Боги пяти Столпов. II Белая тень

Волх, забыв о жалости, совсем недавно сковавшей его сердце, и об осторожности, с которой следовало бы здесь передвигаться, взмахнул свободной рукой вверх, черпая силу из нити, питающей его. Нить раскалилась до красна, передавая извне силы Бэла. Из ладони вырвался огненный столб, окрасивший плотное черное небо в багровый цвет. Взметнув столб одним ловким движением, Волх скрутил на его конце сверкнувшую красной молнией длинную острую косу, развернувшуюся, будто тонкий металлический лист. Треск, который она издала, почти оглушил Волха, и тишина, заполнившая его уши, разорвалась с оглушительной болью, проливая красные ручьи от мочек до подбородка.

В следующее же мгновение все немые и слепые призраки, бесцельно бродившие по каменным тропам, кинулись в сторону грохота, будто до этого их не мучила ни жажда, ни голод, ни безысходность, тянувшиеся здесь вечность. Из тихих душ они превратились в жадных до крови тварей, готовых разорвать любое существо, встретившееся на пути. Они рвались вперед, периодически натыкаясь на соседей и тут же переключая свою голодную ярость на них. Чем ближе они подбегали к маяку звука, тем гуще становилась их популяция, и тем чаще они вгрызались в шеи, спины и лица себе подобных.

Волх рыком отправил косу вниз, натянутую будто на железной цепи, и, схватившись за короткое древко, полоснул пространство впереди себя, рассекая грибницу детских душ, будто цветочные стебли. Рассечённые вдоль и поперек, они застывали в немом крике и испарялись, как листья подожженной бумаги. Краем глаза улавливая мчащихся призраков, Волх выбросил косу вверх, раскручивая ее смертельное лезвие на прочной цепи, и когда круг сужался, выбрасывал ее вниз, одним махом сметая сотни слепых тварей. Он проделал этот нехитрый трюк множество раз, когда толпа стала редеть, и он уже мог разглядеть пустые промежутки между их немощными силуэтами. Он раскручивал косу раз за разом, уже позабыв об источнике, что ее питает. И вот внезапно цепь, державшая косу, лопнула, будто раскаленное стекло, очерчивая осколками ровный круг вокруг Волха. Лезвие исчезло, как подожженный сухой лист, и Волх схватил себя за грудь, в тщетных поисках спасительной нити. Теперь он остался один без гарантии вернуться обратно. Чертыхнувшись про себя, он увернулся от нежеланных объятий одного из призраков и, ловко уворачиваясь от остальных, бросился в сторону. Единственный плюс, который он смог вынести из этого провала – так это то, что все твари, что сновали здесь, теперь рвут другу друга на части там, куда их приманил звук. И теперь Волх мог свободнее бродить по лабиринту и искать своего кота. Он решил ускориться и перешел на легкий бег, старательно высматривая в темноте четвероногого друга.

Глава2.

Бранвин молча стояла у дверей, скрестив руки на высокой груди. Она равнодушно наблюдала за очередной попыткой шамана разъединить близнецов. В купольной комнате малого храма Белого столпа было темно, как всегда, и лишь застенчивое пламя костра в чаше по центру рисовало пляшущие тени на кривых стенах. Леа и Деа привычно уселись у огня по одну сторону, пока жрец- Замбето выплясывал ритуальный танец по другую. Он вычерчивал круги по окружности пола, поднимая пыль своим шерстяным одеянием, похожим на стог разноцветного сена. И вот он резко остановился, встав во весь рост напротив близнецов. Девочки напряглись, уже не в первые проходя испытание на прочность его жестокой магией.

