«Совок». Жизнь в преддверии коммунизма. Том III. СССР после 1988 года

Сократить число нахлебников – неимоверное количество чиновников во всех ведомствах.

Года не пройдет, как прекратится рост цен и наступит стабильность.

Таковы были обещания Ельцина. Никакого плана действий – только обещания.

Хотя бы немного думающие люди должны были видеть, что это популизм, рассчитанный на самое примитивное мышление.

Не увидели.

А может быть, увидели, но решили, что думающих примитивно – большинство.

И Ельцин опубликовал свои амбиции в виде проекта конституции Российской Федерации.

Моя «рука потянулась к перу, перо потянулось к бумаге»:

«… «Проект Конституции РФ» подчинен одной цели: дать тем, кто сейчас формально стоит у власти в России, реальную власть в стране, отняв ее у тех, кто сейчас номинально стоит у власти в Союзе, но не в состоянии осуществить реальную власть по всей территории.

Продиктованный личными амбициями, он оставил в стороне экономические, культурные, семейные и все прочие бытовые и духовные интересы народа….

Какими экономическими или добрососедскими и семейными интересами соседних деревень продиктована необходимость на десятках тысяч проселочных дорог установить таможни, или перегородить их колючей проволокой? Почему соседние деревни должны быть втянуты в междоусобицу далеких СТОЛИЦ?

Чем крепче забор «суверенной» территории, тем ограниченнее свобода выбора места жительства и хозяйственной деятельности гражданина и тем больше свободы для правителя.

Суверенитет правителя обратно пропорционален свободе подданных

Все дело в том, что каждый правитель хочет стать «суверенным», но готов поднять штык на того, кто хочет выйти из-под его власти; тогда сразу вспоминает о «целостности территории», а вот разрушить другую целостность ради власти он всей душой готов».

Ну, кто ж это опубликует? Не опубликовали.

Рыбалка

Писал я большей частью по вечерам, а днем, кроме хозяйственных забот, появилось у меня занятие, о приобщении к которому, я мечтал, устраиваясь работать на Волге.

Поскольку база отдыха стоит на реке, то многие отдыхающие, и довольно успешно, ловили рыбу. Я не рыбак, но соблазн был велик, и я соорудил нечто вроде удочки с несколькими крючками.

Стоял теплый весенний день. Я поднял валявшийся на земле у старой лодки кусок рубероида, и под ним оказалось несколько прекрасных дождевых червей. Черви грелись под рубероидом и наслаждались жизнью. Они радовались, что так прекрасен мир, что так тепло и сыро. Исчезновение рубероида привело их в ужас, и они моментально стали уходить в свои норки, а я, как хищник, стал безжалостно хватать их за туловища и тянуть из земли. Силы были неравные, не смотря на весь ужас, они не могли вырваться их моих цепких лап, и часть этих рубиновых красавцев я бросил в банку, в которой была горсть земли, чтобы они не сразу скончались. О том, что они будут в этот смертный час чувствовать, я не думал. Они были мною приговорены к мучительной смерти.

Они извивались, испытывая нестерпимую боль, когда в их здоровое тело медленно вонзалось кривое стальное острие рыболовного крючка с бородкой, разрывающей здоровую ткань. Была надежда, что какая-нибудь рыбешка соблазнится такой вкуснятиной.

Забросив удочку и привязав ее к корню дерева, которое подмывалось водой, я пошел дочитывать статью в «Московских новостях» о том, что и по отношению к убийцам, т.е. тем, кто злонамеренно лишает права на жизнь других, надо соблюдать права человека.

Утром я вытащил свою рыболовную снасть. На крючке был ерш, заглотнувший его полностью, и стоило больших трудов вытащить этот крючок из его маленького рта. От боли у ерша глаза стали сиреневыми и, казалось, вылезут из глазниц, он весь покрылся потом, а рядом стояла кошка, надеясь, что такую добычу я уступлю ей.

Первое время, кроме этого ерша, ничего у меня не получалось, а потом нашлись учителя. Мне показали, как устроены снасти для ловли «на кольцо», как ставить лодку на быстром течении, какая должна быть приманка и наживка. Моя жизнь украсилась увлекательнейшим занятием.

