Стань моей тенью

От моей даже не пролетарской, а прямо-таки первобытной прямоты Властитель собрал последние силы и тут же потратил их все на удивление.

– Ты как будто жалеешь меня, женщина?

– Сочувствую, и берегу ваше здоровье, – перейдя на фамильярный тон, я уже не могла остановиться, – Вам пора отдохнуть от этой жизни, которая становится слишком назойливой, если не отодвигать ее на расстояние.

Он снова улыбнулся.

– Ты предлагаешь мне умереть?

– Уснуть. Маленькая смерть, совсем безвредная. Последствий никаких не будет, кроме возвращения сил. Ну так как?

– Я приму твой совет, чужестранка, – кивнул Властитель, слегка хмурясь, и хлопая ладонями по подлокотникам кресла.

Словно уловив этот сигнал на расстоянии, в низкую дверь тут же протиснулись два могучих детинушки, и без видимых усилий подняв кресло, потащили его прочь.

Я молча смотрела им вслед, испытывая чувство жалости, тем более странное, что Властитель вовсе не был беспомощен. Скорее он перенес свою активность в другую область, твердо сознавая, что не может жить и править, как обычный человек. Ну что с того, что ниже пояса он был памятником самому себе? Зато держал в своих руках огромную империю, и блестяще справлялся со своей тяжкой службой.

Он вообще явно относился к типу правителей, что занимали в истории слишком много места. При этом никак не желали потесниться, и крупно рисковали в своем желании усидеть на многих стульях одновременно… Но его не волновало ничье мнение на сей счет.

Стряхивая задумчивость, я оглянулась. Оказывается, пока мы беседовали, все остальные покинули зал. Я осталась одна в огромном помещении, с явным риском снова утонуть в картинах прошлого.

– Ну уж нет, – решительно произнесла я вслух, – Не дождетесь.

И поспешно направилась к выходу. Более чем довольно с меня было новых впечатлений в этот чудовищно длинный день.

* * *

Имея перед глазами вдохновляющий пример Властителя, я сгорела бы со стыда, если бы не смогла приспособиться к новым условиям. Я прослонялась не один день по территории замка, изучила его до самых укромных уголков, и нашла-таки себе подходящее местечко для уединения. Крошечный садик, примостившийся в дальнем углу у крепостной стены, находился в запустении и редко посещался кем-нибудь, кроме меня.

Теперь при желании остаться в одиночестве (что было совсем непросто), я отправлялась в свое тайное убежище. На следующее утро после «высочайшей аудиенции» я направилась прямиком туда. Уселась на скамеечку, и принялась приводить в порядок запутанные мысли. Поразмыслить было о чем: исторический персонаж безвозвратно ускользал из созданной для него схемы. Увиденное мною шло в разрез со сведениями, что дошли до наших дней.

Мощная фигура государя с неотразимым обаянием и внушительным набором деяний потеснилась, уступив место измученному недугом мужчине, которого, казалось, безмерно тяготило его предназначение. Как он умудрился совершить все то, о чем слагали легенды многие поколения потомков, мне было категорически непонятно.

Я было подумала, что он успел совершить хоть что-то до того, как получил свое увечье и оказался прикованным к трону правителя в самом прямом смысле слова. Но вспомнила, что Властитель занял престол отца совсем молодым, едва вернувшись из долгого путешествия.

– Не получается, – грустно констатировала я, и вернулась к анализу.

Властитель из старинных легенд должен был непрестанно что-то совершать. Властитель, которого увидела я, не делал ВООБЩЕ НИЧЕГО. Лишь изредка он устраивал некое подобие военных советов, причем ни один из них не длился долее часу.

По окончании совещаний приближенные покидали зал, и скорым шагом отправлялись на некие неведомые мне трудовые подвиги. Рассуждая логически, именно они и должны были проделывать все те государственные дела, которые молва приписывала их сюзерену.

Однако не все они могли делать за него! Не во всех областях человека возможно заменить безболезненно. Если б я только могла предположить, как мне самой доведется поучаствовать в сугубо личных делах правителя! Но до тех пор я считала, что оставался набор поступков, совершенных Властителем лично. Хотя сильно затруднялась эти поступки объяснить и даже просто перечислить.

