скачать книгу бесплатно
– Можно как угодно к этому относиться, – не обратив внимания на реплику, продолжал как ни в чем ни бывало Этруско, – но я всегда был привержен традициям и чтил их. Ведь что такое традиции? Это звенья цепи, которые можно назвать наследием. Они возникли в далекие времена и уже тогда стали важнейшей частью человеческой жизни. Нашей с вами жизни. Смысл, обычаи, таинства, мировидение сохраняются и передаются от поколения к поколению лишь благодаря тому, что есть люди, которые изо всех сил стараются ради этого. Кто-то скажет, что это прошлое, но это наше прошлое. Оно унаследовано нами от наших дедов и отцов. Передано нам с молоком матерей. И нам надлежит исполнять их, чтобы обеспечить духовную связь с душами наших предков. Уверен, что и сейчас они смотрят на нас. Да, традицию можно прервать, как уже неоднократно мы и поступали, и что мы получили взамен? Толпища еретиков? Наводненные злыми духами и волколаками леса? И что же сейчас? Мы хотим вернуть часть тех древних традиций, только вот они могут длиться, развиваться, могут даже отмирать, но не воскреснуть. Они как река, в которую нельзя войти дважды.
Этруско чувствовал на себе любопытные взгляды.
– Все помнят, как появились в Алии два самых красивых и больших аббатства: Святой Эллаики и Святого Грегуара? Конечно. Лорент Первый Угрюмый и его жена Эна Карберийская построили эти две обители – мужскую и женскую. «Венчаные души поклялись друг другу в верности до самого последнего вздоха, и в знак доверия и любви друг к другу пришли к Живущим Выше, и заложили два аббатства, которые просвещали, но и хранили древние устои и традиции…», – процитировал Этруско. – Эти строки известны всем от первой до последней буквы. Но вот историю, настоящую историю от последней до первой знают лишь несколько человек. И она так бы и ушла в холодную землю, если бы не случай. Множество книг и научных трудов было переписано и сохранено в скрипториях этих монастырей. Множество лекарей и ученых обучено, и укрыто навеки множество тайн.
Загадочно понизив голос, словно лицедей уличного театра, граф произнес:
– Но одну из таких тайн я смог открыть. Так уж оказалось, что аббат Ретэ – мой духовный наставник еще с младенчества. Много раз беседовал он со мной, приглашал к себе, и мы проводили ночи напролет в богословских беседах. Он пытался уговорить меня отринуть блуд и чревоугодие и совершить постриг, но мне кажется, что ему нужны были лишь мои земли.
Этруско улыбнулся.
– Однажды наша дискуссия достигла необычайного накала, и тогда отец-настоятель послал за книгами, цитаты из которых должны были переломить ход спора. Среди принесенных фолиантов я случайно увидел то, что было укрыто от посторонних глаз, чудом затерялось оно между томов и было вынесено на свет божий невнимательным послушником. Только теперь мне думается, что он сделал это намеренно. Лишь на краткий миг мелькнуло оно и было убрано спешно аббатом в складки рясы. Но я успел заметить королевский герб, золотую нить и красную печать.
Тут Этруско в полной тишине обернулся к отцу Женуа:
– Простите, отец, ибо я согрешил. Я подкупил умелых людей, и те хитростью и ловкостью выкрали нужный мне свиток из скриптория.
Бенегер Женуа побледнел и выпрямился, по залу легким ветерком пронесся ропот.
– Прочитав его, я был настолько же ошеломлен, насколько уверовал. Также я понял, что в аббатстве Святой Эллаики должен быть такой же. И я приказал добыть мне и его.
На стол медленно легли два свернутых трубочкой свитка из дорогой толстой бумаги. Они были перевязаны золотыми нитями и запечатаны красными сургучовыми печатями с королевскими гербами.
– Вот они. Пусть юстициарий, уважаемый Берг Конфлан, прочтет их перед всеми.
Этруско взял свитки и, обойдя стол, передал их в руки юстициария, затем так же не спеша вернулся на свое место. Конфлан бережно и нежно отложил один из свитков и аккуратно раскрутил другой. Лист был исписан прямым строгим шрифтом с резкими изломами и замысловатыми пересечениями линий.
– Дева Всемилостивая, – ахнул юстициарий, – я сотни раз видел этот почерк. Король. Собственной рукой. Без сомнения.
