Несущие свет

Вьюга путала мои волосы, злые колючие снежинки хлестали по щекам, от холода и боли на глаза наворачивались слезы, мешая смотреть вперед, но ветер знал свое дело, не позволял сбиться с пути и потерять из вида маячивший вдалеке огонь.

Я успела. На краю Вселенной звезда ударилась о твердь, рассыпалась фейерверком и погасла, превратившись в неподвижно лежащее тело.

Вокруг не было ничего, даже снега. Ни единого камня, ни растения, лишь голая земля расстилалась матовой поверхностью в лунном свете. От пронзительной тишины закладывало уши, и над всем царил холод – равнодушный, бесстрастный и жестокий.

Глаза поверженного ангела не мигая смотрели в ночное небо. Он не был мертв, небожителям не дано познать милосердие смерти, но все кости были сломаны, а крылья поникли ворохом бесполезных перьев. Боль, несмотря на внешнюю стужу, огнем выжигала его тело, и я ощущала ее как свою. Наверное, у меня тоже было личное проклятье, хотя я не представляла, кто и за что мог бы меня проклясть, – чувствовать то же, что и он.

Во сне я знала: эта неподвижность не навсегда. Ангел никогда не оправится полностью. Эхо падения будет тревожить его всю жизнь. Но он найдет в себе силы подняться, расправить крылья и рассмеяться в лицо тому, кто вероломно сбросил его с небес. Завтра другие ангелы – падающие звезды – прилетят сюда, принесут клятву верности и пойдут за ним. В то же время я понимала другое: никто не должен видеть его слабым и сломленным. Тело можно вылечить или оно вылечится само. Ущемленная гордость – вот самое страшное наказание для Люцифера. С этим он смириться не сможет, его бессмертное существование превратится в пытку.

А я? Что я? Крошечная песчинка мироздания, глупая Лилька, существо столь ничтожное, что мою помощь он не воспримет всерьез и потому не станет ее стыдиться.

Развести огонь было нечем и не из чего. Мне осталось лишь прижаться к ангелу, накрыть его крыльями, защищая от холода. Маленькими, легкими крыльями. Их тепла не хватало, но это было лучше, чем ничего. Я обнимала его за шею и через кожу, через дыхание отдавала все свои силы, все, что имела, без остатка. И на грани небытия, растворившись, почти превратившись в ничто, я почувствовала, как ангел шевельнулся в моих руках.

#

Нужно ли говорить, что после таких снов мне едва хватило сил встать, расправить мятое платье, в котором я заснула вчера, и доплестись до школы?

– Это че такое?

Молот пристально разглядывал мои безвольно лежащие на столе руки с разбитыми суставами и обломанными ногтями. Лицо его потемнело, скрипнули зубы, сжались кулаки.

– Кто? – шепнул он тихо мне в ухо.

– Мать, – одними губами ответила я.

– Капитолина Борисовна! – громогласно обратился Малх к моей учительнице, волею случая дежурившей в столовой. – Тут это самое, у Лильки живот болит. Можно я ее домой провожу?

– Конечно, конечно, – елейно заулыбалась классная дама. – Дети, обратите внимание на этот благородный поступок! Нужно всегда оказывать поддержку товарищам!

До выхода я кое-как доковыляла. Стоило двери закрыться за нашими спинами, Малх подхватил меня на руки. Ни сил, ни желания возражать у меня не было.

#

Дом мэра прятался за забором, похожим на крепостную стену. Других примет Средневековья тут не наблюдалось. Распахнулись автоматические ворота, выскочивший во двор охранник приветливо махнул Малху рукой и придержал дверь, пропуская его вперед. В просторном холле нас встретила молодая красивая женщина в синем платье, белом фартуке и накрахмаленной наколке, сдерживающей пряди ярко-рыжих волос.

– Господин Малх?

– Знакомься, Ли.

Молот поставил меня на пол, на всякий случай придержав рукой за талию.

– Это Даша, помощница по хозяйству. Она приведет тебя в чувство. Слушайся ее – Дарья настоящая ведьма.

Удивительно, что на нелестное высказывание в свой адрес Даша не обиделась, напротив, кокетливо стрельнула глазками в сторону молодого хозяина и присела в шутливом книксене.

– Будет исполнено. Обед когда прикажете подавать и куда?

Молот и бровью не повел, словно заигрывания помощницы по хозяйству не произвели на него ни малейшего впечатления.

