Стань моей тенью

Простота человеческих особей зашкаливала здесь за астрономическую величину, определенность характеров сделала бы честь любой детской сказке, мотивация поступков могла послужить материалом для доброго десятка трудов по психологии… Мы были очень похожи, но в некоторых вещах различались, словно пришельцы с разных планет.

К примеру, они видели то, что не могла увидеть я, и слышали то, что не достигало моих ушей. При этом видели и слышали мы, как будто, одно и то же. Словом, разрешающая способность их восприятия была гораздо больше моей.

– Ну вон же ворона, видите, сидит на старом дубе? Всю ночь каркала, проклятая, не давала уснуть, – жаловался мне, к примеру, Джонни, – Должно быть, предвещает бурю.

Я на это могла только недоуменно вытаращивать глаза, не забывая при этом вежливо кивать. Я не только едва различала помянутый дуб на самом краю дальней опушки, но готова была голову заложить, что хоть надорвись эта ворона, она не сумела бы помешать моему сну. Я и наяву-то не слышала ни звука. Можно было подумать, что на глазах у меня какие-то особо мутные очки, а в ушах приличной величины затычки. Иначе как можно объяснить, что я, отродясь не жаловавшаяся ни на слух, ни на зрение, здесь постоянно чувствую себя слепой и глухой идиоткой?

Не лучше обстояло дело и с речью. Разумеется, я в совершенстве могла изъясняться на староанглийском, что был здесь в ходу. Но по сравнению с простыми и изящными речевыми конструкциями аборигенов моя собственная речь представлялась мне пышным, многоэтажным, перегруженным деталями строением. И раньше, читая, к примеру, старинные баллады, я всегда получала добрую долю удовольствия от простоты их языка. Как будто простые слова могли служить особыми заклинаниями, вызывающими к жизни особые чувства.

Однако, беседуя с обитателями средневековья, я почему-то все время хотела выразиться поцветистее, как будто находилась не в Европе, а в какой-нибудь из стран Востока. Там-то мое словоблудие выглядело бы как нельзя кстати. Здешние обитатели реагировали на него с легким удивлением, и относили, наверно, на счет моей образованности. Сама не знаю, почему, но я как-то сразу прослыла у них весьма ученой особой. «Проще надо быть, – мысленно выговаривала себе я, – и люди потянутся». По правде говоря, я несколько кривила душой. Я и без этого чувствовала к себе постоянный интерес. На меня вечно кто-то глазел, за спиной шептались, и я чувствовала себя не в глубине средних веков, а в крошечной деревне в глухой российской провинции.

Кроме всего прочего, я изрядно промахнулась с оценкой плотности населения. С общегеографических позиций все, как будто, было верно: много свободного пространства, относительно мало человеческих поселений, отсюда – замкнутость всех маленьких миров, превращающая каждый замок или деревню в крошечную, но вполне самостоятельную вселенную.

Однако на небольшом пятачке Скай-Холла скопилось такое несусветное количество народу, что впору было пересмотреть свои ощущения. Вдобавок все они постоянно что-то делали. Весь световой день на территории замка не было ни одного, даже самого крохотного, уголка, где бы не выполнялись самые разнообразные работы. «Натуральное хозяйство в действии», – объясняла я себе мысленно, безуспешно пытаясь уединиться.

Все старания оказались изначально обречены на неудачу: не так-то много было в Скай-Холле свободного пространства. Однако я не теряла надежды, а пока постаралась найти себе место в тесном сообществе окружавших меня людей.

И это оказалось непросто. Шить и вышивать я не любила. Ткать не умела. Насчет средневекового хозяйства имела понятия чисто теоретические. Единственное, к чему я могла приложить руки без риска опозориться – это к собирательству трав.

В свое время я интересовалась фитотерапией, значение которой для здешних времен было огромным. Итак, я могла не знать, от чего пользуют той или иной травкой в этом мире, но, по крайней мере, знала, когда ее следует собирать и как хранить.

Кроме того, именно этот род занятий позволил мне невозбранно покидать территорию замка и бродить по окрестностям без сопровождения. Братья Мэнли синхронно поморщились, услышав о моих планах, но препятствовать не пытались. Наверно, отнесли их на счет женской придури, невинной, а потому не заслуживающей особого внимания.

