Охота на мгновения. Сборник рассказов

У древнего очага, прислонившись спиной к теплым камням, и вправду сидела Беляна, уже тихая, съежившаяся, пустыми заплаканными глазами глядя куда-то в лес. Как только Лесьяр подбежал к ней, схватил за плечи, развернул к себе, забормотал «дочка, дочка, да что же это такое?», глаза ее снова заполнились непрошенными слезами, она судорожно вздохнула и обняла отца.

– Тятя, милый…прости меня…прости неразумную! – горячо зашептала она ему на ухо.

– Что? Что, Белянушка? Кто же это? Кто тебя…обидел?

Беляна молчала, только плечи ее вздрагивали.

– Тятенька, ты только не серчай на него, – наконец произнесла она, глядя Лесьяру прямо в глаза, которые уже наливались грозою.

– Ну, коли ничего худого князь не сделал, не буду серчать, – зло отрезал старик. – Да только вижу, что беда случилась. Сама расскажешь али к князю за ответом пойти?

Беляна замотала головой; и, по мере того, как она шептала отцу, цепко обвив его шею руками, не отпуская, словно боясь, что он бросит ее здесь одну, гроза в глазах Лесьяра наливалась кровью.

– Ягодой винной, заморской, меня угощал…кабы знал ты, тятя, до чего она сладкая, – вдруг мечтательно протянула Беляна, отодвинувшись от отца, а потом, спохватившись, глянула на него, и снова с горечью скривила рот. – Сама я за ним в шатер пошла, но будто в тумане, без памяти совсем… будто разум мой отнялся, и мыслей никаких…тятенька? Что ж это было? Что же это было со мной?

Она снова затряслась от рыданий.

– А то, дочка, недоля была…она такая – уж коль взялась за человека, ни за что не отпустит. Вот взялась за нас недоля, и будет теперь по пятам ходить. И никто ее не прогонит, покуда не натешится она и всех дел своих черных не переделает.

Беляна, раскрыв рот, смотрела на Лесьяра.

– Да ты сказывай, что далее-то было, в шатре-то князевом?

– Что было…а то и было, тятя, будто не ведаешь… Как он глянул на меня глазами своими, я про все и забыла. Вот только потом…

– Что потом?

– Попросил он тебя уговорить, чтоб продал ты ему жеребенка нашего. И так мне вдруг стало тоскливо, будто он и любил-то меня с этим умыслом…слова какие говорил, звал с собой в поход, на град далекий, богатый, в шелка да бархат обещал одеть, каменьями самоцветными одарить…

Беляна снова всхлипнула, но сдержалась.

– А я и скажи ему: тятя, мол, никому не велит такие разговоры вести, и просить я его не буду, потому как это тятя мой, а ослушаться его я не могу. Вывел тогда меня князь из шатра и сказал: иди, красота моя ненаглядная, куда хочешь. А вернуться захочешь, коня этого мне приведи, иначе не пущу…

Лесьяр в бешенстве вскочил.

– А ну, где он, этот князь твой? Коня ему надо? Дочь мне спортил, сманил, охальник поганый, и коня хочет?

– Тятя, стой, тятя, не надо!

Беляна вцепилась в колени отцу, поползла за ним, трясясь. Лесьяра тоже трясло, сердце ухало в груди, то проваливаясь куда-то, то вздрагивая, как под кузнечными молотами. Он тяжело дышал и вдруг опустился рядом с дочерью, схватившись за грудь.

– Вот что, дочка. Ты матери-то не сказывай. Братьям тоже. Уж я сам как-нибудь…

Лесьяр поморщился от боли в груди.

– Тятя…ты меня не прогонишь?

Старик глянул на дочь замутненными глазами и порывисто притянул ее к себе.

– Что ты, дочка, что ты! Да как ты могла так подумать? Давай-ка домой, а то наши спохватятся…

Они поднялись и медленно побрели прочь, обнявшись, а у края поляны Лесьяр обернулся на древний очаг и покачал головой.

***

Лучина догорела – язычок пламени пару раз вздрогнул, затрепетал и исчез, испустив тонкую струйку дыма. Весь вечер Лесьяр просидел за столом с ковшом браги, а как потухла лучина, склонил голову на локти.

Привиделся ему странный, тревожный сон – мутью заволок сознание, навалился дурным медведем, заломал, заныл. Вздрагивал Лесьяр в этом сне, зубами скрипел да кулаки сжимал.

