Рожденная водой

Она не раз просила меня лечь на мелководье и сосредоточиться, чтобы понять, почувствую ли я волю к трансформации, оказавшись в океане. Увы, как бы я ни старалась, ничего у меня не выходило. Я лежала в воде, закрыв глаза и представляя, что мои ноги сливаются в единое целое, а кожа покрывается чешуей. Но тело мое никак не хотело преображаться.

В общем, росла я как самый обычный ребенок – если, конечно, обычные дети плачут каждую ночь из-за того, что они не русалки. В тот период моей жизни отец был совершенно обескуражен, не зная, как мне помочь. Бедняга.

Незадолго до того, как мне исполнилось шесть, я вдруг заметила, что в маме произошла перемена. Она словно отдалилась от нас с папой. В то время я не понимала, что она борется с мощным природным инстинктом, призывавшим ее вернуться в океан. Осознав это теперь, я искренне удивляюсь, почему она тогда не сбежала. Должно быть, мама всегда обладала чертовски сильной волей, которая и не позволила ей бросить семью. Помню, как она могла часами напролет размышлять о чем-то своем, а потом стала все чаще и чаще уходить из дома, не говоря нам с папой, куда пошла. Вскоре они начали из-за этого ссориться. Отец никак не мог понять, в чем проблема, а потому был не в силах ей помочь. А вот я догадывалась, что все это как-то связано с нашим маленьким секретом, но, как и папа, не знала, что делать.

Когда родители Джорджейны развелись и ее отец исчез, меня стала преследовать страшная мысль: если Брент просто встал и ушел, бросив семью на произвол судьбы, что мешало моей маме поступить так же? Но всякий раз, когда я спрашивала ее, не думает ли она нас покинуть, мама целовала меня в макушку и говорила: «Конечно, нет, малышка. Я люблю тебя».

Но я знала, что мысли о побеге были ей не чужды. Жизнь на суше перестала приносить маме радость. Воображение рисовало мне страшный контраст: вот она в воде, счастливая и свободная, а вот на суше, совершенно несчастная, со мной и папой. То, как резко эти картины отличались друг от друга, приводило меня в ужас. Меня стали преследовать ночные кошмары: мне снилось, что я просыпаюсь, бегу в комнату родителей и вижу, что мама ушла, а папа умер от разбитого сердца. Затем я просыпалась по-настоящему и, лежа в холодном поту, с облегчением понимала, что это был всего лишь дурной сон. Увы, страх мой возвращался снова и снова, словно кто-то запретил ему меня покидать.

Каждую ночь я дожидалась, пока родители лягут спать, после чего вставала и украдкой заглядывала в их комнату, чтобы убедиться, что оба на месте. Если я видела в постели только папу, это означало, что мама ушла поплавать. Тогда я возвращалась к себе, чувствуя, как сильно стучит мое сердце, а во рту пересохло.

Войдя в комнату, я садилась на пол и терпеливо ждала. Услышав, как открылась и закрылась входная дверь – так тихо, что мне приходилось напрягать слух, – я принималась искать маму взглядом сквозь дверной проем и, наконец убедившись, что она дома, ложилась спать.

Я никогда не была уверена, что мама вернется, и очень боялась, что однажды утром мы проснемся, а она покинула нас навсегда. Но в тот самый момент, когда я почти убедила себя в том, что этого не миновать, неожиданно умер папа – и все изменилось.

Мы и не подозревали, что у него были проблемы с сердцем. Он казался таким молодым и сильным: каждую зиму играл в хоккей в пивной лиге[14] и после очередного матча всегда приходил домой в веселом расположении духа. Я всеми силами старалась не заснуть, зная, что он обязательно вернется до полуночи и зайдет в мою комнату, чтобы поцеловать меня перед сном. Щеки у него были холодными, а в дыхании чувствовался сладковатый запах пива. Порой я обнимала его за шею и притягивала к себе, а он смеялся и ласково терся о мое лицо колючей щетиной.