Но даже это было не самое интересное. С трудом верилось, что его подданные именно так понимают вассальный долг, и откладывают собственную жизнь в дальний угол, торопясь прожить жизнь одной из теней сюзерена. Они теряли все права на собственное лицо, исполняя его волю. Я долго не могла понять, что же, кроме вассального долга, заставляет его людей с таким рвением претворять в жизнь замыслы сюзерена. Недоумевала я до того дня, когда мне довелось присутствовать при своеобразном военном совете.

Властитель наметил экспедицию к южным границам своих владений. А поскольку наши провожатые давно покинули замок и отправились восвояси, он пожелал уточнить географические подробности у меня.

Пока я, робея перед представительным собранием, пыталась связно изложить географические впечатления от поездки, меня не прерывали. Но едва я на мгновение замолкла, Властитель вдруг приказал:

– Пошлите за монахом.

Я затосковала, подумав отчего-то, что сейчас приглашенный служитель господень примется записывать мои «показания». Для этого мне придется медленно повторить все еще раз, с мельчайшими деталями и пространными комментариями… правда, тут же выяснилось, что я рано предалась тоске.

Возникший будто из-под земли монашек в неприметном сером одеянии нес не перья и чернила, а буквально «черный ящик» небольшого размера. При этом он мало внимания обращал на сборище, перед которым я только что так бездарно смущалась.

Выслушав краткий вариант моей речи, он задал два-три вопроса, показавшихся мне какими-то странными, открыл свой «саквояж» и достал оттуда… разрази меня гром, если это не были принадлежности для черчения!

– Можешь нарисовать то, что она рассказала? – строго осведомился у монаха государь.

Тот неспешно кивнул, и принялся за работу. Под его ловкими руками на пергаменте проступали очертания сильно упрощенной, но довольно точной карты нашего путешествия.

– Я сам придумал это, – гордо отметил Властитель, обернувшись ко мне, – зарисовать лучше, чем записать рассказ о какой-либо стране. Монахи учены, знают все об этом мире, вот пусть и рисуют на лице его наши дороги.

Я не ответила, ибо во все глаза следила за средневековым чертежником. В его распоряжении не было ни графопостроителей, ни специальной доски, ни даже простой стирательной резинки, но он и без хитростей позднейших эпох работал точно и быстро. Карта Европы вполне соответствовала более поздним вариациям. Разве что очертания материка вышли чуть расплывчатыми, но вполне узнаваемыми. Чертежник уверенно изобразил описанный мною путь, деловито посыпал свое творение песком, стряхнул его, и почтительно подал Властителю.

– Хорошая работа, божий слуга, – удовлетворенно отметил тот, – Скажешь отцу Уорвику, что я доволен. Господь, я полагаю, тоже радуется, глядя на твои труды. Можешь вернуться в обитель еще до заката. Тебе дадут охрану.

– Слуге божьему не нужна охрана, государь, – непринужденно улыбнулся монах.

Улыбка на его непроницаемом, грубо вырезанном лице выглядела так, точно улыбалась каменная статуя, а не живой человек. Во множестве книг описывались вечные проблемы королей с церковниками – мне запомнилось, что они чрезвычайно плохо ладили между собой. Этот случай, видно, был исключением: монах явно гордился тем, что хорошо послужил государю, а государь вполне миролюбиво сносил некоторый недостаток пиетета со стороны своего штатного картографа. На реплику монаха он хмыкнул, и кивнул:

– Пусть будет как ты хочешь. Ступай.

Провожая глазами грязную серую рясу, мелькнувшую в дверях, я формулировала свежий тезис. Оказывается, только личное обаяние этой нетривиальной исторической персоны и заставляет повиноваться его людей. Только оно, ничего больше. Простой принцип, как и большинство простых вещей, давал наилучшие результаты. Я и сама не раз пользовалась сходным способом привлекать к себе симпатии, разве что в меньших масштабах. Властитель просто переживал легкую форму размножения личности. Множился он на сколько угодно человек, и ни один из них почти ничем не напоминал другого. Однако каждый узнаваемо походил на того, с кем Властитель в данный момент общался. Каждое такое зеркальное отражение понимало собеседника гораздо лучше, чем он сам понимал себя.