Собравшись на рыбалку и всё с вечера приготовив, я вставал с началом рассвета около четырёх утра. Река, гладкая, как стекло, на вид неподвижная, на самом деле мчит могучим потоком, который замечаешь, когда ставишь лодку на два якоря поперек течения. Якорные веревки натягиваются, и немного жутко становится, когда понимаешь, что, вывалившись из лодки, будешь от нее унесен и никакими силами вплавь течения не преодолеешь. Вот опустил снасти и ждешь. Иногда долго ждешь, но захватывающе волнение и удовольствие, когда «кивок» удочки задрожал, и ты начинаешь вытягивать леску из воды, и чувствуешь сопротивление, и понимаешь, что крючок не пуст. А иногда бывает, что и не один лещ, или подлещик, или сорожка попались, а больше. Осторожно подводишь к лодке несчастную рыбку, поддеваешь ее совком и, сняв с крючка, обрекаешь на смерть от удушья.

А вскоре я освоил и зимнюю рыбалку.

Наш капитан вельбота, на котором под парусами мы ходили по Волге до Ростова-на-Дону, Михаил Оборин, научивший меня управлять парусным судном, второй раз в жизни стал моим учителем. Он работал на соседней базе, куда я его пригласил, когда там освободилось место.

Солнечным зимним днем, мы встретились с ним на льду. Он ловил ершей для приманки при ловле налимов.

– Эдуард, ты почему не рыбачишь?

– У меня ничего нет, да и не знаю что нужно.

– На бур, пробури вон там лунку, – я пробурил.

– На удочку, вот мотыли, насаживай мотыля, лови ершей.

Извивалось от боли тоненькое тело мотылей, когда я всаживал в это тело острый крючок. Извивались они в воде, и ерши не могли отказаться от такого пиршества, но как только они начинали пробовать вкус этого угощения, я, зацепив ерша крючком за губу, выдергивал его из лунки и бросал в ведро.

Попав в ведро с водой, они не знали, что впереди их ждет ужасная участь.

Я наловил пять ершей. Михаил дал мне пять жерлиц с большими тройниками. Со стальным тройником, всаженным в спину, бедный ерш опускался на дно – на съедение налимом. На следующее дежурство одного из ершей налим проглотил. Остальных ершей я оставил или на съедение, или на мучительную смерть.

Когда я на леске почувствовал то ослабевающее, то нарастающее сопротивление, восторгу моему не было предела – впервые в жизни я поймал настоящую рыбу! Первую в моей жизни настоящую большую рыбину я поймал в пенсионном возрасте, и я вытащил красавца налима на кило двести. Вытащенный из воды налим раскрывал и смыкал пасть, надеясь заставить живительную воду омыть жаждущие влаги жабры, но только морозный воздух сушил их, и медленно уходила жизнь из только что еще здорового тела. Это было под Новый год, и для меня это был хороший подарок на день рождения Риты.

Зачем я пишу о мучениях червей и рыб? В фильме Ларисы Шепитько я увидел сцену казни отца в присутствии сына. Лариса долго показывала эту сцену, как будто смакуя жестокость лишения жизни вот еще живого, еще здорового, не готового к смерти человека. Я возмутился этим смакованием, и сказал, что только женщины способны на такое смакование, на такую жестокость по отношению к зрителям. Самого фильма я не видел, я видел только эту сцену в каком-то обзоре, но сказал, что на фильмы этого режиссера не пойду. Я был потрясен необъятностью объема чаши жестокости в холодной голове и холодном сердце этой женщины.

А сам?

Мы шли на байдарках против слабого течения. Шли не спеша, т.к. в речушке было полно мелких топляков. Недалеко от нас взлетела утка, я схватил ружье и выстрелил, у утки повисла одна лапка. Ружье у меня курковка, и я не выстрелил из второго ствола. Утка осталась жива.

Так и стоит у меня перед глазами летящая утка и болтающейся одной ножкой. Сядет она на воду, а сумеет ли с одной лапкой взлететь, не уготовлена ли ей с наступлением зимы судьба голодной и холодной смерти.

А сам я думаю, что не смакую эти мучения, а пытаюсь сказать, сколь жесток этот мир, где живое поедает живое. Мы поделили мир, и внизу поставили бездвижных, выше подвижных, но беззвучных, еще выше звучных, но еще бессловесных, и на вершине этой пирамиды поставили себя – человека. Он подвижный, звонкоголосый, многословный – он враг всему живому. Все живое обрадовалось бы исчезновению с планеты человека: трава, которую он косит, деревья, которые он рубит, животные, которых он убивает.

