Wahnsin

– Да, и тут ты прав… ты, Люцифер, слишком умён для нашего мира. Тебе нельзя здесь оставаться, ведь ты нарушишь баланс, установленный Господом Богом.

– Поверь мне, Дмитрий, если бы Господь Бог не разрешил мне здесь появиться, ты бы до сих пор лежал в коме, а возможно уже был бы мёртв.

– Расскажи мне, прошу, что было бы со мной, если бы ты не вмешался! Я ведь имею право на то, чтобы знать свою возможную судьбу!

– Ну что ж, начну, пожалуй, с того, что именно благодаря мне ты смог в самый первый раз выбраться из своего «вечного сна». Это я пробудил тебя, хоть мне и пришлось потратить на это неимоверные усилия. По прогнозам, которые я сделал ещё за 3 года до того, как ты впал в кому, ты бы пролежал в ней до 1956 года и очнулся бы уже стариком, конечно, в лучшее время, но всё же потеряв больше половины своей жизни. Я спас тебя, потому что не мог позволить умереть, ведь это было против воли Божьей. Да, я был у него. Он просил меня сохранить твою жизнь, и я, не став спрашивать зачем, отправился на землю, чтобы спасти твою ничтожную жизнь.

– Так получается, что именно благодаря тебе я сейчас могу спокойно лежать на кровати, чувствуя себя вполне живым человеком?

– Да.

– Спасибо тебе… Я и не знал, что покровитель теней, тёмных сил и зла способен на такой добрый поступок.

– Не стоит называть меня покровителем зла, ведь не забывай, что предметы отбрасывают тени только при наличии света. Не было бы добра и героев, не было бы ни зла, ни злодеев.

– И снова верно, Люцифер… Я ведь уже говорил, что ты слишком умён. Честно говоря, я очень завидую тебе.

– И зря! Знаешь ли, быть умным – это самая большая беда на земле. И если мы, высшие существа, ещё как-то справляемся с этим, то у вас быть умным – приговор. Все требуют чего-то от тебя, все хотят видеть отличный результат, которого ты, возможно, вовсе не хочешь. Они говорят тебе: давай, ты сможешь это сделать, у тебя нет права сдаться… однако не спрашивают, а надо ли это тебе? Да, дорогой друг, быть умным – самая страшная кара из всех, которые только можно придумать.

– Но, а если тебе нравится то, чем ты занимаешься? Если нравится быть умным, потому что нравится выполнять то, что от тебя требуют или ожидают?

– Тогда, поверь, найдётся что-то ещё. Когда ты преуспеешь в каком-то деле, нравящемся тебе, то найдётся ещё одно или может два, а может и больше. Их не придётся искать, их тебе навяжут. Даже несмотря на то, что тебе это возможно и не нужно, тебе всё равно это навяжут. Потому что ты умный, потому, что преуспеваешь в чём-то одном, а значит, можешь преуспеть и в другом. А хочешь ли? Нужно ли тебе это? Ответ ты найдёшь сам. Знаешь, я могу хоть сейчас наделить тебя тем умом, которым обладаю сам, но скажи, нужно ли тебе это?

– Нет… Пожалуй, что нет…

– Так ты хочешь знать ещё что-нибудь? Быть может о своём прошлом или будущем?

– Нет, мне судьбы моей знать не хочется, ведь иногда, узнав свою судьбу, нет дальше желания жить. Но я хотел бы узнать о своём прошлом. О своих праотцах и прадедах, о которых ничего так и не знаю.

– Такую волю твою я могу исполнить. Начнём, пожалуй, с твоего отца, родившегося в 1824 году. Тебе о нём мало известно, ведь с самого твоего рождения твой отец, Семён Дмитриевич, служил на фронте, участвовал в Крымской войне и погиб при осаде Севастополя в 1855 году.

