Wahnsin

– Не стоит торопиться, друг мой, – проговорил Люцифер, почему-то немного нервничая, – у тебя ещё много времени.

– Я должен написать ответ, – уже сурово и твёрдо ответил сержант.

– И как ты это сделаешь? У тебя что есть чернила и перо?

– Я попрошу. У моего лечащего врача есть, я точно знаю.

– Ты знаешь адрес вашего друга?

– Да, знаю, конечно знаю! Он живёт там очень давно. Я знаю, что он не сильно богат, ему хватает только на обеспечение себя и семьи, так что он точно не съехал бы оттуда, тем более, что ждёт от меня ответа.

– Но послушай, ведь он может сейчас не ждёт ответа, может он, не знаю, на фронте…

– Страна сейчас ни с кем не воюет, всё мирно, я знаю, мне сказал доктор, – соврал Дмитрий, чтобы узнать, почему же Люцифер так не хочет, чтобы тот писал Виктору.

– Может он уже уехал, может он уже и не в Союзе, прошло ведь целых 2 года с того письма!

– Почему ты держишь меня глупыми догадками? Ты ведь дьявол, ты знаешь всю правду, так зачем пытаешься строить из себя и из меня дурака?!

– Потому что Виктор умер! Он умер не вчера, не позавчера, не даже два года назад! Он умер тогда, в Варшаве!

Дмитрия всего кинуло в дрожь. Его руки похолодели, а лицо побледнело так, что сам сержант был похож на мертвеца. Из уцелевшего глаза невольно потекли слёзы, а лицо будто окаменело.

– Как?.. Умер…

– Умер. Вот так просто умер, как умирают все люди на этой планете, как умер твой отец, как умер лейтенант Астапов, капитан Сорокин, так умер и твой друг. Виктор мёртв, смирись с этим.

– Но зачем ты врал мне?.. – спросил Дмитрий опустевшим голосом, еле похожим на голос живого и разумного человека.

– Я говорил тебе, что он жив лишь потому, что хотел вселить в тебя надежду. Ты бы умер или сошёл бы с ума без этой надежды, оставлявшей в маленьком уголке твоей истерзанной и изорванной души светлое местечко. Благодаря ей ты не стал психом, благодаря ей ты смог одолеть старика, благодаря ей ты в конце концов жил!

– Я не верю…

– Письма писал я. Писал, а потом клал в ящик. Доктор доставал их и приносил тебе, будто от Виктора. Он и сам не знал, что пишет их вовсе не твой друг.

– Я не верю…

– Помнишь, я как-то сказал тебе, что намереваюсь спасти тебя. Я не лгал, ведь я действительно спасаю тебя. Спасаю тебя от себя! Он того старика тебя спас я, от безумия тебя спас я! Ну же, приди в себя!

– Я не хочу говорить сейчас… Можешь уйти…

– Хорошо, я уйду, – хладнокровно сказал дьявол, – но у меня есть для тебя ещё кое-что. То, что окончательно раскроет тебе глаза. Есть один человек, который желает видеть тебя. К сожалению, без моей помощи он попросту не мог этого сделать, однако теперь, когда я достал его прямиком из самого горячего котла в самых недрах преисподней, он может наконец тебя посетить.

Дверь снова приоткрылась и в комнату вошёл старый человек, лет семидесяти. Он был одет в изодранную старую рубаху, штаны были немного поприличней и отдалённо похожи на французские. Лицо его было в мелких порезах, а кожа – почти везде покрыта ранами.

Увидев этого человека, Дмитрий абсолютно не узнал мужчину, однако понял, что в аду ему сильно досталось. По глазам мужчины он видел человека, пережившего множество душевных и физических пыток и, верно, сошедшего с ума. Однако сержанту было на это плевать. Он больше не имел сил и желания радоваться, говорить и даже жить, а тем более обращать внимание на какого-то незнакомого ему человека.