И вдруг вскрикнул сдавленно, вскочил посреди ночи, опрокинув лавку; Агафья заворчала, завозились на печи братья, всхлипнула Беляна.

Дед наощупь выбрался во двор, шумно вдохнул густой осенний воздух, присел на завалину. Долго думал, жуя соломинку, пока думы его не прервало тихое фырканье чагравого жеребенка в стойле. Лесьяр мотнул головой, прислушался.

– Так тому и быть, – вдруг громко сказал он в небо и ушел обратно в избу.

***

Лесьяр, кряхтя и согнувшись, вошел в горницу и остановился в дверях. День был праздничный, Святовит: за длинным дощатым столом, покрытым нарядной скатеркой с вышитыми по полям красными узорами, уже чинно восседало все семейство. Старшие сыновья передавали из рук в руки ковш, шумно отхлебывали добрый глоток браги и одобрительно крякали, утирая бороду с усами. В усах их пряталась довольная улыбка – они предвкушали шумные увеселения, которые последуют за семейной трапезой, когда все село сойдется на большом пустыре да зачнет пляски с перепевами в честь доброго урожая. Беляна с Агафьей хлопотали у печи, и никто не замечал стоявшего в дверях Лесьяра. Но тут старик шагнул вперед. Разговоры смолкли. Старик обвел всех мутным взглядом и сорвал с головы новехонький суконный колпак, смял его в ладонях. Сыновья с удивлением разглядывали новую рубаху, новые портки, широкий, в четыре цветные нити плетеный кушак. Только лапти у деда были старые, расхлябанные. Не спеша и ни на кого не глядя, дед подошел к столу, швырнул колпак в сторону и пригубил брагу. Пил он долго, тихо, зажмурившись, лишь кадык судорожно дергался под всклокоченной редкой бороденкой. Опустошив ковш, он грохнул им по столу так, что женщины вздрогнули.

– Уже забавитесь? – недобро улыбнувшись, глухо спросил он.

Все молчали.

– Князю-то я чагравого все ж продал, – вдруг грустно промолвил старик и тяжело опустился на лавку, поник головой.

– Как продал? – вскочил Гордей. – Да на кой же?

– А вот на кой, – дед в упор посмотрел на сына; та же недобрая улыбка вновь пронеслась по его лицу. – Олег через коня этого смерть примет.

– Да что ты такое речешь, старый?! Али ума лишился? Али уже пьян?! – всплеснув руками, заголосила Агафья.

– Молчи, колотовка. Все молчите. Ведаю я…

Дед сгорбился на лавке, потух, но спустя мгновение вновь вскинул голову.

– Вот, дочка, как я его…обидчика-то нашего. Вот так его!

Беляна бросилась в ноги отцу. Лесьяр ласково гладил ее по голове, приговаривая:

– Ничего, дочка, ничего…это все ничего…

Двое. Волки

Волк бежал.

Иногда он проваливался на бегу в забытье, не понимая, кто он, повинуясь лишь той силе, что гнала его вперед.

Иногда он замедлял бег, переходя почти на шаг, задыхаясь от усталости.

Но остановиться не мог.

Волк был седой, крупный, с длинными мускулистыми ногами.

Он бежал, светло-карие глаза замечали каждое движение рядом, но он был один.

Волк-одиночка что-то искал…

***

«Опаздываю! Таша меня убьет! Ох, как же я опаздываю!» – мысли проносились у нее в голове, как у того кролика, за которым гналась Алиса.

Вечернее солнце золотило асфальт, отражаясь в стеклянных дверях торгового центра. Оно было везде, уже клонилось к закату и напоследок просто ослепляло прохожих.

Вдруг ей показался знакомым мужчина, стоящий у ограды тротуара, за которой зеленел майский газончик. Он щурился на солнце, высоко подняв голову.

И она узнала его. Полгода назад они еще работали вместе в крупной компании.

Мысли побежали впереди нее: «Любопытно, что он тут делает, зачем стоит? Ах, я же тороплюсь! А, может….да, пожалуй, надо подойти, поздороваться….»

И она вернулась.

Сказать: «Привет!»

***

Волк вышел на огромную поляну, залитую солнцем.

Солнце клонилось к закату.

Волк остановился. Он знал, что нашел самое солнечное место.

Поляна заросла земляникой, огромные темные ели окружали ее со всех сторон, и среди них светлели тонкие березки, печально свесив ветви.

