Читать книгу Учение о категориях. Том третий. Категории спекулятивного мышления (Эдуард фон Гартман) онлайн бесплатно на Bookz
bannerbanner
Учение о категориях. Том третий. Категории спекулятивного мышления
Учение о категориях. Том третий. Категории спекулятивного мышления
Оценить:
Учение о категориях. Том третий. Категории спекулятивного мышления

3

Полная версия:

Учение о категориях. Том третий. Категории спекулятивного мышления

Учение о категориях

Том третий. Категории спекулятивного мышления


Эдуард фон Гартман

Переводчик Валерий Алексеевич Антонов


© Эдуард фон Гартман, 2024

© Валерий Алексеевич Антонов, перевод, 2024


ISBN 978-5-0064-0698-8 (т. 3)

ISBN 978-5-0064-0666-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Таким образом, полное исследование категорий в то же время обеспечивает полное понимание метафизических принципов, поскольку оно неизбежно приводит познание к первоисточнику, из которого возникли категориальные функции. Конечно, и категории могут быть полностью поняты только в том случае, если знание принципов в общих чертах уже доведено до их (545) исследования и если они могут рассматриваться хотя бы как предварительная гипотеза, доказательство которой должно быть представлено учением о категориях. В противном случае, если мы хотим ограничиться логическим, мы вынуждены, подобно Гегелю, исключить категории чувственности из учения о категориях, видим, как категория субстанции тает под руками, и все еще вынуждены насильственно определять категорию цели и все зависящие от нее категории как нечто чисто логическое, в то время как по содержанию она все еще рассматривается как отношение между логическим и нелогическим.

Философия бессознательного Эдуарда фон Гартмана1

В первой половине XIX века в Германии возникли две великие философии, вышедшие, как и некоторые другие, из кантовского ствола. Одна, философия мысли, была представлена Гегелем, получившим с момента своего появления единодушное одобрение, неоспоримо господствовавшим в университетах и среди ученых и, казалось, сказавшим последнее слово по метафизической проблеме. Другая, философия воли, нашла своего представителя в лице Шопенгауэра, чья мысль сначала была встречена весьма холодно и даже казалась из ряда вон выходящей в философском течении того времени, но впоследствии стала быстро завоевывать позиции, в то время как гегелевская спекуляция их теряла. Исходя из противоположных принципов, эти две системы, естественно, пришли к противоположным выводам: отсюда и характер яростной полемики, которую Шопенгауэр в своих главных работах часто ведет против Гегеля, чье шарлатанство и тщетность он высмеивает на каждом шагу.

1. причинность (этиология)

а) Причинность в субъективно-идеальной сфере

(363) Что мы имеем понятие причинности в нашем' сознании. Несомненно, что в нашем сознании есть понятие причинности; но вопрос в том, абстрагировано ли это понятие причинности от конкретных случаев, которые происходят в нашем сознании или вне его. Несомненно также, что содержание нашего сознания может быть конечным или начальным пунктом, следствием или причиной в причинном процессе; если бы это было не так, то мы вряд ли пришли бы к какому-либо применению категории причинности на основе содержания нашего сознания.

Конкретное содержание сознания может быть эффектом, а именно органическими центральными стимулами, которые могут возникать как в самих нервных центрах, так и поступать к ним из периферических органов; но причинные процессы, следствием которых оно является, не попадают тогда в сознание, а происходят за ним (бессознательное производство интенсивности ощущения и бессознательное категориальное оформление его в качество, пространственно-временные характеристики и т. д. как закономерная реакция на стимул). Конкретное содержание сознания также может быть причиной в той мере, в какой оно становится мотивом для воли; но причинность мотивационного процесса происходит не в свете сознания. Конкретное воление, вытекающее из характера как следствие сознательного мотива, само является непосредственно бессознательным, и только опосредованно, через чувства, вызываемые сознанием в связи с представлением о цели, оно может стать мотивом. Он может стать сознательным мотивом только через опосредованное осуществление цели. Если же волевая цель и (364) сопровождающие ее чувства остаются относительно бессознательными, то бессознательное волевое действие не становится даже косвенным и кажущимся сознанием, и изменения, которые оно вызывает в организме, представляются тогда прямыми эффектами сознательных идей, тогда как на самом деле они опосредованы бессознательными процессами.