Его песнь стала громче, ритм жестче, посох рассекал воздух вверх-вниз, чертя незримую линию меж двух тел, сидящих напротив. И вот он выбросил вперед ладонь, полную пепла, осыпав девушек с головы до пят. Пепел издавал запах сожженной травы и цветов. Еще одно громогласное завывание, и камни на его посохе засветились, как звезды. Леа и Деа вытянулись и закрыли глаза, задерживая дыхание, готовясь к операции на живую. И вот жрец крепко сжал посох обеими руками, сплошь покрытыми белой золой, и плавно начал вести светящимся наконечником сверху вниз. Огонь по центру залы задрожал и начал расходиться в стороны, будто сверху на него давила невидимая сила. Едва незримое лезвие коснулось шей близнецов, в воздухе запахло жженой плотью и раздалось шипение, будто кто-то бросил стейк на раскаленную сковороду. Леа и Деа вздрогнули, но не издали ни звука, превозмогая боль и сжимая кулаки до крови. Кожа на их шеях пенилась и покрывалась лопающимися пузырями, оголяя внутренний слой. Невидимый скальпель резал медленно и точно, огибая жизненно важные нервы, не жалея плоть. У наследниц уже начались судороги, когда жрец дошел до лопаток и шел вниз по ребрам. И тогда девушки рванули в разные стороны, разрывая собственную кожу, как напуганные кошки. Разум окончательно оставил их, управление взяли инстинкты. Кожа лоскутами свисла с боков и кровоточила, но они продолжали тянуть. Еще одно усилие и порция пепла, полученная из иссохшего суккуба, и их связь почти прервалась. Окровавленные ошметки еще живых тканей красной лужей залили кровью каменный пол. Глаза близнецов слепо уставились вперед, на лицах застыла немая маска безумия.

Внимательно оценив проделанную работу, жрец пришел к выводу, что пора делать последний решительный шаг. Связь, соединявшая близнецов, прозрачной пленкой удерживала их от одной тазовой кости до другой. Вытащив длинный изогнутый нож, Замбето решительно прыгнул вперед, будто болотная жаба, и одним движением рассек кожу, как песчаную косу меж двух островов. Близнецы, уподобившись белым паукам, освобожденным из плена собственной паутины, на всех конечностях рванули в разные стороны. Пот градом заливал неморгающие глаза, тяжелое дыхание превратилось в хрип. Каждая, не замечая ран, вдавилась в стену. Не будь этих стен, они бежали бы до тех пор, пока ноги не сотрутся по колено.

Бранвин смотрела на них равнодушно и холодно, ей не было никакого дела до ужаса и боли, кипевших у них внутри. Впрочем, жалости к ним не испытывала бы собственная мать, так что винить в бесчувствии здесь было некого. Девушки испили слишком много крови у каждого в этом замке, чтобы рассчитывать хоть на толику сочувствия с чьей-либо стороны. Они и сами не испытывали друг к другу сестринской любви.

– Теперь их надо рассадить в разные комнаты, моя королева – вполголоса прошептал Замбето, съежившись по-шакальи. – И желательно, даже в разные концы замка. Понимаю, это неудобно, но хотя бы неделю пускай не подходят друг к другу.

– Они будут только рады – хмыкнула Бранвин, не отводя взгляда от Деи, скребущейся во тьме, как крыса. – Да и слугам будет спокойнее обслуживать их по-отдельности.

– Верно, моя госпожа. Раны каждой из них следует обрабатывать этим пеплом, я изготовил достаточно, должно хватить. – Он указал кривым пальцем на несколько больших мешков, горой возложенных друг на друга у выхода. – Суккубов Древний бог в последнее время выпускает мало. Я подозреваю, что он ослаб. Мы годами охотились на них и почти истребили. Надеюсь, мешков хватит.

– Древний бог ослаб, но нам это не важно – лишь пожала плечами Бранвин. – Нам и не нужно, чтобы он смог сбросить нас со спины, когда ему заблагорассудится. Теперь мы стали богами, а он – нашей лодкой.

– Да, моя госпожа, но…

Замбето замялся, пряча лицо под разноцветной маской и нервно разминая белые пальцы, покрытые пеплом. Бранвин впервые опустила на него взгляд. Даже не смотря на нее, жрец знал, что в ее глазах горит холодная ярость.

– Что «но»? – рыкнула она. – Договаривай.

– Но утесы трещат по швам, моя госпожа – голос его дрожал. – Третий советник на прошлом собрании докладывал, что северные скалы обвалились на двадцать километров, сгинула небольшая деревня… Столп разрушается…

– Думаешь, у меня проблемы с памятью? – прошипела Бранвин. Ее стальные пальцы капканом обхватили тонкую шею жреца под шерстяными нитями шаманского одеяния. Он захрипел и лишь слегка замотал головой, пытаясь не дергаться, ведь знал, что это вызовет еще большее недовольство. – Тогда прикуси язык и не лезь туда, куда не просят, мешок с костями! Если ты ничего не забыл, мы выпили Золотой столп всего за семь месяцев, и ты нам в этом здорово помог. Сейчас он буксиром плывет за нами, а его полумертвый бог что-то не взывает к помощи матери. Хочешь вернуться обратно?

