К феноменологии внутреннего сознания времени

В свете наших последних разъяснений мы можем дать следующий ответ: существует один, единственный поток сознания, в котором одновременно конституируются как единство тона в имманентном времени, так и единство самого потока сознания. Как бы шокирующе (если не сказать изначально абсурдно) это ни звучало – утверждать, что поток сознания конституирует своё собственное единство, – тем не менее, это так. И это может быть осмыслено на основе существенного конституирования потока. Наш взгляд может быть направлен, в одном случае, через фазы, которые «совпадают» в непрерывном продвижении потока и которые функционируют как интенциональности тона. Но наш взгляд может также быть направлен на поток, на участок потока, на прохождение текущего сознания от начала тона до его конца.

Каждая абризация сознания вида «ретенция» обладает двойной интенциональностью: одна служит для конституирования имманентного объекта, тона; это та интенциональность, которую мы называем «первичной памятью» (только что ощущенного) тона, или, точнее, просто ретенцией тона. Другая интенциональность конституирует единство этой первичной памяти в потоке; а именно, ретенция, поскольку она является всё ещё-бытием-сознания, сознанием, которое удерживает – поскольку она, собственно, и есть ретенция – также является ретенцией истёкшей тональной ретенции: в процессе её непрерывной абризации в потоке она является непрерывной ретенцией непрерывно предшествующих фаз.

Если мы фиксируем наш взгляд на какой-либо одной фазе потока сознания (фазе, в которой появляется тон-теперь и протяжённость тональной длительности в модусе только что истёкшего), то эта фаза охватывает континуум ретенций, объединённых в ретенциональной совместности. Этот континуум является ретенцией всей мгновенной непрерывности непрерывно предшествующих фаз потока. (В своём начальном члене это новое первичное ощущение; в следующем затем члене континуума – в первой фазе абризации – это непосредственная ретенция предшествующего первичного ощущения; в следующей мгновенной фазе это ретенция ретенции первичного ощущения, предшествующего упомянутому, и так далее.)

Теперь, если мы позволим потоку течь дальше, мы получим истекающий континуум потока, который вызывает ретенциональную модификацию только что описанной непрерывности; и в этом процессе каждая новая непрерывность фаз, существующих совместно в один момент, является ретенцией по отношению к полной непрерывности, принадлежащей совместности в предшествующей фазе. Таким образом, через поток простирается горизонтальная интенциональность, которая в ходе потока непрерывно совпадает сама с собой. В абсолютном прохождении, в процессе течения, первое первичное впечатление превращается в ретенцию самого себя, эта ретенция превращается в ретенцию этой ретенции и так далее. Но вместе с первой ретенцией возникает новое «теперь», новое первичное ощущение, и последнее непрерывно соединяется с первым в один момент таким образом, что вторая фаза потока является первичным ощущением нового теперь и ретенцией предшествующего теперь; третья фаза – снова новое первичное ощущение вместе с ретенцией второго первичного ощущения и ретенцией ретенции первого; и так далее.

Здесь мы также должны принять во внимание, что ретенция ретенции обладает интенциональностью не только по отношению к тому, что непосредственно удерживается, но также по отношению к тому, что в удерживании удерживается второй степени, и, в конечном счёте, по отношению к первичному данному, которое объективируется на протяжении всего процесса. Ситуация аналогична репрезентации явления физической вещи, которая обладает интенциональностью не только по отношению к явлению вещи, но также по отношению к являющейся вещи; или, ещё лучше, она аналогична памяти [о памяти] А, которая делает нас сознательными не только памяти, но также А как того, что вспоминается в памяти.

Таким образом, мы полагаем, что единство самого потока конституируется в потоке сознания как квази-временной порядок одной размерности благодаря непрерывности ретенциональных модификаций и благодаря тому обстоятельству, что эти модификации являются, непрерывно, ретенциями ретенций, которые непрерывно предшествовали им.

Если я направляю свой интерес к тону, если я погружаюсь внимательно в «поперечную интенциональность» (в первичное ощущение как ощущение актуально настоящего тона-теперь, в ретенциональные модификации как первичные памяти ряда истёкших тональных точек и как непрерывно переживающее единство в потоке ретенциональных модификаций первичных ощущений и уже имеющихся ретенций), то передо мной предстаёт длящийся тон, постоянно расширяющийся в своей длительности. Если я сосредотачиваюсь на «горизонтальной интенциональности» и на том, что конституируется в ней, я отворачиваю свой рефлексивный взгляд от тона (который длился столько-то времени) к тому, что является новым в виде первичного ощущения в одной точке ретенциональной совместности, и к тому, что удерживается «одновременно» с этим новым первичным ощущением в непрерывном ряду. Удерживаемым является прошлое сознание в его ряде фаз (прежде всего, его предшествующая фаза). И затем, в непрерывном течении сознания, я схватываю удерживаемый ряд истёкшего сознания вместе с границей актуального первичного ощущения и непрерывным оттеснением этого ряда, наряду с новым добавлением ретенций и первичных ощущений.

