Полезный обман

Пошли грибы, надо было набрать побольше, муж уже не раз напоминал ей о своей любви к грибным пирогам. Но на просьбу отвезти ее в лес заявил, что ему некогда, а она не барыня, и ножками дотопает. Вот и пришлось ей в одиночку заняться этой самой «тихой охотой». Мало того, что до грибной поляны в такое пекло, – день оказался не по-осеннему жарким, – ей пришлось идти пешком, так еще и обратно тащиться несколько километров с тяжеленными, полными рыжиков и лисичек корзинами.

Да и просто было обидно – другие бабы, как королевы, ехали кто на мотоциклах, кто на легковушках, и везли их либо сыновья, либо мужья, и никто из них это за благодеяние не считал. И ладно бы у нее самой муж или старший сын сильно заняты были, так ведь нет! Один нехотя забор поправлял, хотя мог бы и отложить на денек, никуда бы забор от него не сбежал, а Вовка с друзьями на озеро умотал, ему, видите ли, в лесу сегодня слишком жарко.

Из детей с ней намеревался идти только Васька, но тут уж она сама отказалась – он очень плохо ориентировался в лесу, и пришлось бы не грибы искать, а за ним следить, чтоб не заблудился.

– Много принесла? – Михаил требовательно заглянул в корзины. И, как всегда, принялся критиковать: – Могла бы и побольше. И лучше лисички бы собирала, а не всякую хрень, знаешь же, что я их люблю!

У Галины от негодования даже руки затряслись. Хотя, возможно, тряслись они больше от перенапряжения, все-таки тащить по солнцепеку тяжелые корзины в такую даль не самая легкая работа.

Не обращая внимания на ее гневно сверкавшие глаза, он добил:

– Красная-то какая и пыхтишь, как печь в бане! Засиделась ты в доме, двигаться надо больше, тогда и задыхаться не будешь. Вроде еще не старая, а смотреть на тебя противно.

– Так и не смотри, – ядовито ответила жена, высыпая грибы в стоящую во дворе старую эмалированную ванну и заливая их ледяной водой из скважины.

Выбежавший из дома Васька с сочувствием посмотрел на мать.

– Давай переберу, а ты немного отдохни, – он хотел было запустить руки в ванну, но отец строго предупредил:

– Не вздумай! Нечего заниматься бабьим делом! Иди лучше мне помоги забор подновлять. Мать и сама справится, ничего тяжелого тут нет.

Васька опустил голову и побрел за отцом, бросив на мать виноватый взгляд. Спорить с отцом он не решился. И вместо небольшой передышки уставшей Галине пришлось заниматься домашними делами, никто, конечно, за ее отсутствие их не делал. Управившись на кухне и в стайке, она принялась за грибы. Счастье, что перебирать их можно было сидя, уж очень устали ноги. Закончив, еще раз их перемыла и разложила по литровым банкам, сразу засолив.

Михаил не слишком жаловал такой вид посола, ну да пойдут грузди, тогда и поставит под гнет целую кадушку. И тут же поправилась: если он соизволит ее отвезти на грибное место. Больше она пешком не пойдет, грузди растут в тайге еще дальше. И для чего в их сараюшке стоит Урал? Хоть мотоцикл и старый, но мощный и на ходу, муж все-таки механизатор хороший, и техника вся в их хозяйстве справная. Вот только Михаил и не сказать, чтоб ленивый, но помощи от него ждать не приходится. Во всяком случае, ей.

И зачем только она выдумала в свои далекие восемнадцать, что он непременно ее полюбит, стоит ему увидеть, какая она заботливая и хозяйственная? С чего решила, что он забудет свою Ядвигу?

Многие желали его утешить, а выбрал он ее. Хотя как выбрал? Просто отвел как-то раз на сеновал, а потом в свой дом позвал. И все. Ни свадьбы, ни регистрации. В принципе, она ему и не жена вовсе, а так, жалкая прихлебалка. Раньше, когда была помоложе, было не так обидно. Но с каждым прожитым годом обида все больше и больше рвала сердце. И жить среди понуканий и унижений больше не хотелось.

Спасибо, хоть детей Михаил записал на себя без возражений. А ведь мог бы и закобениться, заявить, что он тут ни при чем. Или просто решил не ссориться с родственниками? Отец его за отказ от собственных детей точно бы погладил, да только не по головушке, а поленом по пятой точке.