Мы также знаем примеры, когда сознательные идеи оказываются причинно связанными, а именно по законам ассоциации идей. Но если разобраться в этом причинном процессе, то становится ясно, что одна сознательная идея никогда не вызывает непосредственно в сознании другую, а лишь может дать бессознательно производящей деятельности мотивирующий импульс для производства другой идеи. Таким образом, и мотивирующий акт, в котором первая идея играет роль причины, и производящий акт, в котором вторая идея играет роль следствия, являются бессознательными. (Психологически ассоциация идей предстает как процесс мотивации, если обратить внимание на роль, которую играет интерес, и как процесс производства, если учесть, что каждая новая идея, возникающая в сознании, должна быть синтезирована и построена в своей конкретно-чувственной и формальной определенности из одних только отношений интенсивности, а то и другое никогда не происходит в сознании. С физиологической точки зрения, сознательные идеи являются лишь субъективно идеальными сопутствующими процессами молекулярного движения, а законы ассоциации идей должны быть объяснимы механическими процессами, например, влиянием привычки в повторном сочетании двух идей через адаптацию путей к данному типу колебаний, влиянием интереса через иннервационный ток в определенном направлении, который приводит молекулы определенных путей в более неустойчивое состояние равновесия, т.е. делает их более чувствительными к раздражителям, чем другие.

Как бы то ни было, все отличают процесс воображаемой ассоциации от процесса реальной причинности. Если бы мы уже не вывели понятие причинности из примеров реальной причинности, нам бы никогда не пришло в голову перенести его на ассоциацию идей. Мы, конечно, не смогли бы вывести его только из этого, если бы не знали реальной причинности. В случае ассоциации идей вторая, причинная идея является либо (365) абстрактной идеей, либо идеей памяти, либо идеей фантазии, но ни в коем случае не восприятием; первая, причинная идея может, однако, быть и восприятием, поскольку способ ее происхождения безразличен к ее ассоциативной эффективности. Даже овладев понятием причинности, нельзя было бы применить это понятие к ассоциации идей, если бы не предполагалось молчаливо или явно, что возникновение второй идеи из первой опосредовано реальным процессом, который ускользает от сознания и лишь позволяет его результату попасть в сознание.

Все предыдущие примеры бессознательной причинности по-прежнему имеют место в пределах одного и того же индивида, как мотивация воления, так и производство содержания сознания как психической реакции на стимул, а также соединение того и другого в ассоциации воображения. Все они являются реальными каузальными процессами лишь постольку, поскольку они бессознательны, но остаются внутриличностными. Вряд ли можно было бы понять все это как реальную причинность, если бы мы не получили их понятие из процессов, которые происходят между различными отдельными индивидами, то есть являются интериндивидуальными. Я полагаю, что испытываю эффективность других индивидов, направленную на меня, и своими действиями вызываю в них изменения. Индивиды, от которых я страдаю и против которых я действую, могут быть не только особями моего собственного вида, но и отдельными животными, или растениями, или группами особей, например роем ос, или несколькими инфекционными бактериями, или неорганической группой молекул (например, падающим камнем). Наконец, это могут быть два человека или группы людей, стоящих вне меня, которые влияют друг на друга, и чью реальную причинно-следственную связь друг с другом я воспринимаю только через побочные эффекты, которые оба одновременно оказывают на меня непреднамеренным образом.