Здесь мы можем спросить: могу ли я найти и ухватить одним взглядом всё ретенциональное сознание, включённое в ретенциональную совместность, прошлого хода сознания? Очевидно, необходимый в этом случае процесс следующий: я должен сначала схватить саму ретенциональную совместность, и она непрерывно модифицируется; действительно, она является тем, чем является, только в потоке. Теперь поток, поскольку он модифицирует эту ретенциональную совместность, интенционально совпадает с самим собой, конституируя единство в потоке. И то, что является единым и тождественным, получает и сохраняет непрерывный модус оттеснения; нечто новое всегда добавляется «спереди», чтобы в свою очередь немедленно истечь вместе с тем, что связано с ним в этот момент. В течение всего этого процесса мой взгляд может оставаться фиксированным на мгновенной совместности, погружающейся в прошлое, но конституирование ретенционального единства выходит за её пределы, всегда добавляя нечто новое. Мой взгляд может быть обращён к этому в этом процессе, и я всегда сознаю это в потоке как конституированное единство.

Следовательно, две неразрывно связанные интенциональности, требующие друг друга, как две стороны одного и того же, переплетаются друг с другом в едином, уникальном потоке сознания. Благодаря одной из интенциональностей конституируется имманентное время – объективное время, подлинное время, в котором есть длительность и изменение длительности. Другая интенциональность конституирует квази-временную организацию фаз потока – потока, который всегда и необходимо обладает текущей «теперь»-точкой, фазой актуальности, а также рядом фаз, предшествующих актуальной фазе или следующих за ней (тех, что еще не актуальны). Эта префеноменальная, преимманентная темпоральность интенционально конституируется как форма время-конституирующего сознания и в нем самом.

Поток сознания, конституирующий имманентное время, не только существует, но и устроен столь удивительно и в то же время понятным образом, что в нем необходимо присутствует само-явление потока, а значит, сам поток необходимо должен быть схватываемым в течении. Само-явление потока не требует второго потока; напротив, он конституирует себя как феномен в себе самом. Конституирующее и конституированное совпадают, хотя, разумеется, не могут совпадать во всех отношениях. Фазы потока сознания, в которых феноменализируются фазы того же самого потока сознания, не могут быть тождественны этим конституированным фазам – и они не тождественны. То, что является в актуальной мгновенной фазе потока сознания – а именно, в его ряду ретенциональных моментов – это прошлые фазы потока сознания.

§40. Конституированные имманентные содержания.

Теперь обратимся к слою имманентных «содержаний», конституирование которых является достижением абсолютного потока сознания, и рассмотрим их несколько подробнее. Эти имманентные содержания суть переживания в обычном смысле: данные ощущения, даже если они не замечены (например, красное, синее и т. п.); далее, явления (явление дома, окружающей обстановки и т. д.), независимо от того, обращается ли на них внимание и на их «объекты»; затем «акты» утверждения, желания, воления и т. д., а также соответствующие им репродуктивные модификации (фантазии, воспоминания). Все это – содержания сознания, содержания первичного сознания, конституирующего временные объекты и в этом смысле само не являющегося содержанием или объектом в феноменологическом времени.

Имманентные содержания суть то, что они есть, лишь постольку, поскольку в течение своей «актуальной» длительности они указывают вперед на будущее и назад на прошлое. Но в этом указании назад и вперед остается еще кое-что, что следует различать: в каждой первичной фазе, изначально конституирующей имманентное содержание, у нас есть ретенции предшествующих фаз и протенции последующих фаз именно этого содержания, и эти протенции исполняются, пока это содержание длится. Эти «определенные» ретенции и протенции имеют смутный горизонт; утекающие, они превращаются в неопределенные ретенции и протенции, относящиеся к прошлому и будущему течению потока. Именно через неопределенные ретенции и протенции актуально наличное содержание встраивается в единство потока. Затем мы должны отличать ретенции и протенции от воспоминаний и ожиданий, которые не относятся к фазам, конституирующим имманентное содержание, а представляют собой ре-презентации прошлых или будущих имманентных содержаний. Содержания длятся; у них есть свое время; они суть индивидуальные объективности, являющиеся единствами изменения или постоянства.

§41. Эвиденция, относящаяся к имманентным содержаниям. Изменение и постоянство.

