Стрелочник Судьбы

Может, это и есть мой план Б? Я аккуратно поместил визитку в карман и пошёл к перекрёстку. Было чувство, что меня вот-вот озарит какая-то идея, и я ждал, когда же она проявится. Светофор горел красным. Я валился с ног.

Вот оно! Я понял, что не так с этим всем, что не так со мной. Что увидела кадровая девушка во мне, незнакомом ей учителе, которого она только что встретила впервые в жизни? Потенциального сотрудника, человеческий ресурс, как у них говорят. Но человека она не увидела. Иной врач видит болезнь, но не видит за ней пациента; полицейский замечает преступление или жертву, но что за личность стоит за этими событиями – они могут и не подумать об этом. Вот и я такой же.

Я заметил свечение, но забыл посмотреть на его источник. Увидел путь, высвеченный нужным цветом, но почти не разглядел смиренного странника, шагающего по нему. Мне нужно научиться видеть людей. И так же мне нужно смотреть на своих учеников. Боже, кто знал, что во мне проснётся такая мудрость, когда я сонный! И голодный.

Холодильник мой, прямо как я, требовал питания. Я свернул на рыночек, который был на самом деле чудом, потому что работал каждый день. Говорят, в Европе большинство рынков открываются только на выходные.

Я прошёл между рядами деревянных ящиков, в которых гордо лежали спелые фрукты и овощи самых разных сортов. Это напомнило мне одну игру, в которую она однажды научила меня играть. А может, мы вместе придумали ту игру? Но в одиночку играть в неё было вовсе не забавно.

– Чего желаете? – мой ход мысли прервал весёлый продавец. – Есть отличные помидорки черри.

– Вообще я хотел купить… Купить хотел… – Мне не хватало духа сказать, что я понятия не имею, за чем пришёл. – Яиц!

– Чего, не слышу? Душицы? Пшеницы?

– Нет, яйца! Ну, круглые… Не круглые, овальные. Ну как яйцо. Короче, куриные плоды.

Загорелый продавец расхохотался.

– Яйца? У нас тут только фрукты и овощи.

Я извинился за свою неожиданную тупость.

– Мне просто правда надо поспать.

– Вот, возьмите, – он протянул мне что-то завёрнутое в коричневую бумагу.

– А это что? – уточнил я, зевая.

– Гранат. За счёт заведения. Очень полезно для крови и для мозгов!

Я был весьма тронут его неожиданной добротой и от души поблагодарил продавца.

– Для вас работаем. И пойдите хорошенько отдохните.

Я кивнул и пошёл домой, на автопилоте считая шаги.

Когда моя голова наконец упала на подушку, я вдруг понял, что не зашёл в тратторию рассказать Бенни – а может, и Дане, – как прошёл мой первый день. Насколько я знал их обоих, они наверняка решат, что я пропал без вести. Но с этим я ничего не мог поделать: у меня слипались глаза. Мир вокруг полностью выключился.

Глава 6. Пропажи и находки

К тому времени, когда мне удалось снова установить контроль над собственными веками, мансарду уже заливал свет дня – такой яркий, какой только может быть в октябре в благословенном штате Нью-Джерси. Mamma mia, сколько я проспал? В памяти у меня обозначилась бездна между третьим октября, моим первым днём в школе, который также невероятным образом был известен как «вчера», и наполовину потраченным впустую четвёртым октября. Зато я хотя бы выспался. Это точно не было совпадением; всякий раз после того, как я подсказывал кому-нибудь ответ, подсвеченный зелёным, мне спалось блаженно и без сновидений.

Я сел в кровати. Внезапная волна амнезии смыла прочь все мои планы на день. Я хотел посмотреть на часы, но лишь обнаружил, что у меня разрядился телефон.

Через минуту я уже бегал по квартире, как полоумный, в поисках зарядки. Было жизненно необходимо оценить – и как можно скорее – масштаб моей профессиональной катастрофы, происходившей прямо сейчас в тонкой чёрной коробочке, которая никак не возвращалась к жизни.

Я оставил телефон заряжаться и вернулся в спальню посмотреть, что на ноутбуке. Перевод, который я должен был закончить, был открыт на экране и тяжко давил мне на совесть. Я быстренько подсчитал, сколько потребуется времени всё закончить, и остался недоволен результатом. Если сейчас же не сяду за работу, мне конец – по меньшей мере, в глазах редактора. Стоит ли завтракать? Или лучше сначала в душ? И вообще есть ли у меня время на это всё?

