скачать книгу бесплатно
Затем глаза пришли к неизмеримой грусти, она намеренно притронулась к слезам, и Леро не выдержала зрелища, что подарил ей художник.
Лицо исказилось непониманием, а в слезах стоял вопрос: «Почему?», и это ни о чём не говорило.
Арлстау пытался рассмотреть в её глазах причины мгновенных перемен, но не получилось – не экстрасенс же.
–Что ты увидела? – спросил он почти взволнованно.
Она взглянула странным взглядом на художника – и жалость в нём и беспричинная вина. Впервые придумала себе грех, которого не существует и собирается нести его весь путь.
Затем взгляд оборвался, и она сбежала. Да, сбежала без слов, без прощаний, оставив свою душу в бережных, хоть и искусственных, руках художника.
Его это задело, другим углом взглянул на дар.
«Бывают же такие!», – возмущался про себя художник, но больше на себя, чем на неё. – «Заинтригуют и сбегают, и на вопрос «почему?» не найдётся ответов.». Волновали и причины и то, куда она сбежала. Не стал кричать: «Постой», не дал себе вмешаться в её выбор. Было совестно, ведь, возможно, она увидела всю свою жизнь от начала до окончания, и в этом лишь его вина.
Взглянул на её душу – всё в ней хорошо, вполне красивая, достойна большего, чем думает.
Коктейль эмоций оставила своим уходом. Страх и совесть сидят на разных берегах, у каждого свой смысл. Даже, если и тянут к друг другу дряблые руки, то лишь для приветствия. Страху не бывает совестно, совести не бывает страшно.
За окном всё также, как и вчера, как и годы назад, не меняется, хоть опустивший голову ты смотришь иль подбородок гордо приподняв. Ситуации тасуют углы наших взглядов, чтоб заставить видеть по-новому. Отчаяние склонит тебя ниже, подскажет – себя пожалеть. Но у жалости художника есть два лица – в одном всех жаль на свете, в другом лишь пустота…
За окном не только ветви, за окном вся жизнь…
День пролетел, но босоногий вечер всё также не скрывал печали. От счастья до печали – чашка чая, а от печали к счастью – целый путь.
Лучший шедевр не во всех глазах окажется лучшим. Пёструю пьесу разглядят лишь пёстрые глаза, а глаза Леро, видимо, для меня неуместны.
–Это обида?
На этот вопрос он бы ответил:
–Не сказал бы…
Такой ответ о многом говорит…
Как бы не обманывал себя, он ждал, что она вернётся, но ночь уже с небес спустилась, а она так и не пришла.
«Любовь рождается нежданно, но её счастье, видимо, не для меня.», – оправдывал он простой фразой свои неудачи в чувствах. Когда любовь к нему приходит, он ждёт, когда она уйдёт – вот и вся причина. Нет, он не полюбил её с первого взгляда – это лишь мысли…
Вспомнил о силуэте, и обрушилась на пол посуда. Не в его комнате, а на кухне. Сердце ёкнуло, но художник, не мешкая, спустился вниз и застыл в проходе, боясь пошевелиться.
Силуэт стоял в центре комнаты и ловил взгляд художника. Он впервые явился днём. Глаза ярко выражались на фоне темноты, но, в целом, эмоций не разобрать. Он был похож на любую, человеческую тень, но чернотою не сравнится ни с одной из своих сестёр.
–Зачем ты это делаешь? Ты меня прогоняешь? – спросил Арлстау, а сам дрожал от страха, не зная, чего ждать.
Ему показалось, что силуэт намеренно обрушил посуду, чтобы изгнать его из дома. Иного объяснения его действиям не находил.
–Это твой дар? Он принадлежит тебе? – внезапно осенило художника, но силуэт был безмолвен, у него не было рта.
Арлстау, как обычно, не стал терпеть молчания, повернулся к нему спиной и собирался вернуться в свою комнату.