Если говорят об очевидной данности имманентного содержания, то, конечно, эвиденция не может означать несомненную достоверность относительно бытия тона в отдельный момент времени; я считал бы такую эвиденцию (как ее, например, еще принимал Брентано) фикцией. Если сущностно принадлежит воспринимаемому содержанию то, что оно временно протяжено, то несомненность, присущая восприятию, не может означать ничего иного, кроме несомненности относительно временно протяженного бытия. А это, в свою очередь, означает: все вопросы, направленные на индивидуальное существование, могут получить ответ лишь в возврате к восприятию, которое дает нам индивидуальное существование в самом строгом смысле. Постольку, поскольку в самом восприятии остается примесь того, что не есть восприятие, постольку в нем остается нечто проблематичное. Если же речь идет об имманентных содержаниях, а не об эмпирических реальностях, то длительность и изменение, сосуществование и последование могут быть реализованы вполне и полностью в восприятиях и нередко действительно реализуются. Это происходит в восприятиях, которые суть чисто интуитивные и которые в самом строгом смысле конституируют длящиеся или изменяющиеся содержания как длящиеся или изменяющиеся – восприятия, которые не содержат в себе ничего большего, что могло бы быть подвергнуто сомнению. Во всех наших исследованиях истоков мы приходим к таким восприятиям, но они сами исключают любой дальнейший вопрос об истоках. Ясно, что много обсуждавшаяся эвиденция восприятия внутреннего, эвиденция cogitatio, потеряла бы всякое значение и смысл, если бы мы исключили временную протяженность из сферы эвиденции и истинной данности.

Теперь рассмотрим это очевидное сознание длительности и проанализируем само это сознание. Если тон c (а именно, не просто качество c, но тональное содержание в целом, которое предположительно остается абсолютно неизменным) непрерывно воспринимается и дан как длящийся, то c протягивается на участке непосредственного временного поля; то есть в каждом теперь появляется не другой тон, но всегда и непрерывно один и тот же тон. То, что постоянно появляется один и тот же тон – эта непрерывность тождества – есть внутренняя характеристика сознания. Временные позиции не отделены друг от друга посредством саморазличающих актов; единство восприятия здесь есть нерушимое единство, без каких-либо внутренних различий, его прерывающих. С другой стороны, различия существуют, поскольку каждый временной пункт индивидуально отличен от любого другого – но именно отличен, а не отделен. Совершенное подобие временного материала, в котором нельзя провести различий, вместе с непрерывностью модификации временополагающего сознания, по сути, обосновывает слияние в единство беспрерывного протяжения c; и таким образом впервые вырастает конкретное единство. Тон c есть конкретное индивидуальное только как протяженное во времени. Конкретное дано лишь в определенное время, и очевидно, что процессы интеллектуального анализа делают возможными объяснения, подобные только что предпринятым. Нерушимое единство c, которое дано вначале, оказывается делимым единством, сплетением моментов, которые можно идеально различить и которые, возможно, можно найти внутри единства – например, посредством одновременной последовательности, благодаря которой в длящейся длительности, параллельно ей протекающей, различаются части, и по отношению к которым затем могут происходить сравнение и отождествление.

В других отношениях мы в таких описаниях уже в некоторой степени оперируем идеализирующими фикциями. Фикцией является то, что тон длится как абсолютно неизменный. Всегда в каких-то моментах будет происходить большее или меньшее колебание, и таким образом непрерывное единство в один момент будет связано с дифференциацией, принадлежащей другому моменту, придавая единству косвенное разделение. Разрыв качественного тождества, скачок от одного качества к другому в пределах того же рода качества в определенной временной позиции, дает новый опыт – опыт вариации; и здесь очевидно, что разрыв непрерывности невозможен в каждом временном пункте, принадлежащем временному протяжению. Разрыв непрерывности предполагает непрерывность – будь то в форме неизменной длительности или непрерывного изменения. Что касается последнего – непрерывного изменения, – то фазы сознания изменения также сливаются друг с другом без разрыва – следовательно, подобно сознанию единства и сознанию тождества, – как и в случае неизменной длительности. Но единство не проявляется как недифференцированное единство. По мере прогрессирования непрерывного синтеза то, что сначала сливается без различий, обнаруживает расхождение, которое становится все больше и больше; и таким образом смешиваются равенство и различие, и дается непрерывность, в которой с возрастающим протяжением увеличивается дифференциация. В то время как исходное теперь-интенция индивидуально сохраняется, она появляется во все новых одновременных сознаниях, полагаемых вместе с интенциями, которые, чем дальше они отстоят во времени от исходной теперь-интенции, вызывают все большее расхождение, различие. То, что сначала совпадает, а затем почти совпадает, все больше расходится; старое и новое уже не кажутся по сути совершенно одинаковыми, но все более различными и чуждыми, несмотря на их общий род. Так вырастает сознание «того, что постепенно изменяется», нарастающего различия в потоке непрерывного отождествления.