Лучший компромисс, который я придумал, состоял в том, чтобы не завтракать и быстро принять душ. Сразу после этого я вооружился бутылкой колы из холодильника, сел за ноутбук и снова испарился из этого мира.

Несколько часов спустя я нажал на кнопку «Отправить» в своей почте и в изнеможении откинулся на спинку стула. Заслуженный стул мой скрипнул, умоляя об отставке. Я уже давно откладывал покупку нового, частично потому, что не хотел избавляться от своего старого друга – или стоит называть его моим сообщником? Цвета, которые приобрела комната, намекали, что приближаются сумерки…

Opporca!5Я же так и не проверил телефон! Моё изнеможение выветрилось за секунды, когда я понял, насколько я весь день был отсоединён от мира и какие печальные последствия это могло иметь. Я вырвал из телефона кабель зарядки и дрожащими руками включил его. Три звонка от редактора! Ну и ладно, я же уже послал ему файл. Пять звонков от Бенни… Да, я же обещал держать его в курсе по поводу работы. Два звонка от завуча Мёрфи! А ей-то что нужно? Я не мог даже представить.

Я решил сначала набрать редактора, чтобы забыть уже хотя бы об одной задаче.

– Доброе утро! Да, простите, вечер. Да, я вам послал файл со всеми спецификациями.

Редактор настаивал, что файла не получал. Вот нахал.

– Я недавно выслал. Надеюсь, письмо не попало в папку со спамом.

Именно так всё и оказалось.

– Это отличная новость! – воскликнул я, радуясь, что не накосячил чего-нибудь в спешке. – Спасибо, до свидания.

Так, одну вещь из списка вещей, которые мне не хотелось делать, можно было вычеркнуть. Я сразу же перезвонил Мёрфи, пока во мне оставалась смелость. Звонок, однако, оказался лёгким: она просто хотела встретиться перед уроком и дать комментарии по моим планам занятий. С этим я, пожалуй, справлюсь.

Остались только неотвеченные вызовы от Бенни. Я ужасно мечтал поужинать и решил поговорить с ним лично, уже в траттории.

Нашёл я его, как всегда, за витриной с выпечкой. Бенни что-то искал на полках над кофемашиной – эти полки всегда напоминали мне кладовую в хижине сельского колдуна, со светящимися банками, пыльными жестянками и загадочными бутылочками, которые заполняли всё пространство до самой крыши. Как, интересно, выглядела траттория до того, как Бенни устроился работать сюда? Так же, или со временем что-то поменялось? До того, как Бенни стал моим учеником, я ни разу не бывал здесь.

Я проскользнул за стойку, надеясь поговорить с ним без посторонних глаз.

– Бенни?

– О, Бэз, привет. Я беспокоился. – Он наконец обернулся и посмотрел на меня. – Как всё прошло?

– Извини, я вымотался. Потом проспал часов двадцать. Ну а потом… были всякие, короче, трудности перевода.

Бенни сочувственно кивнул.

– У тебя-то как дела?

– Да у меня как всегда, – пожал он плечами. – Ты, наверно, помираешь с голоду! Тебе что-то сделать?

– Ты шутишь? Конечно, а то я скоро загнусь. Даже не завтракал.

– Ну ты и трудоголик.

– Спорим, ты не знаешь, как выглядит пустой холодильник. Хорошо так жить, когда вокруг всё время еда.

– В отличие от некоторых, у меня бывают выходные, – улыбнулся Бенни. – Давай я принесу тебе… феттуччине6 с лососем? Или спагетти аль помодоро?

Всё это звучало восхитительно. Я рассудил, что вариант с лососем будет более сытным – и это был разумный выбор, учитывая, что ужин стал единственным моим приёмом пищи в этот день.

– Давай феттуччине.

– Хорошо, пусть будут феттуччине. И ещё лепёшку, пока готовится.

Я согласился.

– Ты бы сел за стол. Сейчас ты в моей рабочей зоне.

– Прошу прощения. – Я поспешил к своему любимому столику, а Бенни исчез на кухне, чтобы передать мой заказ.

Я сидел и считал квадраты на клетчатой скатерти. Половина столиков была свободна; траттория не являла собой самое романтическое место в городе, так что разумные граждане ходили на свидания куда-то в другие рестораны, а те, кто не был, в отличие от меня, бездарным кулинаром или просто лентяем, наверняка по будням готовили ужин дома.