Галина отчаянно помахала руками. Отчего-то это примитивное движение помогало сбросить дурные мысли и заняться делами. Помогло и сейчас. Но вечером, лежа одна в большой супружеской кровати и слыша доносившиеся из соседней комнаты звуки очередного детективного сериала, перемежаемые похрапыванием Михаила, с трудом сдерживала подступившие к глазам слезы.

Да что это с ней такое? Ведь так было всегда! Или просто переполнилась чаша терпения? И дальше так она жить попросту не может? Но что делать? Скандалить и отстаивать свои права она не будет, не тот характер. Да и учиться этому поздно – жизнь, почитай, прожита, сорок лет не за горами. Придется доживать как есть, что теперь поделаешь? Со двора пока никто не гонит, уже хорошо.

В конце недели позвонила дочь. У Влады все было нормально, ей все нравилось. Звала приехать в гости, хоть денек отдохнуть. Но кто возьмет на себя по дому обязанности хозяйки? С Михаилом на эту тему и разговаривать нечего – тут же откажет, высмеет да еще и ехать запретит. Со старшими сыновьями тоже не договоришься, не мужское это дело, коров доить да еду готовить.

Васька бы без хлопот согласился, он отзывчивый и мать жалеет, но ему не сладить со всем хозяйством, мал еще. Вот был бы он постарше, тогда другое дело. Хотя кто знает, может, вырастет и забудет, как матери помогать, отец перевоспитает, как старших братьев.

У родни своих дел полно, не успеют. Свекровь не захочет, она и без того на нее постоянно косится, считает, что сынок бы мог найти жену получше. И красивее, и богаче, и шустрее. Михаил же все время ее попрекает медлительностью, причем прилюдно, вот все остальные и верят. Чего-чего, а убеждать он умеет. Даже Галина сама порой считала, что другая, порасторопнее, делала бы больше и лучше.

Отказалась от приглашения, конечно, что еще оставалось?

В начале октября пошли дожди, народ собирал последние грибы. Галина попросила мужа свозить ее в хвойник, там были самые крепкие и вкусные грузди, но Михаил презрительно отказался:

– И сама дойдешь, своими ножками! Или попроси кого-нибудь, пусть возьмут.

Тут жена, к его вящему удивлению и даже возмущению, скандально заявила:

– Никуда я не пойду и просить никого не стану. Эти грузди ты ешь один, вот если тебе надо, ты один за ними и топай ножками! А я надрываться тебе в угоду не стану!

Он угрожающе прищурился.

– Вот как ты у меня заговорила! А не думаешь, что мне такая жена не нужна? Если ты мне угождать не собираешься, то скатертью дорожка! Уматывай на все четыре стороны!

У Галины от обиды запламенели не только щеки, но и уши.

– Хорошо, я так и сделаю! Я тебе не рабыня! Только отдай мне половину нажитого, и я спокойно уйду.

Он надменно прищурил глаза и болезненно ткнул её в грудь твердым указательным пальцем.

– С чего это я буду отдавать тебе то, что сам накопил за свою жизнь? Ты в этом никакого участия не принимала, жила на всем готовом. И не забывай, что по закону ты мне никто, и ничего от меня требовать права не имеешь! Здесь все мое, а твое только белье, да и то, что на тебе!

Он презрительно хохотнул, повернулся и ушел. Галина осталась стоять посреди двора, беспомощно оглядываясь. Чувство было такое, будто он ей всю душу испоганил, не отмыть. Но боли не было. Наоборот, появилась решимость покончить с такой безобразной и бесполезной жизнью.

Что для этого нужно сделать? Как учила дочь, цель нужно разбить на составляющие. Цель у нее теперь одна – бросить все и уйти. Лучше уехать, поскольку покоя в деревне ей не видать. Позорить будут все, кому не лень. Да и нет в Прохоровке свободных домов. Есть одинокие старушки, но они бабу, бросившую дом и семью, на постой не пустят ни за что.

Итак, надо попросить Владу присмотреть ей какую-нибудь конурку в областном центре. Там ее никто не знает, стыдить не станет. Она неприхотлива, была бы крыша над головой. А на кусок хлеба она заработает. Дочь говорила, в большом городе это вовсе не проблема. И зарабатывать можно очень даже прилично.

От мысли, что у нее будут свои деньги, которые можно будет тратить без оглядки так, как захочется, возбужденно закружилась голова, прибавляя уверенности и решительности. Но для переезда нужны деньги, и немалые, которых у нее вовсе нет. Как говорила дочь? Стартовый капитал? Ну так он у нее будет!