Твой дед, Дмитрий Антонович, родился в 1799 году и также имел карьеру военного. Он поступил на службу, когда ему исполнилось 18 лет, участвовал в войнах с Наполеоновской Францией. Он был тяжело ранен под Бородино, поэтому был отозван с фронта. В 1829 году он также участвовал в войне, но на этот раз в Русско-Турецкой. Он был смертельно ранен и умер при осаде города Эрзурум.

Твой прадед, Антон Васильевич, не был военным. Он был простым ткачом, который неплохо зарабатывал на своём деле. Родился он в 1768 году, при правлении Екатерина II «Великой». Его жизнь не была особо интересной, ведь всё, в чём она заключалась – ткачество.

Его отец, твой прапрадед, Василий Александрович, был моряком. Он родился в 1736 году, участвовал в сражениях с турецким флотом, был ранен в 1773 году во время Русско-Турецкой войны, а через месяц скончался на руках своего отца.

Его же отец, Александр Потапович, был обычным ремесленником, родившимся в 1713 году в Кракове, сменившим имя и фамилию и затмившим свой род. Именно он является родоначальником «Соколовых», с него и пошло ваше большое дерево. Про его отца мне, к сожалению, неизвестно. Что же, доволен ли ты?

– Да. Я многого не знал о своих предках… Почти все они – герои, они умерли за свою Родину, за свою землю и свой народ. Я горжусь ими.

– А собой ты гордишься? – внезапно спросил дьявол, поставив Дмитрия в неловкое положение от такого неожиданного вопроса.

– Собой? Ну я… я военный, как и мой отец, дед, прапрадед… Я сражался за свою землю, оберегая её от немецкого войска, я был ранен в Варшаве, при…

– При бегстве из крепости.

– Нет, нет, при отступлении из крепости по приказу старшего по званию.

– Вы бежали из крепости, как животные на водопой.

– Я не бежал! Ты знаешь, что я был готов умереть за свою Родину!

– Да, но жизнь была тебе дороже, я и это прекрасно знаю. При возможности бежать, ты бежал; при возможности отступить или не рисковать, ты не рисковал; скажи же мне, кто ты? Герой или просто трус, выдающий себя за героя?

– Трус… ты прав, Люцифер. Я бежал из крепости, я побоялся вступать в бой при Сливнице и Разлоге…

– А вспомни Приштину. Вспомни, как ты предал капитана Герасимова, когда тот в крови умолял тебя помочь ему, спасти его. Ты помнишь, как вы вместе наступали на осман, но попали в окружение, в котором вас перебили почти всех, кроме тебя, пары рядовых и капитана. Капитана тогда можно было спасти, но ведь никто не узнает о вашем подлом поступке! Вы оседлали коней и ускакали прочь, под шквальным огнём османских орудий. А капитан, который с самого начала войны не раз выручал вас, поддерживал и спасал, остался умирать там, в этом аду…

– Чёрт! Да, помню, конечно я всё помню! Я думал, что об этом не знает никто, не помнит никто, ведь я делал это по молодости, не по уму!

– Но ты сделал подлость, ты предал своего офицера.

– И я признаю это! Я раскаиваюсь перед Господом и молю о прощении! Я был неправ…

– А ты веришь в Бога? – спросил Люцифер уже более спокойным и низким голосом.

– Да, верю. Верю и искренне не понимаю, за что тот меня карает…

– Карает? Знаешь, есть в мире одна истина, которую уму человеческому понять не дано. Бог не карает нас, он лечит. Когда мы идём куда-то не туда, когда мы делаем не те поступки, Бог старается направить нас на правильный путь. Бог никогда не делает что-то не во благо человеку. Он любит нас, поэтому и, как ты говоришь, «карает».

– Так в чём же любовь?!

– Ответь мне на один вопрос, Дмитрий. Какая мать больше любит ребёнка: та, что не обращает внимания на его плохие поступки, или та, что старается отучить сына от них?

– Пожалуй, вторая…

– Тогда дай ответ на свой вопрос сам.