Они просили меня не слишком удаляться от Скай-Холла и на этом успокоились. И я принялась с размахом использовать предоставленную возможность.

Едва не каждое утро я сбегала вниз с холма на ближайшую равнину, затем углублялась в перелесок, но никогда не рисковала отправиться в самую чащу. Что-то меня удерживало, словно в сердце древнего леса я могла повстречаться со своими призраками, до сих пор тревожившими меня лишь во сне. Кроме того, лес почему-то казался мне живой стихией, небезопасной для посещения в одиночку. Словно я могла затеряться в нем навсегда, как могла утонуть в океане.

Что касается травознатства, то в нем я тоже потерпела сокрушительное фиаско: я не узнавала этих трав. В одном мне казался знакомым стебелек, но листья росли совсем не так, как следовало. В другом листья находились, где им положено, но цветы были другого цвета и непохожей на нужную формы.

В конце концов я констатировала, что мир переменился сильнее, чем мне бы хотелось. Или я не так хорошо разбиралась в травах, как хотела себя убедить. Так или иначе, но с фитотерапией пришлось распроститься. Если бы мой комплекс неполноценности был более запущенным, я бы заметила, что все в замке вздохнули с облегчением, когда я прекратила ежедневные прогулки.

* * *

У них, по правде говоря, и без меня хватало забот. Бесконечные всеобщие хлопоты по хозяйству усугублялись еще одним обстоятельством. Узнав о нем, я мысленно вознесла хвалу всем здешним богам разом. В Скай-Холл вот-вот должен был пожаловать Властитель со своим, если можно так выразиться, двором. Мне явно везло: я-то рассчитывала, что придется измысливать многоэтажные интриги ради удовольствия подобраться к этой исторической личности поближе. Но личность сама собиралась пожаловать на нашу встречу, подобно горе из общеизвестной поговорки.

На кухне ежедневно запасалась пища в поистине устрашающих количествах, замок и прилегающие территории скребла и чистила целая армия слуг, а воины до седьмого пота практиковались в боевом искусстве.

Они еще не знали, что такое военные парады, но хотели порадовать сюзерена готовностью сражаться.

Хозяева замка настолько увлеклись всеми этими заботами, что даже несколько подзабыли про нас с Марго. Мы виделись с братцами лишь за трапезой, после которой они, обыкновенно, во мгновение ока исчезали по своим многочисленным делам.

Я чувствовала себя пансионеркой, засунутой родителями в монастырь с каким-то особенно суровым уставом. Марго была совсем другого мнения о вынужденном безделье.

– Сейчас самое подходящее время разузнать что-нибудь о нашем деле, – заговорщически объявила она однажды утром.

Я чуть было вслух не застонала. Напрасно я рассчитывала, что она позабудет о своих детективных планах… «О нашем деле», – надо же, какое доверие, всю жизнь мечтала заняться следствием по давно стертым следам. Они и в прежнее время не были слишком отчетливыми, а сейчас, как мне казалось, их смог бы обнаружить разве что приснопамятный Шерлок Холмс. Да и то по выкуривании десятка опиумных трубочек.

– И с чего начнем? – обреченно спросила я, примирившись с неизбежным.

– Со святого отца, разумеется, – воодушевление моей подруги, воистину, превышало всякие разумные пределы, – Есть такой отец Уорвик, неотлучно находится при Властителе.

– А святой отец-то чем нам с тобой поможет?

В средневековых делах мне недоставало опыта, и Марго немедленно дала мне это понять:

– А про тайну исповеди тебе что-нибудь известно?

– Кое что, – хмыкнула я, – Не вовсе уж я невежа. Ее хранят. От всех, сохранят и от нас, сколько бы лет ни миновало. Да и святой отец вряд ли окажется похож на простака, который выложит все, о чем ни спросят. Даже если ты пустишь слезу на его церковное облачение – вряд ли.

– А если ты? – невинная ирония в голосе Марго ни на секунду меня не обманула.

Бог весть, отчего, но она считала, что именно мои усилия помогут извлечь заплесневелую тайну на свет божий. Странная мысль, я вовсе не так хорошо ориентировалась в окружающем мире, чтобы осилить столь сложную задачу.