Во время одного из матчей папе вдруг стало плохо. Доктор пояснил, что, скорее всего, он не успел почувствовать боль – скончался еще до того, как упал на лед. Каких-то несколько секунд – и его не стало. Мы с мамой долго горевали о нем. Нелегко было нам обеим, а маме особенно: потеряв любимого человека, она поняла, что теперь ей придется воспитывать меня в одиночку. Не могла же она бросить родную дочь, пусть та и не стала русалкой. Пережить утрату, утопив воспоминания в океане, ей было не суждено. В тот момент перед ней стоял выбор: пройти это испытание вместе со мной или навсегда покинуть свою малышку. И она осталась. Наверное, я никогда не узнаю, как ей удалось перетерпеть невыносимую боль от столь тяжелой утраты, продолжая изо всех сил бороться с зовом океана. Однажды, годы спустя, она в шутку назвала себя единственной русалкой на свете, которая не только познала все «пять стадий горя»[15], но и преодолела каждую из них.

Страховой выплаты, которую мы получили после смерти отца, хватило ненадолго, и вскоре маме пришлось устроиться на работу. До того как я родилась, она работала официанткой в местном ресторане под названием «Морской волк». Увы, платили там слишком мало, чтобы содержать ребенка. Так чем же русалке заработать на жизнь? Мама и в школе-то толком не училась: когда ей было одиннадцать, ее мама умерла от рака, и она тотчас отправилась в океан. Видимо, даже морские девы подвержены этому страшному заболеванию. В общем, в то время, когда большинство женщин, как правило, получают образование, моя мама плавала и играла в волнах. Но она справилась. Лучшим свидетельством ее талантов стало то, что она построила карьеру профессионального дайвера с самого нуля, работая среди обычных людей. Неслучайно ведь говорят, что истина порой на поверхности. Когда я думаю о маминой профессии, слова эти звучат удивительно иронично.

Свое призвание она обрела после того, как увидела объявление в газете, автор которого обещал щедрое вознаграждение любому, кто сможет отыскать потерянные в море ценные вещи. Пропали они – где бы вы думали? – в бухте Чертово Око. По городу ходили слухи, что их никогда не найдут, а любой, кто отправится на их поиски, непременно погибнет. Естественно, мама без труда отыскала на океанском дне чье-то сокровище и не забыла сообщить об этом прессе. Насколько я поняла, в то время она рассчитывала, что, узнав о ее смелости, к ней обратятся другие люди, которые тоже что-то оставили в морской пучине, и мы с ней будем жить на вырученные деньги. Но вскоре об этой истории узнал Саймон и предложил маме присоединиться к «Синим жилетам».

Поначалу все шло не слишком гладко: маме пришлось доказывать начальству, что она хорошо владеет азами подводного плавания, умеет обращаться с водолазным снаряжением и готова четко следовать инструкциям во время поисковых операций. В команде были одни мужчины, и маме с ними, поверьте, пришлось нелегко, особенно первые несколько лет. Но несмотря на все трудности, она прижилась. Мама у меня – крепкий орешек. Думаю, ни одна другая женщина не стала бы так держаться за эту работу. Я-то точно.

По правде говоря, я по-прежнему не понимаю, как маме это удается. Всякий раз, когда «Синие жилеты» приступают к очередному заданию, она как ни в чем не бывало надевает водолазный костюм и работает бок о бок с коллегами, играя выбранную роль. Хотя надо признать, этот бал-маскарад порой сводит ее с ума. Я не раз пыталась представить, что чувствует морская дева, вынужденная обременять себя человеческими ногами и водолазным снаряжением вместо привычных жабр и плавников. Но прежде всего секрет успеха «Синих жилетов» кроется в том, чем мама занимается втайне от начальства. Ныряя в океан под покровом ночи, она находит утерянные вещи и раскладывает их по всему окружающему пространству так, чтобы ее коллеги без труда могли их разыскать и при этом не заподозрить, что кто-то побывал здесь до них. Делает мама это с такой легкостью, что однажды я даже спросила, не хочет ли она открыть собственную компанию. В ответ она призналась, что деловая сторона вопроса ее просто убьет. Бизнес ей совершенно неинтересен, и работает она только для того, чтобы обеспечить нас всем необходимым. К тому же дайвинг дает ей возможность подольше побыть в океане.