– А как же дети?! Как же старики, которые умирают в одиночестве, жены, которых бросают мужья или дети, которых бросают отцы? Как же дети, которые умирают от голода и холода?!

– У каждого человека в жизни свой путь, своя судьба. Каждому её пишет Господь Бог и поверь мне, всё, что происходит с людьми – во благо. Возьмём пример. Ребёнка бросили родители на произвол судьбы. Он пытался выживать, пытался хоть где-то укрыться от холода, но через несколько месяцев умер. Если судить с вашей человеческой точки зрения, то Бог – тиран и каратель, который убил беззащитное дитя. Однако если знать, чего хотел Бог, что кстати невозможно вам, людям, то можно догадаться, что ребёнок бы этот вырос, скажем, убийцей и что в его жизни свой путь, своё испытание. Родители его не смогли бы вырастить из него человека, воспитать в нём настоящего мужчину, возможно даже ненавидели бы его или избивали, поэтому Бог лишь спас и их, и мальчика от ужасающей участи. Мальчику облегчил жизнь, впустив в рай, мир избавил от убийцы, а его родителям преподнёс испытание, которое ещё неизвестно чему их научит. Человеку этого не понять, ведь он судит лишь по тому, что видит, а видит он даже меньше половины. Всё, что делает Бог – во благо. Но людям этого никогда не понять.

– А как же убийцы и воры, что раскаиваются перед Богом лишь в конце своей жизни! Они ведь лживые лицемеры!

– А кто первым вошёл с Иисусом в рай? Знаешь?

– Знаю…

– И он не верил? Он не раскаялся?

– Этого не знаю.

– Поверь, когда человек по-настоящему раскаивается, его душа очищается, его грехи отступают, а Бог, видя те страдания, которые перенёс человек, понимая, какой ужасный поступок он совершил, прощает того и пускает в рай.

– Понять мне не дано…

– Всё верно, друг мой, не дано понять тебе и всем, кто свою жизнь проводит в мире этом.

– Скажи мне, тогда, я раскаиваюсь правильно? От всего ли сердца и нет ли там, где-то небольшого уголка, который считает, что все мои поступки в жизни были абсолютно правильными и человеческими?

– Ты раскаиваешься всем сердцем. Ведь стоит человеку только объяснить его вину и, если он действительно о ней сожалеет – он раскается.

– Так я попаду в рай?

– Я дьявол, а не Бог. Не мне решать, кто попадёт в рай, а кто в ад.

– Но ты ведь хозяин ада?

– Нет. Я там как начальник, хозяин там – Бог. Бог правит всем миром, что раем, что адом. Я лишь вторая скрипка, которая иногда дополняет Господа и исполняет его поручения. Кстати, тебе тут письмо. От Виктора.

– Снова?! Давай же его скорее!

– Вот, возьми. Оно вчерашнее, 1920 года.

Дмитрий взял в руки письмо, которое на этот раз почему-то было без конверта и принялся за чтение. В письме Виктор писал следующее: «Здравствуй, Дима. Это снова я, твой лучший друг Виктор. В прошлый раз я писал тебе о том, что в России не так давно началась гражданская война, что свои убивают своих же и что страна погрязла во мраке войны и разрухи. Однако сейчас я могу сообщить тебе более приятные новости. Красные войска откидывают белогвардейцев обратно в Сибирь. Наша армия почти вернула под свой контроль Кавказ, войска УНР и БНР не могут выстоять под натиском нашей армии! А самое главное, о чём я забыл упомянуть в прошлых письмах, так это то, что германские силы сдались ещё в 1918 году, Кайзер был свергнут, а в Германии провозглашена республика. Россия, к сожалению, не смогла принять участие в формировании Версальского договора, однако Германия повержена, мы победили, а смерти наших товарищей были не напрасны! Ну что ж, Дмитрий, желаю тебе скорейшего выздоровления! Твой друг, Виктор.»

– Скажи, где ты взял это письмо?