Надо бы позвонить Владе и предупредить, что она завтра-послезавтра приедет, но та позвонила ей сама. И тут выяснилось, что поговорка «на ловца и зверь бежит» верна на все двести процентов. Оказалось, что ехать нужно срочно, домохозяйка собралась к больной сестре и желает видеть мать своей постоялицы. Если понравится, то будет жить вместе с дочкой. Что ж, придется поспешить.

Она не станет унижаться, выпрашивая у Михаила деньги, что, кстати, совершенно бесполезно. Он скорее удавится, чем даст ей хоть копейку. Она просто продаст то, что принадлежит лично ей – корову Мурку. Михаил сильно ошибался, заявляя, что у нее здесь ничего своего нет, похоже, запамятовал, что три года назад теща подарила дочери телку-голштинку.

Порода дорогая, удойная, корову уже не раз просили продать за хорошие деньги. Оставлять Мурку все равно нельзя, кто ее будет выдаивать по три раза в день? Уж лучше продать на хутор к приехавшей с севера семье, всем будет хорошо.

Так, деньги на переезд у нее будут. Что дальше? Как быть с Васькой? Парень славный, оставлять его не хочется, зашпыняют парнишку и отец, и старшие братья. Надо будет с ним переговорить потихоньку. Что он сам-то скажет? Конечно, вот обустроится она на новом месте и сможет его к себе забрать, но захочет ли сам-то он уезжать? Здесь у него и друзей куча, и школа хорошая. Он на кружки разные ходит, ему многое интересно, в этом он на Владу похож.

Ладно, пока все равно разговаривать рано – надо продажей Мурки заняться. Мама недовольна будет, но что делать? Другого выхода нет.

Управившись с хозяйством, позвонила хуторчанам, хорошо, что в свое время записала номер их телефона, когда они по приезде просили у нее продать хоть какую-то коровку. Как она и ожидала, те обрадовались, пообещали завтра с утра подъехать на своем фургоне и сразу привезти деньги. Даже не поверили поначалу, что она им голштинку отдает.

Потом пошла в комнату к младшему сыну и, плотно притворив двери, чтоб никто ничего не услышал, сказала ему о своих наполеоновских планах. Он обрадовался, чего она совершенно не ожидала.

– Наконец-то ты созрела, мамуль! – он показал ей большой палец. – Я уж думал, ты тут вечной невольницей будешь, как негритянка на плантации. Молодец. А за меня не беспокойся, ежели сильно меня родственнички доставать будут, уйду жить к бабе Любе, ну, если уж вовсе припечет, в самом крайнем случае, к тебе в город умотаю. Хоть и не люблю я города. Душно там и скучно.

Наказав ему молчать про ее планы, Галина отправилась к себе. Сложила вещи в клеенчатый китайский баул, подняла его и покачала головой. Почти пустой, однако. Из одежды у нее ничего путного и нет. Зимняя одежка у нее старая, в городе не пригодится, там другую брать надо будет. Рабочая одежда и вовсе не нужна, коров, свиней, поросят и всякую прочую живность ей в городе обихаживать не придется.

Золотую цепочку, свое единственное украшение, подаренную родителями на восемнадцатилетие, убрала в кошелек. Денег в нем было немного – только на автобусный билет. Заранее она его брать не рискнула – в деревне все друг друга знают, пошли бы расспросы, куда да зачем она отправляется, а там бы и Михаилу донесли. Нет, лишние придирки ей не нужны.

Попыталась заснуть, но сон не шел. Как на грех, в соседней комнате что-то взрывалось, кричало и грохотало: шел какой-то убойный триллер. Не выдержав, она на цыпочках прошла в нее и укоризненно покачала головой. Как и ожидала, Михаил сладко спал под дикие вопли телика. Выключить его она не решилась, муж тут же бы проснулся, просто убавила звук. Михаил лишь недовольно пошлепал губами и всхрапнул.

Вернувшись к себе, снова легла, но от волнения сон не шел, хотя обычно она, умаявшись за день, засыпала сразу и спала до утра без сновидений. Но теперь уже под утро вдруг привиделось, что она, вся такая красивая и ухоженная, с маникюром на тонких пальчиках, идет в туфлях на высоких каблуках по обсаженному старыми липами бульвару, а рядом с ней красивый мужчина. Он бережно поддерживает ее под руку, и они над чем-то весело смеются. Но кто ее спутник?

Она хотела повнимательнее на него посмотреть, но тут раздался сердитый оклик:

– Ты чего дрыхнешь? На часы смотрела?