Во время поисковых операций мама поначалу старалась держаться поодаль, позволяя мужчинам «случайно» найти побольше поглощенных морем вещей, которые она заботливо разложила для них по обломкам судна. Сама же она делала вид, что ничего не нашла. Но успех «Синих жилетов» был столь велик, что вызывать их стали все чаще и чаще. И мама, которой работать в водолазном костюме было и трудно, и неприятно, в конце концов перестала притворяться, что ничего не может отыскать, и принялась притаскивать артефакты пачками, лишь бы побыстрее избавиться от бесполезной для нее амуниции. Теперь коллеги считают, что она знает подводный мир как свои пять пальцев. В этом они, конечно, совершенно правы.

Благодаря своему мастерству мама быстро стала легендой. Место кораблекрушения, на котором она успела побывать, ей удается снова найти без труда, не прибегая к помощи навигатора, словно некий встроенный маячок указывает ей путь. Не понимая, откуда у нее этот «дар ясновидения», мужчины смотрят на маму с завистью и нередко относятся к ней с недоверием. Водолазное снаряжение по-прежнему раздражает ее, с каждым разом все больше и больше. Взять больничный мама не может, ведь размер ее заработка напрямую зависит от того, присутствует ли она на работе. Раньше ей удавалось чуть-чуть передохнуть зимой, поскольку «Синие жилеты» не брали иностранные заказы до тех пор, пока снег и лед не растают. Холодная вода русалке нипочем, и зима быстро стала маминым любимым временем года. Но по мере того как успех «Синих жилетов» набирал обороты, Саймон стал получать больше предложений из-за рубежа, а команда – чаще выезжать на Карибы и в другие места, откуда бы ни поступил заказ. В отличие от тех, чей заработок тоже зависит от объема работы, мама расстраивается всякий раз, когда вынуждена отправиться в тропики, ведь это означает, что ей вновь придется облачиться в ненавистный водолазный костюм, быть в разлуке со мной, да еще и закрывать глаза на зависть коллег.

Вообще-то отношения с прочими сотрудниками компании маму совершенно не волнуют. Когда я попросила ее быть к ним чуточку внимательнее, она ответила, что устроилась на работу не для того, чтобы завести друзей. Образ этакой одинокой волчицы в сочетании с врожденным обаянием сирены нередко вызывает у «Синих жилетов» смешанные чувства – мужчины просто не понимают, почему она кажется им чертовски привлекательной. Они и считают ее ниже себя, и страстно жаждут ее внимания. Всякий раз, когда я заглядывала в офис, чтобы посмотреть очередной акт этой нескончаемой пьесы, у меня возникало стойкое ощущение, что в маминых коллегах борются сразу два чувства: желание и презрение. А ведь от последнего до ненависти всего один шаг.

За выдающиеся достижения Саймон не раз назначал маме премии, возвел ее на пьедестал и без конца ставил в пример другим сотрудникам, но ее успехов им, обычным людям, конечно, никогда не достичь. А еще он какое-то время пытался уговорить маму поделиться с командой секретами своего мастерства: предложил ей провести несколько тренингов и наглядно продемонстрировать приемы, которые она использует в работе. Это было просто ужасно: как обучить коллег тому, чего не в силах объяснить? К тому же маме жутко не нравилось быть в центре внимания. В конце концов она вняла моим советам и попросила Саймона перестать расхваливать ее перед сотрудниками, а также свести к минимуму внимание прессы. В общественном признании она больше не нуждалась. Шеф постарался повлиять на ситуацию, но журналисты – увы! – продолжали проявлять настойчивость. У профессионального дайвинга есть свои поклонники, а потому акулы пера всегда охотно пишут о «рок-звезде морских глубин». Так они называют маму, хотя в большинстве случаев ныряет она совсем не глубоко. Несколько лет назад какой-то телевизионный продюсер предложил «Синим жилетам» снять реалити-шоу с мамой в главной роли. Саймон, конечно, тотчас почуял запах больших денег, но мама пригрозила уволиться, если тот не уймется.

