Конопляный рай

Место явно разочаровывало всех. Из Касиных описаний правдой было только одно – где-то шумела речка. Она пробегала где-то совсем близко, и её приятный шум немного сглаживал ужасное чувство досады и разочарования. Больше всех злился Пашка, у него были грустные глаза и вид напуганного зверя:

– Ну, где этот карлик! Всё! Я буду делать дымокур, или они из меня всю кровь высосут! – бесновался он.

– Да подожди ты, Павло! Успеешь еще. Кася зря болтать не будет, мало ли что. Давай лучше раскурим одну на двоих.

Закрыв спички ладонями, Остап ловко прикурил и затянулся. Димке было завидно. Дым хоть немного отгонял изголодавшихся комаров, а их, казалось, с каждым разом становилось все больше и больше. Хлеща себя по открытым частям тела, он вспомнил теплую и уютную квартиру далеко в Хабаровске, где не было мошки и можно было смотреть телевизор. Он представил, как из кухни доносятся запахи вкусной еды, и ему стало ужасно обидно за свою очередную глупость: «Сколько раз!» Сотни раз он попадал в подобный переплет и готов был бросить все и поклясться не покупаться на разные интриги. Но нет. С досадой он понимал, что это бесполезно. Все пройдет и снова повторится. Он точно знал, что сил хватит, чтобы вынести очередное испытание, однако то, что это были ещё цветочки, и всё только начинается, он уже интуитивно чувствовал.

Были случаи, когда жизнь его зависела всего от одной спички и даже от одного глотка воздуха. И всегда кто-то невидимый давал ему ниточку помощи, за которую он цеплялся мертвой хваткой. Но здесь, среди мрака и безжалостных насекомых, ему приходилось сражаться лишь с самим собой, держать в кулаке что есть силы свои нервы и ждать, когда появится Кася, и можно будет разжечь огонь. Цену этому огню он уже знал хорошо.

Кася появился неожиданно, и если бы не шмат жареной рыбы, Пашка бы Касю побил. Удивительная вещь – еда. Перебивает любое чувство. Голод – самое страшное.

– Не ори, Пахан! – успокаивал Кася, натягивая на плечи рюкзак. – Только все не сожри. Не один. Пацанам оставь. Я тоже еще не ел. Пошли за мной. Аккуратнее, здесь промоины. Не оставьте ничего. Тут росомаха хозяйничает. Паскудный зверь, гляди, может напасть.

– И все-то ты знаешь!

Не слушая Пашкиной брани, Кася уверенно пошел вперед.

– Демьян, далеко не отходи, —полушёпотом предупредил Кася, хитро улыбаясь. – Там могут быть медведи.

Какое-то чувство толкнуло Димку в спину, и он, как ошпаренный, полетел за Касей.

– Всё ништяк Паха. Там свои пацаны, из Комсомольска. Уже неделю сидят здесь, как я и думал, – на ходу тараторил Кася. – Ботвы море. Хватит всем. Но завтра все равно поделим поляну поровну пополам.

– И что! И ходить на их половину нельзя будет?

– Да ты чё, Павло! Ходи, где хочешь. Только по-честному. Мы трем на своей половине. Они – на своей. Дури всем хватит, но лучше, чтоб порядок был. А макухи… Все в смоле. Я уже успел кропалик терануть! – Кася семенил своими упругими ногами, не зная усталости, непонятно каким образом угадывая дорогу в темноте. – Что, Димка, не ожидал, что будет так. Просто ночь, не видно ни хрена. Не думай, что я тебя обманул. Завтра все увидишь. Комаров днем почти нет, только в кустах. А тебе в кустах делать нечего. Вообще-то я тебе завидую. Будешь рыбу ловить, а на речке комара мало, мокрец, правда, появился. Осень скоро. Зато и рыба пошла. Пацаны поймали вчера две штуки. Нажрались с голодухи, теперь глюки ловят.

Дима машинально посмотрел в сторону шума, стараясь угадать в темноте реку, но ничего, кроме силуэтов нависающих деревьев, не увидел. Но речка шумела, вселяя в душу искорки надежды и радости.