Галина заполошно соскочила с постели, очумело оглядываясь. На пороге стоял Михаил в рабочей одежде, грозя ей увесистым кулаком.

– Коровы недоеные орут, общинное стадо уже прошло, мне пришлось вчерашний суп самому разогревать, дети в школу собрались и ушли, а ты тут дрыхнешь без задних ног! Вставай давай и делом займись, кикимора болотная! Или убирайся из моего дома, если бездельничать вздумала!

Он ушел, а Галина, управившись с домашней работой, не стала, как обычно, готовить еду на всю семью, а вывела Мурку во двор, вышла в палисад и принялась ждать покупателей. К счастью, они не заставили себя ждать. Серый фургон подъехал к воротам, несколько удивленная Мурка без особого сопротивления поднялась по сходням, Галина рассказала новой хозяйке, что корова любит, а что нет, получила довольно пухлый конверт с деньгами и распрощалась с хуторянами.

Ей немного было жаль коровку, все-таки больше трех лет с ней возилась, но на хуторе ей будет лучше, это без вопросов. Еще бы остальных коровок пристроить в хорошие руки, но времени нет, да и не они ее – потомство старой коровы, а ту покупал муж. Галина прикусила губу и твердо поправилась: – сожитель. Теперь уже бывший.

Пересчитала тысячные – ровно сотня, как и договаривались. Плотно завернула деньги в тряпицу и подколола ее с изнанки лифа платья, оставив только тысчонку на дорогу. Кривовато усмехаясь, написала на обратной стороне какой-то бумажки «Михаил, раз ты меня выгнал, я уезжаю, больше рабыней не буду. Можешь хоть кого в дом приводить. Обратно не жди».

Положила ее на обеденном столе так, чтоб сразу бросалась в глаза, и вернулась в свою комнату. Подхватила приготовленные вещи, опасливо выглянула на улицу – пусто. Можно идти. Вот бы еще не встретился никто, было бы и вовсе хорошо. Но не успела она дойти до поворота, как показался служебный УАЗик дяди Пети. Она с унынием подумала «вот же принесла нелегкая», как машина остановилась и участковый спросил:

– Галина, ты куда?

Пришлось обтекаемо ответить:

– В центр, дочку навестить. Посмотрю, как устроилась.

– Хорошо, нам по дороге. Я тоже туда, кое-то сделать надо. Залазь!

Отказываться было глупо, и Галина устроилась на заднем сиденье. Говорить, где Влада живет, было нельзя, чтоб не нашел никто, поэтому пришлось попросить:

– Дядя Петь, высадите меня, пожалуйста, у автовокзала, меня там Влада встречать будет, пусть зря по городу не бегает.

Немолодой полицейский одобрительно крякнул:

– Хорошо! Я и сам это хотел предложить, мне по всему огроменному городу в поисках проживания Влады шарахаться неохота. Это ж не наша деревенька, там движение ужасное, а я, честно говоря, на права сдавал давненько, опасаюсь ездить по таким перегретым дорогам.

Галина его прекрасно понимала – даже в редкие приезды в их районный Дожевск ей было очень не по себе от массы снующих по дорогам машин, а уж что говорить про мегаполис! На тамошние дороги и смотреть-то страшно, не то что по ним ездить.

Глава четвертая

Дядя Петя на сам автовокзал не заехал из-за пропускной системы, высадил пассажирку на параллельной улице и умчался. Галина была довольна, с доставкой ей повезло, но жутко растерялась. Шум, гам, орущая музыка с проезжающих мимо машин – все ввергало ее в ступор. Отойдя поближе к стене серой высотки, она набрала номер дочери.

Та прошептала:

– Мама, я на занятиях! Что случилось? Ты не едешь? Тебя не встречать?

Узнав, что мать уже в городе и не знает, как быть, беспокойно предупредила:

– Мама, я освобожусь только через пару часов. Но сейчас закажу тебе Яндекс-такси и сразу оплачу. Скажи только, где ты сейчас. Адрес должен быть на торце дома, рядом с которым ты стоишь. И запомни – уже за все заплачено! Если вдруг вздумаешь дать водителю на чай, много не давай!

Галина вскинула голову. Табличка с названием улицы и номером дома оказалась прямо над ней. Минут через десять подошло такси. Молодой чернявый парень, дружелюбно улыбаясь, закинул ее пожитки в багажник, усадил, как королеву, на переднее сиденье, подождал, пока она справится с ремнем безопасности, и повез пассажирку по шумным городским улицам.