В кругах дайверов моя мама – живая легенда. Пресса обожает ее за то, что она прекрасна, грубовата и дает замечательные интервью. Публике мама кажется очень забавной, поскольку всегда ведет себя непринужденно, а на вопросы журналистов отвечает чересчур прямолинейно. Поклонники ее таланта все время гадают: она в самом деле такая или это всего лишь образ?

О папе и трудностях на работе мы с ней говорим не часто. Я знаю, что зов океана очень силен, но в перерывах между погружениями и другими неотложными делами маме так или иначе удается с ним совладать. Это ее демоны, и я понимаю, что сражаться с ними ей приходится каждый день.

А что до моих… Я так и не смогла признаться маме, что мне будет очень плохо, если она меня покинет. Больше всего на свете я боюсь, что однажды она уйдет и не вернется. Я не хочу, чтобы она оставляла меня одну, даже когда я вырасту. Без мамы мне не прожить ни дня.

Сирене подвластен целый океан, но ради меня маме приходится все время держаться неподалеку от берега, чтобы не опоздать на ужин. С тем же успехом можно посадить тигра на метровую цепь. Мне очень больно осознавать, что она вынуждена подавлять свою истинную природу. Я виню в этом себя. Если бы только я смогла превратиться в русалку, все было бы по-другому. Чувство вины преследует меня без конца. Я знаю, что подвела ее.

Короче говоря, у нее свои демоны, а у меня – свои. Порой мне кажется, что жизнь – это сплошная проверка на прочность. Так кто же из нас сломается первой?

Глава 6

Не успела я опомниться, как настало время уезжать. Накануне вечером мы погрузили чемоданы, сумки и ящики с водолазным снаряжением в мамин грузовик. Приехать на аэродром нужно было к половине пятого утра. Мартиниуш решил, что в Польшу мы полетим на частном реактивном самолете под управлением его личного пилота. Той ночью мне не спалось: я была слишком взволнована. Как ни странно, мама отправила меня в постель довольно рано, чего сроду не делала. Уставшая и встревоженная, она и сама решила лечь пораньше. В таком состоянии я видела ее не часто, но на то были свои причины: мама терпеть не может летать. Самолеты ее бесят. Она убеждена, что родилась, чтобы погружаться в морские глубины, а не рассекать небо в металлическом футляре для сигар на высоте девяти тысяч метров над землей. Меня, конечно, расстраивает, что перед каждым полетом она испытывает дикий стресс. Ну что же, по крайней мере я буду рядом.

Мне с огромным трудом удалось-таки подремать, но лишь только прозвенел будильник, сон как рукой сняло, и я тотчас вскочила с постели. На часах была половина четвертого. Не летала я с самого детства и даже представить себе не могла, каково это – отправиться в Польшу на частном реактивном самолете. Я заметила у мамы синяки под глазами. В сонной тишине она приготовила завтрак, а я сварила кофе. Она молча уставилась в окно. Там, снаружи, небо из просто черного постепенно становилось черным, готовым вот-вот окраситься в розовый.

Я внимательно смотрела, как мама медленно запихивает в себя овсяную кашу, слегка опустив глаза.

– Ты выспалась?

– Немного подремала, – неуверенно улыбнулась она. – Ты ведь знаешь, я никогда не любила летать. Если и есть на свете что-то способное высосать из меня все силы, так это чертовы самолеты.

– Я ведь полечу с тобой, мам, – я поднялась и обняла ее.

– И слава богу, – она обняла меня в ответ. – Не волнуйся. Все со мной будет хорошо, милая. Ворчу, как старая перечница. Только не переживай, если я буду спать всю дорогу.

– Для тебя это наилучший вариант.

Мы приехали на аэродром за полчаса до вылета. Сегодня с нами было одиннадцать «Синих жилетов», включая самого Саймона. Прибавьте к ним маму – единственную женщину в команде, – и получится ровно дюжина пловцов.

