Wahnsin

Открыв глаза, он вдруг увидел, что стоит вовсе не в камере психиатрической больницы, а в белом коридоре, наполненном ярким солнечным светом. В коридоре не было ни стен, ни потолка, ни даже пола, на котором, как Дмитрию казалось, он должен был стоять.

Сержант оглянулся и, осознав, что наконец способен пошевелить своими конечностями и сдвинуться с места, сделал два шага вперёд.

Вдруг в светлой пустоте материализовался уже знакомый сержанту силуэт Люцифера, с которым он так недавно простился. Дьявол подошёл к Дмитрию поближе и тогда наконец сержант смог разглядеть его лицо: морщинистое, но светлое, почти не заросшее волосами. Однако это была лишь левая часть, ведь правая была практически полностью обугленная и обгорелая. На ней не осталось ни следа живой кожи, мышцей или тканей. В некоторых местах проглядывался череп, не задетый огнём. Лицо было изуродовано в точности, как у Дмитрия.

– Ещё не догадался? – спросил с ухмылкой Люцифер.

– О чём? – еле смог выговорить подавленный сержант.

– Я это ты. Мы один человек, если меня конечно можно так назвать, – сказал дьявол, повергнув Дмитрия в неописуемый шок. Лицо сержанта покрылось потом, сам он побледнел.

– Но как это… возможно?

– Понимаешь ли, дьявол не такой, каким вы, люди, его себе представляете. Он живёт в каждом из вас, его стоит лишь разбудить. Дьявол – это крайность вашего рассудка. Тот момент, когда вы находитесь на грани жизни и смерти, а ваш мозг не понимает, что ему делать, идеален для появления такого, как я. Поверь, дьявол у всех разный, однако по своей сути он ничем не отличается. Он никогда не принесёт зла, однако люди, к сожалению, не хотят понимать этого. Как я уже говорил, я вовсе не принуждаю людей к греху, я даже не подталкиваю их; лишь позволяю его совершить, не останавливая их. Ведь люди сами по себе грешны, при чём практически с начала своей осознанной жизни. Не бывает безгрешных людей, ведь безгрешные люди тщеславны, а тщеславие – грех.

– Но этого не может быть, как ты можешь быть мной? Неужели я и есть дьявол?

– Так и есть. Ведь ты – причина всех своих проблем, ты – тот, кто подталкивает тебя же на грехи, ты – тот, кто порождает в своей голове тёмные мысли и замыслы. Ты ведь уже убедился в этом, после того, как я раскрыл тебе глаза? Ты убил лейтенанта Астапова, ты прикончил своего отца, ты, в конце концов, предал свою страну, подло бежав из крепости. Я же просто наблюдал за всем этим. Так что, кто из нас дьявол?

– Господи… Ведь ты чертовски прав… Если бы не я, лейтенант был бы жив, Варшавская крепость возможно бы продержалась день-другой, однако не сдалась бы так быстро и просто.

– Ох, поверь мой друг, тебе ещё выдастся шанс пожалеть о содеянном, однако сейчас не об этом. Что происходит, а? Скажи мне, что происходит?

– Я точно не знаю. Мои эмоции взяли вверх, а прибавить к этому мою грешную жизнь, получится то, что сейчас я нахожусь на грани обрыва, в который мне не позволяет ступить лишь моя воля к жизни…

– Так старик всё же победил… Ну что ж, видимо это конец для тебя.

– Что? Нет, я не верю! Не может быть конец!

– А что тебе терять? Ведь никого у тебя не осталось, ты грешник, а все твои родные, к несчастью, мертвы.

– Нет, нет! Есть ещё друг мой, Виктор. Он вселяет в меня надежду, он не позволяет мне сдаться! Я живу за счёт той мысли, что когда-нибудь снова увижу моего друга, ставшего мне почти родным братом. Виктор – вся моя жизнь.

– Что ж, если тебе так дорога жизнь, то борись за неё. Борись до последней капли, ведь твои эмоции никогда не смогут взять над тобой верх полностью. Всё равно будет какая-то лазейка, какой-то способ победить. Подумай хорошенько, как одолеть старика?

– Я знаю, что у него на поясе висит ключ от камеры, в которой мы с ним находимся. Заперев его в ней, я, возможно, смогу наконец избавится от него. Да, точно! Он говорил мне об этом, но как же это сделать? Ведь моё тело скованно неведанной силой, а старик ломает мне кости лишь по щелчку пальцев!