– Обед подашь, когда Ли будет в состоянии есть. В мою комнату. Одежду из гуманитарки выберите. В общем, разберешься, не мне тебя учить.

Раздеваться при постороннем человеке было непривычно, но Даша оказалась удивительно легкой и естественной. Непрерывно болтая о пустяках, она засунула меня в огромную ванну, полную восхитительно теплой воды, добавила туда зеленую жидкость, остро пахнущую травами, и осторожно промыла мои кое-где слипшиеся от крови волосы. Ее мягкие руки были нежными и ласковыми, мелодичный голос успокаивал, и я не заметила, как боль, сжимавшая тисками тело, притупилась, а после и вовсе исчезла. После ванны Даша смазала ушибы мазью с рукописным иноязычным названием на баночке и завернула меня в необъятных размеров махровый халат.

– Прости, меньше не нашлось. Малхище мальчик большой, мэр тоже мужик нехилый.

– А мать Малха? – поинтересовалась я.

Даша засмеялась.

– О, она предпочитает все розовенькое, прозрачненькое, кружавистое. Одним словом, стыдобища. Приличной барышне я такое предложить не осмелюсь. Тебе получше?

Я чувствовала себя отлично. Живот вспомнил, что ничего не получил на завтрак, и жалобно заурчал.

– Вижу, что получше, – снова рассмеялась Даша. – Потерпи немного, скоро обед будет готов.

– Скажи, Малх тебя обижает?

Вместе с чувством голода во мне проснулось любопытство.

– Ты к тому, что он со мной спит? – ответила помощница вопросом на вопрос. – Это не обидно. Напротив, его внимание – честь для меня.

Я смутилась и покраснела. Так откровенно со мной еще никто не разговаривал.

– Ой, прости, – Даша с притворным покаянием всплеснула руками. – Я забыла, что ты еще маленькая. Почему ты решила, что он меня обижает?

– Он назвал тебя ведьмой…

– На правду не обижаются, – блеснула жемчужными зубами домработница. – Пойдем, приоденем тебя.

В большой комнате под названием «гардеробная» все стены были заняты полками, на которых лежало множество пакетов, под завязку заполненных одеждой. На полу высились коробки с обувью.

– Что это?

Я крутила головой, оглядывая богатство.

– Гуманитарка, – ответила Даша как само собой разумеющееся.

– Что такое «гуманитарка»?

– Разные благотворительные организации присылают для здешнего детского приюта вещи.

Даша сосредоточенно вскрывала пакеты, выкладывая юбки, блузки и платья на стоящий тут же диван.

– Не подумай, это не обноски, всё новое, чистое, с бирками. Мэр складирует шмотки, а после за ними приезжают специальные люди, отвозят в Нижний или в Казань и там продают. Доходы делятся между светской властью и духовенством.

– Но это же…

От возмущения слова застряли у меня в горле.

– Чистой воды воровство, – подтвердила Даша.

– Послушай, я не могу…

– Можешь и возьмешь.

Веселые нотки в голосе домработницы уступили место непривычной жесткости.

– По крайней мере, хоть какая-то часть вещей будет использована по назначению. Выбирай, Ли. Тут много красивого, вот это платье, например, будет тебе к лицу. Курточку с сапожками не забудь, скоро похолодает. Поверь, потеря нескольких тысяч рублей не отразится на благосостоянии нашего царька. Он и не заметит.

#

Комната Малха производила странное впечатление съемного жилья. Роскошного, но съемного. В ней напрочь отсутствовали признаки индивидуальности. Гладкие стены, окрашенные в приятный светло-серый цвет. Большая кровать с серым же покрывалом, уютным, мягким и совершенно однотонным. Простой стол со стоящим на нем яблочным компьютером и дорогим цветным принтером. Шкаф с глухими створками. Стильный диван, разумеется, серый. Стеклянный столик. Точечные светильники на сером натяжном потолке. Ни единого намека на то, что здесь живет подросток. Даже минимальный беспорядок, свойственный всем людям, отсутствовал.

– Кто обставлял твою комнату?

Я прошлась от стены до стены, пытаясь зацепиться взглядом хотя бы за одну интересную деталь. Не получилось.

– Родители?

– Какой-то дизайнер.

Малх пожал плечами.

– Тебе самому-то нравится?

– Мне все равно. Это просто комната.

– Отец не будет ругаться, что ты притащил в дом нищебродку?

Я опасливо покосилась на дверь.

– Он в командировке.