– Даже если обе мы примемся рыдать на его пастырском плече, он и глазом не моргнет. Ради бога, дорогая моя, никто из слуг господних не способен на такой альтруизм. Он может хорошо продать тайну, или открыть ее из личных побуждений, но никогда – по чьей-то просьбе. Просто попросить – даже очень сильно – будет недостаточно.

Я была права, и она хорошо понимала это, но… Я могла только позавидовать ее мобильности: за пару секунд она вынесла новое предложение.

– Значит надо продать ему какой-нибудь секрет. Такой, за который он продаст нам то, что интересует нас.

– Чтобы продать что-нибудь ненужное, надо сначала купить что-нибудь ненужное! – невесело хмыкнула я.

Цитата из мультфильма пришлась как нельзя кстати. Не мешало бы нам на всякий случай обзавестись парочкой чужих секретов, дабы при случае пустить эти козыри в игру.

– Что-нибудь найдем, – пробормотала себе под нос самочинная сыщица, и удалилась.

Я было вздохнула с облегчением, но скоро выяснилось, что радовалась рано. Уже на следующее утро она отправилась в садик под крепостной стеной, поманив меня за собою. Вид она при этом имела загадочный и торжественный: надо думать, расследование понемногу все же сдвинулось с места.

– Ну и что тебе удалось узнать? – уныло вопросила я сияющую Марго.

– Я была права! – торжествующе возвестило это упертое создание, – Я верила, что иначе быть не может. Садись и слушай, Анна. Картина начинает проясняться.

Мне оставалось только плюхнуться на каменную скамью, подавляя чувство полной обреченности. Неугомонная девица и не думала приходить в себя. Несмотря на все препоны, она всерьез надеялась раскрыть это сильно протухшее от времени дельце.

– Я нашла старого конюшего, – Марго расхаживала по тропинке, деловито заложив руки за спину, – Он уже служил здесь, когда произошло убийство. Тогда как раз созвали вассалов на праздник урожая…

Я отвернулась и прикрыла глаза, но это не помогло: мое живое воображение вступило в сговор с Марго, и я осталась одна против двух сильных противников. Ее рассказ мало-помалу приобретал очертания, краски, обрастал звуками и становился живой картинкой прошлого, такой живой, что я даже немного испугалась.

…Желтые листья еще не облетели с дубов в роще, и солнце светило жарко и долго не скрывалось за горизонтом. В замок съехалось столько народу, что вассалам победнее пришлось ночевать в пристройках, а их оруженосцам – на конюшне. В воздухе носились обескураживающие новости: Старый Лорд хотел передать власть сыну, и потребовать для него вассальной присяги от всех присутствующих.

Люди не могли решить, хорошая эта новость или дурная – так мало знали они Молодого Лорда. Юность он провел в путешествиях, постигал неведомое знание, учился воинским и другим искусствам, и никто не сказал бы, каким он станет правителем.

У отца Уорвика весь день был бы занят обязанностями исповедника, если бы вассалы не знали о его полной преданности сеньору. Люди просто собирались небольшими группками, что-то взволнованно обсуждали, но ничего не могли решить. Никто не может угадать своего будущего, не могли и они, и это пугало их.

Но невзирая на их тревоги, праздник все же состоялся. Немало было выпито вина, немало сказано речей, но Старый Лорд хранил молчание о главном, будто и не замыслил отдать власть сыну, и не собирался ничего менять.

И сына-то его еще никто не видел воочию. Говорили, что он вот-вот прибудет из дальних краев со своими людьми, что он повидал мир, и точно знает, как обустроить жизнь вассалов, но… его никто не видел. Понемногу он становился фигурой больше сказочной, чем реальной, и никто не мог бы уже сказать наверняка, существует ли он на самом деле.

Как бы там ни было, но этот длинный день кончился. Солнце опустилось за край дальнего луга, на небо выползла почти полная луна, и звезды светили ярко, предвещая раннюю и суровую зиму. Мирные мысли потихоньку овладевали умами: о том, как заготовить побольше зерна, как сладить со стаями волков, тревожащих стада, как отремонтировать жилища…

Многие из гостей уже спали хмельным сном, когда над башнями замка заполыхало пламя. Оно занялось не сразу: сперва откуда-то потянуло дымом, робкие рыжие лепестки заплясали по кровле, и лишь затем разгорелся настоящий пожар.