– Мы не можем, – вступил архиепископ, – именем Прощающего Грехи, я настаиваю на сожжении этих свитков. Тайна, которую король доверил скрипторию, должна была там и оставаться.
– Ваше Высокопреосвященство, – ответил Конфлан смиренно, но твердо, – мы не сделаем этого, ибо первая же строка, что я успел прочесть, гласит: «Для потомков моих, чтобы помнили, осудили, но простили, ибо я был прощен моей королевой».
Женуа хотел что-то сказать, но передумал и отступил на шаг, всем видом показывая согласие с юстициарием.
– Читайте уже, – послышался нетерпеливый голос.
Призрак склонился к Марку и шепнул:
– Прекратите бледнеть, государь, петля затягивается. Все идет так, как надо.
Слова Призрака подействовали: Марк откинулся на спинку и произнес:
– Чего уж там. Раз Небом было дозволено, чтобы они покинули тайное место, пусть даже лихостью и обманом. Читайте, мудрейший Конфлан.
Юстициарий облизал пересохшие губы и, подняв свиток перед собой, прочитал:
– Для потомков моих, чтобы помнили, осудили, но простили, ибо я был прощен моей королевой. Свершил я грех по глупости и в разуме, замутненном вином. Нарушил я святую заповедь Небесную, принудив к соитию молодую послушницу. Боль и мучение моей души оказались столь сильны, что я открылся данной мне Небом благоверной и поклялся пред святыми мощами Прощающего Грехи, что коли простит она меня, то будет заложена обитель во имя Святого Грегуара во искупление. Сие признание написано собственной моей рукой и будет первым свитком в скриптории аббатства. Свиток надлежит хранить тщательно, дабы потомки могли осудить меня, но не современники. Десятого апреля тысяча двести пятьдесят восьмого года от Восхождения. Король Лорент Первый.
Тягучая тишина заполняла зал, пока Конфлан сворачивал свиток и брал в руки другой.
– Рука королевы, – произнес он, развернув его подрагивающими пальцами. – Читаю. Для потомков моих, чтобы помнили, не осуждали и простили, ибо я простила. Муж мой свершил грех по глупости и в разуме, замутненном вином. Нарушил он заповедь святую Небесную, принудив к соитию молодую послушницу по имени Нара. Придя на коленях, просил он прощения и перед мощами Прощающего Грехи каялся в содеянном. И в знак прощения будет заложено женское аббатство во имя Святой Эллаики. Сие прощение написано собственной рукой и будет первым свитком в скриптории обители. Свиток надлежит хранить тщательно, дабы потомки не осудили мужа моего, Лорента Мно Первого. Десятого апреля тысяча двести пятьдесят восьмого года от Восхождения. Эна Мно Карберийская.
– И что нам с этого? – не дав тишине снова расползтись, сказал Лауциз. – И что, что король по седине блудил? Так кто из нас этого не делал? Простите, Ваше Высокопреосвященство. Вон графиня Файет при еще живом графе сколько мехирей обскакала.
Графиня вспыхнула, но Лауциз продолжал:
– И что набожным сделался более обычного, как сошелся с Карберийским родом, ни для кого не секрет древних захоронений. Суть-то в чем? Что от этого аббатства стали неугодны Богу? Как это относится к Созыву?
– Я не закончил, герцог, – спокойно, но надменно произнес Этруско.
– Продолжайте, – Конфлан рукой указал Лауцизу замолчать.
Но тут вступил Марк, снова не дав Этруско продолжить.
– Так что же, граф, ты представишь нам королевского ублюдка? Что же он с самого начала таится под хламидой? Встань, юноша! – внезапно скомандовал герцог. – Покажись.
Фигура в рясе послушно встала и скинула капюшон. Перед заинтересованными взглядами открылось совсем молодое лицо, испуганное, но с волевым подбородком, твердым взглядом и чуть курносым носом. Черноволосый юноша прятал взгляд и быстро и часто дышал. Зал оживился, зашуршал. Скрипнули кресла, когда в них взволнованно заерзали.
– Похож, – протянул герцог, задумчиво проводя большим пальцем по щеке.
Медленно поднялся и не спеша обошел стол, приблизившись к юноше на расстояние шага, приподнял указательным пальцем его подбородок, рассматривая, словно жеребца.
– Определенно похож.