– Вижу, с фокаччей ты уже расправился, – сказал Бенни, ставя передо мной большую тарелку пасты.

Я кивнул, дожёвывая последний ломтик.

– Дана про тебя спрашивала. Сказала, что если ты в течение дня не подашь признаков жизни, то она возьмёт запасной ключ и пойдёт проверять, жив ты или нет.

– Ох уж эта Дана! Что со мной может случиться?

– А ещё она оставила тебе записку. Там рецепт какой-то…

Бенни протянул мне листок и пошёл обслуживать другого посетителя. Я развернул бумагу: это была страница с рецептом истинной, аутентичной пасты карбонара. Я вытащил ручку и начал писать перевод на той же бумажке, между предложениями отправляя в рот очередную порцию феттуччине, закрученных на вилке.

– Спасибо, Бенни, всё было очень вкусно, – сказал я, уже почти подойдя к выходу.

– Я рад. – Он подошёл ко мне. – Как насчёт пассивно покурить?

– Не вопрос.

Мы вышли на ночной воздух. Город напомнил о своём умиротворяющем присутствии: по соседней улице проезжали машины, в окне над нами кто-то смеялся, чуть шелестели редкие листья на деревьях напротив. Я вспомнил, что у звука ветра в листве есть научное название – psithurism – и улыбнулся асимметрии между тем, как нежен звук листьев и как нелепо выглядит слово, которое назначили этому явлению древние греки. По-прежнему стоя у дверей, Бенни закурил сигарету. Её оранжевая точка выглядела совсем крошечной в ночи.

– Тут же нельзя курить.

– Я знаю, – улыбнулся Бенни.

Кто-то наверху закрыл окно, так что больше не было слышно ни разговоров, ни смеха.

– Всё становится очень странно.

– Странно в каком смысле? – выдохнул дым Бенни.

– Я видел в школе девочку. И она…

– Секси-шмекси?

– Ну блин! – Мне и так было сложно кому-то рассказывать про своё понедельничное замешательство, а Бенни сейчас сделал только хуже.

– Спокойно, я просто прикалываюсь. Потому что у тебя пугающий вид. Пугающий – то есть грустный и серьёзный. – Бенни, по ходу дела, действительно обеспокоился.

– А я такой сейчас и есть. Грустный и серьёзный.

Я секунду подождал, чтобы проверить, хочу ли вообще это всё обсуждать. Забрать свои слова обратно уже не выйдет.

– Мне кажется, у меня были галлюцинации.

– Погоди. Ты серьёзно? – Бенни собирался затянуться, но его рука с сигаретой застыла на полпути ко рту и так там и осталась.

– По всей вероятности, да. Потому что та девочка была очень похожа на J.

– На ту самую J?

– Единственную и неповторимую.

Оранжевая точка медленно погасла в темноте.

– Я не знаю, почему ты скрываешь от меня её имя, но это ничего. Джей – годное кодовое обозначение. Я уже привык, – сказал Бенни, бросая окурок в урну.

– Его трудно произносить.

– Там что, пятьдесят букв?

– Чуть меньше. Но всё равно больно говорить это вслух.

– И что? Это могла быть она?

Вот поэтому мне так нравился Бенни. Он был готов отправиться со мной в любое мысленное путешествие без капли осуждения.

– Исключено. Она в другой стране. Да и потом, та девочка была совсем подросток.

Бенни сочувственно взглянул в мою сторону.

– Просто мои «драгоценные мозги» совсем никуда не годятся, – пояснил я.

– Да ладно тебе! Сам знаешь, всё с ними в порядке. – Он собирался вытащить ещё одну сигарету из пачки, но быстрым щелчком пальца отправил её обратно.

– Спасибо, Бенни. Ты единственный, кто не достаёт меня умными разговорами, что надо «жить дальше» и вот это всё.

– Ну я же не идиот, – засмеялся Бенни. – Я ж понимаю, что это бесполезно.

Я был благодарен миру, что в нём есть Бенни.

– Пойду-ка я поработаю, – сказал он. – Увидимся.

– Конечно, увидимся.

Я постоял ещё несколько минут под неоновой вывеской траттории. Для меня это был ещё один спокойный вечер. Многие люди наверняка обозвали бы его скучным. Но им просто не понять, как сильно я люблю такие спокойные и скучные вечера.