Человек и сам себя поделил на своих и чужих, на наших и не наших (другого племени, другой веры). И всем живым правит закон борьбы за существование. Жизнь невозможна без этой борьбы, но человеку присуще и милосердие, так что, может быть, человек остановится, и хотя бы себя не будет уничтожать. Уж если червяка жалко, так неужели же другого человека не жалко. Наверное, я не прав в отношении Ларисы Шепитько. Наверное, и она к этому же призывает.

В среднем за 8 дней от дежурства до дежурства в наших лунках рядом с базой попадался один налим на 10 жерлиц.

Рыбалка бесконечно украсила мою жизнь. Иногда было очень трудно, когда в морозную зиму приходилось пробуривать два десятка лунок в метровом льду. Иногда было очень холодно, несмотря на тяжелую работу, бурить лунки в морозную вьюгу, и особенно разбирать голыми руками запутавшуюся леску. Но иногда рыбалка была блаженством. Выходя ловить ершей на Волгу рядом с базой, я брал с собой кресло. Солнечным февральским днем я удобно устраивался над лункой в кресле под пленочным мешком. За мешком мела морозная февральская поземка, а под мешком от февральского жаркого солнца таяли снежинки на резиновых галошах. Было мне тепло и уютно среди белоснежной солнечной красоты.

Было страшновато в последних числах марта и первых числах апреля возиться у лунок, которые уже не замерзали, а упрямо размывались пробуждающейся Волгой. Уже взломалась середина протоки, и несутся по ней, сталкиваясь друг с другом, льдины, а в большой, как прорубь, лунке зияет глубина черной воды, да все еще хочется поймать последнюю удачу. Однажды в такое время я поймал судака, а однажды щуку.

Родители жены Егора

Весной 1990 года Егор объявил, что они со Светой женятся.

Папа Светы – Владимир Александрович Елхимов работал на заводе старшим мастером.

Её мама – Нина Константиновна на должности инженера – технолога в НИИАТе (Научно исследовательский институт авиационной техники), филиал которого располагался на территории нашего завода.

«Будут внуки потом, все опять повторится сначала».

Как повторение, чтобы не забывали истории нашей родины, чтобы помнили о Великом эксперименте, вот еще одна линия людских судеб России ХХ века. Как мы жили в советское время.

Владимир Александрович рассказал о себе.

Отец Владимира – Александр Иванович был сыном Красного Партизана, инвалида Гражданской войны Ивана Евлеевича Елхимова, который в боях потерял руку. После войны Иван Евлеевич успешно занялся хозяйством. Он организовал товарищество по переработке томатов. Дела шли успешно, жил зажиточно, в его реквизированном после ареста доме в деревне Черебава Иловатского района АССР Немцев Поволжья намеревались поместить школу. Сейчас над деревней Черебавой плещется Сталинградское водохранилище. Как факт истории интересно Свидетельство о рождении Александра – оно на двух языках, т.е. даже автономные АССР имели два государственных языка, в данном случае русский и немецкий.

Как к состоятельным серьезным хозяевам, милиция при регулярных облавах на самогоноварение, сносила реквизированные емкости с самогонкой к ним в дом. Жена Ивана Евлеевича – Анна Егоровна (в девичестве Карева) из каждой емкости понемногу отливала себе. Окончив облаву, милиция забирала у них реквизированный самогон и сливала его в овраг. После отъезда милиции, Анна Егоровна, которая противозаконным самогоноварением не занималась, могла вкусить реквизированное милицией противозаконное зельё.

Александр работал у отца мотористом. Был он первый парень на селе – у него одного была гармонь.

Когда началась ликвидация НЭПа, начались притеснения успешных хозяев, и Ивана Евлеевича вызвали повесткой в милицию к следователю. После допроса отпустили. Через некоторое время пришла новая повестка. Александр предложил отцу уехать – никто его не будет искать. Но отец решил, что тогда оставшуюся семью заберут, и поехал по вызову. Больше его не видели. Жену с сыном все равно выслали и поселили в бараке, где уже были другие репрессированные.

Среди этих репрессированных была Анна Спиридоновна Власова, которая не устояла против чар гармониста.