Потянув носом воздух, волк понял, что уже не один. Совсем рядом, из-за ельника, на него смотрели глаза.

Зеленые глаза волчицы.

Она вышла навстречу, осторожно ступая по мягкой траве.

Волк замер.

Волчица остановилась прямо перед ним и тоже замерла.

И вдруг пасть ее растянулась в улыбке, она коротко зевнула и проскочила мимо, едва не задев.

Она побежала в чащу, не оборачиваясь, а он крутанулся на месте, опомнившись, и бросился за ней.

***

Майская ночь трогала холодком за плечи. Они шли по мосту, потом остановились и стали смотреть на воду.

Вода внизу отражала фонари, и, казалось, по ней несутся, иногда уходя на глубину, длинные, хвостатые искры.

И тогда он быстрым движением развернул ее к себе и поцеловал.

А когда она остановилась у двери своего подъезда, не смея поднять глаз, с каким-то смешанным чувством стыда и страха расставанья, он сказал, что сейчас никуда не уйдет, а просто поднимется к ней.

Она посмотрела ему в глаза и сдалась.

***

Так они бежали.

Волк, конечно же, сразу догнал ее, но она лишь мельком скосила глаза на серую тень рядом и продолжила ей одной известный путь.

Она знала, куда он ведет.

А волк доверился ей и бежал рядом, судорожно вдыхая ее запах, накатывающий теплыми волнами.

Он не боялся упустить ее, он знал, что она сама уже никуда не уйдет.

Деревья редели, духота чащи сменилась свежим вечерним ветром.

И лес внезапно исчез. Они выскочили к высокому обрыву.

Внизу лежала долина, шумела вода, и солнце уже исчезало за горизонтом, в узком ущелье.

Еще мгновение – и последний луч осветил двоих стоящих у обрыва.

По небу расползлись розовые полосы заката, ветер усилился, сгоняя облака туда, где только что пламенел алый шар.

У самого обрыва в нагромождении серых камней чернел вход в пещеру.

Волчица замерла перед входом, повернула голову, но посмотрела не на волка, а куда-то вдаль, на темнеющий за долиной лес, взбирающийся по уступам скал – она словно ждала, что оттуда появится нечто неожиданное.

Волк подошел близко-близко, загородил ей вход в пещеру и, широко расставив лапы, завис над ней громадной тенью.

Она посмотрела ему в глаза и сдалась.

Dream, dream, dream, или Вечерний рок-н-ролл

Это было теплым майским вечером.

На небольшой площади перед метро, за уродливыми спинами огромных идолов, вздымающих столбоподобные руки в темнеющее небо, двое молодых ребят играли рок-н-ролл.

Вокруг стояли праздные прохожие с пивом, вечером в пятницу они никуда не торопились.

Ребята играли рок-н-ролл.

Один из них, светловолосый, веснушчатый, с удивленными глазами, пел «Love me tender» голосом, совсем не подходившим его внешности, всей какой-то воздушной и прозрачной.

Другой был, напротив, крепкий, чернявый, сильными пальцами он бил по клавишам, будто высекая искры.

Искры эти плясали в воздухе, прохожие останавливались, на их лицах замирала улыбка.

Разные стояли люди кругом. Большинство, конечно же, обнявшимися парочками, молодежь в разодранных джинсах, какие-то быкастые бритоголовые в ярких спортивных костюмах с кривыми ухмылками в недобрых глазах, круглые полнотелые тетушки с сумками на перевес на сгибе локтя, одинокие молоденькие девчата в балетках, с гитарами за спинами, и много еще другой разношерстной публики, что бежит вечером из метро и в метро.

Все они слушали, улыбались, потом в задумчивости подходили к коробке, подставленной перед ребятами, бросали туда деньги и так же в задумчивости отходили.

И тут ребята заиграли «Let twist again»; сильный голос веснушчатого выдернул из толпы хлипкого сутулого мужичка с проплешиной во весь лоб, свисающими с кончика сизого носа очками и сморщенным ртом. Мужичок с упоением показал толпе, что такое твист, под громкий одобрительный гогот и свист бритоголовых. Пачка «Мальборо» выпала у него из нагрудного кармана, кто-то услужливо подобрал, пытаясь отдать ему, но тот не замечал ничего.

К мужичку присоединилась смеющаяся тетушка, которая грозила ему пальцем, если он вдруг, забывшись, пытался прижаться к ее вертлявому заду.