– С голоду не умрем. Рыбы – обожраться. Ягода поспевать начала, я голубики знаю где, за час ведро можно собрать. Идти далековато, но это ерунда, – продолжал Кася успокаивать толпу. – Мы будем жрать. Жарить, я хотел сказать, Димка грибы собирать… – Кася был в приподнятом настроении, словно только что слез с автобуса. – Ну, вот мы и на месте.

Место, совсем не похожее на «место», напоминало разрушенное осиное гнездо. Утлое сооружение, наполовину сгоревшее, но с остатком крыши небольшого сарая, могло защитить только от слабого дождика и немного от ветра. Со всех сторон его обступала стена высокой густой травы. Через минуту на месте старого кострища мерцал слабенький огонек. Не сговариваясь, каждый занялся своим делом. Пашка собирал поблизости дрова, Кася готовил место для ночлега, а Остап занимался приготовлением пищи. Особого ума не требовалось, чтобы вскрыть консервную банку и нарезать хлеб, поэтому Димка оказался не у дел, хотя одно дело у него оставалось – комары продолжали атаковать.

– Хорош тебе, Димок, казачка танцевать. Сбегай за водой. Речка там. Не свались только, там берег крутоватый. – Кася махнул в неопределенном направлении, протягивая Димке армейский пятилитровый котелок. – Не забудь сполоснуть. Смотри, не заблудись, свисти, если что.

С трудом ориентируясь в темноте, спотыкаясь о невидимые преграды, Дима побрёл на шум. Река возникла неожиданно. Она пробегала у самых ног, и он с разбегу чуть не влетел в воду. В этом месте река текла почти бесшумно, по характеру берега угадывалось её заиленное и глубокое дно. Чуть выше доносился шум переката. На какое-то мгновение он совсем забыл о комарах, свежесть и прохлада воды заворожили его. В глубокой ровной глади угадывалось отражение темного леса. Немного постояв и вглядываясь в темноту, он постепенно стал различать в плотной стене отдельные стволы деревьев и очертания противоположного низменного берега. В этой первозданной тишине у Димы возникла мысль, что река по настоящему живая, и молча наблюдает за ним из своей невидимой глубины. Зачерпнув немного воды, он прополоскал котелок и набрал чуть больше половины, зная, что лишнее все равно расплескается. Вдруг ему показалось, что в темноте кто-то, верее, что-то стоит и смотрит на него. Вспомнив Касин недавний рассказ о болотном воре, он ощутил страх, по спине пробежали мурашки. Неожиданно в кустах послышался приглушённый сап. Еще не успев ничего сообразить, он почувствовал, как волосы на голове зашевелились; все Касины рассказы превратились в живую картину. В кустах уже слышалось настоящее шипенье. Не разбирая дороги, он кинулся через высокую траву, затылком чувствуя, что по его пятам кто-то идёт. Он не помнил, сколько пробежал. Остановился, когда понял, что забрел совсем не туда, откуда пришел. Вокруг всё было похоже на лабиринт. Только шум речки позволял понять, где он и куда надо идти. Он прислушался. В темноте угадывались останки построек. Один раз он чуть не угодил в яму, чудом не разлив воду. Внимательно осмотревшись, он различил в темноте слабое мерцание от костра. Димка с облегчением пошел на свет. Совершенно выбитый из сил, он вышел на небольшую поляну, где догорал костер. Большое бревно, обложенное мелкими коряжками, медленно тлело, и так могло всю ночь мерцать в темноте даже в дождь. Вокруг был полный хаос, всюду валялись пустые консервные банки, фантики, куски полиэтилена, грязное тряпьё и разная дребедень. У самого костра что-то зашевелилось. От неожиданности Дима вздрогнул, первая мысль была, что это лесной зверёк, промышляющий в темноте воровством, но потом сообразил, что это кто-то спит: из-под одеяла выглядывала растрёпанная белобрысая голова. В свете костра блеснули глаза и опять исчезли под одеялом: парнишка лет тринадцати лежал прямо на голой земле.