Её отец – Спиридон Власов имел в Иловатке Царицынской губернии двухэтажный дом, был он, вроде бы, казачьим офицером; была, вроде бы, фотография его с погонами, но в период репрессий всё это уничтожили, чтобы следов не было. Его дочь Татьяна вспоминает, что мама рассказывала, как она ездила к нему, когда он служил под Варшавой.

Когда начались репрессии, его с женой Натальей и детьми: Татьяной, Анной, Клавой, Василием и Матвеем выслали и вначале поселили в бараке за 100 км от Иловатки.

А вскоре в комнату через стенку от них поселили семью Ивана Евлеевича Елхимова.

Так сын Красного партизана Александр Иванович и дочь Царского офицера Анна Спиридоновна оказались в одном пересыльном бараке и полюбили друг друга.

Из барака всю партию отправили в Среднюю Азию в Курган-Тюбе.

Елхимовы после высылки в Среднюю Азию не смирились. Анна Егоровна, ссылаясь на то, что муж – Красный партизан, инвалид гражданской войны, стала хлопотать о возвращении в Россию. Написала письмо Калинину и получила нужную бумагу. Тогда это было признание за гражданином права голосовать. Раз имеешь право голосовать, значит свой.

«Комендатуре Т/П №9 Таджикской АССР.

Постановлением Президиума ВЦИК РСФСР от 20.Х.36 года

Прот. 43/49 Елхимов Иван Евлеевич село Черебаво

Иловатского района АССРНП в избирательных правах

восстановлен».

Эта справка означала полную реабилитацию.

Справку получила жена, а где искать самого красного партизана Ивана Евлеевича, они не знали, и двинулись в Россию сами.

Анна Егоровна добилась разрешения для себя и сына вернуться, но оставалась Анна Спиридоновна, с которой Саша не был зарегистрирован. И тогда они покинули ссылку полулегально. Из рассказов родителей об этом путешествии в памяти Владимира Александровича осталось, что его бабушка (Анна Егоровна) более сотни километров ехала на ишаке.

Родители Анны Спиридоновны остались в Средней Азии.

Там грамотный Спиридон, бывший казачий офицер пошел работать полеводом, его сын пошел по стопам отца и стал командиром Красной армии.

Уже во время войны приехавший на только что прополотое поле Спиридона председатель колхоза заметил, что одна полоса прополота плохо.

– Чья полоса?

– Гюльнары.

– Пиши рапорт, это вредительство.

– Ты что? У нее пятеро детей.

– Укрываешь? Тогда сам сядешь, как вредитель.

– Сам ты вредитель. У меня двое сыновей на фронте, а ты из колхозной шерсти себе валенки скатал.

Председатель нашел подлеца, или, вернее всего, кого-то запугал так, что тот на Спиридона написал донос, и Спиридону дали 10 лет. Его дочь Татьяна Спиридоновна стала писать письма Калинину, Сталину. Сын – офицер написал письмо с фронта Сталину, и отца освободили. В полеводы он уже не пошел, стал работать пастухом, не желая «работать на коммунистов». В 74 году родители Светы – Владимир Александрович с Ниной Константиновной ездили навестить дедушку Спиридона. Было деду в это время 91год. Жила с ним дочь Клавдия и её муж – Михаил Заруба. Был у них дом, сад с виноградом и огородом. Клава работала медсестрой. Дед в этом возрасте уже болел склерозом, часто заговаривался и вел себя непредсказуемо. Иногда уходил из дома, и его приходилось искать по несколько дней. Через год он на 92-м году жизни умер.

Анна Егоровна, Александр Иванович и Анна Спиридоновна сначала подались на Кавказ – поближе к привычному Царицыну, а потом перебрались в Казань, где родственник Анны Спиридоновны – дядя Лёша, был каким-то начальником в пароходстве. Стал Александр работать матросом на пароходе, а потом трактористом в совхозе. За хорошую работу в «общенародном деле» в нашей стране награждали почетом среди своих товарищей. Как передовика среди работников сельского хозяйства, его катали на самолете. Но потом случилась незадача. По какой-то причине в каком-то качестве он отвечал за какого-то подростка. Во время какого-то передвижения подросток обратился к Александру Ивановичу с просьбой разрешить ему заскочить домой, мимо которого они ехали, и сбежал. Это было во времена Ежова. Пришлось и самому Александру Ивановичу бежать.

Обосновался в Куйбышеве.