Очевидно, что мои восприятия – это единственные вещи, непосредственно данные моему сознанию, из которых я могу сделать вывод о межиндивидуальной причинности. Эти восприятия бессознательно производятся и синтетически формируются на основе центральных стимулов; центральные стимулы восприятий поступают в периферические органы чувств из нервных центров по проводящим нервам; стимулы периферических органов поступают в органы чувств через соседние молекулы материальной среды, окружающей организм, независимо от того, получили ли они свое движение на молекулярном или молярном расстоянии от действующего индивида или действующей группы индивидов (т. е. через так называемый контакт или через молярные расстояния). Т.е. через так называемый контакт или через распространяющиеся с большего расстояния вибрации). Все опосредования осуществляются молекулами и атомами, которые сами являются страдающими и действующими индивидами. Человеческий интерес, однако, цепляется за индивида или группу индивидов, от которых исходит конкретный импульс для этих передач, и пропускает посредничество, которое имеет только научное, но не непосредственное практическое значение. Эта межиндивидуальная, реальная причинность бессознательна во всех своих опосредующих элементах для индивидуального сознания, которое осознает ее конечный элемент как восприятие, т. е. она трансцендентна для его сознания (сознания-трансцендентна или эпистемологически-трансцендентна, а не метафизически трансцендентна) и принадлежит к объективно-реальной, но не субъективно-идеальной сфере.

Категория причинности, которая своим применением открывает понимание причинно-следственной связи, также не принадлежит к субъективно-идеальной сфере, поскольку является бессознательной категориальной функцией, бессознательно-синтетической интеллектуальной функцией, результат которой просто попадает в сознание. Ее достижение состоит в том, что, во-первых, мой сознательно-имманентный объект восприятия моего собственного тела трансцендентно связан с вещью в себе моего собственного тела как его трансцендентной причиной, во-вторых, мои сознательно-имманентные объекты восприятия других индивидов или групп индивидов трансцендентно связаны с соответствующими вещами в себе как их трансцендентными причинами, и, в-третьих, изменения моих объектов восприятия связаны с изменениями их трансцендентных коррелятов, которые находятся в реальной причинной связи друг с другом. Понятие причинности затем лишь постепенно абстрагируется от всех этих наблюдаемых конкретных причинно-следственных связей. Наблюдаемые конкретные причинные связи содержат понятие причинности лишь имплицитно, как компонент содержания сознания; само понятие представляет его эксплицитно, но лишь в абстрактной форме. Первые являются первичным, вторые – (367) вторичным результатом бессознательной категориальной функции, которая, таким образом, проецируется в субъективно-идеальную сферу только через свои результаты, но не как функция.

Теперь, если трансцендентальный идеализм отрицает вещь в себе за объектом восприятия, или если это признается, но отрицается трансцендентальная причинность, то возникает тенденция привлечь понятие причинности, которое в соответствии со своим психологическим происхождением имеет силу и значение только для области, выходящей за пределы сознания, в область, имманентную сознанию, и придать ему здесь значение. Трансцендентальный идеализм не имел бы ни малейшей перспективы предстать перед человеком как правдоподобный и приемлемый, если бы вместе с трансцендентальной причинностью ему пришлось полностью отрицать причинность; ведь разум просто отверг бы навязанное ему представление о мире, полностью лишенном причинности. Таким образом, в качестве суррогата трансцендентальной причинности вещей самих по себе трансцендентальный идеализм должен утверждать имманентную причинность объектов восприятия по отношению друг к другу. Конечно, это не означает производство идей, мотивацию и ассоциацию идей, ибо это также признается с точки зрения трансцендентального идеализма как нечто совершенно иное, чем причинность объектов восприятия между собой. Речь идет только о последней, которая должна занять место трансцендентальной причинности вещей в себе как имманентной.