На следующий день, ровно в 11 утра, я стоял в кабинете завуча Мёрфи. В прошлый приход я слишком сильно волновался, чтобы рассмотреть все рамки с картинками на стене над её столом. Подборка была достаточно случайная: я увидел фотографию школы Ленсон в солнечный день, карту штата Нью-Джерси, репродукцию портрета Ван Гога. Рядом висел плакат с надписью «Закон Мёрфи»: видать, у этой дамы всё же было чувство юмора, или ей подарил этот постер какой-нибудь любитель изысканных шуток? Ещё в одной рамке было фото Эйфелевой башни. Чёртова Франция оказалась и здесь!

– Не поздновато ли вы, мистер Миллман? – спросила она вместо приветствия.

Я ответил, что на часах 11:01. Мёрфи не удостоила это заявление комментарием.

– Что ж, не будем терять время. Как прошёл урок в понедельник?

– Полагаю, неплохо прошёл.

– Есть ли какие-то особые наблюдения?

– Ну, – задумался я. – Не могу сказать, что все ученики хотели сотрудничать…

– Что значит не хотели сотрудничать? – Завуч Мёрфи сложила руки на груди, словно решила активировать щит, аннигилирующий всё вокруг.

– Я просто хотел сказать, что ученики порой отвлекались. И всё.

– Так это вам стоит подумать, как заинтересовать их, – сказала она тоном, который не оставлял места ни для каких возражений. Я подумывал сказать, что лишь нескольким ребятам вообще был интересен урок, а остальные – избалованные скучающие подростки и пошли на занятие только потому, что им велят. Но тут же мне стало ясно, что если я поделюсь этой мыслью, это не принесёт мне дополнительных очков в общении с начальством.

– Я подумаю, как это сделать.

– Вовлекайте их в различные виды активности. Пусть работают в группах, или в парах.

Я согласно моргнул.

– Про ваши планы уроков. Есть один большой вопрос: как вы собираетесь контролировать усвоенные языковые навыки?

– Так пока нечего контролировать, – пожал я плечами. – У нас только один урок был. Пока что они ничего не знают.

– Если ученики ничего не знают, в этом виноват преподаватель!

Всего за месяц мой мозг выстроил прочную связь между голосом завуча Мёрфи и чувством надвигающегося апокалипсиса. Я приготовился к худшему, но худшее не случилось.

– Надеюсь, к пятнице вы что-нибудь придумаете.

Я пообещал, что так и сделаю.

– И ещё одно. Девочка из нашей школы, Антония Мансвелл, пропала и была объявлена в розыск. Вот, посмотрите видео… Вы случайно её не видели?

Игла ужаса пронзила мои внутренности. На миг я подумал, что она говорит про девочку, которую я видел в коридоре в свой первый понедельник. Хоть я и не знал, кто та девочка, сама мысль, что с ней могло что-нибудь случиться, была просто невыносима.

Я с замиранием сердца посмотрел на экран телефона Мёрфи, в страхе, что увижу знакомые черты, от которых больно ныла моя память: тёмные волосы, зелёные глаза, оттенком похожие на мох. Но на видео, как оказалось, танцевала совершенно другая девочка.

Миниатюрная блондиночка, которую я встретил на углу авеню Бельвью и Парковой улицы.

Глава 7. Профессиональный лук

Вне всякого сомнения, на видео была именно она: робкая девушка с грустными глазами, которая недавно подошла ко мне на улице и спрашивала дорогу. Наконец я выяснил, что её зовут Антония Мансвелл – и сразу же узнал, что девочка пропала. Неужели это выбор, который помог сделать я, привёл к её исчезновению?

– Что такое, мистер Миллман? Вы знакомы с этой девочкой?

Я не нашёл причины скрывать правду.

– Один раз видел её. Но совсем с ней не знаком.

– О! Где видели? В школе? – Завуч Мёрфи оживилась: то ли она переживала за девочку, то ли беспокоилась, как бы кто не подал в суд.

– Нет. Я встретил её на улице в понедельник. Она спросила у меня дорогу, потом сразу ушла.

– Крайне любопытно, – сказала Мёрфи. Я не был уверен, что она сочла мой ответ за правду, но тут уже ничего не поделать. – Вам надо будет рассказать это полиции.

– Если это поможет… – Я даже не мог представить, как моё свидетельство поможет полиции разыскать Антонию, но был готов его предоставить. Не упоминая зелёного свечения, разумеется.