– Оно было там же, где и все. В почтовом ящике клиники. Я просто забирал их оттуда и приносил тебе почти каждый раз. Надеюсь, содержание порадовало тебя?

– Безусловно. За время своего пребывания здесь я успел изменить своё мнение о российской монархии, так что теперь я радуюсь каждой победе красных.

– Не без моей помощи, – прошептал Люцифер так, что Дмитрий не смог разобрать ни одного слова, – послушай, а как умер твой отец?

– Ох, это было очень жалкое зрелище… Он лежал в конвульсиях на полу и медленно умирал, пытаясь попросить о помощи, о спасении, однако я не смог сделать этого.

– Ты не смог?

– Да. Когда я шёл на кухню за лекарствами, какая-то неведомая сила сломила моё тело, и я не смог сдвинуться ни на шаг. Болело всё: и спина, и ноги, и особенно голова. Я думал, что сейчас упаду на пол и вместе с отцом отправлюсь на тот свет, однако со смертью его прошла и моя боль. Думаю, что сам Господь остановил меня, как бы говоря, что возможно мне вовсе и не нужно спасать своего отца, который почти всю жизнь был богохульником и пьяницей. Был бы он жив, не знаю, что бы было со мной. Однако я всё равно любил его, в отличии от лейтенанта Шубаева. Думаю, если бы мне предложили сейчас вернуть его на этот свет, я бы без раздумий согласился.

– Так ты не смог?!

– Да что же тут такого? – спросил Дмитрий, пытаясь неумело сымитировать непонимание.

– Ты не захотел спасти его жизнь. Я знаю это. Ты пытался обмануть всех, прикрываясь якобы неведомыми силами, удержавшими тебя от спасения близкого человека, однако себя не обманешь. Ты убил своего отцы, потому что ненавидел его с 17 лет, когда он, по твоему мнению, отравил твою мать.

– Враньё! Ложь! – вскричал побледневший Дмитрий, – ты врёшь, Люцифер!

– Я никогда тебе не вру. Я знаю получше твоего, что тогда произошло. Никто не держал тебя, ты вполне мог идти, мог спасти отца, однако не захотел этого.

– Я хотел спасти его!

– Нет. Ещё с того момента, как твоя мать умерла, ты вынашивал план мести отцу. Когда он начал пить, ты понадеялся на то, что он умрёт вскоре от алкоголя и вот, лишь спустя 20 лет после того, как ты затаил обиду на отца, он умер. Умер не от твоих рук, однако по твоей вине. Убийца – ты!

– Нет! Ты подлее, ты совратитель людей на грех! Это ты заставил меня убить отца!

– Я никогда не совращаю людей и не заставляю грешить. Они делают это сами, а я вмешиваюсь лишь тогда, когда они уже окончательно решились на грех. Я не заставлял тебя убивать отца, ты сделал это сам. Из-за страха прослыть отцеубийцей, ты решил придумать историю о неведомой силе, удержавшей тебя от греха. После этого ты якобы поверил в Господа Бога, однако на самом деле это также было очередной ложью, чтобы скрыть содеянный тобой поступок. Ты веришь в существование Бога, однако не согласен преклонится перед ним. С другой стороны, ты веришь и в Дьявола, однако также не признаёшь его власти над тобой. Что ж, так позволь же мне спросить тебя, во что ты веришь?

– Я не отцеубийца! Грех не моей воли, ты побудил меня на него! Я не верю твоим словам! – после этого громкого высказывания Дмитрий приподнялся с постели и занёс кулак над головой. Он был в животной ярости, по лицу его струился пот, сам он весть дрожал от злобы и ненависти к тому, кому не так давно был благодарен.

Внезапно Дмитрий почувствовал, как что-то сковывает его изнутри. Он вдруг услышал, как бьётся его сердце и как горит пламя ненависти в его душе. Сержанта медленно разъедали его тёмные чувства, он постепенно терял силы и с каждой секундой всё дальше отдалялся от этого мира.