Поскольку объекты восприятия являются продуктами деятельности воображения, причинность их к деятельности воображения, воздействующей на чувственность, в любом случае исключается. Ибо вещи сами по себе, посредством которых можно было бы воздействовать на чувственность, уже не существуют (или, если они еще существуют, то не имеют трансцендентной причинности и поэтому не могут воздействовать), а вещи как объекты восприятия являются лишь продуктами деятельности восприятия, т.е. их posterius, а не prius. С этой точки зрения мое тело и его органы чувств, нервы и мозг также являются лишь объектами восприятия, которым не соответствуют никакие вещи сами по себе; если в моем субъективном мире явлений возникает причинная связь между другими объектами восприятия и этими, то эта имманентная причинность, тем не менее, не может оказывать никакого влияния на производство во мне этих (368) других объектов восприятия, как инстинктивно предполагает вера. Тогда причинность может иметь место только между теми частями содержания моего сознания, которые являются продуктами моей имагинативной деятельности, тогда как моя продуктивная деятельность притворства, т. е. та, которая называется восприятием, стоит совершенно вне всякой причинности. Наша вера в то, что наша имагинативная деятельность подвержена влиянию вещей, была бы тогда психологической иллюзией, под чьим, казалось бы, неотвратимым принуждением мы находимся.

В конце концов, такое обманное устройство нашего понимания мыслимо; но тогда сразу же должно возникнуть обоснованное подозрение, ограничивается ли неизбежная иллюзия только причинно-следственными отношениями между вещами и понятийной деятельностью, или же она не касается в равной степени и причинно-следственных отношений вещей между собой. Трансцендентальный идеализм должен был бы, по крайней мере, показать, как получается, что одно и то же принуждение к применению категории причинности является в первом отношении обманчивым, а во втором – приемом нашего интеллекта, ведущим к истинному знанию, и откуда следует, что мы с одинаковой уверенностью предаемся и этой иллюзии, и этой истине. Но если присмотреться к предполагаемой имманентной причинности объектов восприятия между собой, то вскоре становится очевидным, что применение к ним категории причинности также должно быть подвергнуто критике как бахвальство интеллекта1, каким бы сильным ни было психологическое ограничение, которое он на нас накладывает.

Восприятие причины и восприятие следствия могут быть разделены временным интервалом; даже восприятие причины может войти в сознание значительно позже, чем восприятие следствия. Например, анархист может заложить взрывное устройство с часовым механизмом в доме вечером, а на следующее утро, в момент срабатывания часов, наблюдать эффект от своего поступка с безопасного расстояния. Но возможно также, чтобы человек сначала увидел эффект ловкости рук, а затем узнал механизм аппарата и те движения, которые были ранее незаметной причиной увиденного им эффекта. Итак, если перцептивное содержание как таковое должно быть причиной и следствием, то причина и следствие должны быть разделены как (369) положительным, так и отрицательным промежутком времени, т. е. причина должна быть в состоянии произойти задолго до или задолго после следствия без того, чтобы последнее было нарушено вследствие этого. Нет необходимости доказывать, что такой взгляд на причинность исключает закономерный ход мирового процесса.

Поэтому трансцендентальный идеализм стремится обойти это следствие и удержать временную непрерывность и закономерную последовательность причины и следствия. При этом, однако, он снова допускает, что ход причинности не совпадает непосредственно с содержанием сознания, задаваемым восприятиями, т. е. что якобы имманентная причинность не может быть имманентной в конце концов. Лишь на короткие промежутки времени изменение содержания восприятия может иногда совпадать с ходом причинности, хотя даже в этих пределах восприятие всегда будет неполным, а причины и следствия будут содержать гораздо больше, чем восприятие передает сознанию. Однако эти краткие эпизоды частичной конгруэнтности стоят как оазисы в пустыне случайности и беспорядка, в которой изначально предстает ход восприятия. Каждая попытка сориентироваться в этом хаосе есть в то же время попытка выйти за пределы чисто имманентной причинности, дополнить и скорректировать ее через части, трансцендирующие сознание. Трансцендентальный идеализм, в той мере, в какой он хочет быть не чистым агностицизмом, а позитивной эпистемологией, не делает ничего другого.