Город оказался огромным. Она была здесь пару раз до замужества, но за прошедшее время он изменился до неузнаваемости. Стал симпатичнее и ухоженнее, но еще более шумным и безалаберным. Она старалась с интересом смотреть на пробегающие мимо улицы, высокие здания, торопившихся по своим делам пестро одетых людей, но сердце просилось домой, в тишину и ненавязчивый шум деревьев вкупе с перекличкой домашней живности.

Да и дышать здесь оказалось тяжело. То ли от волнения, то ли от неприятных городских запахов горло то и дело сжималось, мешая делать вдох. А она еще не верила, когда возвращающаяся от детей соседка говорила, что дышать не может в бетоне и асфальте, а теперь и сама в этом убедилась. В самом деле – как люди живут в таком шуме и гаме? И чем дышат? Или она просто не привыкла? Пройдет время и все устаканится? Не жалуется же дочь на все это.

Возле нужного подъезда таксист затормозил, помог ей отстегнуться, достал из багажника ее баул, пожелал удачи и быстро уехал. Только тут Галина вспомнила, что желательно было бы дать ему чаевые. Ну да ладно, не сильно они ему были и нужны, раз так быстро умчался.

Подняв поклажу, подошла к металлической двери. Потрясла ее за ручку, та, естественно, не открылась. Женщина пригорюнилась. И что, теперь дочь ждать? Но это почти два часа. На ее удачу, дверь распахнулась и во двор вырвалась группа подростков с пестрыми досками под мышками. Она еле успела посторониться, а то бы ее точно снесли. В голове мелькнула мысль – «а не опасно ли кататься на таких неустойчивых штуках?», а ноги уже сами занесли ее внутрь подъезда.

Вызвать лифт она не решилась и пешком поднялась на восьмой этаж. Порадовавшись, что не нужно тащиться выше, и без того с непривычки колени дрожали, нерешительно нажала на черную кнопку звонка. По квартире разнеслась звонкая трель. Через пару минут послышался опасливый голос «кто там?»

Объяснив, кто она такая и откуда, Галина была удостоена приглашения. Внутри оказалось очень чисто и уютно. Вот только места было маловато. Все такое мелкое, узкое, малогабаритное, ужасно непривычное. Не развернуться, одним словом.

Хозяйка в темном платье с тоненькой золотой цепочкой на груди показалась Галине ужасно строгой и даже чопорной. Как с такой жить? И почему она так одета? Собралась куда-то, а незваная гостья ей мешает?

Попыталась извиниться и сказать, что дождется дочери в ее комнате, но дама, представившаяся Клавдией Петровной, заверила, что никуда не собирается.

– Меня Влада предупредила, что вы приедете. Вот я и принарядилась слегка. Не встречать же незнакомых людей в домашней одежде? Некомильфо как-то.

Галина никогда подобных слов не слыхивала и стыдливо поникла. Похоже, она здесь вовсе не к месту. Вряд ли эта суровая особа оставит ее в своей квартире, уж слишком они с ней разные.

Предложив освежиться с дороги, Клавдия Петровна пригласила ее испить чаю. Причем именно такими словами. С трудом разобравшись в незнакомой сантехнике, Галина вымыла руки и лицо и осторожно, чуть ли не на цыпочках, прошла внутрь квартиры.

Извинившись, что принимает ее по простому на кухне, а не как подобает за накрытым столом в комнате, хозяйка налила темно-коричневый напиток в тонюсенькие фарфоровые чашечки, выставила из подвесного шкафчика коробку конфет и глазированное печенье. Гостья осторожно двумя пальчиками взяла свою чашку и залюбовалась изящным золотистым рисунком.

– Нравится? – одобрительно спросила Клавдия Петровна.

– Очень! – выдохнула Галина. – Красота невероятная!

– Это остатки моего свадебного сервиза, – хозяйка с мягкой печалью покачала свою чашечку, – жаль его, но что поделаешь? Жизнь посуду не щадит. Впрочем, это происходит со всеми вещами. Как не береги, а конец все равно один.

Галине хотелось сказать, что такое случается и с людьми, а не только с вещами, но только с сочувствием взглянула на хозяйку. Та грустно улыбалась своим невеселым мыслям, и Галине вдруг стало ясно, что она, по сути, очень добрый и отзывчивый человек. А таких людей судьба всегда испытывает на прочность больше других.

Они разговорились. Клавдия Петровна рассказала немного о себе, Галина – чуть-чуть о себе. Только что устала и решила немного передохнуть.