–Нарисуй мою душу! – словно сотни объединённых вместе голосов ответили ему в голове, заставив замереть на месте, и лишь один голос ответил: «Не рисуй!».
Оглянулся – лишь гора разбитой посуды. Силуэт исчез, оставив ощущение, что он больше никогда не побеспокоит – всё, что нужно, сказал; всё, что нужно разбить, он не склеит.
«Стоит ли, слушать его? Что будет, если я послушаю и нарисую его душу? Неужели, мне и правда дано покинуть свой дом и стараться в него не вернуться? Уйти из дома я могу, но бежать из него не готов!».
Домыслы атаковали, а душа несколько часов выпрашивала действий, убеждая, что они важны.
Стоило звёздам занять свои места на небе, как кисть оказалась стиснутой в зубах.
«С чего бы начать?» – размышлял художник, стоя на коленях. – «Кто этот силуэт и где эпицентр его души, где её дно? Чем его душа заканчивается?». Не всегда на дне души самое горькое, но здесь было горько, потому избежал её дна.
Зачем-то посолил воду и отнёсся к этому действию, как к шикарной идее, хоть это и не так. Затем доверился инстинктам, а не фантазии, решив немедленно начать.
Кисть чуть не сломала зубы, как только он поднёс её к полотну. Боль была сложной – он представлял, что слепой стоматолог рвёт ему зубы один за другим и никак не может найти тот, на который жаловался пациент.
«Вот так дар мне достался!» – успел подумать художник.
Отступил лишь на миг, навсегда он не думал сдаваться.
Боль это не повод. Так бы он мог каждый раз отказываться от любви, ссылаясь на такие поводы, но он ведь не делал так, боролся до конца.
Вновь прислонил, стерпел, и закружилась кисть по полотну. Восторг не ощутить, да и продержаться долго так и не сумел. Сдался – также, как и с луной. Но, рано или поздно, успеет себя оправдать.
Упал на пол и потерял сознание. Глаза мокрые не от слёз, одежда влажна не от пота. На полотне лишь кусочек души силуэта, а мастер испытал столько боли, сколько не видел, даже глазами. Потеря рук не стояла рядом, несчастная любовь стояла в стороне.
«Что же ты такое?», – спросил себя художник, очнувшись где-то через час. Отказался от мысли, что он и есть силуэт, но других мыслей и не нашёл.
Поднял глаза, чтобы взглянуть, что получилось. Повисла тишина, настолько сильная, что чувствовались вибрации между художником и полотном. Между ними, словно, только что, возникало соревнование. «Только вот, кто против кого?» – и это не единственный вопрос войны…
На полотне не было и намёка на светлое сияние, как было с предыдущими душами – на нём изображён меч, от рукояти до острия цвета сажи.
Не было бы напряжения между художником и полотном, если бы не одно «но».
Дело в том, что Арлстау, потеряв руки, сделал себе первую в жизни татуировку и, сразу же, пожертвовал половиной спины. Общая картина: руки вынимают меч из ножен, находясь в начале своего пути.
Ножны броского, чёрного цвета; выглянувший из ножен кусочек стали тоже был семейства тёмных; рукоять и руки не имели цветов – просто, были нарисованы красиво…
–Почему решился на это?
–Искушение.
На полотне форма меча была той же, что прилип к спине художника. Этот факт вернул в реальность, привёл обратно к его прежнему опасению, что силуэт – это он.
Протянул искусственные пальцы к полотну и так захотелось дотронуться, но пальцы, словно провалились в темноту меча.
Художник вскочил на ноги и с опасением взглянул на меч. Подошёл к полотну и погрузил в него руку. Рука вошла по локоть, но ничего не нащупала, ничего не ощутила, а затем её кто-то схватил…
-–
История Данучи: фрагмент первый.
Дорога не бывает бесконечной…
Сначала падал в обрыв, но не долго – ничего не видел, кроме звёзд!