Причина, которая для восприятия отделена от следствия временным интервалом, должна быть сохранена в мысли как сохраняющаяся; причина, которая воспринимается только после следствия, должна быть сдвинута мыслью назад и спроецирована во временной prius следствия. Но абстрактная идея причины не является перцептивным объектом причины; она, конечно, может вызывать образные ассоциации, но не может оказывать имманентную каузальность, как это, как предполагается, могут делать перцептивные объекты. Более того, даже абстрактная идея причины не обязательно должна явно присутствовать в момент, предшествующий эффекту, но может сама возникать лишь через определенные промежутки времени (как у анархиста, который, возможно, время от времени думал о взрывном устройстве в течение ночи, но его (370) внимание было отвлечено чем-то другим как раз в момент перед взрывом) или может вообще возникнуть только после эффекта (например, мысль, что этот аппарат и эта ручка привели к предыдущему поразительному эффекту карманника). Мысль, возникшая в другое время, которая проецирует причину на время, предшествующее эффекту, никогда не может быть причиной возникновения эффекта.

Причина должна была каким-то образом существовать в момент возникновения эффекта, не будучи при этом существующей в восприятии. Возможно, она существовала в этот момент времени в другом сознании (например, восприятие аппарата и ручки в сознании карманника). Но для моего хода сознания случайно, имело ли это место или нет, и причинность должна быть объяснена, даже если этого не произошло (например, хорошо спрятанное взрывное устройство никто не заметил с того момента, как оно было заложено, и до того, как оно взорвалось). Даже восприятие в сознании другого человека или животного уже является чем-то трансцендентным для моего сознания; поэтому, если бы восприятие в другом сознании стало причиной восприятия в моем сознании, это, очевидно, было бы уже не имманентной, а трансцендентной причинностью. Имманентной может быть названа только та причинность, которая имеет место в содержании одного и того же сознания. Возможные восприятия других сознаний, а также абстрактные мысли собственного сознания должны быть, таким образом, проигнорированы; непосредственной причиной эффекта может быть только восприятие собственного сознания в момент, предшествующий эффекту. Но если оно не содержится как восприятие в этом сознании в данный момент, то оно должно присутствовать как нечто другое, чтобы иметь возможность оказать воздействие. Таким образом, вопрос сводится к следующему: Что является содержанием сознания, пока оно не осознается?

Оно не может быть содержанием сознания, восприятием; это было бы противоречием условию, что оно не должно быть содержанием сознания. Но в этом противоречии виновны те, кто отделяет содержание сознания от формы сознания и приписывает ему самостоятельное существование и способность к действию. По Беркли, это содержание сознания личного Бога, по материализму – молекулярные (371) условия хранения и движения в мозгу. Оба вводят трансцендентальные гипотезы, отменяющие имманентность причинности, а именно существование божественной личности, действующей на мое сознание, или материи как воздействующей вещи самой по себе. (Gr. I. 91.)

Восприятие не может продолжать существовать как «бессознательное», потому что абсолютно бессознательное ощущение, вид и восприятие вообще не могут существовать, но относительно бессознательное восприятие во мне может быть только содержанием сознания в низшем нервном центре моего тела, таким образом, для моего центрального сознания столь же трансцендентным, каким было бы восприятие другого человека. Более того, низшие нервные центры моего тела, как правило, лишаются возможности восприятия, как только они оказываются отрезанными от головного мозга. – Наконец, содержание восприятия должно продолжать существовать как просто возможность, как возможность восприятия. Эта возможность есть либо просто логическая возможность в субъективном мышлении: тогда она есть неэффективное ничто; либо она должна быть понята в объективно-реальном смысле как условие возможного возникновения восприятия в случае дополнения достаточной причины: тогда, во-первых, нужно показать, как неполное и недостаточное условие причинного восприятия должно привести к тому, что оно станет полной и достаточной причиной следствия, и, во-вторых, нужно учесть, что эта объективно реальная возможность восприятия, как условие, сохраняющееся независимо от сознания, есть нечто трансцендентное сознанию, собственная вещь в себе, и поэтому может осуществлять только трансцендентную причинность.

