скачать книгу бесплатно
Опять Механик почуял отголоски безумия, не дающего уснуть, присесть и даже удержать в карманах руки. Он поднялся, распираемый глупой верностью, которая год назад выгнала его из дома.
– Извини, – сказал он. – Если ты не скажешь, я сам ее найду. Мне не привыкать.
Сюзанна уставилась ему в глаза. Она вскочила с кровати и забегала по комнате, срывая простыни с занавешенных стен. Обнажив голую Синицу в чужих объятиях, она развернулась и прошлепала к черной сумочке, брошенной на столе. Достала зажигалку, сигарету, карандаш для бровей и рекламную листовку. Механически закурив, Сюзанна тушью провела на белом обороте листа несколько резких линий.
– Здесь попросишь водителя повернуть на серпантин, – она сунула пестрый листок ему в руки и постучала ногтем по чертежу. – Блин, как ты близко смотришь!
Он прошел в коридор и натянул кроссовки. Настоящий «адидас». Механик украл эту пару с двух фирменных стендов. Сюзанна бросила ему куртку и распахнула дверь. Выбираясь наружу, он увидел краем глаза, как она села на пол, вытянула ноги и раздавила сигарету о паркет.
На стоянке электрический ветер мучил опавшие листья. Механик перевернул листовку. На обороте была реклама. Сотня голых девушек и Синица, блиставшая абрикосовым телом, настоящим сокровищем, которое теперь зарыли в землю. И вот она, карта.
Он аккуратно сложил листок и убрал его в карман рубашки.
Вдруг Механик понял, что не хочет ловить машину.
«Ладно. Поищем велосипед», – решил он, глядя в сторону велостоянки.
2 сентября 2005 года
– Но почему его направили ко мне в сексологию? При всем уважении.
– Поттер… всё не привыкну звать вас Поттер. Я вам говорю начистоту. Во-первых, нам ответили по личности парня. Так вот, его нет, вы понимаете? Он находится в Москве.
– И что? Подумаешь…
– Нет, вы дослушайте. Он мертв. Он похоронен там.
– Такого… да ну, такого не может быть.
– Это вы мне говорите? Вы, человек, поменявший имя на черт знает что? Стыдно сдавать реестры… короче, разбирайтесь. Всякая мистика – отныне ваше дело.
Глава 2. Самое дорогое
20 апреля 2003 года
Герметичной тишиной и яркими лампами подъезд напоминал стыковочный модуль. Его стальная дверь, запечатанная электромагнитом, вела на Ленинградское шоссе. Пробок еще не было, и стайки автомобилей носились туда-сюда по утреннему асфальту, вспарывая шинами водяную пленку. Улица пахла сыростью и простором. Солнце едва коснулось самых верхних этажей, и окна сияли красной медью в густой московской синеве.
Он шел по аллее, стараясь держать курс на далекий центр. Он дважды пытался сосчитать полосы на шоссе, но оба раза сбился.
– Дорогу! К обочине! Уступи дорогу!
Вдогонку мегафону рыгнула сирена, и две машины пронеслись мимо, сияя мигалками. За ними хищно скользнул лимузин.
Первые дни его тошнило от расстояний, от количества пешеходов, от высоченных домов. Проспекты Москвы тянулись от горизонта до горизонта, не давая отдыха глазам. За каждым поворотом открывалась новая вселенная. Но он привык. Москва оказалась таким же городом, просто на вырост.
Теперь он шел сквозь человеческую рябь, замечая только интересное. Как человек, одетый в рекламные щиты, ест у ларька горячий бутерброд. Как огромный парень в куртке и сапогах просит милостыню. И лимузины. И будки с кнопкой вызова милиции. И рекламные щиты.
ТВОЙ ЗВОНОК СВЯЖЕТ ТЕРРОРИСТАМ РУКИ.
Всё это было необычно.
«Писать о людях», – подумал он, вспомнив Синицу.
Срочно найти газету и попроситься в редакцию журналистом.