– Старик не так умён, как кажется. Скажи мне, что ты делаешь, когда пытаешься подавить свои эмоции, а?

– Вспоминаю о чём-то хорошем… Точно, ведь так я смогу убить в себе негатив, уничтожив опору старика. Когда весь гнев и ярость уйдут из моего сердца, он станет беззащитен.

– Так ты будешь бороться, Дмитрий?

– Не сдаваться же мне…

– В таком случае приготовься вернуться и почувствовать ту адскую боль, которая так недавно прекратилась.

– Спасибо тебе… Я готов

Дьявол щёлкнул пальцами и растворился в воздухе, а свет вокруг сержанта начал медленно темнеть. Вскоре Дмитрий снова почувствовал боль, а через пару секунд она стала такой же невыносимой, как была до последней встречи с Люцифером. Нога болела так же сильно, сержант стоял всё на том же месте, не имея возможности сдвинуться с места. Он снова был пленён стариком, стоявшим перед ним и зловеще улыбавшимся.

Наш мир

Бездыханное тело Дмитрия лежало на кровати и периодически билось в конвульсиях. Руки и ноги то и дело дрожали, лицо искривлялось в жуткой гримасе, а изо рта медленно текли слюни.

В комнату вбежал растерянный доктор и, увидев такое ужасающее зрелище, тут же подбежал к пациенту и, измерив пульс, позвал на помощь. В комнату вбежало ещё три человека в белых халатах, со шприцами и таблетками в руках.

– Немедленно вводите лекарство! – прокричал доктор, сидевший возле сержанта, – такого я ещё никогда не видел…

Один из врачей подбежал к Дмитрию и, быстро найдя вену, ввёл лекарство. Однако то никак не подействовало на пациента. Его всё также трясло, лицо было бледным, а глаза красными, будто залитыми кровью.

– Немедленно всыпьте ему в рот те таблетки! – прокричал ещё более растерянный врач.

Второй доктор подбежал к пациенту и, силой открыв ему рот, всыпал туда пол банки каких-то маленьких белых таблеток.

– Воды, скорее!

Третий врач подбежал с кружкой воды и аккуратно влил её в рот пациенту. Тот на мгновение успокоился, однако через секунду снова начал трястись и корчиться от боли. Глаза по-прежнему были открыты.

– Что мы будем делать, господин главный врач? – нервно спросил один из докторов, стоявших возле тела.

– Не знаю, чёрт побери, не знаю! Пациент умирает, мы можем его потерять. Пульс 120 ударов в минуту, он будто бежит от стаи разъярённых собак у себя во сне. Эй, Артур, принесите препарат N173, будем делать всё, что сможем!

Врачи вкололи Дмитрию ещё два укола в вену, однако это никак не помогло и даже усугубило ситуацию. Вскоре врач, посланный за 173 препаратом, вернулся в комнату. Доктор, сидевший рядом с телом, взял коробочку с таблетками и, достав одну, быстро засунул её в рот пациенту…

Камера Старика

Дмитрий всё ещё не мог произнести ни слова, однако знал, что если он так и продолжит бездействовать, то вскоре просто погибнет.

Старик же стоял посреди комнаты и громко смеялся, периодически отворачиваясь от сержанта, чтобы не видеть его онемевшего, наполовину обугленного лица.

Однако в комнате был теперь не только старик. С трудом переведя взгляд, Дмитрию удалось рассмотреть ещё один силуэт, стоявший в углу камеры. Вскоре он начал приближаться, и Дмитрий увидел уже знакомого господина М. Он как обычно был в строгом клетчатом костюме, с тростью и шляпой на голове. Лишь изредка с его лица спадала неописуемо привлекательная и завораживающая улыбка.

– Как вам этот малец, а? – проговорил господин М. с каплей восхищения в голосе.

– Сейчас не время обсуждать его, дружище. Да и к тому же ты знаешь, что я не выношу твоего общества.

– Как и я твоего, – ответил господин М., и они оба рассмеялись.

– Ну что ж, Дима, – говорил старик, – пришло время заканчивать с тобой. Я уже насладился твоей болью и страданиями, так что пришло время полностью сокрушить тебя и завладеть твоим телом и разумом!

– Чур мне голова, – беспечно воскликнул господин М.

– Помолчи ты. Не видишь, что ли, что у нас тут важное дело. И так, дорогой Дима. Я хотел бы принести извинения за весь нанесённый тебе физический и моральный ущерб и, к моему превеликому сожалению, попрощаться с тобой, пожалуй, что навсегда. Пора закончить это грязное дело.