– Здравствуйте, Дмитрий, – проговорил мужчина с чистым русским акцентом, хотя по виду и напоминал иностранца, – я понимаю, что вы сейчас пребываете не в лучшем состоянии, однако я хотел бы кое о чём поведать вам.

– Говорите, – безразлично ответил Дмитрий, у которого никак не получалось вспомнить лицо человека.

– Вы, поверьте, знаете меня, – сказал мужчина уже посмелее и поуверенней, – однако очень плохо и мало. Меня зовут Александр Васильевич, я секретарь убитого капитана Сорокина. К несчастью я уже мёртв, однако меня не убили вовсе. Я сам пырнул себя ножом в живот.

– Что? – Дмитрий задал этот короткий вопрос с таким же безразличием на лице, однако уже с большим интересом в глубине души, – однако зачем?

– Потому что мне надо было скрыть следы убийства, ведь капитана зарезал я.

– Но… как? И зачем?! – спросил Дмитрий, взбодрившись.

– Что ж, в таком случае давайте я расскажу вам всё с самого начала. Знаете ли вы, что я служил у капитана в секретарях с 1909 года, когда он был ещё в чине младшего лейтенанта? Он тогда исполнял высокую должность, не помню точно какую, а меня недолюбливал. Но я не поэтому вовсе убил капитана. Да, безусловно это подтолкнула меня к убийству, но слушайте дальше. Когда мы прибыли в крепость, в моей голове ещё даже не было плана об убийстве. Он появился в тот день, когда все узнали о скором наступлении немцев. Это вроде был сентябрь. Тогда-то я и начал разработку плана. Он был готов на следующий день.

– Но как?..

– Так как же я убил Сорокина? Мне точно нужны были сообщники, так что однажды, когда я прогуливался по крепости и заприметил одного юношу, чем-то видимо сильно обиженного на капитана, я решил предложить ему мой план. И какого же было моё удивление, когда он согласился, не теряя ни секунды на пустой трёп и размышления. Его звали Артём.

– А если бы он отказался?

– Делов-то! Зарезал бы, спрятал труп, да и дело с концом. Он был один, в каморке уборщика, я точно это помню. И вот, когда он согласился, я рассказал ему план. На следующий день, когда объявили о том, что немцы нападут часа через 3, мы сразу начали действовать. К тому моменту был болен один офицер – младший лейтенант Шубаев, а поскольку никто не знал, чем, то его хорошо укрыли, надели на рот повязку и положили в почти изолированную комнату. Она была не заперта, ведь никто и не хотел к нему соваться, так как это было чревато последствиями, однако другого выбора у нас не было. Когда вся крепость стояла на ушах, мы с Артёмом тихонько пробрались в комнату, где лежал лейтенант и… зарезали его. План заключался в следующем: у капитана был часовой, который всегда стоял около его двери. Артём должен был лечь вместо Шубаева, а тело младшего лейтенанта мы положили бы под кровать. Потом я вышел бы из комнаты и, повернувшись налево, пошёл бы в кабинет лейтенанта. К Шубаеву мы зашли с другой стороны, так что часовой не придал значения тому, что в комнату вошли двое, а вышел один, ведь попросту не знал об этом. Через пару минут после того, как я зашёл в кабинет капитана, Артём, лежавший на месте Шубаева, начал бы громко и жалобно стонать, чтобы часовой точно услышал его и подошёл к кровати, на которой лежал уже не Шубаев, а Артём. Как только часовой зашёл в комнату, Артём выпрыгнул бы с кровати, накинув на часового покрывало и зарезал бы его. Комната была очень маленькая и такая планировка позволяла моментально прикончить часового. А поскольку покрывало было очень большим и свисало почти до самого пола, трупа под кроватью не было видно. Эта часть плана была исполнена идеально. Далее Артём положил на кровать труп Шубаева, а под кровать труп часового. В большинстве мы надеялись на удачу. На то, что никто не войдёт в комнату в тот момент, на то, что часовой услышит стон Артёма и так далее. Выполнив свою часть плана, Артём ушёл из комнаты и вернулся в каморку уборщика.