Трансцендентальный идеализм отбрасывает эти проблемы как неудобные. Если бы он захотел проработать их более детально, то превратился бы в трансцендентальный реализм. Объективно реальные, трансцендентные сознанию условия возможного восприятия сами по себе являются вещами трансцендентального реализма, поскольку в своем существовании они не зависят от того, воспринимаются ли они каким-либо сознанием как содержание или нет. Именно они производят следствия непосредственно и без посредничества реального восприятия; но эти следствия, взятые непосредственно, опять-таки являются лишь объективно реальными условиями возможного восприятия, для которого безразлично, дополняются ли они (372) достаточной причиной такого восприятия или нет. Не только причина, но и следствие может быть воспринято гораздо позже, чем оно произошло; причина и следствие могут также остаться совершенно незамеченными. Но эти объективно реальные возможности восприятия или вещи сами по себе являются в то же время и бессознательными идеями; только эти бессознательные идеи не обязательно должны мыслиться как восприятия, чувственные представления, ощущения или абстрактные идеи, и мы не должны забывать, что для того, чтобы иметь причинный эффект, они должны быть наделены силой, то есть они должны составлять содержание бессознательного воления.

Трансцендентная для моего сознания причинность этих бессознательных условий восприятия в то же время понимается как объективно-реальная причинность или как причинность в объективно-реальной сфере. Она включает в себя как внутрииндивидуальные причинные отношения, так и межиндивидуальные, то есть как причинные процессы, происходящие в моем организме, в моей бессознательной душевной жизни и между ними, так и те, которые происходят между моей телесно-душевной индивидуальностью и другими индивидуальностями. Ведь сами вещи находятся не только вне меня, но и внутри моей индивидуальности. Таким образом, стремление каузально ориентироваться в содержании сознания неизбежно приводит к трансцендентальному реализму. Имманентная причинность ничего не делает для распутывания обнаруженного хаоса; но она и внутренне противоречива, поскольку всегда в каком-то смысле вынуждена приписывать содержанию сознания существование, независимое от формы сознания, т. е. превращать субъективно-идеальные явления в вещи в себе. Каждая попытка разрешить и преодолеть ее противоречия превращает имманентную причинность в трансцендентную.

Но как только трансцендентная причинность принята, для имманентной причинности не остается места рядом с ней. Первая сама по себе уже удовлетворяет всем требованиям к объяснению последовательности восприятий, не нуждаясь в дополнении второй. Первая, однако, также не допускает конкуренции второй причинности рядом с ней, поскольку невозможно, чтобы каждое субъективно-идеальное явление было одновременно продуктом двух типов причинности, действующих независимо друг от друга. Столкновения между ними можно было бы избежать только посредством их предварительной стабилизированной гармонии; но тогда ряд, определяемый этой предварительной стабилизированной гармонией, стал бы действительным рядом причинности, который лишил бы независимости два других и упразднил бы их в себе. Эта предстабилизированная гармония, в которой трансцендентная и имманентная причинность представляли бы собой лишь две различные проекции на разные уровни, сама была бы трансцендентной причинностью. Если мы можем говорить здесь о степенях, то это будет на одну степень больше трансцендентной, чем трансцендентной причинности. Тогда пришлось бы принять две трансцендентные причинности вместо одной, только чтобы сохранить остатки имманентной причинности, в которой ничто не может быть сохранено, и в довершение всего получить непостижимое чудо предварительно стабилизированной гармонии. Трансцендентальный реализм больше не нуждается в предстабилизированной гармонии, чтобы объяснить частичное появление имманентной причинности как проекции в субъективно-идеальной сфере, поскольку он способен объяснить ее просто как проекцию трансцендентальной причинности, происходящую в объективно-реальной сфере.

123...5
bannerbanner