В случае неизменной длительности у нас есть непрерывное сознание единства, которое, продвигаясь вперед, постоянно остается сознанием однородного единства. Совпадение продолжается на протяжении всего ряда непрерывно продвигающихся интенций, и всепроникающее единство постоянно остается единством совпадения; оно не позволяет возникнуть сознанию «иного», отчуждения, различия. В сознании изменения также происходит совпадение; и в определенном смысле оно тоже проходит через все временное протяжение. Но поскольку касается универсального в совпадении, одновременно и все более возникает отклонение, падающее на сторону различия. То, как материал изменения распределен во временном протяжении, определяет сознание быстрого или медленного изменения, скорости и ускорения изменения. Но в любом случае – и не только в случае непрерывного изменения – сознание инаковости, различия предполагает единство. В вариации и изменении также должно быть нечто длящееся, что составляет тождество изменяющегося или подвергающегося вариации. Конечно, это отсылает к сущностным формам сознания индивидуального. Если качество тона остается неизменным, а его интенсивность или тембр изменяются, мы говорим, что тот же тон варьируется в тембре или изменяется в отношении интенсивности. Если во всем феномене ничего не остается неизменным, если он изменяется «во всех своих определениях», все равно останется достаточно для создания единства: именно та неразличенность, с которой соседние фазы сливаются друг с другом, создавая тем самым сознание единства. Тип и форма целого остаются родово теми же. Подобное переходит в подобное внутри многообразия подобия; и обратно: подобное есть то, что может принадлежать единству непрерывного перехода, или есть все, что находится на расстоянии – так же как тождественное есть то, что может быть основанием единства неизменной длительности (покоя), или есть то, что не находится на расстоянии. Так обстоит дело везде, где мы говорим об изменении и вариации. В их основе должно лежать сознание единства.

§42. Впечатление и репродукция.

Необходимо отметить в других отношениях, что если мы исследуем конституирование, скажем, мнемических содержаний, а не конституирование импрессиональных содержаний в их длительности, то мы не можем говорить о первичных впечатлениях, соответствующих теперь-точке этих содержаний. Здесь во главе стоят первичные воспоминания (как абсолютные фазы), а не нечто «отложившееся извне», «чуждое сознанию», не нечто, возникшее в первичном порождении, но скорее нечто, всплывшее на поверхность – или, как мы могли бы даже сказать (по крайней мере в случае памяти), нечто, всплывшее на поверхность вновь. Этот момент, хотя и не являясь сам впечатлением, всё же подобен впечатлению в том, что он не есть продукт спонтанности, но в определённом смысле нечто рецептивное. Здесь можно также говорить о пассивном принятии и различать пассивное принятие, собирающее новое, чужое, оригинальное, от пассивного принятия, которое лишь возвращает, ре-презентирует.

Всякое конституированное переживание есть либо впечатление, либо репродукция; как репродукция оно есть либо ре-презентация, либо нет. В любом случае оно само есть нечто (имманентно) настоящее. Но всякому настоящему и презентирующему сознанию соответствует идеальная возможность ре-презентации этого сознания, точно ему соответствующая. Импрессиональному восприятию соответствует возможность его ре-презентации; импрессиональному желанию – его ре-презентация; и так далее. Это репрезентирование касается также всякого чувственного содержания ощущения. К ощущаемому красному соответствует фантазматический красный, ре-презентационное сознание импрессионального красного. В этом случае к ощущению (то есть к восприятию гилетических данных) соответствует репрезентация ощущения. Но всякое ре-презентирование само, в свою очередь, присутствует через импрессиональное сознание. В определённом смысле, следовательно, все переживания интендированы через впечатления или впечатлены. Но среди таких переживаний есть те, что представляют себя как репродукции, как ре-презентирующие модификации впечатлений; и всякому сознанию соответствует такая модификация (мы не понимаем здесь ре-презентирование также как акт внимательного означивания).

Восприятие есть сознание объекта. Как сознание, оно также есть впечатление, нечто имманентно настоящее. К этому имманентно настоящему, к восприятию А, соответствует репродуктивная модификация: ре-презентация восприятия, восприятие в фантазии или в памяти. Но такая «перцепция в фантазии» есть одновременно фантазия воспринятого объекта. В восприятии объект – скажем, вещь или событие – предстаёт перед нами как наличный. Восприятие не только само налично, следовательно; оно также есть делание-наличным: в нём нечто наличное – вещь, событие – предстаёт перед нами. Подобно этому, ре-презентационная модификация восприятия есть также ре-презентация воспринятого объекта: объект, вещь, фантазируется, вспоминается, ожидается.