Его Синица теперь жила в нем. Он хранил в памяти всё, что мог: ее походку, запах и смех. Даже ее мечты. Вместо карты Москвы он таскал в кармане другую карту – старый глянцевый листок. На его обороте все девушки были замалеваны черным маркером – кроме нее. Он хотел закрасить тело и оставить только лицо. И не смог.
В Москве было девять утра, когда он пересек Земляной и вспомнил разговор с ней.
– С другой стороны, ты же мечтал кем-то стать? Теперь ты можешь. Кем угодно.
– Гм.
– Что, не мечтал? Вообще? Даже в детстве?
– Ну, в детстве космонавтом.
– Фу-у. Ну, а потом? В юности?
– В юности – уехать.
– Два раза фу. Тебе не идет.
– Что не идет?
– Быть обывателем. Ты слишком странный.
– А ты?
– Я вообще ненормальная.
– Да нет. Ты кем мечтала?
– Я вообще-то еще мечтаю. Много кем. Журналистом, например.
– Для чего?
– Я с тобой загнусь от тоски. Писать о людях.
– Можно же написать книгу.
– Ну нет, это как раздеться догола. При ярком свете. Перед толпой озабоченных. Я к этому не готова.
– Но у вас на телевидении разве по-другому?
Она расхохоталась так отчаянно, что он смутился и покраснел. В уголках ее глаз блеснули слезы. Наконец она смолкла и ощупала затылок.
– Уф. Даже в голове что-то хрустнуло.
2 сентября 2005 года
– Хотите яблоко?
– Сам ешь свое яблоко. Ты лучше скажи новенькому, от чего лечишься.
– Маниакально-депрессивный психоз с навязчивой идеей о вегетофилии.
– Понял? Каков фруктоёб, а? Вообще здесь яблок не достать. Ему санитары подкидывают, ради смеха.
20 апреля 2003 года
Где-то в стене очнулся репродуктор.
– Всем доброе утро, в Москве девять часов, и с этой минуты я начинаю принимать ваши заявки по короткому номеру…
Лиза открыла глаза, не успев еще проснуться, и сразу потерялась в окружающих формах. В полу что-то звякнуло, грохнуло, и потолок отозвался крупной дрожью. По щеке скользнул горячий солнечный блик. Лиза шевельнулась. Поняла, что одета, и вспомнила, где находится.
Она спала в скором поезде, куда прошлым вечером ее затащил Макс. Лиза вспомнила, как от вокзальной суматохи у нее болела голова, хотя воздух был холоден и прозрачен. Повсюду сияли огни, и тени под навесом были черны как графит. Она спотыкалась, чиркая каблуками, поправляя липнувшие к помаде волосы, сжимая в ледяной руке бокал, в котором бесилось дорогое шампанское. Рассеянно кивала Максиму и пила за удачу.
Лиза снова бросила всё. Она из года в год поступала так, и каждый раз возвращалась с измотанными нервами и сигаретой в руке. Всю ночь грелась коньяком в темной «студии», обещая себе, что это был последний раз. С последнего ее последнего раза прошло четыре месяца.
Впервые Лизу занесло так далеко от дома. За алюминиевым окном тянулась Москва.
Лиза нащупала в кармане зеркальце и бегло привела себя в порядок, напоследок тихо ужаснувшись. Ей хотелось курить, но сигарет не было. Ночью, прикончив свои запасы, Максим гнусно залез в карман ее пальто и стащил оттуда последние ультралегкие (а ведь презирал такие, гад). Раскрытая пачка валялась на столике, а виновный бесстыдно сопел по другую сторону.
Из репродуктора зазвучала первая утренняя заявка. Два слабых девичьих голоса надрывно затянули песню.
– Нет, только не «Сказки», и здесь они, я сейчас убью себя, – застонали напротив.
Одеяло распахнулось, явив растрепанного Макса. Он изобразил харакири, пуча глаза на спрятанный репродуктор. Лиза не выдержала и засмеялась, попутно укорив себя за это.
– А ты даже знаешь, кто поет.
– Неудивительно, – сказал Максим, зевая сквозь прикрытый рот. – Их попробуй не знать. Когда станешь звездой, умоляю, разыщи человека по имени Корнеев. Я дам тебе яд, который ты бросишь в его пищу.
