. Издалека видать. Китайцев в соседнем квартале много живет, давно уж тут обретаются. От кочевников бегут. Разрешение на житье испросят, да семьи с собой и везут. Детей опять же. А тех учить надо. Вот Линь этот и набрал учеников, сколь смог осилить. И парень этот посередь них оказался. И ведь помощи никакой тому китайцу не было. Один управлялся как-то. Прислужников раз-два и нету более. Да пара баб местных на кухне колготятся. А, когда этот Линь помер, тут и родня его сразу объявилась. Сынок про хозяйство отцово живо вспомнил. Узнал, сколь много за все выручить можно, да продал, дурак, не разобравшись. Вот тогда я юнца этого у них и выкупил. Успел, слава богу. Его купец один приглядел, уже сторговал, а я перехватил. Денег раз в пять больше предложил. И ко времени. Мальчишка бежать наладился, стража городская его схватила, (выдал, видать, кто-то), да обратно и вернула, а там уж покуражились. Сынок Линя больно скор на расправу оказался. А я в тот день как раз за парнем и пришёл. Гляжу, школяры по стенкам жмутся, а он на улице под стеной лежит, будто сор какой. Я и признал его не сразу, думал тряпицы какие бросили. За ненадобностью.