Они кружились и искрились, а «публика неистовствовала!». Их окатили градом аплодисментов, когда ребята кончили играть.

Пара бритоголовых подошла к играющим, пошептались о чем-то и довольные отошли. Крепкий чернявый произнес в микрофон:

– Сегодня в виде исключения!

И из-под пальцев его с клавиш сорвалась и пошла вразнос веселая рок-н-ролльная «Мурка». Бритоголовые еще кривее заулыбались, а глаза их вдруг подобрели.

Молоденький паренек с испитым лицом и мутным взглядом начал выкидывать коленца под «Мурку».

«Мы пошли на дело, выпить захотелось…», – самозабвенно выводил чернявый, ему хлопали и тоже свистели; какие-то девицы неопределенного возраста хохотали во весь голос, а светленький воздушный паренек немного натянуто улыбался, глядя на своего друга. Видно было, что «Мурка» ему не сильно нравилась.

– Возвращаемся в 60-е!

И, пошептавшись, ребята начинали новую композицию, а в толпе тут и там слышалось:

– Ух ты!

– Вот молодцы!

– Вот жгут, а?

– Классно!

Люди орали «браво!», а ребята, смущаясь, еле слышно бросали в микрофоны «спасибо» и продолжали играть.

Я слушала их уже час, и не хотелось уходить. Давно была забыта минеральная вода, за которой, собственно, я и направлялась, пока меня не остановил уличный рок-н-ролл.

Так мы с ним познакомились.

Случайное знакомство…случайное, как все, самое хорошее в мире, грозившее перерасти в нечто большее.

И когда в еще теплой прохладе надвигающейся майской ночи, сквозь шум Красной Пресни, над головами подобревших вмиг людей, понеслось мелодичное «Dream, dream, dream», я пообещала этому небу, этому вечеру и себе, что…да, черт возьми, буду мечтать!

Я буду мечтать.

Я буду летать.

Я буду слушать вечерний городской рок-н-ролл.

Я буду жить.

18.05.2012г.

Москва, площадь Краснопресненской заставы

Когда мы были студентами

«Эх, здравствуй, город родной, любимый!» – захотелось крикнуть мне на весь пустой перрон.

Сердце пело!

Остались позади экзамены, выпускной, короткие сборы, прощание с родителями, братом и двумя самыми близкими подругами.

Я уезжала к бабушке поступать в институт. Почему нельзя было этого сделать в городе, где жили родители, не понимал никто, включая и меня.

«Я тут не останусь!» – мама была поставлена перед фактом, пожала плечами и ответила:

– Ты большая девочка, сама знаешь, что делаешь.

Эта фраза была лейтмотивом всего моего воспитания, и в итоге дала свои результаты.

Я выросла самостоятельной, уверенной в себе и независимой. Наконец покинула родительский дом, чтобы начать свой собственный путь в океане жизни.

Половина шестого утра, середина июля, и легкая прохлада трогает плечи.

Я выволокла на перрон свои сумки, огляделась. Вдалеке чья-то до боли знакомая полная фигурка замахала рукой.

Закрываю глаза.

«Бабушка…»

***

– Ой, не могу, ну дайте хоть чай допить! – булькая, стонала я, держась за живот.

Дед Василий и баба Катя пожали плечами. Для стариков их разговоры, фразочки и шутки были обычным делом, чего ж такого? А я каталась по полу от смеха.

– Вот так и живем – играем в бе-бе, кто кого наебе…, – подвел итог дед Василий и, нацепив кепку, вышел во двор.

– Тьфу, дурень! – в сердцах бросила бабуля.

В доме пахло, как в детстве. Груша во дворе ломилась от крепких сочных плодов. По вечерам, накупавшись и набегавшись, я усаживалась на скамейку у калитки с двумя малолетними соседками, Женькой и Стаськой. Девчонки умудрялись слопать за вечер ведерко груши, а иногда разжигали костер и жарили хлеб с салом.

Я показывала им Большую Медведицу, а они хлопали глазенками и слушали, раскрыв рты, о Древнем Египте, о Железном короле Филиппе V, о гибели «Титаника» и фокусах Копперфильда.

А потом пришла пора сдавать вступительные экзамены в Пензенский базовый медицинский колледж на отделение фармации.

***

– Так, абитуриенты, заходите по три человека! Давайте, давайте, я с вами неделю тут сидеть не собираюсь!

Строгая тетечка нацепила очки и оглядела кучку вчерашних школьников.