Дмитрий понимал, что очень скоро ему придёт конец. Он знал, что необходимо действовать именно в эту минуту, именно сейчас и не позже. Однако он не мог. Тело не хотело его слушаться, сломанная рука висела будто на ниточках, левая нога также была сломана, а правая, как мы помним, была оторвана ещё во время Варшавского отступления.

Вдруг что-то промелькнула в голове Дмитрия. Он вспомнил о друге, который ждал его где-то там, в настоящем мире. Он вспомнил тот день, когда только встретил своего друга, как они вместе воевали против осман, как разбили их в Фессалониках, как вместе с командиром праздновали победу…

Внезапно какой-то камень упал с души Дмитрия. Он почувствовал, как силы прибывают в его руках, как кошмарная боль, преследовавшая его с момента последней встречи со стариком, куда-то уходит. Сержант почувствовал, как уста его размыкаются и как он снова может говорить, дышать и радоваться своей, хоть и тугой жизни. Почувствовав всё это, Дмитрий приподнял голову и сказал:

– Да что ты можешь сделать мне, старик? Что ты можешь мне противопоставить? Тебя даже не существует в этом мире, ты просто воплощение моего разума, пытающееся как-то навредить своему хозяину, само не ведающее, зачем тебе это надо. Ты никогда не узнаешь, что такое истинная человеческая любовь или дружба, а я знаю! И это не позволит моей ярости и гневу победить и взять вверх надо мной. Ты жалкое создание, не имеющее цели своего существования, не имеющее представления о настоящей людской жизни, и ты можешь сломать моё тело полностью, но мою душу, моё сердце ты никогда не сломаешь! Я не настолько жалок и слаб, чтобы сдаваться на растерзание самому себе! О да, ты прав, я грешник, убийца и, возможно, уже псих, однако моё сердце ещё не окаменело до конца, моя душа ещё не сгнила взаперти, как ты, а моя жизнь имеет и цель, и смысл, и будущее! Так что даже если ты захочешь сейчас закончить весь этот пустой трёп, то сделай это быстро, чтобы я поскорее избавился от своей позорной жизни, наполненной горем, срамом и страданиями!

Услышав это, старик вдруг замер на месте, не способный пошевелится. Лицо его побледнело так, что стало похоже на бетонную статую, а волосы поседели ещё сильнее, чем раньше. Он попытался сломать Дмитрию ещё одну руку, однако какая-то неведомая сила загоняла в угол уже его, а Дмитрия наоборот отпускала, высвобождая его руки и ноги из дьявольского плена извращённых фантазий старика.

Наш мир

Доктора стояли над телом Дмитрия, продолжавшим биться в конвульсиях и дрожать каждые полминуты. Сержанта, казалось, уже невозможно было спасти. Не один препарат не действовал на него, а все инъекции были бесполезны.

Главный врач сидел поникший рядом и с горечью смотрел на умирающего пациента, с которым провёл почти 6 лет, ухаживая за его здоровьем и состоянием. В его голове проносилось много разных мыслей: о том, как сообщить Виктору о смерти его лучшего друга, о том, что доктора верно уволят из-за смерти пациента и о том, что вообще станет дальше со страной, хоть последняя и не была связана с неминуемой смертью сержанта.

– Выйдите из комнаты, пожалуйста, – сказал доктор, обратившись к своим коллегам, – мне надо побыть одному.

Трое врачей-ассистентов поспешно удалились из комнаты, перешёптываясь по дороге о том, что же станет с пациентом и с главврачом.

– Скажи мне, Боже… – проговорил главврач, сидя в комнате перед Дмитрием, тело которого продолжало периодически биться в жутких конвульсиях, – есть в мире справедливость? Скажи мне, Христа ради, почему те, кто пал, защищая свою родину, свой дом, должны так по-скотски умирать в палате, пуская слюни изо рта, видя перед глазами последние секунды своей жизни? Скажи, Боже, почему не дано им встретится со своими матерями, детьми и друзьями? Почему не дано им встретится со своей любимой, не дано в последний раз её обнять и поцеловать на прощанье, чтобы она хотя бы знала, что мужчина, которого она любила, погиб не как трус или какое чмо, а как человек, отдавший жизнь за землю своих дедов, дом своих отцов и будущее своих детей? Скажи мне, Господи, за что караешь ты таких людей и почему они уходят так быстро и безвозвратно? За что ты мучаешь их близких и любимых людей, за что убиваешь в их сердцах последнюю надежду и «вознаграждаешь» такой скотской смертью? Да разве же они заслуживают такой кончины? Разве их жизнь была прожита зря? Понапрасну? Или быть может они не заслужили хотя бы героической гибели, да почтения их памяти и славной жизни? Ведь о них вскоре все забудут. Забудут и друзья, и любимая, лишь мать с отцом будут помнить вечный подвиг своих детей, о котором может и не будут ничего знать. Боже, да разве это миром можно назвать, когда отцы хоронят своих детей?! Когда матери сидят над могилой неизвестного героя и вытирают горькие слёзы?! Господи, знаю я, что не твоя в этом вина, но скажи мне, за что?!