Дьявол же спокойно сидел на стуле и смотрел на Дмитрия. Он знал, что происходит внутри него, знал, чем всё это может обратиться, однако хладнокровно сидел на месте, бездействуя, так и не повернувшись в сторону сержанта.

Глава 8: Припадок

Через минуту Дмитрий опустился на кровать. Его глаза были открыты, однако зрачки были пустые и, казалось, вовсе безжизненные. Они не были наполнены счастьем или надеждой, как несколько часов назад, не были наполнены гневом и ужасом, как минуту назад; они были пусты. Дмитрий больше не мог двигаться; буквально каждую минуту его полу-онемевшее тело бросало в дрожь, конечности хватали судороги, а глаза наполнялись кровью.

Однако Дмитрий был жив. Он знал, что как только он двинется, тьма вокруг него тут же рассеется, а сам он окажется снова в одном из миров своего подсознания. Однако сержант не мог просто бездействовать. Немного помедлив, он всё же сделал шаг вперёд и тут же чёрный туман вокруг него мигом улетучился, а сам Дмитрий очутился в уже до боли знакомой камере. Однако Дмитрий не мог больше сделать и шага. Он был будто парализован какой-то неведомой силой, будто скован титановыми цепями по всему телу. Сержант не мог даже сомкнуть глаз, не мог открыть рот и с трудом мог дышать. В глазах было почти темно, в ушах слышался высокий противный звон. У сержанта не было сил, поэтому он даже не прикладывал усилий для того, чтобы держаться на ногах. Впрочем, в этом не было необходимости, так как неведомая сила держала его в воздухе, как держит планету в космосе или тучи в небе.

Вдруг перед собой Дмитрий увидел уже знакомого старика. Тот сидел на своём обычном месте – в углу комнаты и будто с каким-то осуждением смотрел на Дмитрия.

– Как же так, а? Скажи мне, как же!? Я ведь не один раз говорил тебе, предупреждал о том, что не следует давать волю эмоциям настолько! Ты ведь хотел наброситься на представителя всевысших сил, хотел разорвать его, убить! Ты впал в гнев, лютую ярость лишь от того, что Люцифер раскрыл тебе глаза, из-за того, что он показал, какой же чёрствый ты в душе человек, однако ты даже и не думал, что такое может произойти. Не думал, что кто-то способен узнать о той вечной тайне, которую ты хранишь с момента убийства своего отца. Скажи мне, чем он тебе так не угодил, а? Скажи, может ты держал на него злость ещё с детства? Думал, что именно он отравил твою мать, что именно он является причиной твоей скотской и никчёмной жизни? Что ты молчишь, а, Дима? Что молчишь то? Может потому, что ты решил не слушать глупого, верно, сумасшедшего старика, который, верно, просто бредит, да и вряд ли вообще существует? Или может потому, что тебе нечего ответить на мои вопросы?

Старик приподнялся, отряхнул свои изодранные штаны и подошёл к Дмитрию. Тот же продолжал беспомощно стоять на одном месте, будто мертвец, который почему-то всё ещё был способен мыслить.