– Голуби мои, проходим, не стесняемся!

Я поняла, что деваться некуда.

Билет попался смешной, и я тут же застрочила ответы на выданном листочке.

Задача в одно действие меня немного смутила, а вопрос о реакции полимеризации заставил задуматься.

Отвечая, я напрямую спросила преподавателя:

– Эта задача точно в одно действие?

– Да, в общем, все правильно… Вот здесь математическая ошибка у вас… Так, третий вопрос?

– Реакция полимеризации. Примером является синтез каучука. Только я формулу не помню.

Строгая тетечка глянула на нее поверх очков.

– Странно, что вы саму реакцию вспомнили… Так, хорошо, ну что ж. Четыре, пожалуй.

Я пожала плечами. Четыре, так четыре. У меня по химии никогда выше и не было.

Диктант был написан тоже на четыре, а проходной балл равнялся трем. Моему ликованию не было границ.

***

Понеслись дни, полные всего нового, необычного. Новые знакомые, новые увлечения, новые знания.

Мне легко давалась учеба – захватило с самого начала. Я могла часами вырисовывать строение органов брюшной полости в разрезе, копаться в библиотеке, выискивая интересные факты из неорганической химии, готовила рефераты по биологии о синтезе белка и прочее, и прочее.

Я вообще была очень увлекающейся – если бралась за что-то, вкладывала всю душу.

Как обычно, в конце октября каждый год проходил конкурс среди первокурсников – что-то наподобие «Мы ищем таланты». В этот раз он был посвящен творчеству Пушкина.

Ребята лихорадочно готовились. Как-то само собой получилось, что заводилой и организатором стала я. У меня появилась мысль в стихах и танцах сравнить два века – так и назвали номер «Встреча двух веков». Танцевали вальс и современный танец под зажигательные ритмы Галы, читали стихи и пародировали «Отпетых мошенников». В общем, выступали на всю катушку. Но, в итоге, призового места не заняли… Никто не расстроился.

***

У меня появились друзья.

Самыми близкими были Надюшка и Любаша. Девчонки снимали в Пензе квартиру с хозяйкой и часто гостили у меня. А любимым нашим развлечением было мотаться по всему городу, особенно там, где мы еще не бывали, бродить по незнакомым улицам, смеяться, покупать беляши «с котятами», по меткому выражению Нади, сплетничать об отношениях с сильным полом и строить планы на будущее.

А еще мне стал не безразличен один человек. Так всегда бывает, когда тебе семнадцать и ты учишься в колледже.

Нельзя сказать, что я была влюблена, но меня бесконечно тянуло к нему, и его внимание много значило.

Его звали Саша, и сидел он на всех парах прямо передо мной – видимо, чтобы, развернувшись вполоборота, видеть мои глаза, слышать голос, переписываться короткими, ничего не значащими фразами о любимых исполнителях популярной музыки и фильмах. По крайней мере, мне хотелось так думать.

И точно так же, как мне было приятно внимание Саши, было жутко неприятно общаться еще с одним пареньком – Олегом. К слову, его не любили все. И даже непонятно, по какой причине. Ничего отталкивающего во внешности, но какая-то придурковатость была во всех его словах и движениях. Про таких говорят – тараканы в голове.

Обычно он садился на одну из последних парт, но иногда подсаживался к девчонкам и заводил свои непонятные разговоры с ужимками и вопросами, смысла которых не понимал никто.

Как-то раз мы сидели на этике. Звонок прозвенел, ждали преподавателя.

Тут заходит Олег, оглядывает парты, видимо, решая, куда сесть.

Сашка возьми и скажи ему:

– Иди, сядь к девчонкам!

Олег, естественно, с бурной радостью принимает предложение и подсаживается за нашу парту. А парты у нас были длинные, и сидели мы так: я, Надежда, Люба, Наталья, а на пустое место с краю подсел Олег. Санька же сидел передо мной, как и говорилось раньше.

И вот мы все четверо смотрим на него уничтожающим взглядом.

Я говорю:

– Свинья ты, самая что ни на есть натуральная!

– Я?!

– Кто же еще? Ты, конечно! Ну, ладно, больше всего не повезло Наташке. Хорошо еще, что я там не сижу…

И тут он заявляет:

– Не-е, ты со мной…

Мне эта фраза неделю покоя не давала… Нравился мне он, что ли?