Я пожала больше десятка рук. Многие сотрудники показались мне незнакомыми, а может, я была слишком взволнована, чтобы вспомнить каждого по имени. Но мама объяснила, что тоже знает не всех: тех, кто работал по контракту, Саймон нанял специально для этого задания. Их мама называла ковбоями.

На одном из боков маленького реактивного самолета с помощью трафарета был нарисован логотип компании. Он представлял собой надпись «Новак сточнёвцув брациз»[16], рядом с которой красовалось стилизованное изображение старомодного судна с тремя мачтами, нанесенное на корпус самолета в белом и темно-синем тонах. Наверное, корабль нарисовали, чтобы добавить антуража: насколько мне известно, империя Новака считалась самой продвинутой судоходной компанией в Европе. В промышленности я, конечно, ничего не смыслю, но что-то мне подсказывало, что корабли, которые строит Новак, вряд ли сошли со страниц «Питера Пэна».

Мы вошли в самолет через небольшую дверь, расположенную у крыла. Интерьер был отделан темно-синей кожей с кремовой окантовкой. Пилот показался нам очень элегантным. Лицо его было испещрено мимическими морщинами. Он представился нам Иваном. Когда мама зашла в самолет, пилот окинул ее теплым взглядом, развернулся и пошел по узкому проходу.

Пока я запихивала ручную кладь на багажную полку, запищал мобильник. Я достала его из сумочки, недоумевая, кому вздумалось написать мне в этакую рань. Взглянув на экран, я увидела, что пришло сообщение от Джорджейны: «Хорошего полета, Ти-Нация. Напиши, когда прилетишь. Чмок!»

Я: «Хорошо. Ты рано встала. Все в порядке?»

Джорджейна: «Ага. Не спалось. Немного нервничаю».

Я: «Ты приняла правильное решение».

Джорджейна: «Спасибо, что напомнила. Очень кстати».

Я: «Ты тоже напиши, когда прилетишь в Ирландию. Ок?»

Джорджейна: «Канешн».

Я отключила телефон и сунула его в рюкзак. Затем сняла свитер, отправила его на багажную полку к остальным вещам и окинула взглядом парней, которые в эту минуту размещались в салоне. Были среди них и те, кого я знала лично: Майка, Джефф, Саймон, Тайлер и Эрик. Майка мне нравился, поэтому я предложила маме занять места в том же ряду, что выбрал он.

– Как здорово, что мы соседи, хоть и через проход, милые леди. Смогу пофлиртовать с обеими! – пошутил он.

Мама закатила глаза, а я прикусила щеку, пряча улыбку. Я посадила маму у окна, чтобы она могла поспать, и устроилась рядом. Майка сидел через проход, а соседнее с ним место у окна никто не занял.

Во время взлета мама так крепко схватилась за подлокотники, что костяшки ее пальцев побелели. Я накрыла ее руку своей. Мало того что она разнервничалась, что само по себе было редкостью, так ведь могла еще и кресло ненароком сломать. Заметив мое беспокойство, мама напряженно улыбнулась.

– Дыши, – прошептала я.

Она кивнула, хрустнув затекшей шеей.

Иван сообщил по громкой связи, что во время полета нас ждут два небольших перекуса и ужин, а встроенная развлекательная система станет доступна, когда самолет окажется на высоте выше трех тысяч метров над землей. Время от времени пилот рассказывал нам интересные факты о местах, над которыми мы пролетали, даже если нам не удавалось ничего разглядеть. Говорил он с акцентом, но определить, откуда он родом, я не смогла. Мама сказала, что из Беларуси.

Я рассчитывала, что во время полета смогу налюбоваться Атлантическим океаном, но облака оказались настолько густыми, что видно было только белую вату. На такой высоте небо кристально-голубое и чистое, а лететь легко и приятно. Как только мы перешли в крейсерский режим, мама заснула. Тогда я опустила шторку и укрыла ее пледом. Достала из рюкзака книжку, открыла ее и хотела было приступить к чтению, как вдруг заметила, что на меня смотрит Майка. Я подняла глаза и улыбнулась ему.