Покуда подгулявшие вассалы продрали глаза, пока они схватились за мечи – драгоценное время было утеряно. И хвататься-то надобно было скорее за ведра с водою, дабы затушить пламя… И пожар, пожравший все деревянные строения, не остался единственным злодеянием, совершенным кем-то в ту ночь.

В одной из башен нашли тела ближайшего друга Старого лорда – Локвуда, и его жены. А в спальне с мечом в руках лежал на полу сам Старый Лорд, глядя в ночь мертвыми пустыми глазами, и возле его тела корчился в страшных мучениях тот, кто должен был стать господином по желанию своего отца.

Его обнаружил старый, и, как я поняла сразу, очень мудрый слуга. Он никого не пустил на место трагедии, кроме еще двух доверенных слуг. Вместе они взяли на себя огромную ответственность. Их мысль была очевидна: сюзерен убит, а его сын – единственный, кто может заменить убитого. И сколько бы желающих не нашлось на его место, занять престол отца вправе лишь он один.

Не представляю, как им удалось обстряпать это сложнейшее дело, но им удалось. Главная трудность заключалась в том, чтобы никто из вассалов не заподозрил, что их молодой сюзерен – недееспособный калека. А он стал калекой в эту ночь: не чувствовал ни спины, ни ног, с трудом мог шевелить руками, и не был уверен, находится ли на этом свете, или на том.

Убийц не искали, потому что на поиски не было времени. Да и кто из слуг осмелился бы допрашивать благородных господ о причастности к преступлению! Призвать их к ответу мог бы разве что молодой Лорд, но он лежал недвижим под охраной самых верных слуг, и готовился к смерти. Он не хотел умирать, но понимал, что смерть подошла совсем близко. Власти же он жаждал тем сильнее, что она осталась единственным доступным ему проявлением жизни. И ради того, чтобы достичь ее, он мог бы взвалить на себя сколь угодно тяжкую ношу. Он снова переломал бы себе хребет, если бы это заставило вассалов присягнуть ему.

– Они должны. Должны признать меня, – лихорадочно шептал он в заоконную черноту, и если мысль бывает материальна, то это была как раз такая мысль.

В назначенный день он появился перед вассалами на галерее замка, и один бог знает, чего стоило ему на мгновение приподняться с кресла и махнуть рукой собравшимся. Все знали, что он тяжело ранен, и его появление убедило всех, что он не беспомощный калека. А потом… потом произошло нечто, чего никто не смог объяснить. Новый сюзерен оглядел толпу, и внезапно ему показалось, что он заглянул в глаза каждого из этих людей. Прошла еще минута… и воздух взорвался криками: «Да здравствует Властитель!», «Слава правителю Большой Северной земли!».

В общем, все получилось. Страстное желание власти воплотило эту власть в жизнь. И как-то само собой вышло, что никто не видел нового государя вблизи, кроме узкого круга приближенных. И с годами этот круг не становился шире.

– …и он стал править. Как говорят, мудро и справедливо. Что скажешь? – азартно спросила Марго, завершив, должно быть, свой рассказ.

Мне-то казалось, что я просто смотрела сюжет средневековой кинохроники, и стряхнуть наваждение оказалось совсем непросто. Одно ехидство было моим спасением от невыносимо драматического сюжета.

– Скажу, что теперь мы знаем все о том, как Властителю достался престол отца. Но про гибель Локвудов мы по-прежнему не знаем ничего. Ты не заметила?

Ее растерянность длилась ровно мгновение.

– Да. Но мы все равно сдвинулись с мертвой точки. И узнаем истину – рано или поздно.

– Скорее поздно, – чуть слышно фыркнула я.

Но она опять меня не услышала.

– Скоро Властитель будет здесь. Смотри, не зевай, Анна. Мы сумеем узнать многое, если не будем понапрасну щелкать клювом.

Можно было даже ничего не отвечать. События разворачивались без моего участия, и мне оставалось лишь аккуратно вписываться в повороты судьбы.

5. Душа, достойная костра

Я не рассчитывала попасть на это истинно мужское торжество. Кажется, женщинам и вовсе не было здесь места… но для нас с Марго сделали исключение. На маленькой галерее поверху главного зала нашлись две удобные скамьи, и мы умостились на одной из них, предупрежденные, будто дети на взрослом празднике, о необходимости соблюдать тишину.