Пошел на Куйбышев-гидрострой. Дали ему комнату в деревянной двухэтажке домов ЭМО (электромонтажного оборудования) – это поселок между Красной Глинкой и Управленческим. Потом он там же построил свой дом. После рождения дочери, супруги зарегистрировали свой брак. Александр Иванович во время войны был шофером на брони. Строил бункер Сталина, возил детали на Урал.

В 1943 году у Елхимовых родился Володя.

В то время дорога на Красную Глинку, шла через овраг, пересекая его по большому мосту (там, где сейчас пешеходный мостик). Дом Елхимовых стоит по отношению к дороге со стороны Волги. Дороги к Южному, прорезавшей гору, тогда еще не было, так что все склоны гор от дороги до Волги были большой детской площадкой, по которой свободно разгуливал маленький Елхимов.

В этом его возрасте пригнали к Южному, там, где к воде подходила дорога с Глинки, плоты. Разделывали плоты и грузили бревна на машины заключенные. Может быть, среди них были и двое, уворовавшие зерно из бункера комбайна в дагестанском совхозе Аксай. Вокруг стояли часовые. Иногда во время обеда заключенные звали к себе детвору, которая крутилась вокруг. Часовые пропускали ребят, а для заключенных это было как свидание с волей, и подкладывали они детям лучшие кусочки мяса. Что вспоминали и о чем мечтали эти заключенные, слушая, как чирикают эти воробышки?

Приехавшие после войны на Управленческий «вольнонаемные» немцы любили спорт, а лыжня проходила мимо дома Елхимовых. Мальчишки всегда дразнятся, дразнился и Вовка. Завидев на лыжах немца, он кричал: «Гутен морген, гутен таг, хлоп по морде, будет так», если какой-либо юноша делал вид, что бросается за озорником, Вовка бросался к собачей будке и прятался в ней, а из будки вырывалась лающая собака. Через год он уже не помещался в собачей будке, и это озорство прекратилось. А потом и обычная пляжная дружба наладилась. Никогда не обижали мальчика и девочку из Германии, у которых на Управе умерли родители. Сиротки были не на много старше Володи.

Характер у Вовки был взрывной и решительный. Еще раньше, когда ему было лет пять, родители с детьми поехали в гости в Казань. Там во время катания на лодке, девчонки, которым было лет по десять – двенадцать, стали раскачивать лодку, да так, что маленький Володя очень сильно испугался. Как только пристали к берегу, он забежал в дом и потребовал топор, чтобы зарубить противных девчонок.

Уже в этом возрасте в его характере было: судить, говорить и поступать так, как он в данный момент считал справедливым.

Однажды зимой, после закрытия катка, они с другом не пошли домой, а заглянули в ДК, надеясь попасть в кино, где киномехаником работал дядя друга. Время было позднее, когда каток закрывался, детям уже полагалось быть дома, в те годы за этим строго следила милиция. В ДК их встретили два милиционера:

– Ребята, идите домой.

– Можно мы кино посмотрим?

– Вам что сказали? Поздно. Да и кино «нету», киномеханик не пришел.

Мальчишки развернулись и пошли, да на беду решили сходить по малому и зашли за клуб. А милиционеры, как обычно, всегда подозревая, и, кстати сказать, вполне справедливо, мальчишек во всяких каверзах, решили проверить: пошли ли они по домам.

В общем, вызвали наряд и отвезли ребят в милицию. Володя и по дороге, и в милиции возмущался и ругался, что их забрали не справедливо, что они, в самом деле, собирались идти домой. Дежурному не понравилось, что «сопляк» шумит, ругается и «права качает». Составили протокол и сообщили в школу. Так у Володи появился ПРИВОД. С тех пор, что бы, где бы ни происходило, на него первого падало подозрение.

Занесло мальчишек в заброшенный цех, где им на глаза попалась куча электродов, которыми так удобно кидаться. Целью оказались звонкие оконные стекла. Володя случайно не участвовал в этой увлекательной игре, но он был в числе главных обвиняемых.

До глубины была возмущена несправедливостью его детская душа. Ничего не мог он доказать, не верили ему – ведь у него уже был «привод». То, что он «не сознается», да еще шумит и возмущается, закрепило за ним репутацию пацана непослушного.

А среди детей то, что он огрызается в милиции, то, как он лихо съезжает с гор на лыжах, как он смело дерется, как он на коньках рискованно цепляется зимой проволочным крючком за машины на шоссе между домами ЭМО и Красной Глинкой, создало ему репутацию «сорви голову».