– Ты кого тут забыл? – голос донесся из другого угла и был осипшим и тягучим.

Внимательно приглядевшись, Дима различил блеск открытых глаз. Пламя костра теряло свою силу, и в темноте с трудом можно было различить фигуры; ребята лежали на подушке, сделанной из травы и веток. Сверху было что-то, напоминавшее полог, собранный из кусков полиэтилена.

Он подошел ближе. Ребят было пятеро или шестеро. Они не спали, но находились в каком-то бреду.

– Ты, Кася?

–Я не Кася, – ответил Димка, постепенно осваиваясь в незнакомом месте.

Голос парня был вялым, а слова едва угадывались:

– У тебя вода в котелке, что ли?

– Вода.

Усевшись на край настила, парень протянул руку, уже давно не мытую и покрытую бородавками.

– Сушняк долбит. Дай глотнуть, а то ломки на реку переться по темноте.

– Смотри, холодная, – предупредил Димка.

Парень лениво засмеялся.

– Колё-ёк, – он пихнул в ноги лежащее тело, укрытое синим фазанским пальто. Такое же когда-то получил брат в своём училище, когда его отфутболили из школы в седьмом классе за «хорошее поведение».

– Колёк, хлебни водички, водовозочка приехала.

Димка машинально отдернул котелок.

– Да ты не ломись. Я же шучу-у.

Из-под пальто донесся такой же ленивый голос:

– Кончай кайф обламывать. Какая водичка. Ты бы папиросину надыбал.

– Дай закурить! – попросил парень. Он медленно встал и, подойдя к костру, начал ворошить затухающие угли. Он был босиком, одетый в затёртые джинсы и форменный синий пиджак на голое тело, на месте задних карманов темнели пятна, а сами карманы были небрежно пришиты к коленям. Найдя на земле маленький окурок, парень прикурил его от уголька и глубоко затянулся.

– У тебя курево есть? Папироса… Курить охота, бычки задолбали уже.

– Я не курю.

Парень закашлялся:

– Чё ты гонишь! Колек, слыхал? Он не курит. – Еще две заспанные физиономии выглянули из темноты. – Как, ты не куришь? А за каким хреном ты припёрся сюда?

– Рыбу ловить.

– Рыбу?

Не успев продохнуть дым, парень закатился очередным приступом кашля, который перешел в смех. Его скрутило в букву «зю».

– Какая рыба! Чувак, ты гонишь. Здесь дурь растет! Море дури. Очнись. Да тебе у нас на барахолке за коноплю вагон рыбы притаранят и пожарят!

Через хохот нельзя было разобрать слов. Не дожидаясь, когда мальчишки успокоятся, Дима взял котелок и пошел наугад искать свой лагерь, где его уже, наверное, заждались.

Первым его встретил Пашка. В его глазах читалась растерянность и волнение:

– Где тебя носит! Мы уже думали искать тебя. – Недоверчиво оглядев брата, Пашка взял котелок и поставил его на разгоревшийся костер. Как только все собрались, Кася начал делить еду.

– Ну, наконец-то, Демьян. Мы уж думали, тебя медведь схавал. В натуре, заволновались, Пашёк места не находил. Да всё ништяк, просто мы без тебя никак начать не можем. Заблудился, что ли? Крикнул бы или свистнул.

– Я на речке видел кого-то, слышал.

– А!.. Это, наверное, еноты. Они всегда ночью вылезают на речку. А напугать могут запросто. Они сопят. Утром сходишь, там весь берег утоптан будет. Вот увидишь. Следики маленькие, с коготками. Я сам первый раз чуть не обкакался. – Кася по-хозяйски суетился у еды, и на лице у него читалось неподдельное удовольствие.

После енотов настроение у Димки улучшилось, вид еды вызывал в нём жуткий голод, и то, что друзья не притронулись к еде без него, вызывало в душе тёплое чувство. После двадцатикилометрового марафона запах свежего хлеба и только что открытых рыбных консервов сводил с ума. Не обращая внимания на немытые, грязные руки ребята с треском поедали свой первый походный ужин.