Затем пред глазами вид какой-то далёкой, белой планеты, Арлстау, будто бы падал из космоса на неё и без скафандра.
Ещё мгновение и летит над деревней, на высоте двенадцати шагов.
Не понимал, как держится в воздухе и почему не падает, но быть птицей было по душе – так легко всё, забвением окутан и, что самое важное, сам управляешь полётом, как в детском сне. Захотел выше – напряг спину, поднял голову, и ты уже высоко. Захотел руками касаться домов – и ты летишь по людной улице, и никто тебя не видит.
Деревня была не велика. Все дома из прогнившего дерева. Крыши, покрытые мхами, выглядели жалко, а дряхлые стены не способны остановить, даже трусливого врага. Домов было около тысячи, может, меньше, и ни в одном из них полёт Арлстау не прервался, ни в одном из них не нашёл ничего стоящего.
«Здесь, видимо, живут простые, нищие люди.», – зряче решил он. Жизнь простых людей везде одинакова, жизнь сложных зависит от их сложности.
Но удивляли не дома, а поверхность этого места – здесь почва была белого цвета, противоположной той, что на его планете. От лучей солнца слабо светилась, подобно фосфору. Зелёные деревья на её фоне смотрелись выразительно. Редкая, зелёная трава не казалась лишней – наоборот, побольше бы её.
Всё, что над головой – то же самое, что и в его мире. Небо, облака, Солнце. «Или это не Солнце?!» …
Судя по свежести воздуха, на дворе расцветала весна. Арлстау нырнул в полотно из ранней осени, потому весна сильно ударила в ноздри, заставила по-новому дышать, а в каких-то моментах задохнуться.
Пение птиц грустным не бывает, и это место не исключение. Песни птиц пролетали мимо вместе с птицами и улетали далеко, привлекая к себе лишь частичку внимания.
«Удивительное место!», – сделал заключение Арлстау, заметив, что скорость его полёта снижается и поделать с этим ничего не может. Полёт стал не управляем.
Впереди показались две точки. Одна белая, другая чёрная. Арлстау догадался, что это конечная остановка.
Звон мечей привлёк к себе внимание местных мальчишек, что испуганно выглядывали из своих убежищ, художника же привлёк силуэт. Это он был с мечом в руках и сражался с какой-то девушкой на окраине деревни. Оружие способно отвлечь, даже от самого прекрасного – такова его магия. Хоть ты самый ценный из ценителей пения птиц, ты отвлечёшься от них, стоит тебе услышать грохот выстрела или гром бестактного снаряда.
Арлстау подлетал ближе и желал помочь «бедной» девушке от нападок силуэта, кем бы он ни был, но помощь пришлось отложить навсегда.
Художник приземлился на ступни, на расстоянии десяти шагов от сражающихся, и у него замерло дыхание от увиденного.
Девушка была точной копией Леро, все черты лица одни и те же, но, если та выглядела юной девчонкой, то её двойник, явно, старше её лет. Причёска и цвет волос отличали их друг от друга – у Леро волосы дымчатые, до плеч, а у этой девушки русые, достают поясницы.
Одета в какие-то тряпки, чем-то напоминающие халат.
Перевёл взгляд на силуэт, надеясь застать его глаза, но и они были сокрыты чёрной тенью. Не разобрать, даже причёски!
«Неужели, это будущее?», – пришёл нелепый вывод в удивлённый разум художника.
Помощь этой женщине не нужна. Судя по улыбке, её бой с силуэтом дружеский и больше походил на тренировку.
–Кто кого тренировал?
–Сложно сказать, мастерство есть у каждого.
То, что её оппонент похож на темноту, видимо, ни капли не смущало её. Мало того, в её взгляде были чувства к тому, на кого она смотрит. Такие чувства Арлстау были не знакомы, потому для него оставалось загадкой, кем она приходится силуэту. «Возможно, любовь или любовница…».