***

Но, в итоге, ни слова о чувствах между нами, даже если они и были, не было сказано. Так мы и дружили, я помогала ему с учебой, он рассказывал о своей жизни, о работе ди-джеем на дискотеке, об увлечениях. Нам просто было интересно вместе.

Шла весна 1999 года. Мы с девчонками в то время часто ходили на дискотеки. А однажды курсанты артиллерийского института пригласили нас на свой вечер, чему-то там посвященный. Это был мой первый выход в свет, первый танец-медляк с мальчиком. Помнится, под композицию «Frozen» Мадонны.

С того раза дискотека «Верхнее гулянье» в Парке имени Белинского стала нашим вторым домом. Мы выплясывали под «Руки вверх», «АТВ», «Парадокс», Алсу с ее первыми песнями. А если ди-джей ставил что-то непонятное, под которое толком и не оторваться, Надюха говорила: «Ди-джей тупой, пусть сельдерей к микрофону привяжет!» Мы тогда умирали под монолог Винокура о тупой секретарше и сельдерее…

Весна была незабываемая.

У Надежды 26 апреля был день рождения. Восемнадцать лет! В этот день, помнится, мы с утра «отбыли наказание» в военном госпитале, изучая виды повязок, по-научному «десмургия», отсидели пару теории по клинической патологии, получили стипендию и пошли на рынок. Обычно со стипендии покупались проездные, дезодорант, какая-нибудь ручка обязательно с цветной гелиевой пастой, еда, называемая «подножным кормом», смешные открытки, тетради и блокнотики. Иногда я брала кассеты для магнитофона, «Вакуум», «Энигма», «Гала» – это были любимые. А стипендия равнялась восьмидесяти шести рублям…

Потом мы разъехались по домам, чтобы переодеться и ехать кататься по городу. Я вырядилась в зеленый топик в черный горошек, черные джинсы и кожаный пиджачок. Подписала Надежде открытку и отправилась на Лермонтовку. Так называли остановку «Библиотека имени Лермонтова» – место встречи всех студентов. Напротив остановки стоял памятник основателю Пензы, именуемый в народе «Мужик с копьем». Вот около него все и собирались.

Еду на седьмом троллейбусе, смотрю, Надюха уже маячит. Вылезла, вручила ей открытку, она растрогалась аж до слез. Стоим, ждем Любовь Сановну, и тут подходит к нам какой-то пятидесятилетний мужичок.

– Девчонки, можно вопрос?

– Ну, можно…

– Только он личный.

– Ну, ладно…

– Как вы думаете, мне стоит подстричься?

– ??? Наверное, не мешало бы…

– А как сейчас молодежь стрижется, наголо?

– Кто как, кто наголо…

– Подстригусь я наголо, пожалуй!

И как ломанется в троллейбус!

Надя:

– Я понимаю, не у меня одной сегодня день рождения!

Потом приехала Любаша. Мы пошли на Фонтанную площадь, посидели в открытом кафе, пили «Дюшес» и ели мороженое. Болтали обо всем на свете.

Решили ехать в Арбеково, самый дальний район Пензы, мы там еще не лазили.

Ехали туда, как нам тогда казалось, вечность, Люба рассказывала:

– И вот мы как-то пасли козлят в Ольшанке. В школе еще. Я взяла учить историю, Олеська – химию. А козлята поломились в орешник! Там было два… нет, три козла, по-моему, две козы и козлята. В общем, целое стадо козлов… И Олеська – Козлова!

Хохотали на весь троллейбус. Приехали неизвестно куда, побродили среди жилых домов да поехали обратно!

***

Апрель атаковал город.

Во дворе появлялись первые нежные ростки нарциссов и флоксов. Солнце жарило со всей силой, трава рвалась ввысь.

Той весной я впервые участвовала в соревнованиях по легкой атлетике, посвященных годовщине победы 9 мая.

Бежала последний этап, мы тогда заняли третье место среди всех СУЗов Пензы.

И с этого забега началось мое увлечение легкой атлетикой. Как потом оказалось, весьма судьбоносное…

Сессию я сдала на одни пятерки. Читала в зачетке на последней страничке: «Решением государственной аттестационной комиссии…»

Не верилось, что когда-нибудь эта страничка будет заполнена.

И не хотелось…

***

Потом была полевая и производственная практика.

На полевой практике мы всем курсом с преподавателем фармакогнозии ходили в лес, что на Западной Поляне, изучали растения, так сказать, в их естественной среде произрастания.