– Продолжайте, – говорил Дмитрий, шокированный историей секретаря.

– Когда капитан вошёл в комнату, он не обратил внимания на моё присутствие, так как я всё-таки был его секретарём, да и к тому же Сорокин сильно нервничал. Тогда я достал из-за пазухи нож и, подойдя сзади и схватив капитана за горло, перерезал его. Он не издал ни звука, так как я держал его рот рукой; он лишь вздрогнул и упал на пол, не подавая после признаков жизни. Теперь оставалась последняя часть плана – отправка письма.

– Так я и знал… Вы сотрудничали с немцами, но как вы узнали адрес?

– Наш уборщик ведь был бывшим немецким солдатом. За день до убийства я спросил у него, как можно достучаться до капитана немецкой наступательной операции на Варшаву. Он же с удовольствием назвал мне секретный адрес, по которому письмо прибудет точно к капитану, где бы тот ни был. И вот я всего лишь зачеркнул прошлый адрес, вписав туда новый. После чего я высунулся в окно и подозвал стоявшего рядом мужчину, который раньше работал на почте, а сейчас служил «почтовым голубем» в крепости. Ему было плевать, куда шлют письмо, главное, чтобы заплатили. Я дал ему 20 рублей, и он с радостью доставил письмо. О да, он также знал этот адрес, ведь ему уже приходилось посылать письма именно этому капитану ранее. Вот и всё! Письмо отправлено, осталось лишь скрыть улики. Я взял нож и пырнул себя в живот. Я не перерезал горло и себе, ведь это могло вызвать подозрение, а вот самоубийство ударом в живот совершают очень редко, да и то лишь самураи в Японии. Что насчёт ножа? Его я выкинул в окно. На улице лил дождь, была ночь и грязь, так что оружие никто и не заметил. Вот и всё! Игра окончена! Капитан выведен с поля боя, немцы осведомлены о засаде. Оставалось лишь надеяться на то, что письмо дойдёт.

– Но зачем?..

– Дело в том, что российские солдаты убили моего отца и мать, когда мне было 5. Я отчётливо помню, как в горящий дом врываются двое имперских солдат, очень похожих на поляков и, крича что-то на польском, убивают моего отца, а потом стреляют и в мать, пытающуюся укрыть, спасти меня. Да я ненавижу эту страну! Ненавижу не только поляков, а всех, кто связан с Россией. Я всех вас презираю! И латышей, и литовцев, и финнов, и даже казахов! Да, да, точно помню, это было восстание 1863 года в Польше. Поляки убивали русских просто из-за ненависти к их нации, из-за того, что русские якобы лишили их хорошей роскошной жизни! Да я вас всех ненавижу! Теперь понимаете, Дмитрий? Понимаете?

– Я понимаю вас… а у меня немцы… друга убили… Так что же мне теперь, всех немцев ненавидеть?

– Прекратите это. Я не за этим сюда пришёл.

– Прекрасная история, господин Александр. Я провожу вас обратно в ад, но перед этим хочу сказать, что в этом деле замешан ещё один человек. Ещё один сообщник есть, о котором не секретарь, не Артём ни слуху, ни духу. Этот сообщник, поверь, очень хорошо знаком тебе, Дима.

– Я не знаю, кто помогал секретарю… – ответил Дмитрий голосом, полным безразличия и отчаяния.

– И даже не догадываешься?

– Нет.