С неодобрением вспоминает сейчас Владимир Александрович забаву мальчишек, когда те затевали преследование и избиение старших учеников. Стая малышей окружала жертву и била палками, прутьями. Травм не было, но синяки были. Понятие «малыши» было условным, потому что в те времена разница в возрасте одноклассников достигала 5-ти лет, были среди них не единожды второгодники.

Однажды на школьном дворе «хозяева улицы» зажали в углу большого мальчишку. Видно было, что азарт и страх боролись в их душах. Страх не совершить бы в азарте чего-нибудь непотребного, а то ведь и в милицию можно попасть. К счастью юноша улучил момент, выскочил из окружения и побежал. Сразу озверела стая и бросилась за жертвой, но парень занимался бегом в спортивной секции легкой атлетики.

Сквозь все детство Владимира Александровича прошли козы. Козы, козы, козы. Семья держала три – четыре козы, пасли их дети.

Другие дети из соседних домов тоже пасли своих коз. Мальчишки собирались в одну ватагу, а козы в одно стадо. Пасли в лесу – (других мест не было), а пасти в лесу строго настрого запрещалось лесничеством. Сейчас мне смешно, что я как раз тогда сам участвовал в кампании преследования коз. Писал в заводскую многотиражку. Я был фанатом дикой природы, я полагал, что все должно зарасти диким лесом, а эти козы в парке и вокруг Управленческого городка объедают и уничтожают подлесок. В кустах, среди подлеска гнездятся соловьи, которые весной оглашали парк и окрестности городка своими трелями. Кстати сказать, кусты и подлесок в парке позже вырубили, потому, что из тех мальчишек, которые находили забаву в избиении старшеклассников, не все с возрастом образумливались: некоторые становились хулиганами и поджидали свои жертвы именно в кустах нашего прекрасного дикого парка.

Дети, пасшие коз, чтобы не нарваться на штраф, при появлении лесника бросались бежать, а козы, как собаки, бежали за ними. Что? Козы тоже понимали, что в данном случае надо убегать не от пастухов, а бежать за пастухами, убегая от лесника? Выходит так.

Когда я пас коров в Сибири, я понял, что животные очень даже неплохо порой соображают, даже на игру иногда вызывают. Конечно, и среди них, как и среди людей, есть особо умные, и есть не особо умные.

Иногда коз перегоняли на остров Песчаный напротив алебастрового завода. Там без охраны паслись козы жителей поселка при алебастровом заводе. Когда появлялось желание поесть, ловили чужую козу, и один держал ее за рога, а другой ложился под нее и напивался козьего молочка. Иногда ловили рыбу. Могли пойти на плоты и отнять улов у других мальчишек. Рыбу, нанизав на прутик, обжаривали на костре.

Вольная жизнь понравилась, и в 5-м классе вместо школы повадился он уходить на бугор над Волгой, а ко времени окончания уроков, как ни в чем не бывало, приходить домой. Дело кончилось плохо – остался на второй год. Решили тогда 4 друга уехать на Юг. Залезли в поезд, который ходил из Красной Глинки в город. Было такое сообщение, и пассажирский вокзал был на Красной Глинке. По дороге на Юг, не доезжая до города, один из них заскучал, и отказался дальше ехать. Все они уже струсили, но надо было кому-то отважиться на решительное действие. Вернулись на Глинку поздно. Трое жили на Глинке, и пошли домой, а Володя не пошел ночью в дома ЭМО, залез на какой-то чердак, переспал там, и утром пришел домой. Родители уже с вечера начали волноваться, и за эти ночные волнения влетело Вовке «по первое число».

После 6-го класса пошли четыре друга работать грузчиками на гипсовый (алебастровый) завод. Пригласил и уговорил их мастер, живущий в их поселке. Они в бункере должны были лопатами направлять гипс в люк на транспортер, который проходил под люком бункера. Женщины внизу подгребали и бросали на транспортер гипс, просыпавшийся мимо транспортера. Если гипс надо было грузить в машины мешками, то женщины загружали с транспортера мешки, а потом подростки спускались вниз и грузили мешки на машины. Работали в трусах весь восьмичасовой рабочий день. В конце дня мастер с ними «расплачивался», они шли к реке, купались, а потом шли в магазин и покупали конфеты.