Когда Дима проснулся, солнце уже висело над самой головой. Вокруг летали мухи и мешали спать, они-то и разбудили его. Брат еще дрых, зарывшись с головой в тряпье, прямо у самого костра. В те времена, когда они вместе ездили на рыбалки, это было его привычным местом; никаких палаток Пашка не признавал. Один его бок был покрыт белым налетом пепла от костра. Остап рылся в сумках, отыскивая свои вещи. Увидев что Дима проснулся, он улыбнулся:

– Ну, вы и дрыхнете. Я Пашку пинал. Бесполезно. Храпит как сурок. Кася уже промышляет, поднялся ни свет ни заря. Надо бы пожрать сварганить к его приходу. Может, сходишь за водой? Дорогу знаешь. Заодно искупаешься. А я пока костёр разожгу. Встретишь Касю, скажи, пусть бросает, у меня к нему дело есть.

– Пашку не поджарь.

Остап блеснул зубами:

– Почему бы и нет. Заодно и жареха будет.

– Где жареха! – Задрав голову, Пашка стал таращиться по сторонам, словно не узнавая того, что его окружает. – А где этот гном? Где этот потёртый таракан? – заорал Пашка, распрямляя плечи. – Наверно, уже мои макушки трет, этот жучара. – Пашка с шумом поднялся, не скрывая своего приподнятого настроения, и стал делать зарядку, размахивая своими увесистыми кулаками прямо перед носом брата.

Привыкнув к подобным шуткам, Дима равнодушно отвернулся, и пошел к речке.

– Ты чё, не с той ноги встал? Тоже мне, брат. Я зарядку делаю, – крикнул Пашка вдогонку, продолжая размахивать длинными ручищами и делая разные боксерские стойки и нырки.

– Вот он когда-нибудь догонит тебя и вспомнит все твои замашки.

Пашка замотал чубатой головой:

– Точно, Андрюха. Вспомнит. Он злопамятный. Ни одну обиду не забудет. А ведь до шестого класса он всегда был сильнее меня. Один раз мне нос разбил.

– Да он и сейчас сильнее. Просто меньше тебя.

Пашка сделал обиженное лицо и цинично посмотрел в сторону брата:

– Это мы еще посмотрим, кто сильнее. А давай лучше курнем. Чтобы жизни дать толчок, надо выкурить бычок.

– Это ты с детсада запомнил?

– Ну-у! Из первого класса.

– Курить вредно до жратвы. Батя мой, когда жив был, всегда говорил, что до еды курить вредно. А сам курил.

– Ну и загнулся от этого.

– Ты выбирай выражения, Пахан!

– Прости, Андрюха. В натуре, не цепляйся за слова. Не в обиду.

–Ладно, забыли, – он полез в карман за куревом. – Одну на двоих, пока Кася не видит.

– А когда он умер?

– Давно. Я щенком был, еще. Но я его хорошо помню. Бухал он много. Сразу дураком становился. Мамка нас сразу к соседям отправляла с сестрой. А трезвый – человек как человек. На мотоцикле катал. Мне кораблики делал.

Пашка сделал несколько глубоких затяжек:

– А я нашего не помню. Только по фоткам. Демьян говорит, что смутно помнит, а я нет. Машину, москвич, помню, а отца – как вырезали. Дядька рассказывал, что он одной рукой две двухпудовые гири выжимал. Он плотником хорошим был, зарабатывал много. Представляешь, машину купить тогда. Сейчас бы катались на машине. А у матери даже на велик не выпросишь. Потом машину продал, мотоцикл купил, или мотороллер. Тоже, наверно, бухал. Мотороллер точно был, бабка рассказывала, что он к нему санки цеплял зимой и катал в них нас. Я этого не помню. А Димка парусник помнит. Едем на машине, а по Амуру плывёт парусный корабль. У него память, как у змеи. Все помнит, а отца тоже не помнит. Как вырезали. Когда в яслях были, мужик придёт какой-нибудь, и все орут – ваш папка пришёл, ваш папка. А мы выбежим на улицу, а там другой мужик. Вот это помню.