– Марк Ирпийский… – гневно начал было Этруско.
Но герцог отмахнулся и продолжил:
– Расскажете нам, граф, где вы нашли этого юношу? И чем можете доказать, что именно он является королевским отпрыском?
– Я собирался…
– Вы собирались и дальше ездить нам по ушам своими напыщенными речами, заходя издалека со строем барабанщиков и отрядом горнистов. Просто выкладывайте все, что у вас есть.
– Герцог Ирпийский, попрошу вас не вмешиваться и вернуться на свое место, – вступил юстициарий.
Марк бросил небрежный взгляд на Конфлана и вернулся на место под одобрительное шушуканье.
– А вас, граф, попрошу больше не терзать нас длинными речами.
– Конечно, – Этруско поклонился в сторону юстициария. – Но дальше должен говорить не я, а архиепископ Бенегер Женуа. Думаю, что его словам и историческим записям, что сохранил наш уважаемый Конфлан, Созыв доверяет?
Удивленные, смущенные, заинтересованные взгляды устремились на архиепископа. И снова по залу прокатилась волна шепота. Бенегер вышел вперед к столу и, гордо выпрямившись, разложил перед собой пять свитков. Взял один и приготовился предъявить его Созыву. Призрак воспользовался моментом и прошептал:
– Вот и все. Попросите его сотворить исповедальный круг и говорить в нем, ну и наслаждайтесь зрелищем.
Марк несколько секунд смотрел на Призрака в упор, словно не решаясь выполнить сказанное им, но справился с неуверенностью и твердо произнес:
– Стойте.
Герцог поднялся, расправляя плечи. Юстициарий гневно сморщился. Рука архиепископа, разворачивающая пергамент, застыла на полпути.
– Я требую, чтобы уважаемый Бенегер Женуа сотворил исповедальный круг и говорил из него.
– Вы – что? – воскликнул юстициарий одновременно с архиепископом.
– Я требую, чтобы столь важное заявление делалось из исповедального круга, – тон Марка не оставлял сомнений в твердости намерений добиться своего. – Ведь только что многие из нас готовы были стоять в нем, дабы доказать свою непричастность к смерти королевы.
– Архиепископ отвечает перед Живущими Выше! – воскликнул Конфлан. – Ему незачем исповедоваться перед смертными.
– Есть зачем, – Марк зло посмотрел на юстициария. – Если он этого не сделает, я откажусь признавать любое решение Созыва. Знаете, чем это грозит?
– Вы угрожаете Созыву? – вспыхнул Конфлан.
– Да, уважаемый юстициарий.
– Вы не посмеете!
– Это не та просьба, из-за которой стоит начинать междоусобную войну за престол, – настаивал Марк. – Столько лет ничего не было слышно об этом ублюдке. Не было признания его королем, он не был приближен ко двору. Отчего нам знать, что это все не интрига?
– Слова архиепископа для вас ничего не значат? – прорычал Этруско.
– Слова вообще значат мало, граф, кто бы их ни произносил. Я много за свою жизнь слышал вымысла от самых разных людей самых высоких сословий, так что ничему не удивлюсь. И раз уж кто-то осмеливается на Созыве по такому щепетильному вопросу предъявлять бастарда, то и доказать это надобно полностью.
Марк пренебрежительно ухмыльнулся.
– И пусть Его Высокопреосвященство решит. В конце концов, я не много прошу. Пусть всего лишь зачитает бумаги, кои он назовет доказательствами, в Исповедальнике перед свидетелями.
– Я с герцогом Ирпийским, – графиня Файет поднялась, а за ней встали и другие, исключая лишь графа Этруско, который демонстративно сел.
– Созыв, как мне думается, сказал свое слово, – глаза Марка победоносно сверкнули.
– Я и не думал отказываться, – произнес архиепископ, бережно укладывая документ рядом с остальными. – Мне нечего таить. Я чист пред Небом, значит, чист и пред Созывом. Круг сейчас будет готов.