Марго недовольно фырчала что-то о мужском шовинизме, внизу разгорался монотонный шум общей беседы, и я понемногу расслабилась.

Вместо того чтобы хорошенько разглядеть свиту Властителя и его самого, я внезапно для себя самой принялась пялиться по сторонам. До сих пор я не находила в парадном зале ничего примечательного, и не обращала на него особого внимания. Высокий сводчатый потолок, деревянные балки перекрытий, галереи, на одной из которых помещались мы с Марго… Все как в рыцарских романах, полный средневековый стандарт. Я бы и дальше принимала обстановку как должное, но именно сегодня обратила внимание, что зал живет своей жизнью. С самостоятельной жизнью предметов я сталкивалась не впервые: все они вполне могли обойтись без присутствия человека. Вещи не столько сопутствовали людям, сколько молчаливо терпели их рядом с собой.

Не выпей я разом полный кубок довольно крепкого вина, вряд ли различила бы что-нибудь за нестройным гулом большого застолья. Но я выпила, и – не прошло получаса – пришла в философское расположение духа. После чего не замечала уже ни взглядов Робби, как-то странно ощупывающих мое лицо, ни важных (конечно же, очень важных!) разговоров, что велись внизу за столом. Даже самая главная персона не привлекала больше моего внимания, так увлеклась я своими потайными наблюдениями. Властитель должен был пробыть в Скай-Холле, по крайней мере, неделю, и у меня оставалось еще время понаблюдать за ним. Что до вещей, то я впервые смогла расслышать их тихие голоса.

Темная кладка стен принялась неспешно повествовать мне о страстях, что бушевали внутри них вот уже несколько столетий кряду. Прикрыв глаза, я внимала рассказу…

Мне казалось, будто я внезапно обрела второе зрение, позволяющее видеть то, чего не замечал никто вокруг. Картины, встававшие перед этим особым зрением, сменялись так быстро, что я не успевала даже удивиться их изобилию, яркости, или тому, что я вообще могла их наблюдать.

Чьи-то тени в этих стенах: женщины, качающие колыбели… девушки с рукодельем …влюбленные парочки в темных коридорах… воины, поднимающие кубки за прошлые и грядущие победы… убийцы, сжимающие в руках оружие, чтобы сотворить свое злодеяние… Все они знали то, чего не знала об этой жизни я. И вряд ли могли поделиться своим знанием.

– Анна! Анна! Да ты спишь, как будто?.. Или грезишь наяву? – я с трудом очнулась и обнаружила, что Марго трясет меня за плечо, и выражение лица имеет крайне озабоченное.

– Что такое? – осведомилась я, стараясь побыстрее вернуться в реальность.

– И ты еще спрашиваешь! – возмутилась собеседница с громким фырканьем, – Сэр Роберт хотел представить тебя Властителю, звал спуститься, а ты только смотрела на всех нас пустыми глазами, тихонько напевала что-то, да покачивалась из стороны в сторону, словно баюкаешь дитя. Анна, с тобой все в порядке?

Я пожала плечами.

– В общем, да. Я просто задумалась. Ты никогда не пыталась представить…

Вот так всегда. Только меня потянуло на публичную философию, как передо мной возник не то, чтобы разгневанный, но изрядно недоумевающий Робби.

– Ты не слышала, как я звал тебя, госпожа? – полюбопытствовал он, – Тебя хочет видеть государь.

– Что, прямо сейчас? – я почему-то вдруг занервничала.

– Сейчас, – он уже готов был рассердиться, – И поторопись. Властитель не должен ждать ни минуты.

– Ладно, – согласилась я, – Проводи меня.

Марго смотрела мне вслед с восхищением. Еще бы, мне же удалось нацепить на лицо такую маску, будто я каждый день почем зря общаюсь с королями. Все свои тревоги я решила оставить при себе.

* * *

Честно говоря, я все-таки волновалась перед приватной встречей со столь великой личностью. Уж насколько там легенды соответствовали действительности, я не знала, но не бывает же дыма вовсе без огня! Однако первое впечатление едва меня не разочаровало. Навстречу моей скромной персоне с кресла тяжело приподнялась высокая худощавая фигура, неестественно прямая и от этого кажущаяся какой-то беззащитной.