– И что, больше не появлялся?

– Не знаю. Мать, как партизанка. Молчит. От родственников узнаём. Елы-палы! – Пашка стукнул себя по голове. – Я же записку забыл написать мамаше. Типа, к бабушке в Вяземск поехали. Она же убьёт нас.

– А Диман же что-то писал. Ну, да, я видел. Он какой-то листок на столе в зале оставил.

– Фу-у! Слава богу. Чтоб я делал без него. И ведь ничего не сказал. Видишь, какой молчун. С ним же не поговоришь. Такой же, как мамаша.

– Зато ты на нее больше похож. Зря ты на брата бочку катишь. Он сам по себе, ты сам по себе. Чего ему с нами, дураками, говорить. Он книги постоянно читает. А я вон и алфавита не помню.

Неожиданно вынырнул Кася с целой охапкой сухой травы.

– Гляди Остап, уже высохла. Мы ее сейчас через мару простучим, а вечером раскурим. У меня здесь тазик закуркован. Прикинь, какая ботва. Тут на десять косых точно хватит. Фу у… Запарился в этой траве. Духотища, как в бане. Пожрать бы чего.

Кася был до пояса мокрый от росы и весь искусан комарами. Глаза его еще больше опухли, а на руки вообще смотреть было страшно.

– А где Демьян? Где наш пан спортсмен?

– За водой пошёл.

– Надо знаешь чё? –Кася зачесал голову, словно не мылся пол года. – Надо берёзовой коры надрать, побольше, для дёгтя. А то вши так заедят. Пахан, тебе задание, коры надрать, покажу как из неё дёготь гнать. Его, кстати, комары не любят. В кустах меня заели до костей, комары лютуют не слабо. И это… Вы смотрите, поаккуратнее, по одному далеко в лес не заходите. А с той стороны болотина, мари идут, не заметишь, как по уши в жиже окажешься. Думаешь от чего здесь столько гнуса? Раньше, когда лес кедровый был, комаров меньше было.

Кася скинул с себя джинсы, вытряс их от влаги, и повесил на сук, оставшись в одних трусах и свитере. – Видел медвежье говно. Гладкие такие катышки, блестят на солнце. Свежие ещё. Лазил здесь ночью, проверял, кто появился новенький. Но вы не бойтесь. Главное шуметь, чтобы он раньше увидел и ушёл. Медведь сейчас сытый, рыбы много. Он сейчас на перекатах промышляет. Надо у комсомольских спросить, может, видели. Узнать, какой. Если бурый, то ладно, лишь бы не гималайский. Белогрудки пакостные, а если мамка с детёнышем, то лучше не встречаться. Задерёт.

Пашка переглянулся с Остапом и стал высматривать брата.

– Да не ссы ты, Пашок. Днем он редко вылезает на открытые места. Он сейчас где-нибудь в прохладе, в тенёчке, – Кася развалился на телогрейке и смачно зевнул. – Вот как я, например. толкнете, если что случится. Ну, там, пожрать чего или покурить. Я вздремну малёха.

Дима возился со снастью на берегу, когда в лагерь незвано нагрянули соседи. В тайге они жили уже неделю. За это время их лица от ветра и укусов комаров сделались тёмными и грубыми, а волосы стояли снопами, как сено, грязные и нечесаные. Все ребята чесались от вшей. Одеты они были почти одинаково: прожженные синие брюки, серые рубашки на выпуск. Двое были в пиджаках, с нашивкой на рукаве, одетыми прямо на голое тело. Немного отличался самый высокий: он носил заплатанные джинсы, примерно такие, как у Каси, и ветровку, звали его Кольком. Он был постарше своих товарищей, и управлял своей командой запросто. Самый маленький, казалось, вообще только пошел в школу. Он жутко матерился, был шустрым и крикливым. Несмотря на большее количество гостей, за Касей всё равно оставался авторитет.