Женуа отошел от стола в глубь комнаты и принялся создавать исповедальный круг. Большинству этот обряд был незнаком, да и нечасто приходилось видеть настоящего обладателя Истинной Силы, и потому почти все заинтересованно наблюдали за заклинаниями и молитвенными плетениями слов. На полу проявлялся круг диаметром два шага, испещренный знаками и святыми символами. Постепенно он стал настолько ярок, что у наблюдателей перед глазами поплыли синие пятна, будто они глянули на полуденное солнце. На зал снизошли благодать и умиротворение. Его окутала благоговейная тишь. Архиепископ взял первый свиток и ступил в круг. Послышался ропот: одежды Женуа заволокло желтое сияние. Он в полном молчании развернул бумагу. В то же мгновение круг погас, свет стал тьмой, а сияние – сизо-черным дымом. Хлопнули, закрываясь, окна. Потянуло подвальной сыростью. Женщины закричали, но звук застыл, замер в воздухе, мужчины вскочили, хватаясь руками за несуществующие рукояти мечей. Самые расторопные кинулись к выходу, но ноги их вязли в химерической гати, руки оплела паутина, и они повисли над полом, словно угодив в невидимые тенета.
– Нет, нет, нет! – отчаянно прокричал архиепископ.
Граф Вьят Брэди упал первым. Лицо его посерело, осунулось, а глазницы сделались пустыми, черными. Слышно было, как треснул череп от удара о мрамор пола.
Бенегер поднял святой столб, зачитывая молитвы. Круг подернулся свечением, но лишь для того, чтобы мгновением позже излиться густым угольным дымом. Графиня Файет в судорогах осела в кресле, замерев в неестественной позе. Архиепископ упал на колени, вознося руки и молитвы. Одежда его засверкала, рассыпаясь солнечными зайчиками, но они оказались не способны проникнуть через невидимую стену, очерченную кругом. По очереди опустились на пол Эйзби Сеймур, Коден Вистен, Дад Патси, Оллен Рэт. Вот уже скорчились шесть недвижимых тел с искаженными мукой лицами. Архиепископ бился со всем отчаянием человека, единственного понимающего, с чем он столкнулся, и осознающего, насколько бесполезны его смехотворные попытки. Его молитвы и заклинания разбивались одно за одним о незыблемую стену, раскалывались светящимися осколками, стекали по рукам рыжими потоками меда, исчезали сетью молний в пустоте. Еще двое – Шилох Тейгу и Редклиф Спенсер – распрощались с жизнями. Призрак перехватил полный ужаса взгляд Марка Ирпийского, улыбнулся и успокаивающе моргнул. Но Марк перевел взгляд в сторону, и губы его затряслись, посерели, он хотел вскочить, бежать без оглядки, но не мог сделать ни шагу: мертвые рваными движениями стали подниматься. Вот поднялся первый и потянулся, словно сомнамбула, к кругу, за ним последовали остальные. Архиепископ закричал что-то дурным голосом, но звук потонул в пространстве, как дробина в киселе. Мертвые по очереди доходили до круга и касались невидимой преграды, распадаясь в пепел. Марк успел лишь зацепить краешек мысли: «Пятеро из них могли проголосовать против». И вдруг все закончилось.
5.
Как в дурмане, Марк, скорчившись на полу, смотрел на медленно срывающиеся с края стола капли вина. Чуть дальше беззвучно молила о помощи графиня Андабар. Тишина. Марк, собрав в кулак всю волю, с трудом понялся, цепляясь за поваленное кресло. Оставшиеся в живых все еще стонали, постепенно приходя в себя. В голове герцога пульсировала тяжелая мысль, что кардинал втравил его в нечто страшное и порочное. Также Марк понимал, что хода назад уже нет. Встретился взглядом с Призраком, и вспышка ярости буквально расколола герцога: тот спокойно прохаживался вокруг стола, помогая людям встать. Галантно предложил опереться на его руку графине, пододвинул кресло и налил вина. Марк взмахом руки привлек его внимание и указал на окно. Призрак что-то ответил, но давящая тишина все так же заполняла все вокруг. Тем не менее брат Хэйл понял, что хотел от него герцог, и широко растворил одно из окон.
Трупный смрад закружился в вальсе со свежим ветерком, и вскоре дышать стало легче. Потом из-за окна постепенно послышалось пение птиц, шелест листвы, пощелкивание в порывах ветра вымпелов, отдаленные голоса, выкрики, лай собак, стук копыт, скрип телег – и ни единого намека на тревожный горн или барабанную дробь. Все, что произошло в зале, оставалось в зале, не являя бедствия для всех, кто был снаружи.