– Как же всё-таки интересно рассказывать людям о тех поступках, о которых они не помнят. Сразу представляешь их выражение лица, когда они узнают о содеянном. Ты, конечно, многое позабыл после комы, Дима, однако немного всё же помнишь. Помнишь о смерти отца, помнишь о смерти лейтенанта Астапова и о наступлении на крепость. О да, момент краха Варшавской крепости засел в твоей голове, похоже, навечно. Однако один момент ты всё же упустил. «Кто же сообщник?», – спросишь ты, а я без проблем тебе отвечу. Сообщник ты. Когда ты вошёл в комнату, в которой лежал труп капитана, ты проверил пульс. Однако не стоит думать, что ты ничего там не почувствовал, как раз напротив, пульс был. Однако несмотря на то, что ты мог хотя бы попытаться закрыть рану на шее, позвать кого-нибудь на помощь, ты не сделал ничего. Ты убил капитана, даже не хватаясь за нож или за пистолет. Интересная история, правда? Человек, который огромную часть своей жизни потратил на размышления о смерти капитана и на поиски убийцы, который был сам обвинён в убийстве, однако всеми силами отрицал это, оказался самым настоящим маньяком! А ведь Виктор предал правосудие, предал капитана тем, что сжёг донос, написанный лейтенантом на тебя. Видимо за это Бог и проучил его, не дав выбраться из крепости живым. Остаётся один вопрос: зачем тебе это было нужно? Да тут всё очевидно, ты просто ненавидел капитана. О да, ты был патриотом, однако ты очень гордый и самоуверенный человек. Ты думал, что сам сможешь вместе со своим полком разбить немцев, остановить их наступление, но вдруг осознал, что ты самый настоящий трус, который не сможет прикончить даже одного немца. Да, на Балканах было трудно, но там ведь были Османы, которых и так уже почти разгромили русские, а тут – немцы, сами разбившие российскую армию, одолевшие Французов. И вот, когда ты встретился с ними лицом к лицу, ты испугался. И ты был очень рад, когда твой друг Виктор донёс до вас приказ лейтенанта об отступлении. Что ж, надеюсь я открыл тебе глаза, дорогой друг.

Дмитрий лежал на кровати, не двигаясь, не моргая и практически не дыша. В его горле будто встал огромный ком, а на душу давил тяжёлый камень. Смерть Виктора разбила сердце сержанту, а факт того, что он является косвенным убийцей капитана Сорокина, лишил его хорошего и счастливого будущего. Он понимал, что если дьявол что-то говорит, то не просто так. Это ещё откликнется ему в будущем, ещё вернётся сполна.

Сержант не думал ни о чём, его мозг был просто не способен на это. Он спокойно лежал на кровати и смотрел в потолок, как человек, ожидающий смертного приговора или казни.

– Есть ещё какие-то вопросы, сержант? – тихо и спокойно спросил Люцифер.

– Никаких…

– Что ж, господин Александр Васильевич, в таком случае прошу вас пройти в ту дверь, в которую вы пару минут назад вошли. Она приведёт вас снова в преисподнюю. Удачи.

– До свидания, Люцифер. Прощайте, Дмитрий.

С этими словами секретарь вышел из комнаты, а дьявол так и продолжил сидеть на стуле рядом с Дмитрием.

Сержант не знал, что делать ему дальше. Он чувствовал, как его сердце невыносимо болит, как его душа просится на свободу из измученного и истерзанного несчастным прошлым тела. Дмитрий и подумать не мог, что когда-нибудь жизнь его обернётся в такую сторону. «Господи, как снисходительно ты обошёлся со мной, что всего лишь свёл с ума, а не обрёк на вечные муки и страдания», – думал Дмитрий, лёжа на постели с полузакрытыми глазами. «Прости меня, Боже. Прости за гордыню мою, за тщеславие, за подлость и трусость. Прости за хладнокровие мою грешную душу и сердце. Прости за то, что сразу не понимал, за что подвергаюсь таким мучениям и прости тех, кто пытался меня от них спасти. Я раскаиваюсь, Боже…»

Тогда Дмитрий закрыл глаза и почувствовал, как его тело медленно и плавно взлетает вверх, как его душа покидает полуживое несчастное тело и стремительно поднимается к небесам. Нет, он вовсе не умирал и не впадал снова в кому. Он также лежал на кровати с закрытыми глазами, ожидая скорой кончины.