Колёк не чувствовал дискомфорта в незнакомой компании, на правах хозяина он присел на корточки у костра и прикурил спрятанную за ухом папиросу. Потом достал из кармана складной нож необычной формы, и стал непринуждённо вращать его меж пальцев, привлекая тем самым к себе внимание.

– А грамотно вы тут устроились. Вас почти не видать со стороны, и речка недалеко, удобно. А что же ваш друг, – он кивнул в сторону берега, – рыбу ловит? Он чё, правда не курит? В смысле, не пыхтит. Типа правильный.

– Это братка мой. Он какой надо, – недовольно пробурчал Пашка.

Колёк спрятал ножик, и прищурив глаз, посмотрел на Пашку.

– Не заливай! Вы совсем не похожи. Он вчера был у нас. Я его хорошо разглядел. Чумной какой-то. Санёк, докажи, что у парня вчера штаны мокрые были.

– А! Это он на речке медведя видел.

Все дружно рассмеялись.

– А почему ты тогда куришь, а он нет? Братья должны быть всегда заодно.

– Надо будет, будем заодно. Хочет, курит, хочу не курю. Тебе-то какое дело? – пробурчал Пашка, вызывающе сверля глазами гостя. – У него свой интерес, у меня свой.

– Ну да. Дурь, стало быть, ты из интереса собираешь.

Пашку последняя фраза заела, и он встал в позу:

– Хочу – собираю, хочу – не собираю. Чё ты меня учишь? И не учи меня как жить, понял?

–А ты меня на «понял» не бери.

– Да хорош вам, нашли о чём спорить, – встрял Андрей. – Из мухи слона делаете. У Димана своё дело, у нас своё, вот и весь базар. Никто никого не давит.

– Понятно, – ухмыльнувшись кивнул Колёк, переглянувшись с дружками. – А если так, то вам по жизни везет. Моя бы воля, ни за что не попёрся бы в эту дыру комаров кормить.

– Но ведь припёрлись же. – Снова полез в бутылку Пашка, недовольный тем, что последнее слово осталось за Кольком.

– Да ты не злись Паха. Я за базаром слежу. У меня ведь тоже братан есть, старший. Откинулся недавно. За драку сидел два года. Мы на него батрачим. Вся ботва на зону идёт, он её гоняет туда, а там его за это бабками подогревают. А он мне дает, я пацанов кормлю. Пока лето, все равно делать нечего, а жить как-то надо. Такие вот дела. Не в обиду Пашок, просто дурь эта уже вот где сидит. Неделю торчим здесь, одичали, а вы нормальные пацаны, что не пообщаться.

– Ну, извини, Колёк. Все чики-чики. Давай по рукам. А как же родичи их?

– Таня со мной в одном подъезде живёт, у него родичи бухают по жизни, им всё пофиг. А Санёк и Жека детдомовские, из Бикина, но у них есть родичи. Да тоже бухают. А у Фасоля вообще никого нет. Есть, конечно, где-то, но он не стремиться. Только в фазанку поступили. Общагу вот дали. А без денег, сам знаешь, никуда. Надо прибарохлиться как следует на зиму. В городе одному жить не сахар. Так друг за друга и держимся. Погоди ещё, старшекурсники разнюхают про дурь, всё вытрясут, волки.

Колькина команда выглядела нелепо. Санёк и Жека, в своих форменных пиджаках на голое тело, с худыми белыми руками, молча наблюдали за своим главарём, реагируя на каждое его слово. Таня отстранённо сидел в стороне на корточках, и глядел на костёр, словно разговор его не касался. Фасоль в длиннющем пальто, делово расхаживал по лагерю, изучая всё, что попадало в его поле зрения. Увидев нож, воткнутый в бревно, он с трудом вытащил его, и стал с азартом подбрасывать верх, чтобы тот делал оборот, потом, два, а потом и три оборота, пока Колёк не остановил его.

… – Вам везет, что на себя работаете. Если я ничего не привезу, брат меня домой не пустит. Проверено. Ещё и наваляет конкретных …

– Ну и как, много натрясли?