Он прохлопал карманы брюк и потянул с крючка свой пиджак.
– Корнеев – это кто? – спросила Лиза, с интересом наблюдая за ним.
– Продюсер, – сказал Макс. – Покровитель всея попсы. Когда он умрет, мы истребим остальных, и они не возродятся вновь. А где сигареты?
Он глянул по сторонам, комкая в пальцах опустошенную пачку.
– Кончились, – сказала Лиза.
– …ТВОЮ МАТЬ!
Лиза сжалась и дернулась, видя, как Максим замахивается и швыряет картонный шарик ей прямо в лицо.
«Вот почему ничего между нами не было и не случится», – думала она, пока скомканная пачка летела в цель. Да, он ей нравился. Да, он хотел заботиться о ней. И всё равно, Лиза в жизни не смогла бы довериться такому человеку. Ей хватало собственной циклотимии.
Скомканная пачка стукнула в оконное стекло, и конечно, не была нацелена в Лизу, и не произвела разрушений, просто мягко скатилась на стол.
Макс недовольно уставился в угол купе. Он знал, что противен ей, и злился на себя за это, мучительно думая, как извиниться, не задев темы «икс».
Он чувствовал себя преотвратно. Без сигареты трудно проснуться окончательно, тем более, когда всю ночь валялся, прихлебывая шампанское из бутылки. Шепча надоедливую фразу, которая пьяно засела в голове и стучала в ушах под ночной колесный грохот:
С одной стороны,
…старая жизнь окончена.
С другой стороны,
…новая будет, как я захочу.
С одной стороны…
На рассвете у него закончились сигареты, а еще через полчаса сгорели десять блядских пустышек из пачки, взятой у Лизы в долг. В пять часов он перестал замечать стук колес. В голове стало тихо, но Макс не мог уснуть всё равно – слишком колотилось сердце. Тогда, от безысходности, он решил думать о ней.
Максим знал, что нравится Лизе. Он мог элементарно соблазнить ее, даже более чем, и ни секунды не ждал бы, окажись на ее месте другая. Но с Лизкой вышло по-другому. С ней он впервые захотел взаимности. Вот она, тема «икс». Макс еще не знал, как добиться своего, хотя абстрактный план у него был. Очень даже был.
И он заснул, едва три часа назад, чтобы проснуться от звуков чертовой песни «Сказок», без сигарет и с привкусом говна во рту.
– А шампанское? Есть? – спросил Максим холоднее, чем хотел, зато вне темы «икс».
Лиза качнула головой, разглядывая бесконечный забор с графитти, тянувшийся за окном.
Макс поднялся, мимоходом зацепив горлышко пустой бутылки. Та повалилась на бок и с рокотом откатилась Лизе под туфлю. Следом нашлось еще две, тоже пустые.
– Сколько же мы вчера?.. – спросил он, потирая щеку и вращая бутылку на уровне глаз.
– Я – один бокал, – сказала Лиза и глянула по сторонам. – Даже не знаю, куда он делся.
– Кроме шуток? Ты хочешь сказать, что это всё я?
Максим поймал себя на честном изумлении, но осекся, потому что Лиза могла оказаться права. Даже более чем права: она уснула, оставив бокал на треть полным.
Так или иначе, получается, что он выпил три бутылки сам. И еще треть бокала.
– Видимо, да, – сказала Лиза беззаботно – или же с притворным равнодушием?
Макс неуверенно затолкал бутылку в нишу под стол.
«Она сама говорила, что я не алкоголик», – подумал он. Разве не так?
Вообще-то, не совсем. Лиза сказала, что поведение Максима нетипично для алкоголика. Люди с алкоголизмом пьют не для того, чтобы развеяться, а чтобы забыться, вернуться к нормальной жизни. Дальше, они редко идут за лечением добровольно. А Макс пришел сам. Алкаши отказываются признать себя больными, а он готов был.
Ведь это определенно доказывало, что он не алкоголик, правильно?
– Мои извинения, – сказал Максим. – Я… не то чтобы мне хотелось выпить, я просто не умею спать в поездах.
Лиза повернула голову.