– Вы ещё спрашивали меня про девочку на днях…

Грудь у меня сжалась. Я не мог сделать ни вдоха, ни выдоха.

– Она тоже исчезла?

– Нет, к счастью, ничего подобного! – Мёрфи вскинула от удивления руки, как хлопающая в испуге крыльями птица. Я отцепился от пуговицы на своём пиджаке, которую, как оказалось, уже давно неосознанно сжимал в пальцах.

– Я просто выяснила, как её зовут. Джемма Годфруа.

Это имя ни о чём мне не говорило.

– Их семья недавно переехала сюда. Она тоже должна ходить на ваши занятия.

– Её не было, – ответил я.

– Постараюсь узнать, почему не было. Сейчас у меня собрание, мистер Миллман, увидимся.

– Да, конечно. – Я попрощался и вышел. Карта моего внутреннего мира скомкалась, и я не мог осознать, в какой точке на ней нахожусь. Я-то надеялся, что узнаю, как зовут девочку, и это поможет разгадать тайну – мою маленькую личную тайну. Но в конце концов оказалось, что всё это – только совпадение, тупое и скучное совпадение, за которым ничего не стоит. В нём не было смысла, не было удовлетворения, как нет их в унылой бетонной стене, найденной там, где некогда была манящая зелёная дверь.

Выходя из школы, я увидел у шкафчиков девочек из моего класса.

– У него правда только один костюм? – спросила одна из них.

Судя по смешкам и тому, как они переглядывались между собой, речь шла обо мне.

– Да разве это костюм? Какой-то доисторический отстой, – добавила другая.

– Сто про, он был в этом же костюме на школьном выпускном!

Девочки явно не думали, что я могу их слышать, но я слышал всё. Какая жестокость! Подвергся нападению мой новейший костюм! Я был порядком уязвлён.

– Доброе утро, дамы, – сказал я, подходя к ученицам. Они перестали смеяться; к тому времени до них наверняка уже дошло, что я слышал их разговор. – Я тут собирался нанять стилиста, но трёх сразу мне не потянуть. Может, есть добровольцы?

Девочки рассмеялись; очевидно, они обрадовались, что я не отругал их за обсуждения. Я гордо проследовал к выходу. К величайшему моему сожалению, порочные семена сомнения в себе уже упали на подготовленную почву.

*

Когда утром пятницы я исследовал свой полупустой шкаф, мне не удавалось заткнуть мысли о том, как я одеваюсь и как это прискорбно сказывается на моей преподавательской репутации. В тихой темноте шкафа ожидали своего утреннего представления: мой единственный деловой костюм, со среды известный также как «доисторический отстой», клетчатая рубашка, в которой я вечерами сбегал на прогулки, кофта с капюшоном, которая делала меня невидимым в толпе, белая рубашка, которая в силу возраста перестала быть белоснежной, и жилет, который обычно надевался поверх неё. Чуть в стороне от всего этого добра висела моя старая джинсовая жилетка: она была усыпана шипами и цветами, и от неё веяло духом протеста, хоть она и запрятана в дальний тёмный угол шкафа. Я слегка её стыдился, но не был готов куда-нибудь её сдать вместе со всеми воспоминаниями. В конце концов, эта жилетка была единственным вещественным доказательством моей юности.

Я немного посомневался и вытащил жилетку на свет божий. Надел белую рубашку и более-менее цивильные джинсы. И, чтобы довершить этот роскошный наряд яркой деталью, я облачился в жилетку с шипами и цветами.

«Хотели доисторический отстой, детки-эстеты? Я покажу вам, как выглядит доисторическое», – погрозил я, разглядывая себя в замызганном зеркале формата А4 на стене.

Осознание, что я почти полчаса выбирал себе наряд, вызвало во мне угрызения совести и лёгкий ужас. Воистину, я ступил на путь деградации.

Когда я вошёл в класс, мне не терпелось услышать приговор своим экспериментам со стилем. Ученики молчали; я прошёл к доске и аккуратно пристроил портфельчик у стены. Все ребята в классе выглядели знакомо; я не был уверен, что вспомню всех по именам, но новых лиц не заметил. Точнее, я не заметил единственного лица, которое мне хотелось увидеть. Разве завуч Мёрфи не говорила, что та девочка по фамилии Годфруа тоже должна быть у меня на уроке?

– Buongiorno, cari amici, – начал я.