– Нет, моя королева! – взмолился Замбето, когда Бранвин разжала пальцы. – Умоляю, только не туда!

– Правильно боишься, жрец – ее рот растянулся в пугающей улыбке. – Не хочешь встречаться с полумертвыми жителями Золотого столпа. Все верно. Их мозг превратился в кашу сразу же после того, как мы забрали остатки божественной крови и перебили всех суккубов на твоей земле. Теперь они тени, не люди. Не осталось там ни животных, ни растений. Одни лишь призраки. Зато, благодаря твоему богу, наш бог протянет дольше.

Бранвин уже развернулась, чтобы выйти из храма, когда жрец печально добавил, бросая слова в пустоту.

– Но вы же знаете, почему Белый столп начал умирать?

– Конечно – ответила она, не оборачиваясь. – Потому что мы уничтожило то, что делало нас рабами. И теперь мы – боги! А боги должны быть полноценными. Нельзя быть целым, когда зависишь от зверя рядом.

– Мы уничтожили наши души – еще тише выговорил шаман.

– Да – голос же королевы стал тверже. – У богов нет душ.

***

Волх шел почти наощупь. Силы быстро покидали его, ведь нити, оборвавшейся ранее, больше было. Будто сам воздух в этом месте вытягивал из него все жизненные силы. Все его мысли занимал Морок. Как же он столько времени провел здесь совсем один, без еды, воды, сна… Может, он уже не сможет найти его и сгинет тут, будто его никогда и не существовало. Волх тут же постарался отмести мрачные мысли, как только они коснулись его сознания липкой холодной дланью. Нельзя унывать! Морок – самый необычный из всех магических зверей, он – часть колдовства Урсы, а значит, он и есть – сама сила. Первое время Волх старался едва касаться земли, чтобы не создавать никаких звуков, но, когда он случайно запнулся и шаркнул ногой по холодному камню, он ничего не услышал, а значит, такие мелкие помехи глушились здесь, и весь шум пожирался воздухом. Теперь он не особо осторожничал, но, заметив в стороне медленно бредущую тень, старался держаться подальше и тут же менял траекторию. Пару раз он отходил слишком далеко от отвесной стены и почти срывался с обрыва, ему уже стало казаться, что лабиринт не имеет границ. Словно он вырастал там, где его прежде не было и закручивался по спирали, извиваясь и изгибаясь бесконечной каменной лентой.

Нет, так продолжаться не может – решил Волх. – если я продолжу в том же духе, потрачу оставшиеся силы без смысла. Нужно что-то делать. Раз нельзя кричать и звать тебя, мой друг, попытаюсь найти по-другому.

Волх внимательно осмотрелся, пока рядом никого не было. Он слегка замедлил шаг и прикрыл глаза, проваливаясь в полу транс. Дыхание было глубоким, сердце едва успевало сделать по три удара за минуту. И вот, Волх увидел. Увидел так, словно глаза его приобрели свойства видеть в инфракрасном диапазоне. Все светилось красным пульсирующим светом, он различал каждый мелкий камень под ногами, видел каждого призрака на расстоянии больше километра. Он видел все. Весь этот бесконечный жуткий лабиринт, изрытый глубокими пещерами бездонных рвов и бесконечно высоких стен. Все дороги бежали и заворачивались к одному и тому же центру. Туда, где в глубокую воронку, словно прожорливую пасть, утекали все неприкаянные души. Он четко различал каждого призрака, добровольно бредущего вперед, как баран на скотобойню. Волх воспарил еще выше, рисуя карту лабиринта с высоты птичьего полета. Вот он! Маленький, едва различимый, но по-прежнему связанный с ним все той же цепью! Вот он, крошечный черный комочек, светящийся, будто красная звезда на черном небосклоне, полном белых звезд. Вот он, Морок, так же, как и все остальные, он бредет вперед. И он уже подошел слишком близко к завершающей спирали, где начинается прожорливая пасть дремлющего бога.

Волх молниеносно вернулся обратно в тело и рванул вперед. Усталости, как нибывало, ватные его ноги налились невероятной силой, и теперь он летел вперед, будто во сне, не чувствуя ни сопротивления воздуха, ни мышечной усталости. Его цель была найдена! Волх мчался красной стелой, почти рисуя за собой инверсионный след. Призраки, которых он задевал, в ярости пытались ухватить его, но натыкались на себе подобных и, либо становились их жертвами, либо их последним воспоминанием. Ему теперь было все равно, наткнется на кого-то или нет. Маленький котенок, прижавшийся к стене – единственное, что беспокоило его.