– А мама?

– Налаживает связи с общественностью. Иными словами, развлекается с любовником в спа-отеле в Сочи. Они хотели поехать в Швейцарию или на юг Италии, но положение обязывает: мелкие российские чиновники и члены их семей должны отдыхать на российских курортах. Крупных это, разумеется, не касается.

– Ты так спокойно об этом говоришь?

В моем представлении у мэра должна была быть образцовая семья. Верная жена, любящий сын, совместные завтраки, поездки на море. Вечером обязательный ужин, когда все домочадцы собираются за общим столом, рассказывают, как прошел день, делятся проблемами, сообща находят пути их решения. Ничего подобного в семье Малха, похоже, не наблюдалось.

– Мне нет до нее никакого дела.

Вошедшая Даша споро накрыла к обеду стеклянный столик, удивительным образом поднимающийся и раскладывающийся, и, повинуясь жесту Малха, оставила нас одних.

– Зато есть дело до твоей. В свое время она будет гореть в аду, и, надеюсь, ты это увидишь, хотя вряд ли зрелище ее мучений доставит тебе удовольствие. Ты добрая девочка.

Молот налил мне в тарелку из фарфоровой супницы густой, аппетитно пахнущий гуляш с крупными кусками мяса, сладкого перца и картошки, добавил сметану, пододвинул блюдо с хлебом. Сам закинул в рот несколько кусочков колбасы, лениво прожевал. Казалось, он о чем-то размышляет.

– Мы можем обратиться в полицию по поводу ненадлежащего обращения с несовершеннолетней. Точнее, папаня мой может, только к чему это приведет? Тебя изымут из приемной семьи и поместят обратно в приют. Не думаю, что это хорошая идея. Сироты находятся под надзором, у тебя не будет возможности свободно перемещаться, видеться со мной, нормально поесть, принять ванну.

Я слушала Малха и думала о своем. После того, что я по глупости рассказала сестре Марфе, меня никуда не выпустят, заставят посещать церковь, общаться с батюшкой, будь он неладен, и каяться не пойми в чем. Возвратиться в приют действительно было плохой идеей, но терпеть побои… Раньше мать могла огреть меня тем, что попадалось под руку, накричать, запереть в сарае без еды и воды. Теперь наказание перешло на новый уровень, и где была гарантия, что меня не убьют в пьяном угаре?

– Нет, Ли. Приют – не вариант.

Черные глаза снова считывали мои мысли.

– Нужно придумать что-то другое. Обещаю, что придумаю. Больше она тебя не тронет.

Глава 6

Обитатели Верхнего города скользили по ночным улицам Василиефремска, играли на развалинах заброшенных домов, тихонько переговаривались, заглядывали в темные окна. Во сне я их не боялась. Они выглядели как дети: маленького роста, с тонкими ручками-ножками и тщедушными тельцами. Разве что детям в моем понимании полагалось быть озорными и радостными, а эти не улыбались и, несмотря на теплую ночь, зябко поводили плечами, прижимаясь друг к другу. Мне было жаль их, одиноких и никому не нужных на пустынных улицах умирающего города.

– Иди сюда.

Я открыла окно и поманила крошечного призрачного мальчика.

– Залезай под одеяло, погрейся.

Через минуту мою постель оккупировали семь детей не старше пяти лет. Вели себя они очень прилично, не толкались, не дрались за теплое местечко и никого не пытались задушить, вопреки бытующей в Ваське страшилке.

– Спасибо, Ли, – шелестело со всех сторон. – Ты добрая-добрая-добрая.

Светловолосая девчушка в оборванном платьице забралась ко мне на колени. Веса ее я не почувствовала.

– Откуда вы?

Я гладила девочку по голове и отчего-то испытывала горечь, словно потеряла что-то важное и не могла найти.

– Мы из Верхнего города, – шептали детские голоса, – но его нет-нет-нет. Нас тоже нет. Мы те, кто мог бы родиться, вырасти, завести семьи. Здесь нет жизни. Все, что еще дышит, умирает.

– Каждую ночь, – чуть громче заговорил мальчик, которого я пригласила в комнату первым, – мы вынимаем из набережной один камушек, и город становится чуть меньше. Когда мы соберем все камни, он исчезнет, и мы будем свободны.

– Вы действительно душите неспящих детей?