С этими словами доктор вскочил со стула и пнул его ногой так, что тот отлетел к стене и разломился на две части, разбив также цветочный горшок, стоявший у стены уже несколько десятков лет. Постояв немного в комнате, главврач не выдержал жуткого зрелища мук и страданий его пациента, поэтому развернулся к двери и уже было собирался уходить, как вдруг услышал, что мало по малу пациент начинает успокаиваться, кровать больше не скрипит, а тело сержанта не дрожит. Тогда врач обернулся и увидел, что пациент молча и спокойно лежал на кровати, закрыв глаза, абсолютно не шевелясь.

– Господи Боже, неужели всё совершилось вот так? Но спасибо хоть за то, что ты наконец покончил с муками и страданиями моего пациента. Царствие ему небесное, и пусть чтут его там, у тебя, как героя, как солдата, не предавшего своей родины…

Хоть доктор и не знал всей горькой правды о сержанте, однако его слова звучали настолько искренне и убедительно, что казалось, будто отец проводит своего сына в далёкий и вечный путь, лежащий через небеса, к самому Господу Богу.

Доктор медленными шагами подошёл к Дмитрию и приложил руку ко лбу. Он был холодным, пота больше не было. Тогда доктор приложил руку к сердцу пациента. Прошла секунда, две, три… Но доктор так и не чувствовал сердцебиения.

– Господи… за что? – проговорил доктор со слезами, наворачивающимися на его глаза

Он уже было хотел убрать руку от груди несчастного Дмитрия, забыть про все его мучения и мирно отправиться заполнять бланк с датой и местом смерти, как вдруг…

– Бьётся! Сердце бьётся! Пульс есть, он жив, Господи, жив! Спасибо, Боже, спасибо тебе за то, что сохранил жизнь этого несчастного человека! Спасибо!

С этими словами доктор выбежал из комнаты, разбросав все бумажки, которые держал в руках и с радостным искренним смехом прокричал:

– Он жив, коллеги, жив! Сердце бьётся! Спасибо, Боже, спасибо!..

Для главврача будто не было вовсе окружающего мира, будто всё цвело вокруг, наполнялось райским светом и радостью. Радостью, которая так редко посещала сердце доктора, радостью, которая была намного теплее и искреннее признаний в любви или встречи с человеком, которого не видел уже очень много лет. Доктор был просто счастлив, счастлив, как никогда.

Камера старика

Старик стоял оцепеневший, неспособный ничего сделать и никак противостоять силе и воле Дмитрия. Сержант же чувствовал себя так свободно, как не чувствовал никогда. Чувствовал простое счастье от победы над собой. Тогда он медленно подошёл к старику и, обойдя его по кругу, достал из-за пояса его халата старый, в некоторых местах ржавый ключ.

Господин М. же стоял рядом и молча смотрел на сцену, происходившую перед его глазами. Он не мог ничего сделать, не мог помочь своему приятелю, как и не мог помешать Дмитрию. Он понимал, что поражение старика означало конец для их плана, означало полный провал и крах, поэтому единственное, что он мог – бездвижно стоять и надеяться на то, что Дмитрий не станет мстить ему за все обиды прошлого. Однако сержант, пройдя мимо него, лишь улыбнулся и пошёл дальше. В конце концов он вышел из комнаты и, повернувшись назад, произнёс одно лишь: «Свободен».

Старик тут же упал на пол и, не пытаясь даже встать, молча наблюдал за действиями Дмитрия, немного приподнявшись на руках. Сержант же затворил за собой дверь и, вставив ключ в замочную скважину, прокрутил два раза, а после бросил его далеко в коридор, не повернув даже в ту сторону головы.

– Старик, ты научил меня кое-чему, – проговорил сержант, – благодаря тебе я понял, что такое настоящее счастье в жизни, понял, что такое гнев и к чему эти два чувства могут привести. Ведь слепое счастье также страшно, как и самый страшный гнев. А теперь, я хотел бы попрощаться с тобой раз и навсегда.