***

Морок уже едва передвигал маленькими лапами, когда его уши различили странный звук позади. Он замер и оглянулся назад. Сделав усилие, он с трудом смог пробиться сквозь плотный сумрак и разглядеть толпу призраков, разлетающихся в стороны, будто мягкие кегли. Звук издавало нечто, рассекающее воздух, будто воду огненный клинок. Морок, недолго думая, снова прижался правым боком к холодной гладкой стене и рванул вперед, что было мочи. Лучше не встречаться с этим кем-то, раз он так легко разбросал целую толпу. В последнее время соседей вдруг стало больше, словно они уплотнялись, как вода в бутылке, которая сужается к горлышку. Видимо, он уже приблизился к концу лабиринта. Тем не менее, финишная черта представляла для кота не такую большую опасность, как это нечто, несущееся навстречу. Но как бы Морок не старался бежать быстрее, эта тварь догоняла. Отдав последние силы, черный кот остановился и развернулся назад. Уж лучше я встречу тебя лицом к лицу – подумал он.

Толпа продолжала разлетаться в стороны, как водяные брызги от несущейся парусной лодки. По мере приближения этого неведомого зла глаза кота становились все шире, а тело само прижималось к земле все больше и больше. И вот, ближайших призраков отбросило назад, они флегматично рухнули в реку из себе подобных, где тут же превратились в озлобленных гиен и вцепились в глотки первых попавшихся тварей. И только тогда Морок впервые за эти бесконечные дни, месяцы или годы, проведенные здесь, ощутил чувствительными вибриссами легкое дуновение ветерка. Едва ощутимое, но это было почти забытое чувство жизни. Морок поднял голову наверх, ожидая напороться на слепой взгляд белесых призрачных глаз. И вот чего он не ожидал увидеть, так это лицо человека, который стал ему дороже собственной жизни. Лицо, которое улыбалось так широко, смотря на него сверху вниз, что почти рыдало. Лапы Морока вдруг стали легкими, он вперил не моргающий взгляд красных кошачьих глаз в родное человеческое лицо, боясь, что происходящее сейчас – это лишь мираж и издевки измученного сознания.

– Это ты? – тихо спросил кот, робко отправив мысль вперед.

– Я – уверенно и радостно услышал он в ответ.

Пускай это будет обман, пусть все неправда, и сейчас он сам прыгнет в объятия смерти, но зато эта смерть будет сладкой, наполненной радостными воспоминаниями о любимом человеке. Морок прыгнул к Волху на грудь, будто ласковый деревенский котенок, потерявшийся так давно, что всякая надежда вернуться осталась на задворках. Да, он был сейчас таким же маленьким, каким Волх увидел его впервые, и веса в нем было не больше, чем в однодневном цыпленке. Почти вся сила ушла из него, почти ничего не осталось. Морок терся мордой о подбородок и цеплялся когтями за воротник, боясь снова разлучиться.

– Теперь мы вместе, друг мой – говорил ласковый голос. – Теперь я тебя никуда не отпущу, ни за что на свете!

Ласковые человеческие теплые руки гладили отощавшую спину и согревали замерзшее тельце. Они провели бы в долгожданной ласке еще несколько часов, если бы не опасность, бодрствующая во мраке лабиринта. Спрятав кота за пазуху и затянув поясной ремень, чтобы котенок не вывалился снизу, Волх заявил.

– Мы не сможем выйти отсюда тем же путем, что вошли, малыш. Нам придется искать другой вариант. А значит, нам нужно с тобой стремиться к противоположному концу.

– Что ты имеешь в виду? – Морок вцепился в его рубашку передними когтями и высунул из куртки голову, чтобы быть в курсе событий. Сон наваливался на него тяжелыми волнами, как только он понял, что может теперь расслабиться за пазухой своего человека, но он настойчиво отказывался от возможности провалиться в сладостную дрему.

– Это значит, что мы с тобой идем к богу. Бэл сказал, что я могу попробовать выйти через него.

– Как через него? – ужаснулся Морок. – Он нас сожрет! Это смерть для мертвых!