– А как муж, дети, хозяйство? – хозяйка склонила голову, вглядываясь в открытое лицо гостьи.

– Дети большие уже, вместе со своим отцом справятся и с делами, и с хозяйством, – Галина постаралась, чтоб голос звучал ровно.

Проницательно отметив, что прозвучало не «муж», а безразличное «отец», Клавдия Петровна сделала вывод, что у новой постоялицы нелады с мужем. Что ж, это далеко не редкость.

Допив чай и съев пару конфет, Галина принялась обреченно ждать известия, что ей здесь не место.

– Если вы хотите остаться с дочкой здесь, я буду только рада, – хозяйка принялась убирать со стола. – Вы человек добрый и ответственный, это видно сразу. Я уеду сегодня же, если смогу купить билеты на поезд. А вы можете занять среднюю комнату. Большая – моя, я в нее никого не пускаю. И запру ее, уж не обессудьте.

Они прошли в среднюю комнату, размером с Васькину. Здесь стоял симпатичный диванчик, журнальный столик, широкий шкаф для одежды и пара стульев.

– Небогато, но все, что нужно для жизни, есть, – повела рукой хозяйка, знакомя Галину с обстановкой, – располагайтесь. Влада придет и покажет вам все остальное. Она хорошая девочка, мне повезло. Оплата с вас такая же, как и у нее. А я попробую заказать билет и начну собираться.

Для Галины такая скорость была немыслимой. Подумать только – собраться в такую даль невесть на сколько времени всего-то за пару часов! Сама-то она уехала от дома за какую-то сотню километров, в любой момент может вернуться и взять позабытое, и то вся истикалась и испереживалась. А хозяйка отправляется за тридевять земель, на зиму, и рассчитывает собраться так быстро? Нет, она бы так не сумела.

Влада прибежала через час. Обняла мать и выпалила:

– Как я рада тебя видеть! Как Клавдия Петровна – разрешила тебе здесь пожить?

– Да, выделила мне среднюю комнату. Платить столько же, сколько и тебе.

– Ух, и заживем! – дочь была искренне рада. – Ты отдохнешь как следует, мы с тобой походим по злачным местам, оторвемся на славу!

– Подожди-ка! – Галина осторожно вытащила из внутреннего кармана пачку денег. – Куда бы это спрятать?

– Однако! – Влада некрасиво выпучила глаза. – Это откуда?

– А это наша Мурка, – с грустной иронией ответила мать. – Пришлось ее продать. Она чистопородная, за ней особый уход нужен. А кто за ней из наших мужиков следить будет? Продала хуторянам. Вроде хорошие люди.

Влада расстроено пошмыгала носом.

– Бабуля недовольна будет. Она эту телку для нас от сердца оторвала. – Заметив, что мать виновато потупилась, бравурно воскликнула: – Ну да все нормально! Но деньги прятать не надо. Их надо в банк отнести и счет открыть. И банковскую карту выпустить, чтоб жить было удобнее.

Галина испугалась.

– Не умею я с картами обращаться. Да и страшно мне – постоянно же говорят про кражи с карт, вдруг украдут?

– Мама, раньше, в докарточные времена, налички из сумок и карманов крали куда больше. И не волнуйся, я тебе все расскажу и покажу. Сейчас наличку дома держат только отсталые ничего не соображающие пенсионеры.

Галина хотела признаться, что она и есть самая отсталая, хоть и не пенсионерка, но в комнату деликатно постучала хозяйка и позвала Владу для приватного разговора. Что за приватный такой разговор, Галина не знала и напряглась. О чем таком они говорят? Узнать хотелось, но не подслушивать же?

Минут через десять Влада вернулась. На вопрос матери, о чем она беседовала с хозяйкой, та ответила:

– О тебе, мама. Клавдия Петровна сказала: ты милая и душевная, сейчас таких светлых людей очень мало и что с тобой тепло. Я, кстати, тоже так считаю.

Галина озадаченно заморгала. Это она-то милая? Она самая обыкновенная. Хотя ее одноклассницу Катьку постоянно называли милой, просто чтоб не говорить «некрасивая». Если только в таком смысле «милая». И какое от нее тепло, она же не батарея и не печка? Непонятно. Ну да ничего плохого сказано не было, уже хорошо.

– Клавдия Петровна очень умная и опытная, – восторженно продолжила дочь, – она людей насквозь видит! – на это явное преувеличение мать только недоверчиво покачала головой. – Просто она старается думать обо всех только самое лучшее, до тех пор, пока не убедится в обратном.