– Ты глуп, раз думал, что, заперев меня здесь, ты одержишь победу! Нет и ещё раз нет! Ты всего лишь на время запер меня здесь, всего лишь отдалил свою кончину! Ты жалкое создание, ты не способен одолеть меня! Я всемогущ, я вернусь и в следующий раз не дам тебе не единого шанса!

– Не отдавайся своим эмоциям, глупый старик, иначе они поглотят тебя, как чуть было не поглотили меня. Прощай.

– Стой, стой! Я хочу попросить прощения! Чего ты хочешь, за мою свободу? Скажи, чего?!

– Ничего, старик. Ты и так свободен. А вы, господин М., лучше отправляйтесь в свой мир и впредь постарайтесь не мешать моей жизни, если не хотите закончить, как этот несчастный.

– Так точно-с, я как раз-с собирался уходит-с, – трепетно пролепетал господин М. и растворился в воздухе.

Дмитрий же отвернулся от дверного окошка и, не обращая внимания на мольбы и угрозы старика, пошёл вперёд по коридору.

Глава 9: Последняя истина

Прошло много времени с того момента, как Дмитрий одержал победу над самим собой, заперев старика в его же камере. Всё это время сержант всё также мирно лежал на своей больничной койке и не подавал особых признаков жизни, однако точно был жив. Наступил март…

В комнате, в которой уже так долго лежал Дмитрий было темно. На улице была тихая и спокойная, совсем безлунная ночь. Не было слышно ничего, даже стрекотания сверчков или лая дворовых собак.

За то время, пока Дмитрий находился в коме, врачи успели сделать полную перестановку в комнате. Сломанный стул заменили новым, как и горшок. На окнах сменили шторы, переклеили обои, а на стене, напротив Дмитрия, повесили портрет мужчины грузинской внешности, с усами, густыми бровями, слегка прищуренными глазами и доброй улыбкой.

Одна лишь кровать, на которой лежал Дмитрий, оставалась неизменной. Её ножки и корпус были изрядно испорчены временем, слегка заржавевшие, в некоторых местах с ещё не облезлой краской. Старый матрас не меняли уже очень давно, а сам пациент очень изменился за время своего пребывания в коме.

И вот, когда часовая стрелка дошла до деления, помеченного римской цифрой “I”, левая рука пациента вдруг слегка вздрогнула. Его рот приоткрылся, а глаза наоборот ещё больше зажмурились. В конце концов, пациент всё же немного приоткрыл их и, поняв, что в комнате нет того ослепительного света, который встретил его в первый раз, полностью поднял веки.

Дмитрий ощутил, насколько обессилено было его тело после такого долгого пребывания в коме. Он попытался пошевелить ногой, но, поняв, что не может сделать даже малейшего движения, бросил эту затею.

В голове его кружилось много разных мыслей, однако такой долгий сон отнял у него ещё одну большую часть воспоминаний. Он помнил лишь о том, как смотрел на умирающего лейтенанта Астапова в крепости, как после своего первого или второго пробуждения, Люцифер рассказал ему о том, что именно он виновен в смерти офицера; он помнил, как вместе с дьяволом они почти раскрыли дело об убийстве капитана Сорокина; и самое главное, что он помнил о своём друге, который наверняка ждёт его где-то и искренне надеется на то, что сержант жив.

Вдруг дверь в комнату приоткрылась и в неё вошёл молодой человек лет тридцати, с чёрными бровями и небольшими усами, одетый в белый халат. Подойдя к пациенту, он вдруг заметил, что тот лежит с открытыми глазами и, наклонившись над Дмитрием, провёл пальцем над его зрачками. Увидев, что глаза пациента следят за всеми движениями доктора, тот с облегчением вздохнул и отошёл от кровати.

– Дмитрий, как вы себя чувствуете?

– И не спрашивайте, доктор, – жалобно и тихо проговорил сержант, – я и не думал, что мне придётся когда-нибудь просыпаться с той мыслью, что я вряд ли даже помню своё имя.

– Не беспокойтесь, товарищ сержант, это нормально.

– Как? Как вы обратились ко мне, доктор? Товарищ?

– Да, так оно и есть. Пришла новая власть, новая эпоха, пришли и новые порядки, и традиции.

– Так сколько же я проспал?

– Вы были в коме около 10 лет. Сейчас 2 марта 1930 года.