– Точно не знаю, малыш – вздохнул Волх, уже набирая скорость. – Но доверься мне, и все получится!

Мороку ничего больше и не оставалось. Он молча наблюдал, как Волх ускоряет темп и превращается в красную стрелу, несущуюся к краю пропасти.

***

– Но зачем? – Ен не мог поверить своим ушам.

– Затем, что этот мальчик особенный – спокойно ответила Урса, развалившись на троне, как старая медведица.

– Все наследники особенные – пожал плечами Ен. Он никогда не боялся высказывать свои мысли вслух, зная, что королева всегда оценит честность его слов. – Но у королей и королев наследников по крови быть не может, это самый древний закон нашего королевства и остальных четырех!

– Это так, – все тем же холодным тоном отвечала она – но Волх стал первым исключением почти двадцать лет назад.

Ен немо поднял на нее глаза, не в состоянии принять ошеломляющую правду. Урса смотрела на него почти с печалью. Болезнь настойчиво мучила ее, и сохранять разум становилось все труднее.

– Я говорю это именно тебе, мой ныне первый советник, чтобы, когда я утрачу способность мыслить и узнавать лица, ты мог понимать, с кем тебе придется иметь дело, когда мальчик займет мое место.

– Но как это так получилось? Вы же всегда были на виду у знати? – слова вываливались изо рта советника, как рыбы из порвавшегося невода неудачливого рыбака. – У женщин в таком положении всегда виден живот, особенно на последних месяцах… Да и все правители, взошедшие на трон, становятся бесплодными сразу, как только дают клятву верности престолу…

– Все благодаря его отцу. Только благодаря ему Волх появился на свет. Если бы не его воля и сила, я не смогла бы зачать и уж тем более, выносить дитя. А скрыть живот от глаз знати – задача не трудная. Нехитрое заклинание, выполненное мастерски, и всего делов.

– Ну а Бадб? Вы выбрали ее, как породистую кобылу?

– Можно и так сказать – ухмыльнулась Урса. – Она выполнит то, что ей уготовано. Она спасет моего сына, заплатит жестокую цену, но спасет! Он слишком ценен. Гораздо более ценен, чем любой из нас.

– Пока что я вижу просто одаренного мальчика, который не ведает страха, впрочем, как и любой из тех, кого выбрал престол…

– Это не так – выражение лица Урсы стало зловещим и довольным одновременно. – Ты увидишь эту разницу, когда я отдам ему власть. И ты удивишься, насколько он другой!

– Чего же в нем такого особенного? Конечно, кроме того, что он – ваш сын…

– Повторяю, увидишь своими глазами. А Бадб выбрана не мной. Она родилась под совершенно особенным созвездием. И в ту самую секунду, когда она отделилась от матери, в небе взорвалась совершенно особенная звезда. Я отслеживала эти знамения с хирургической точностью, Ен.

– Созвездие Кайлитина? А взорвавшаяся звезда? Морринья?

– Да.

– Но это же плохие знамения! Худшие из возможных!

– Верно – рот Урсы растянулся в оскале, для полноты картины не хватало лишь кровавых подтеков в уголках. – Но это знамение было дано и нам, и тем, кто пойдет против нас, мой верный друг. Бадб тоже существо не простое. Она преобразится, и из милой правильной белокурой девочки родится нечто противоположное. Они с Волхом изменят этот мир!

– В худшую сторону – сделал вывод Ен. Он был в ужасе, и на холодном лбу выступила липкая больная испарина. Он рухнул в одно из кресел у стены. – Когда взорвалась Морринья, свет над миром дрогнул. Это было дурное предзнаменование, которое пророчило великую скорбь и конец всему.

– Вовсе нет – Урса расслабленно откинулась на спинку трона. – Ты слишком мало живешь на свете, чтобы правильно истолковывать подобные знамения. Да, это будут очень тяжелые времена. Более того, когда они наступят, я, вероятнее всего, уже не буду их свидетелем, мне осталось недолго. Но это будет война, которая расставит все на места. Восстановится нужный порядок ценой тысяч жизней, и Бадб встанет справа от Волха. Они – это будущее. Мы с тобой уже в прошлом, как и весь ныне существующий миропорядок.

– А Уна и Аол? Кто они?

– Точно так же, как и ты когда-то, они станут советниками, и если будет нужно, отдадут свои жизни ради своего короля.