Вдруг тьма, которую человек обычно видит, закрыв глаза, начала исчезать, сменяясь на яркий солнечный свет, будто к глазам сержанта поднесли огромную лампу. Тогда Дмитрий не выдержал и всё же открыл глаза, ведь, как и все люди, боялся смерти и той неизвестности, что следовала после неё.

Однако он был уже не на кровати. Он стоял в знакомом коридоре без стен, пола и потолка. Коридор наполнял яркий солнечный свет, идущий неведомо от куда. Дмитрий будто снова погрузился в вечный сон, однако на этот раз он чувствовал, что точно был жив.

Обернувшись назад, сержант увидел Люцифера, стоявшего лицом к Дмитрию. Он был спокоен и хладнокровен как никогда. На его лице не было видно каких-то эмоций или чувств. Он смотрел на Дмитрия, как статуя, сделанная из камня древним скульптором, стоящая возле Афинского дворца.

– Что меня ждёт дальше? – задал лишь один вопрос Дмитрий, но дьявол молчал, – скажи, что будет дальше?!

– Я не знаю.

Люцифер говорил это абсолютно откровенно, истинно и без всякой лжи. Он действительно не знал, что станет с Дмитрием дальше, ведь он исполнял волю Божью, а что делать дальше, он не знал. Знал один лишь Господь.

– Ты ведь дьявол, ты знаешь всё! – прокричал Дмитрий в отчаянии, упав на колени и опустив голову вниз.

– Я знаю лишь то, что мне знать дозволено. То, о чём ты спрашиваешь, знает лишь Бог.

– Я настрадался уже сполна! Ты ведь можешь убить меня, можешь покончить с моими страданиями, так прошу, сделай это!

– Ни в коем случае. Я исполняю волю Божью, а твоя жизнь ему, по-видимому, ещё нужна.

– Но скажи, почему он не обрёк меня на вечные муки и страдания? Почему не лишил чего-то более дорогого, почему я тогда не умер, как последняя собака, лёжа на койке и пуская слюни изо рта?! Почему?..

– Ты никогда этого не поймёшь. Ведь ты человек, а людям не дано понять Божий замысел. «Немудрое Божие премудрее человеков», – произнёс, ухмыльнувшись дьявол, цитируя строки из Библии и, не дождавшись ответа Дмитрия, исчез, пожалуй, что навсегда.

Дмитрий ещё долго стоял в белом коридоре, в ожидании чуда или чего-то ещё. Он не знал, что ему делать дальше, не знал, что с ним станет и как пойдёт его судьба. Он не знал, вернётся ли дьявол ещё, не знал, впадёт ли он снова в кому, не знал даже, не в коме ли он сейчас.

Где-то в глубине души Дмитрий даже сожалел об исчезновении дьявола, ведь за всё время, пока сержант лежал в больнице, дьявол был единственным существом, которое общалось с ним, говорило правду и пыталось спасти и, невзирая на все обиды, несмотря даже на то, что Люцифер солгал ему о том, что Виктор жив, он готов был простить его. Больше у Дмитрия не было никого. Совсем никого…

Дмитрию было также жаль доктора, которого уволили с работы, ведь тот также очень ценил жизнь своего пациента, любил его почти как сына и хоть они и виделись изредка, Дмитрий сильно привязался к главврачу.

Однако сейчас Дмитрий прекрасно понимал, что не сможет вернуть ни одного ни другого. Он мог лишь снова закрыть глаза и помолиться за своё здоровье, ведь больше молиться ему было не за кого…

Глава 10: Эпилог

С того момента, как исчез Люцифер, прошла буквально неделя. Дмитрий всё же не впал в кому и спокойно продолжил вести обычный для больного, который практически не способен даже на малейшее движение, образ жизни. Его жизнь больше не имела смысла, он чувствовал себя лишним в этом мире, ведь кроме того, что из больницы его никто не ждал, так он ещё и был убийцей двух офицеров, сам до конца, не зная или, скорее, не помня об этом. Однако за эту неделю Дмитрий всё же смог пару раз приподняться и даже сесть на кровати. Он должен был бы радоваться, однако ему не хотелось этого также, как и не хотелось жить.