– Мы не трясем. У нас тары нет. Всё ладонями трём. Руки, вон, до крови стерли. Хорошо хоть смола попёрла. А так, вроде нормально. Себе останется. Хочу мопед купить, или макаку.

–Ты права заимей сначала, – звонко рассмеялся Фасоль, продолжая упражняться с ножом.

– Права это ерунда. Зато буду на Минске рассекать. А пацаны оденутся нормально на зиму, не ходить же в фазанском, как солдафоны. Вон, Фасоль, как пугало огородное, его даже вороны боятся. –Ребята дружно рассмеялись, в том числе и сам Фасоль. – Там такие шинели выдают, до пяток. Будешь как чучело народ пугать. Даже в кино сходить стыдно. В форме вообще западло ходить.

Все опять дружно рассмеялись, глядя, как Колёк изображает из себя недотёпу.

…-Жаль, хлеб быстро кончился. Пробовали из семян лепёшки делать, но стрёмно, а мука быстро кончилась, да и зелёные они ещё. Может, пару булок одолжите?

Пашка машинально потянулся к сумке, висевшей высоко над землей – единственный способ защиты от мышей и крыс. Но, поймав колючий взгляд Каси, резко повернулся, схватил топор и начал рубить дрова.

… – У нас рыба есть, можем махнуться. Хотя, что вам рыба, свою наловите. Могу финку предложить. Вещь дорогая, из клапана, бриткая, заточку держит, будь здоров. Ну как, махнёмся?

По лицам Колькиных товарищей было понятно, что хлеба они давно не видели. Выглядели они, действительно, жалко: у всех под глазами были синие круги, скулы выпирали, нечесаные волосы соломой торчали во все стороны. Наступила пауза. Кася, делая вид, что занят, возился с маскировочной сеткой, распутывая её, и растягивая её края на земле. В немом ожидании Колёк несколько раз воткнул свой ножик в землю, потом бросил под ноги бычок, цвыркнул сквозь зубы и встал:

– Понятно…

– А давай на спор, – неожиданно встрял Фасоль. – Спорим, что я этот тесак воткну вот в то дерево. –Тогда вы нам буханку хлеба.

– А если нет? – усмехнулся Кася. –То ты тогда нам своё драное фазанское пальто отдаёшь?

Фасоль и без того бледный, ещё больше побелел. Молча блеснув глазами, он почти не глядя швырнул нож в дерево: тесак воткнулся точно в середину ствола. Усмехнувшись про себя, Фасоль подошёл к Касе, и деловито сунув руки в карманы своего пальто, хрипло произнёс: – Ну и кто из нас проспорил? Или чё, зассал?

– Я с тобой не спорил, мы руки не разбивали, – ни на секунду не задумываясь, ответил Кася, поглядывая на дружков. Те стояли растеряно в стороне и смотрели на нож.

– Ну, ладно, чуваки, не кашляйте. – Встрял в перепалку Колёк, уводя за рукав Фасоля. – Привет маме с папой.

Как только гости скрылись, Пашка вогнал топор в гнилушку, и грязно выругался:

– Кася… Ну, ты же проспорил. Ну чё, не так что ли? Тебя за язык никто не тянул. Да что мы, жиды какие, хлеба пожалели, – он развел руки, обращаясь к самому себе. – Пацаны же не на себя батрачат. Кася! Что ты жмешься! Кончится жратва, соберемся и свалим.

Кася упрямо молчал.

… – Да пошёл ты… – Пашка выбрал буханку черного хлеба и убежал догонять Кольку с дружками.

– Да, правильно поступил Пашок, – заступился за него Андрей. – Что мы, жмоты, что ли!

– Ты, Остап, не врубаешься. Сегодня у них хлеб кончился, а завтра они свалят. И скатертью дорога. На хрена нам эти захребетники. У них ни флага, ни родины. Нам же больше дури достанется.

– Кася! Ты меня удивляешь. Сам же говорил, что конопли навалом.