«Прямо Андрей Боголюбский, привет из Владимиро-Суздальской Руси. Травма позвоночника, а для несведущих в медицине врагов – обостренная гордость и полное отсутствие вежества», – подумала я, автоматически отвешивая ему глубокий поклон.

Его лицо – случайно или намеренно – пряталось в полумраке. Я почему-то подумала, что он предоставляет каждому видеть его таким, каким тот желал. Воображение, а не зрение рисовало облик правителя – по-своему мудрый, но уж очень нестандартный ход.

– Мне сказали, что ты отличаешься от других женщин, чужестранка, – голос у него был под стать правителю, звучный и приятного низкого тембра, – Теперь я и сам вижу, что это так.

Мне захотелось срочно осмотреть платье и как можно скорее выяснить, чем это я отличаюсь от здешнего женского населения. Наблюдая за моими мучениями, правитель неожиданно рассмеялся, по-мальчишески и совершенно не торжественно.

– Не одеждой, конечно, – избавил он меня от страданий, – скорее выражением лица. Да и глазами… словом, теми приметами, что не может переменить одежда.

Внезапно его тон переменился и сделался властным и величественным: как и полагалось истинно крупной исторической фигуре.

– Какая дорога привела тебя в мое королевство? – судя по тону вопроса, отвечать следовало со всевозможной честностью.

– Длинная, государь, – честно ответила я.

Дело в том, что я заранее решила использовать безотказную отмазку, часто практикуемую героями старинных саг.

– Весть о твоих подвигах разнеслась по всему свету, – начала я издалека и на всякий случай с мелкой лести.

Властитель на это лишь кивнул, как бы подтверждая очевидное: скромность, видимо, не входила в число его личных комплексов. Оно и понятно – скромный государь недолго продержался бы у кормила власти. Тут уж либо одно, либо другое…

Я выждала с минуту, вежливо наклонив голову, и не дождавшись комментариев, вдохновенно продолжала:

– Кого не спроси в любой стороне мира, всякий наслышан о мудрости и мужестве Властителя Большой Северной Земли. До владений короля Наваррского тоже дошли слухи о тебе. И королева-мать поручила мне взглянуть на тебя своими глазами.

– У вас правят женщины? – заинтересованно перебил меня государь.

Вот она, средневековая доверчивость! Мир вокруг этих людей был еще столь расплывчат и столь велик, что всякий рассказ они приняли бы на веру. Если бы мне вздумалось заявить, что на моей родине люди ходят на голове, он и то бы не усомнился в правдивости моих слов. Ему даже не пришло в голову уточнить, откуда именно я прибыла. Все территории, что простирались за границами его империи, определялись для него понятием «далеко». А все, что находилось «далеко», могло быть каким угодно – вот и вся его нехитрая философия.

– И да и нет, – с некоторым опозданием ответила я на монарший вопрос, – Мать наследника имеет большую власть. Еще большую власть она приобретает, когда ее сын занимает престол предков. Всякий в стране должен с уважением относиться к ее воле.

– А почему она приказала именно тебе отправиться в путь? – это был очень подходящий вопрос.

Мне даже не пришлось сочинять – можно было изложить версию моей настоящей биографии.

– Мой муж погиб, Господь не благословил нас детьми, – коротко объяснила я, не отводя взгляда от его лица, – Меня ничто не держало в моей стране. И я поклялась доставить домой леди Ариану.

В его лице промелькнуло уважение к моей стойкости. Подумав немного, он даже решил высказать его вслух.

– Обычно женщинам несвойственно такое мужество. Ты ведешь себя по-мужски, чужестранка.

Странный комплимент, но это был именно комплимент, хотя что хорошего в мужеподобности женщины, понять я не могла.

Пока я прикидывала, как на него реагировать, мой собеседник откинулся на спинку кресла. Он смертельно устал от меня и моих попыток найти с ним общий язык. Верно, ему не нужен был ничей язык, и ничья лесть, и никакие аудиенции на высоком уровне…

– Простите меня, государь, – тихо сказала я прямо в его закрытые глаза, – Я должна уйти. Я давно должна была уйти.