– Нет-нет-нет, – разом покачали головами малыши. – Мы уговариваем их сбежать, прежде чем город исчезнет, но он сопротивляется, не пускает их. Ему нужна человеческая кровь. Поэтому детям снится, что их пытаются задушить или загрызть. Беги-беги-беги отсюда, Ли.

– Куда мне бежать? – грустно спросила я.

– Туда, где тебя ждут, – звучало на грани слышимости.

– Меня никто не ждет.

– Нет-нет-нет. Ты добрая-добрая-добрая, мы тебя любим-любим-любим и знаем, что тебя ждут. Нам не разрешают тебя проводить, даже твое настоящее имя нам запрещено называть. Мы слишком маленькие-маленькие-маленькие и слабые, чтобы с Ним бороться. Ты вспомнишь-вспомнишь-вспомнишь. Ты – Светлейшая. Ты вспомнишь…

От пронзительного звука меня подбросило на постели.

Мать сидела в кровати и выла.

#

Ужас сковал тело, я не могла сдвинуться с места. Нечеловеческий утробный вой, становясь то громче, то тише, не замолкал ни на минуту. Продолжая выть, растрепанная и бледная мать соскользнула с кровати и на коленях поползла ко мне. Глаза ее выпучились, налились кровью. Изо рта капала слюна. Мне показалось, что она собирается сожрать меня заживо. Позвать на помощь не получалось, язык прилип к небу. Словно со стороны я услышала собственное слабое хныканье, не способное привлечь ничье внимание.

Сдирая кожу на ногах, она доползла до меня и заголосила:

– Лилечка, деточка моя! Я больше пальцем тебя не трону! Богом клянусь, не трону! Только скажи, пусть он уйдет!

– Кто? – едва смогла выдохнуть я, заикаясь от страха.

– Демон! Вон он, стоит в углу. Тело человеческое, голова бычья, а внутри огонь пылает!

Дети алкоголиков рано узнают вещи, которые детям знать не следует. Про пресловутую белочку с ярким пушистым хвостиком и острыми зубами, разрывающими плоть, я услышала года в четыре и еще удивилась, как маленький зверек может причинить вред взрослому человеку. Позже поняла: это состояние, когда пьяница допивается до ручки, и ему начинают видеться кошмары. Некоторые собутыльники матери в красках описывали встречу с белочкой и вспоминали о ней с содроганием. Продолжать пить, впрочем, им это не мешало. Ничто не может помешать пить настоящим мужикам, дух их крепок, цель верна.

В углу ничего, кроме пыли, не было.

– Слышишь, что он говорит?

Мать, обливаясь слезами, пыталась обнять меня за ноги. Я отодвигалась к стене, пока не уперлась в нее спиной.

– «Тогда построил Соломон капище Хамосу, мерзости Моавитской, на горе, которая пред Иерусалимом, и Молоху, мерзости Аммонитской»[3]. Оттуда приду я за тобой, протяну руки огненные, и погибнешь в Геенне, если дочь еще раз ударишь. Лилечка, попроси его уйти!

Я судорожно сглотнула, заставляя себя успокоиться.

Похоже, беседа с сестрой Марфой произвела на мать сильное впечатление, раз ей стали мерещиться демоны. Ни в какие темные силы я не верила, ни один человек в здравом уме не мог в них верить, но матушка с головой давно не дружила. Ситуацию можно было повернуть в свою пользу. Что, если подыграть? Может быть, тогда мне в дальнейшем удастся избежать побоев?

– Не уверена, что он меня послушается.

– Послушается, обязательно послушается, – рыдала мать. – Разве ты не видишь, как он кивает головой своей рогатой? Лилечка, умоляю тебя!

– Ладно.

Я протянула руку в сторону пустого угла.

– Сейчас уходи. Если она меня еще раз пальцем тронет – сожри ее!

– Спасибо!

Мать целовала край моей постели. Не знаю, белочка ей явилась или демон, но я впервые возблагодарила водку за то, что она притупляет разум и способна творить с ним что угодно. В данном случае «что угодно» произошло как нельзя кстати.

#

– Чегой-то ты такая веселая? – поинтересовался Малх наутро в своей обычной дебильной манере.

В школе он иначе не разговаривал, притворяясь тупым.

– Матери ночью демон привиделся, велел меня не бить, а то он ее утащит в какую-то гиену. Она на меня даже не орала сегодня.

– В Геенну, что ли?

– Ты откуда про это знаешь? – искренне удивилась я.

– Дык, у меня игруха на компе есть. Типа, демоны в Геенне копошатся, а твоя задача – мочить их из бластера. Приходи, покажу.