– Buongiorno, мистер Миллман! – тут же ответила Лора. Ну что ж, проверку памяти она прошла.

– Здрасте, – сказала её соседка Люси, очевидно, не собираясь порадовать меня чем-нибудь на итальянском. Я так и не понял, чем я ей не угодил.

– Бонджорно! – как всегда, с улыбкой, прокричал Эмери, будто пришёл сюда в качестве моей группы поддержки. А вот Лили, что сидела рядом с ним, не встретила меня так же приветливо.

– Мистер Миллман! Вы похожи на… такого странного рокера, знаете… До Рождества Христова?

Вот меня и настигла модная карма. Пришло время защищать позиции.

– Я тут слышал, что не всем в классе нравятся классические костюмы. Решил попробовать что-то более смелое.

– Да мистер Миллман, по ходу, крут! – сказал Лассе. Глядя на его зелёные волосы, я не сомневался, что он одобрит. Кто-то из девочек поддержал его одобрение короткими аплодисментами.

– Давайте-ка перейдём к более вдохновляющей теме, – предложил я, чувствуя, что дальнейшее обсуждение моего наряда ни к чему не приведёт. – Например, вспомним, какие прекрасные вежливые слова мы проходили в тот раз.

– Perfetto! – ответил Дэниел. Его увлечённость придала мне сил, и все сожаления о рано начавшемся утре мгновенно прошли. Мальчик-сосед Дэниела по-настоящему дремал за партой, но я проникся к нему сочувствием и ни капли не сердился.

– Buongiorno! – у дверей материализовался Максимилиан. – Клёвые шмотки, мистер Миллман. Можно войти?

– Buongiorno, Максимилиан. Проходи быстрее на место.

Максимилиан проследовал за свою парту, не изменяя своей неспешной полутанцующей, полумечтательной походке человека, у которого в голове происходит сразу сотня вещей: далёкие земли, другие измерения, формулы, ритмы и ничего такого, что бы относилось к школьной программе. Вряд ли это можно было описать словами «проходить быстрее», но я терпеливо дождался, пока он займёт своё место среди других учеников, чьи апатичные лица слились для меня в одно.

– Come va? – задал я вопрос всему классу и лишь потом вспомнил, что задавать вопросы каждому по отдельности было бы более эффективно – если верить моим полузабытым университетским лекциям и тем немногим статьям по методике преподавания из интернета, которые я бегло просмотрел перед началом октября. Реакция класса стопроцентно подтверждала эту мысль: всеобщее молчание угнетало. Подождав минуту, я утратил терпение и стал спрашивать всех по отдельности.

– Come va7, Лили?

По-прежнему поглядывая в экран телефона, она посмотрела на меня так, как будто я представлял собой мелкую помеху, от которой надо избавиться.

– Что вы сказали?

– Я спросил: come va?

– Не понимаю, что вы спрашиваете.

Говорил же кто-то, что дети в двадцать первом веке стали рождаться без органа, отвечающего за чувство вины и совесть? Утешало лишь то, что Эмери, кудрявый мальчик, сидевший рядом с Лили, посмотрел на неё без одобрения; может быть, эта поведенческая мутация произошла не с каждым индивидом.

– Ну как так, Лили? – Я не скрывал разочарования. – Мы же только что это изучили, на прошлом уроке. Ты там тоже была.

Лили только пожала плечами, демонстрируя, что для неё разговор окончен.

Я решил задать тот же вопрос Дэниелу. У меня не было намерения заводить любимчиков в классе, но мне нужен был кто-то, кто покажет, что моя работа здесь не на сто процентов бесполезна.

– Sto bene, grazie, e Lei?8– ответил Дэниел. Это вполне удовлетворило мои ожидания.

– Bene, grazie, – с удовольствием ответил я. – Максимилиан, come va?

– Tutto bene! – отвечал тот.

– Benissimo, Massimiliano! Ну, хоть некоторые из вас помнят материал. Это радует.

– Мы всё помним, просто это скучно, – объявила Люси от лица всего класса. Я проглотил своё неудовольствие; ученикам не нужен был ещё один всплеск моего педагогического гнева. Часть класса смотрела сконфуженно после заявления Люси; вероятно, они ожидали от меня худшей реакции из возможных и боялись и соглашаться, и не соглашаться.

– Может, мы что-нибудь новое изучим? – спросила Лора с самым невинным видом. Я не сомневался, что она пытается сгладить слова своей подружки.