– О да, Дима, я всё прекрасно знаю! Твой отец был пьяницей, он не любил ни свою жену, ни тебя. Круглый день он сидел в своей комнате, не прекращая пить даже на пару минут. Ты ненавидел его за то, что тот с самого твоего детства не проводил с тобой ни единой минуты вместе. Что же касается его жены, так с той всё предельно ясно. Он вышла за этого несчастного алкоголика не по своей воле. Её заставили. Однако кто и когда? Что ж, на этот вопрос ты, возможно, и сам найдёшь ответ, но позже. Знаешь, что интересно? Твой отец не причастен к убийству матери. Она была отравлена не им. Кем? Да соседом вашим, Гришей. Она задолжала ему пару тысяч и всё никак не хотела возвращать. Ни ты, ни твой отец даже понятия не имели об этом долге, ведь женщина просто боялась рассказывать мужу об этом, а тебя просто не хотела беспокоить. И вот соседу надоело ждать. Он заплатил профессиональному убийце, который ровно в час ночи 14 сентября пробрался к вам в дом через открытое окно и подсыпал в стоявший на кухне стакан, который уже был наполнен водой, яд. Он знал, что женщина каждую ночь встаёт с кровати и идёт в кухню, чтобы попить воды. Скрывшись в кустах, он стал наблюдать, а когда увидел, что всё прошло идеально, скрылся из города, а потом и вовсе уехал из России. Однако убийцу постигла суровая, но справедливая участь. Его поймали разбойники, на границе с Сербией, отобрали все деньги, а потом зарезали. Сосед Гриша также не остался в стороне. Каждый день, после убийства твоей матери, его посещали мысли о самоубийстве. Через месяц он покончил с собой. Однако самое интересное в этой истории то, что тело соседа так и не нашли. Уж не знаю, кто позаботился об этом, однако то, что он убил себя – факт. Что же с твоим отцом? Да тут всё элементарно. Он сдружился с алкоголем ещё в раннем возрасте, а точнее в 17 лет. Он пил всё больше и в конце концов превратился в то, что ты видел на протяжении всей своей жизни. Никакой беды в его жизни не было, никакой большой трагедии. Не было и смысла. Его родители безумно любили сына, однако в 15 лет его отца сослали в Сибирь, за сотрудничество с социалистами, оппозиционными на тот момент Российскому правительству. Мать же не могла воспитать сына одна, да и он это прекрасно понимал. В 16 лет он убежал из дома, оставив после себя лишь записку:

«Мама, я знаю, что тебе очень тяжело

растить меня одной, поэтому я решил

облегчить твою и так потрёпанную жизнь.

Не переживай, я жив и здоров, просто я

убежал из дома. Обещаю, что вернусь к

тебе, обеспечу большим количеством

денег, и мы будем жить вместе, как и

прежде. Люблю тебя, твой сын Толя.»

– Когда мама прочитала эту записку, она впала в ужас. Она надеялась, что сын просто пошутил, ждала его весь день, спрашивала всех знакомых, к которым он мог уйти, однако сын так и не пришёл. Она не могла поверить своему горю, молилась каждый день и жила одной лишь надеждой на то, что сын её вернётся домой богатым, обнимет её и попросит прощение за такое долгое отсутствие. Хотя и денег ей не надо было, и извинений тоже. Она ждала лишь сына, жила лишь надеждой. Каждый день она съедала не больше одного куска хлеба и выпивала не больше стакана воды. Она хотела только одного, однако так и не дождалась. Через 8 лет после той проклятой записки, которую она ненавидела всем сердцем, она повесилась, так и не увидев боле своего сына. Сыну же было абсолютно плевать, да и верно он вовсе забыл о своём обещании матери. Он пил, гулял и веселился с друзьями, потом насильно женился на молодой и красивой девушке, позже у них родился сын, а дальше ты и сам всё знаешь. И поверь, я прекрасно знаю, что именно ты убил своего отца. Конечно, приступ спровоцировал не ты, однако ты не помог. Ты отнёсся хладнокровно к смерти своего отца, а безразличие страшнее убийства или кражи. Безусловно, эта сволочь заслуживала такой кончины, однако ты поступил не верно. По-скотски даже, я бы сказал. Убивая человека, ты нарушаешь Божью заповедь, а это самый страшный грех.