– Я комп и включать-то не умею.

– Чего его включать? Жми на кнопку, и всех делов.

#

– Хорошо, что так вышло, – говорила я Малху вечером, пока он учил меня включать компьютер, пользоваться мышкой и входить в интернет. – Помнишь, ты обещал что-нибудь придумать? Теперь и придумывать ничего не надо, всё само придумалось! Только бы мать нескоро забыла ночной кошмар.

– Едва ли она скоро забудет.

Молот запустил игру. На экране показался демон с головой быка. Из ноздрей его било пламя. За спиной чудовища простиралась объятая огнем долина, подозрительно похожая на наш разлом.

– Страх будет преследовать ее долго, уж поверь.

– Тебе тоже снятся кошмары?

Я рассматривала демона-быка и никак не могла понять, кого он мне напоминает.

– Что ты, Ли. Я столько не выпью.

Молот выбрал из горы виртуального оружия большой черный бластер.

– Поехали. Огонь!

Глава 7

Вторым появился Бель.

Бель «был отрок даровитый и душу получил добрую»[4]. Хотя некоторые бы с этим поспорили. Не все в подлунном мире однозначно.

Время потихонечку шло. Я заканчивала пятый класс. Благодаря Молоту жизнь наладилась, учеба пошла легко, одноклассники меня не травили. Друзей я не приобрела и совершенно не переживала по этому поводу. Лучший на свете друг у меня уже был. К сожалению, Малх скоро должен был покинуть школу, папенька планировал пристроить его в единственный в городе колледж. К счастью, это не мешало нам по-прежнему видеться в любое время.

За день до окончания учебы к нам поступил новый ученик. Я не обратила на известие особого внимания – новичок был второклассником, и точек соприкосновения у нас с ним быть не могло. Немного удивило, что родители перевели ребенка в новую школу под конец учебного года. Если бы я на тот момент знала его отца, то не удивилась бы ничему. Вообще ничему.

Каникулы сами по себе не были для меня праздником. Развлечений летом не предвиделось, бесплатные путевки в детские лагеря власти Василиефремска малоимущим не выдавали, о морях-океанах оставалось только мечтать, однако сам факт того, что не нужно по нескольку часов в день высиживать за партой, радовал. В приподнятом настроении я бежала по залитому солнцем коридору навстречу долгожданной свободе, пока внезапно не наткнулась на кучку одноклассников. Те, по обыкновению, были заняты любимым делом – кого-то то ли дразнили, то ли били. Я хотела пройти мимо, по привычке закрыв глаза на жестокие развлечения неумных подростков, и не смогла. Тихий всхлип пробудил в сердце старые воспоминания. В начале первого класса за меня тоже никто не заступался. Хорошо мне было?

На полу валялись какие-то дощечки и погнутые железки. Над ними плакал мальчик лет семи-восьми, худенький, с длинными до плеч волосами цвета лунного луча и невероятными гиацинтовыми глазами.

«Классные линзы», – отметила я про себя и спросила:

– Чего ревешь?

– Я вечный двигатель изобрел, а он поломал!

Мальчишка пальцем указал на давнего обидчика, когда-то испортившего мою кашу.

– Оставьте малыша в покое!

Сила Молота делала меня неприкосновенной, но, пожалуй, впервые я воспользовалась ей открыто.

– Да пошла ты, нищебродка.

Зачинщик травли говорил не слишком уверенно. С одной стороны, он опасался последствий в виде трепки от Малха, с другой боялся потерять авторитет в среде себе подобных.

– Молоту пожалуюсь, – вкрадчиво сообщила я, понизив голос для пущего эффекта.

– Жалуйся.

Похоже, авторитет все-таки взял верх.

– Молот уже неделю как в школе не показывается. Видать, забил на учебу окончательно, а со следующего года его тут в любом случае не будет. Беги, жалуйся, а мы пока со щенком разберемся. Ишь, волосню отрастил. Пацаны так не ходят!

Мой храбрый одноклассник развернулся к малышу, занес руку для удара…

В глазах у меня потемнело. Не знаю, чем пронял меня мелкий, раньше я особой нежности к детишкам не питала. Что-то зарычало внутри. Так рычит волчица, защищающая детеныша. Так скалят зубы бездомные псы, отвоевывающие место на свалке.