Лауциз тяжелым шагом обогнул стол и подошел к силящемуся опереться на руки и привстать графу Этруско, схватил того, дернул и грубо швырнул в кресло. Граф крякнул и, не успев опомниться, ощутил, как его сгребли за грудки и стали дергать в такт вылетающим словам:
– Это из-за тебя? Признавайся! Это ты, гнида, натворил? Кто этот щенок? Ведьмин сын! Что это было?
– Аббук, – послышался уставший голос архиепископа.
Старик, опираясь на руку Призрака, подошел к герцогу и глянул на Этруско:
– Только едва ли этот юноша до конца понимал, что делает.
Марк вдруг испугался, что архиепископ сейчас обвинит его, и небезосновательно, но тот присел рядом на «стул болтовни» и продолжил:
– Свитки, что торжественно передали мне, до церемонии оказались закляты. И да, я не смог этого опознать, ибо столь искусное ведовство, тонкое и крепкое, мне не узреть. Уже много недель, как я становлюсь сильнее. День ото дня. Но даже сейчас я не смог почувствовать ловушку. Пять свитков, что сейчас лежат на столе, плюс те два, которые зачитал граф, всего семь. Уверен, что они составляют пентаграмму мертвых. Но пентаграмма без застежки не сработает. И этот мальчик, – Бенегер медленно указал на бастарда, – являлся ей.
Чья-то рука потянулась было к одному из свитков из крайнего любопытства, но одернулась. Высокородные господа и леди, затаив дыхание, слушали святого отца.
– Я не знаю никого, кто бы мог сделать их в нашем Миру, но они каким-то образом оказались в этом помещении. И когда я сотворил круг, истончив тем самым грань с Нейтралью, дабы призвать Высших Судей, Аббук ногой вынес дверь, если так будет понятнее, и прошел в наш Мир.
– Но как? – послышались взволнованные голоса. – Ведь это невозможно! Мертвени и демоны, как и ангелы, как и другие духи не могут в своем обличии явиться в наш Мир!
По залу покатился удивленный вздох, обильно сдобренный паническими нотками. И если у кого-то еще была мысль тотчас покинуть Созыв, она испарилась.
– Не знаю, – архиепископ сокрушенно качнул бородой. – Но факт остается фактом. Он не просто занял место у окна, чтобы следить за нами. Он не пытался овладеть душой кого бы то ни было. Он проник в наш Мир на несколько минут, превратив его в свой, и сделал все, что хотел. Хотел бы убить всех – убил бы. Никто из нас не в состоянии с ним биться. Но спросить я хочу не об этом. Аббук ждал. Он точно знал место и ждал. Он был настолько уверен, что сможет пройти, именно пройти, что даже не дал мне полностью отворить дверь.
Бенегер Женуа поднял голову и ткнул сухим пальцем в юстициария, который вдруг оказался ближе всех к двери, незаметно крадясь к ней с того момента, как Лауциз добрался до графа Этруско:
– Взять его.
Юстициарий взвизгнул и пустился наутек, но первым его настиг поверенный Марка Ирпийского. Он одним прыжком сиганул на стол, сделал несколько шагов и коршуном спикировал на спину беглецу, прибив того к полу. Рывком поднял на ноги, не обращая внимания на идущую из сломанного носа Конфлана кровь, и пинком отправил его в цепкие руки набежавших мужчин. А архиепископ продолжил:
– Мы все должны поклясться пред Небом и перед друг другом, что сия тайна не выйдет за стены. Также кто-то из присутствующих должен выйти королем. Таково слово церкви.
Бенегер повернулся к юстициарию, которого бросили на колени перед святым отцом.
– Говори. И не лги.
– Святой отец, Ваше Высокопреосвященство, клянусь именами всех ангелов Небесных и именем самого Господа, что не ведал…
– Ах ты, гнида! – заревел виконт Кэйд и от души врезал кулаком по столу. – Да я…
– Виконт, – спокойно произнес архиепископ, – умерьте пыл. Пусть договорит.
– Я не ведал, что свитки зачарованы, – угасшим голосом закончил Конфлан, склонив голову.
Кровь тягучими капельками сбегала к кончику носа и нехотя срывалась на пол.
– Я тщательно проверил их, едва отыскав в королевском скриптории.
– Отыскал в скрипториях? Учти, это была твоя последняя ложь, – без малейшего раздражения проговорил Женуа.