Обратил внимание на оружие и вновь удивлён, но уже ярче. Меча с чёрной сталью не было в руках силуэта, его сжимали пальцы этой хрупкой девушки. Она опережала оппонента во всём, в каждом выпаде, в каждом взмахе. Со стороны было видно, что давно должна была победить, но откладывала этот момент, чтоб не слишком задеть чувства силуэта.
Силуэт пал на землю от очередного, казалось бы, несильного удара. Острые локти вонзились в белый песок, а тело стало непослушным. Меч раскололся пополам, и рука не удержала его половину.
Девушка с улыбкой прислонила остриё меча к плечу силуэта и сделала победное выражение лица.
–Видишь, Данучи, – усмехнулась она. – Я же говорила…
В ответ он молчал. Арлстау заметил, что голова силуэта повернулась к нему и был готов поклясться любой сокровенностью, что он смотрел ему в глаза, а затем перевёл взгляд на руки.
Стало немного жутко. «Где же я оказался? Что это за мир вокруг меня? Если это прошлое, то почему силуэт меня видит? Если это будущее, то задам тот же самый вопрос. Неужели, это настоящее?». Вошли лишь вопросы, ответы остались за дверью.
–Куда ты смотришь? Кого ты видишь? – спросила она, проследив за взглядом, но не обнаружила ничего, кроме пыли и воздуха.
–Теперь верю. В мече и правда чья-то сила! – ответил силуэт по имени Данучи, не теряя взгляда.
–Надеюсь, не твоя, – шутя ответила она, но силуэт над шуткой не посмеялся, а задумался: «Возможно, и моя…».
Она протянула ему руку, чтобы поднялся, и он, наконец, отвернулся от Арлстау, встал на ноги и впился в её губы так, словно они принадлежали лишь ему и никому не будут отданы. Со стороны выглядело непривычно: чёрная тень целует девушку, но её, и правда, не смущало то, как он выглядит. «Или он выглядит так лишь для меня?». – спросил себя Арлстау и ответил, но ответ был не верным, нет смысла его озвучивать.
Он обнял её одной рукой, и они, не спеша, направились в сторону дома, а Арлстау послушно поплыл за ними, потянуло каким-то магнитом.
–Я нашла его ещё неделю назад…
–Почему же сразу не сказала об этом великом мече? – спросил её силуэт.
За тенью, что накрыла Данучи, его эмоции невозможно разглядеть, но в словах была скромность.
Эмоции его любимой женщины были чётко выражены, и сейчас излучали беспокойство, а не беззаботность, как это было минуту назад.
–Не сказала, потому что, – начала она после тревожной, непродолжительной паузы, – потому что боялась…
–Боялась чего?
–Меча.
–Почему?
Арлстау прислушался, плывя за их спинами, буквально, превратился в ухо. Ему тоже интересно, чего она может бояться.
–Его нашёл мой отец. Не очень-то любил меня, поэтому, наверное, спрятал его на дне сундука. Пришлось сломать единственный сундук, чтобы извлечь его. Впервые увидела его вчера, а сегодня уже не могла терпеть, не имела права не показать тебе!
Повисла тишина. Казалось, что силуэт ни слова не понял, но всё не так.
–Как он нашёл его?
–Он оставил меня ради соблазнов и обогнул наш мир десятки раз, и так нелепо закончил свои путешествия. Наткнулся на глубокий овраг. Захотел постоять на краю, затем пожелал танцевать на краю и кружиться, и в ладоши хлопать, как дурак. Докружился и упал в него! Сломал себе ноги. Он умирал от боли, руками рыл себе могилу и наткнулся на этот меч. Его остриё выглядывало наружу и умоляло выпустить на волю. Меч ждал своего часа, и он к нему пришёл. Чуть не отрезал себе руки, но вытащил меч, и ноги попытались встать и встали. И овраг ему уже не преграда. Не упади он в тот овраг, меч бы никогда не был найденным…