– 1930?.. О Господи… Я не могу поверить в то, что потерял в коме 10 лет моей жизни! Сколько мне сейчас лет? Нет, не говорите, подайте зеркало, покажите мне моё лицо!

Доктор вышел из комнаты, а через некоторое время вернулся, держа в руках небольшое зеркальце. Подойдя к пациенту поближе, он протянул руку с зеркалом вперёд так, что зеркало оказалось прямо перед лицом пациента.

Взглянув в него, Дмитрий увидел мужчину, лет пятидесяти пяти, с большой бородой и поседевшими волосами. На лице было много морщин, а правая часть лица, как мы уже помним, была обгоревшей и обугленной. Дмитрий побледнел от увиденного. Ещё никогда ему не приходила даже мысль о том, что он может стать настолько противен и неприятен себе. Немного помолчав, Дмитрий сказал врачу:

– Я хочу, чтобы меня подстригли, побрили, а также хочу увидеть доктора, который был со мной ещё с первого моего пробуждения.

– Мы можем выполнить первые две просьбы, однако последняя невозможна, – проговорил врач, тяжело вздыхая, – доктор, который был с вами с самого первого пробуждения, уволен. Подумать только, главврач и уволен! Это была трагедия для всего отделения, однако мы никак не могли ему помочь. Помню ещё, как перед увольнением он сожалел о том, что так и не смог увидеть вас в чувствах за эти 9 лет. Да, его уволили всего год назад.

– Вы можете написать ему о том, что я пришёл в себя?

– О да, конечно! Я это и сделаю! Что-нибудь ещё?

– Да, скажите, пожалуйста, не было ли для меня писем за эти 10 лет?

– О да, было одно. Сейчас, – доктор опустил руку во внутренний карман халата и, достав оттуда письмо, передал его Дмитрию, – вот, возьмите. Это от некого Виктора.

– Да, да, спасибо огромное. Вы можете быть свободны.

– Хорошо. Тогда завтра вас постригут и побреют, а я пойду, оповещу бывшего главврача.

Доктор вышел за дверь и поспешно удалился. А Дмитрий остался лежать в комнате, с письмом на столе. Он был ещё слишком слаб, чтобы взять его в руки, так что просто наслаждался каждой секундой своей жизни, стараясь не подавать вида, что он всё же очень расстроен тем фактом, что с первого своего пробуждения он буквально «проспал» почти 25 лет своей жизни.

Не прошло и минуты, как дверь снова распахнулась, однако в неё вошёл уже не доктор, недавно убежавший в свой кабинет, в котором были перо, чернила и бумага, а мужчина, в строгом и красивом костюме, с оторванной правой ногой, костылями в обеих руках и обгоревшим наполовину лицом. Да, это был Люцифер. Улыбнувшись, он отбросил костыли и без проблем на одной ноге добрался до стула, стоявшего рядом с кроватью Дмитрия.

– А ты сильно поменялся, дорогой друг, – проговорил мягким голосом дьявол, смотря Дмитрию прямо в глаза.

– Поверь, проведи ты 10 лет своей жизни в коме, ты бы тоже себя не узнал.

– Не забывай, что я это ты.

– Но я же старею, а ты…

– А я нет, – сказал Люцифер и громко засмеялся, – может мне облегчить твои страдания и прочесть всё же это письмо?

– Я был бы очень благодарен тебе.

Тогда Люцифер взял письмо со стола и принялся за его прочтение:

– Здравствуй, Дима, пишет тебе твой друг, Виктор. Мне писали о том, что ты жив, однако всё ещё находишься в коме. Но я очень надеюсь на то, что вскоре ты встанешь на ноги. У нас в России очень много всего изменилось. Мы теперь даже и не Россия, а Советский Союз. Ну точнее мы РСФРС, а входим в состав Советского Союза, но поскольку мы являемся по факту его создателями, то можно сказать что Советский Союз – продолжение российской и только российской истории. У нас теперь нет беспорядков на улице, нет братоубийств, а главное, теперь у нас есть равноправие и справедливость. Новые деньги, новые традиции и правила, всё это конечно очень тяжело сперва понять, но я верю, что страна идёт к светлому будущему. Да что там идёт, бежит! Дмитрий, я очень жду твоего возвращения, так что ты давай, выздоравливай поскорее. Твой друг, Виктор.

1928 год.

– Я должен написать ответ, – спокойно сказал Дмитрий после того, как Люцифер дочитал письмо, – я уже чувствую, как мне полегчало.