Старик замолчал. Он прошёлся взад-вперёд по комнате, после вернулся на своё место и снова заговорил:

– А ведь знаешь, отцы и дети – самая сложная проблема сегодняшнего общества. Ведь человек любит своих родителей лишь до поры до времени. Когда человек вырастает, он часто забывает о своём отце или матери, а если у него рождается ребёнок, то старший родственник становится вовсе ему безразличен. Хвала Господу Богу, что не все люди такие. Не все забывают о своих родных, и далеко не каждый старается избавится от них как можно скорее. Однако есть же скоты на земле! Но Бог их когда-нибудь всех рассудит. Что ж, давай же к делу. Пожалуй, ты помнишь о моём обещании, которое я дал при нашей с тобой последней встрече. И вот, ты снова дал волю эмоциям, а я лишь воспользовался этим. Ведь пойми, когда человек чист душой, ему нечего боятся. А ты грешник. Ты, как я уже сказал, страшнее убийцы, ведь ты мог спасти всех этих несчастных. Но не спас ведь. Кстати, это ещё не всё. Чуть позже ты узнаешь о ещё некоторых своих страшных грехах, если конечно доживёшь до того момента. В любом случае, продолжим. Ты раскаиваешься за свои грехи? Сейчас я щёлкну пальцами и дам тебе возможность говорить, – старик щёлкнул и Дмитрий, почувствовав снова свои уста, произнёс лишь два слова:

– Пошёл ты… – на большее у него не хватило сил.

– Что ж, раз так, тогда будем говорить по-другому. Знаешь, в чём твоя проблема, Дима? Ты не умеешь признавать свою неправоту. Всегда ты считаешь себя правым, никогда никого не слушаешь, но это ведь неправильно, так? В любом случае, сейчас я покажу тебе, что такое настоящая дисциплина.

С этими словами старик сильно сжал кулак и Дмитрий, услышав сначала громкий хруст, почувствовал, как его руку будто разрывают на части сразу в нескольких местах. Он попытался закричать, что было мочи, однако сил не хватило даже на то, чтобы разомкнуть уста. Дмитрий молча пытался пережить дьявольскую боль, до сих пор не отпускавшую его, однако просто не был на это способен. На секунду сержант почувствовал, как жизнь ускользает из его рук, однако тут же он спохватился и снова смог «прийти в себя».

Старик стоял перед ним, с жуткой улыбкой на лице. Он смотрел Дмитрию прямо в глаза, нет, прямо в душу. Взгляд старика не оставлял ни малейшего сомнения в том, что тот явно настроен решительно.

– А самое главное, Дима, – продолжал старик, – что единственный человек, если его конечно можно так назвать, который смог переубедить тебя и заставил поменять своё мнение – Люцифер. Лишь он сумел внушить тебе, что Царь не такой уж и хороший правитель, а красные – вовсе не враги России. Ну откуда ты знаешь, что он прав? Быть может он просто смог убедить тебя и всё? Быть может ты просто жалкое животное, идущее на поводу у своего хозяина, слепо верящее каждому его слову? Всё верно, Дима, я прекрасно понимаю, что ты не дашь мне ответ ни на один из этих вопросов. О, да брось ты обижаться на меня, ты же видишь, что я делаю это лишь во благо тебе! Ну, по крайней мере, я так думаю. Сам посуди, твои эмоции вырвались наружу, они могли бы уничтожить тебя полностью. Хотя по правде говоря, это я и делаю. Ведь понимаешь, Дима, в чём весь вкус моей работы? Я не чувствую вины, из-за того, что делаю. Ведь я делаю лишь то, что обязан делать. То, что предначертано моей судьбой. И другого выбора у меня нет! Ты это понимаешь?!

С этими словами старик снова сжал кулак, и Дмитрий снова почувствовал дикую боль, пронзающую уже на этот раз его ногу. Тогда сержант, истратив последние свои силы, закрыл глаза.

Простояв так около пяти секунд, он вдруг осознал, что не слышит старика. Однако где же он и что происходит вокруг? Ответ на этот вопрос можно было найти лишь одним способом – открыв глаза. Но Дмитрий боялся это сделать. Он боялся снова увидеть отвратительное и так ему ненавистное лицо старика, боялся снова почувствовать ту кошмарную боль, боялся даже самого вида комнаты. Однако нужно было пересилить свой страх и Дмитрий, собрав волю в кулак, всё же решился на отчаянный поступок.