– Ваша расчётливость переродилась в жестокость, моя королева – тяжело вздохнул Ен.

– Ошибаешься. Я всегда была жестока, и в первую очередь, к себе самой. И именно поэтому только я могла стать матерью такому существу, как Волх. Мне, в отличие от всех остальных правителей, никогда не было жаль своей шкуры, если ею надо было накрыть замерзшую страну. Моя жестокость спасла вас всех, и ты оценишь мою жертву, когда настанет время.

– Вы не хотите сказать ему правду? Он точно мучается от того, что не помнит себя до десяти лет. Как я понимаю, он жил вдали от королевских стен в то время, и вы были всегда рядом, когда это было нужно? Вы стерли ему память?

– Да. Только я могла это сделать так, чтобы его воспоминания не проснулись со временем. Пока что я не вижу в этом необходимости. Пусть займет трон с чистым сердцем и головой, ему не нужно знать, кем были его родители.

– А его отец? Где он?

Урса замолчала. Ее взгляд унес ее сознание куда-то далеко. Спустя несколько минут она странно посмотрела на своего советника. Ен не мог угадать, что таилось в этом взгляде. То была тоска, боль, сожаление или горькая обида.

***

Черное крыло опиралось на воздух, выталкивая ее все выше и выше. Перья, прижатые к птичьему телу, издавали слабый еле уловимый шорох, когда воздушные потоки волнами подбрасывали ее выше облаков. Здесь было тяжелее дышать, но красота, раскрывшаяся под громадной тенью, просила остаться еще ненадолго. Она ныряла в воздушные потоки и каталась на прозрачной спине воздуха, наслаждаясь редкой возможностью отдохнуть от бесконечных дел. Здесь, наверху, не было ни единой души, способной нарушить ее умиротворение, как вдруг нечто змееподобное играючи обрушилось сверху и, свив вокруг нее кольцо, крутанулось со всего маху, от чего Урса провернулась вокруг своей оси добрых три раза, будто детская игрушка. Черный змей тенью нырнул вниз и скрылся за густыми кронами вековых деревьев, словно приглашая громадную птицу в веселую игру. Впрочем, Урса расценила это как оскорбление и с яростью и свистом кинулась следом за ним, желая схватить его за извивающийся черный хвост.

Но лес – не место для исполина, так что она заблаговременно избавилась от лишнего объема и, сманеврировав между частоколом деревянных стволов, осторожно приземлилась на один из плоских больших валунов, что водопадом каменных пальцев спускались вниз в далекую пропасть. Приняв свой привычный человеческий облик, она громко произнесла:

– А ну выходи из тени скал, наглец! – ее суровый тон можно было принять за наставление недовольного учителя в школе. – Я знаю, что ты здесь, и знаю, что ты не змей, так же, как и я – не птица!

– Зачем же так грубо? – раздался из расщелины бархатный низкий мужской голос. – Не пристало такому прекрасному созданию говорить, как трехсотлетняя старуха.

– Да как ты смеешь! – рявкнула Урса, уже готовясь превратить скалу, из которой доносился голос, в пыль.

– Не горячись, Черная Владыка, я выхожу – это розвучало неуместно ласково.

В то же мгновение черная чешуя, отражая солнце, будто темное зеркало, ослепила Урсу всего на долю секунды. Она лишь на мгновение закрыла глаза, когда рот ее накрыл чей-то горячий поцелуй. Крепкие руки прижали ее к каменной груди так, что даже с ее силой она едва смогла оттолкнуть его, со всего размаху успев отвесить звонкую пощечину. У мага или человека от такой оплеухи отлетела бы голова, и отлетела бы далеко, но это был не человек. Черный змей лишь громко расхохотался и с почтительным поклоном отошел на два шага назад.

– Весело тебе! – взорвалась Урса.

– Не гневайся, королева, меня рассмешила вовсе не твоя беззащитность – ласково пропел змей. – Мне стало забавно от выражения твоего удивленного лица.

– Моя беззащитность!? – опешила она, округляя глаза все больше. – Да ты хоть знаешь, с кем говоришь?

– Разумеется – склонил он голову с густой копной смоляных черных волос. – Я знаю тебя с момента твоего рождения, больше трех сотен лет назад.

– Кто ты? – Урса изменилась в лице. До нее окончательно дошло, что ее собеседник не из простых. Ярость сменилась настороженностью.