Наверное, уроки Малха пригодились. Точно сказать не могу. Я почти ничего не запомнила. Первый в жизни аффект отключил сознание напрочь, тело двигалось само, руки творили что хотели. Почему-то пальцы мои оказались в крови, на стене появилось алое пятно. Кажется, я кого-то неслабо приложила головой. Кто-то кричал: «Чокнутая! Бешеная!» Где-то слышался затихающий топот ног. Для меня всё это слилось в размытую картину, вычленить детали которой не представлялось возможным.

В себя я пришла оттого, что кто-то легонько тряс меня за плечо. Малх стоял рядом, разглядывая поле битвы.

– Кровопролитие? Без меня? Как ты могла, Ли!

– Прости, так вышло, – я виновато улыбнулась. – Думала, тебя сегодня не будет. Решила разобраться самостоятельно.

– Тем не менее, я голоден и жажду крови.

Непонятно было, шутит Малх или говорит всерьез, но даже у меня мурашки по спине побежали от его свирепого взгляда.

– Кого бы мне?..

Молот оглянулся и только тут заметил спасенного мальчишку, пытавшегося собрать обломки «вечного двигателя».

– Отлично, этот сгодится.

Это было страшно. Прежде за развлечениями Малха с детьми мне наблюдать не приходилось. Сейчас он и впрямь стал похож на маньяка, жаждущего крови, боли и слез. Таким я друга не знала и не хотела знать.

Словно каменная глыба, убийственная в необратимости падения, Молот медленно двинулся на малыша. Мне ничего не оставалось, как преградить ему путь.

– Не обижай его, Малх, он хороший!

– Слышь, Молох, не обижай меня, я хороший!

– Как ты?..

Малх споткнулся на ровном месте, застыл столбом.

– Иди сюда, мелкий. Брось свои железяки. К окну подойди.

– Не трогай его, пожалуйста, – взмолилась я.

Молот будто меня не слышал. Малыш, ничуть не испуганный, бросил последний взгляд на бесполезные обломки, пнул их ногой, храбро подошел, подставил лицо солнечному лучу. Цветные линзы в его глазах отразили свет, вспыхнули искрами аметистовых друз, заиграли гиацинтовой лиловостью. Казалось, воздух наполнился ароматом цветов.

– Матэм туам[5], – едва слышно пробормотал себе под нос непонятные слова Малх.

– Полегче выражайся. «Что дозволено Юпитеру, не дозволено быку».

Мальчишка ткнул кулаком Молоту в живот, и мне пришлось снова вклиниться между ними. Один удар – и смелого, хоть и абсолютно безрассудного, новичка в школе не увидели бы уже никогда.

– Перестаньте оба! Ты, мелочь, думай, на кого руку поднимаешь, он тебя раздавит как букашку и не заметит, а ты, Малх, отвяжись от пацана, наконец!

– Ты всегда любила его больше всех, – бросил в сердцах Молот, но малыша в ответ не ударил.

Хотя я никогда не сталкивалась с проявлениями ревности в жизни, мне некого было ревновать, а меня и подавно никто бы не стал, понятие это было мне известно. На тот момент я прочла уйму книг и в теории немало знала о человеческих отношениях. Я готова была поклясться, что в словах Малха сквозила именно ревность, как бы абсурдно это ни звучало.

– В каком смысле «любила»? – опешила я. – Ты бредишь? Я его впервые вижу, как и ты. Даже имени его не знаю!

– Вот-вот, – поддакнул юный камикадзе, расплывшись в совершенно неподходящей к месту довольной улыбке.

– Ну и как тебя зовут? – хмыкнул Малх.

Я переводила взгляд с малыша на Молота и обратно, и не понимала ровным счетом ничего. Не было на свете человека, на которого вид моего друга не произвел бы впечатления. Его боялись с момента появления в школе, в выпускном классе он превратился в настоящего монстра – абсолютно взрослого на вид мужчину с замашками злобного тролля. Такого встретишь в темном переулке – навеки останешься заикой.

Мальчишка, похоже, не испугался и был уверен в собственной безнаказанности. На каком основании, интересно? Пожалуй, во всем мире только я могла рассчитывать на неприкосновенность благодаря необъяснимой нежной привязанности Малха, другие подобной привилегией не обладали. Даже если новичок никогда не слышал про Молота и ничего не знал о его невинных развлечениях, должен же был у него сработать инстинкт самосохранения? В конце концов, во время грозы все живое стремится укрыться, несмотря на то, что от удара молнии умирают единицы.