Был март 1930 года. Дмитрий сидел на своей кровати, тупо смотря в пол, размышляя о том, как порой жестока бывает жизнь. За последнюю неделю он в общем-то и не думал больше ни о чём. Каждый его день проходил в долгих и тяжёлых размышлениях о том, как ужасна порой и жестока жизнь. Иногда он мечтал о возвращении в кому, иногда просто о смерти.

С тех пор Люцифер так ни разу и не появлялся. Сержант ждал его, однако он не приходил. Даже когда сержант молил Бога о возвращении дьявола, ответа или отклика всё равно не было. Дмитрий был ещё жив снаружи, однако внутри не осталось ни одного живого места. Вся его душа была искромсана жизнью, а сердце вряд ли выполняло все должные функции. Иногда Дмитрий чувствовал, как ему становилось тяжело дышать, однако он не боялся и не волновался, а наоборот надеялся на то, что вскоре задохнётся по неволе и наконец покинет этот жестокий и пустой мир. Единственная вещь, которая спасала Дмитрия от самоубийства – это то, что он не мог даже встать с кровати, а шея его была слишком слаба, чтобы разбить голову об стену.

За дверью комнаты, в которой находился пациент тем временем происходило что-то непонятное и странное. Там слышались какие-то голоса, шаги и шорохи. Причём если в одном голосе Дмитрий чётко различал своего лечащего врача, то три других были незнакомы ему, однако вовсе не пугали. Ему было наплевать.

Буквально через минуту после того, как в коридоре началась эта возня, дверь открылась и в комнату сначала вошёл доктор, а за ним трое мужчин, одетых в пальто до самых колен, кожаные сапоги и шлемы с козырьком и красной звездой на лобовой части. Войдя в комнату, мужчины застали Дмитрия, как мы уже знаем, в сидячем положении, тупо смотрящего в пол, не обращающего на них никакого внимания. Мужчины немного помедлили, а потом один из них, самый высокий, проговорил грубым голосом:

– Сержант Дмитрий Соколов, с вами имеет честь говорить лейтенант советской милиции, Анатолий Грач. Вы обвиняетесь в убийстве капитана Сорокина и его секретаря, Александра Васильевича в военное время, поставив под угрозу исполнение операции по обороне Варшавской крепости. Мы, к сожалению, не могли беспокоить вас пока вы были в коме, но теперь, когда вы более-менее пришли в чувства, вы должны проследовать с нами в отделение. Скажите, вы признаёте эти обвинения?

– Нет, не признаю, – сказал Дмитрий спокойным и немного надменным голосом.

– Не признаёте? Но в таком случае…

– Не признаю. Я убил не только этих двоих. Я также виновен в смерти лейтенанта Анатолия Астапова, а также в смерти своего отца. Я убил Астапова во время наступления немцев на крепость, а отца у себя дома.

– Но… В таком случае… Даже если учесть то, что вы чистосердечно признались ещё в двух убийствах, принеся тем самым огромную помощь правосудию, вам всё равно будет назначен срок, до окончания которого вы, боюсь, не доживёте… – растерянно проговорил милиционер.

– Мне всё равно, что со мной будет… Делайте что хотите. Это ваша работа, я готов сдаться.

Милиционер оробел. Ещё никогда за свою карьеру ему не приходилось встречать настолько холодного и спокойного человека, которому было абсолютно наплевать на последствия своего преступления, да и на свою жизнь в целом. Он смотрел на этого человека с чувством жалости к нему, в большинстве от того, что никак не сможет ему помочь. «Тюремное заключение для него – блаженство. Прости, что мне приходится так поступать», – подумал милиционер, после чего подошёл к Дмитрию и надел на него наручники. Двое других милиционеров встали по бокам и, взяв Дмитрия под руки, поставили его на ноги.

– Возьмите вот это, – проговорил один из офицеров, стоявший слева от Дмитрия и подал ему два костыля.

Дмитрий встал с кровати, опираясь на костыли и пошатываясь в разные стороны.

– Идём, – проговорил чем-то подавленный милиционер и группа из трёх человек поволокли Дмитрия, который еле мог держаться на ногах, из больницы.

Выйдя на улицу, милиционеры усадили Дмитрия на заднее сиденье небольшой и далеко не новой машины, вмещающей не более четырёх человек.

Дмитрий спокойно сел на сиденье, конечно не без помощи милиционеров и, со сложенными на коленях руками, продолжил смирно сидеть в машине. Один из офицеров сел назад, слева от Дмитрия, а другой вперёд, справа от руля. Высокий милиционер, говоривший с Дмитрием сел за руль и закурил.

Они ещё немного посидели в машине, а когда милиционер-шофёр наконец докурил, всё же тронулись с места и направились в сторону милицейского отделения.

Где-то через четверть часа они были на месте. Дмитрия также взяли под руки и, выволочив из машины, повели в участок. Сзади шёл высокий милиционер, у которого, как мы помним, была очень интересная фамилия Грач. Он успел закурить ещё одну сигарету, поэтому шёл не торопясь.

Дмитрий вместе с полицейскими вошёл в здание, а через пару минут они снова вышли оттуда. Снова Дмитрия посадили в машину и повезли куда-то, куда он сам не знал.

Всю поездку он сидел молча, не издавая не звука. Он думал о том, что с ним станет, куда его отвезут и в какой камере он проведёт остаток своей ничтожной жизни. Сержант мечтал только об одном: чтобы рядом с ним прямо сейчас сидел Виктор. Сидел, рассказывал о своей нелёгкой жизни, вспоминал про то, как тяжко было на Балканах, а возможно и на русско-немецком фронте. Только одно могло обрадовать этого несчастного человека, одна мелочь, которая была к сожалению, так далека от реальности. «Лишь Господь Бог знает, что со мной будет. Только лишь он понимает, что нужно мне сейчас и что будет мне дано, а что останется лишь мечтой».

Вскоре машина подъехала к большому мрачному зданию, чем-то напоминавшему старый завод. Дмитрий точно не мог сказать, сколько в нём было этажей, однако понимал, что это явно не ещё один участок или отделение милиции. Это была тюрьма. Самая настоящая, жуткая и до глубины души отвратительная. Она возвышалась также грозно, как возвышался замок Иф над Эдмоном, плывущим в лодке в произведении А. Дюма «Граф Монте-Кристо», она была ужасна и неотвратима.

Дмитрия ввели в здание через большую дверь, минув двухчасовых и ров воды. Проходя по тёмному, еле освещённому коридору, Дмитрию удавалось разглядеть множество тюремных камер, наполненных разными заключёнными. Кто-то был избитый, кто-то толстый, а кто-то худой. Идя по этому жуткому коридору, Дмитрий впервые за неделю почувствовал что-то другое, кроме безразличия или необъяснимого страха. Он почувствовал, что вовсе не хочет умирать и что боится уже не чего-то неизвестного, а вполне понятного и поистине жуткого. Он боялся смерти.

Идя по этому длинному коридору, Дмитрию вдруг почудилось, как кто-то зовёт его мягким и приятным голосом, будто в его уши льются вовсе не слова, а мелодия какого-то музыкального инструмента, на котором играет мастер, потративший на своё дело половину жизни. Дмитрий не разобрал слов, доносившихся откуда-то сверху, однако голос этот показался ему таким блаженным и умиротворяющим, что сердце и душа его в тот же миг успокоились. Он почувствовал, как жуткие и плохие мысли о будущем вместе со страхом куда-то уходят из его головы, исчезая, пожалуй что навсегда.