В свои двадцать семь Майка – самый молодой член команды, он только начал строить карьеру. Сэксони он бы наверняка понравился. У Майки мальчишеский вид, потому что он всегда носит бейсболку, из-под которой выбиваются кудри цвета «клубничный блонд», а плечи столь широки, что непонятно, как ему удается втиснуться в самолетное кресло. Мне вдруг стало любопытно, хорошо ли Майка целуется, и я непроизвольно заерзала на сиденье. Увы. Желания не возникло, хоть парень и казался мне симпатичным. Ну что же, по крайней мере, я была последовательна.

– Хочешь посмотреть фотографии с места кораблекрушения? – он протянул мне папку, на которой чьей-то рукой было написано: «“Сибеллен”, Гданьск». Колено его мелко дрожало. Судя по глазам, парень явно переборщил с кофе. Если Майка будет таким всю дорогу, полет для него растянется на целую вечность, подумала я.

– Да, конечно, – я убрала книгу в карман кресла, взяла папку и открыла ее. Внутри оказалось много графиков и аналитических данных. – Потрясающе, – протянула я с сарказмом.

– Картинки в самом конце, – рассмеялся Майка.

Я пролистала папку и наконец добралась до распечаток размытых изображений, сделанных под водой. Некоторые и на фотографии-то были не похожи: судя по всему, съемку выполнял гидролокатор, и в результате получились какие-то мутные очертания и черные пятна. Глядя на большинство снимков, понять, что на них запечатлен корабль, было практически невозможно. Впрочем, иногда попадались и более четкие кадры.

– Снимал подводный робот. Ни один человек туда еще не погружался, – объяснил Майка, склонившись над проходом и рассматривая фотографии. – Круто, да?

Я согласилась, но больше из вежливости: на самом деле размытые изображения не особенно меня впечатлили. Но я все равно продолжила листать их и вдруг наткнулась на снимок, на котором корабль был запечатлен со стороны борта. Присмотревшись, я разглядела две мачты.

– А почему он не развалился, опустившись на дно? Разве обломки не разбрасывает по всему океану? – спросила я. Судя по маминым описаниям, чаще всего места кораблекрушения напоминали помойку.

– Удивительно, да? – Майка вскинул брови. – «Сибеллен» – самый красивый корабль из всех, что я когда-либо видел. Я не так давно работаю в этой сфере, но даже ветераны дайвинга признают, что никогда не сталкивались с настолько хорошо сохранившимся судном. Увидеть его вживую сродни путешествию во времени.

На снимке хорошо просматривались две мачты, но, судя по длине корабля, их должно было быть три. Я отметила для себя ровные края и отсутствие признаков гниения.

– А это точно тот самый корабль, который они так долго искали? По-моему, не больно-то он и старый.

– Он исчез в 1869 году и, поверь мне, чертовски стар. Но затонул он в Балтийском море – это его и спасло.

– Почему? – Мама никогда не посвящала меня в такие подробности. Мне нравилось слушать истории о ее подводных приключениях, но она всегда рассказывала о том, чем занималась в одиночку, а командные погружения оставляла без внимания. Майка же описывал свои впечатления в совершенно других красках. В отличие от моей мамы, которой до смерти надоедала работа с коллегами, он явно был в своей стихии. О своем опыте Майка говорил со страстью художника.

Достав смартфон, он пролистал несколько фотографий, пока не дошел до снимка, на котором был запечатлен другой затонувший корабль, и протянул мне гаджет:

– Это старое британское судно, обнаруженное в Карибском море. Оно на двадцать три года моложе «Сибеллен». Видишь разницу?

Я посмотрела на экран смартфона и сразу догадалась, на что намекает мамин коллега. Понять, что там затонул какой-то корабль, можно было лишь по огромным изогнутым ребрам-шпангоутам. Мачты отсутствовали, а корма полностью развалилась. Британское судно пострадало куда серьезнее, чем «Сибеллен»: по сути, от него остались какие-то кусочки.

– Почему он в таком плохом состоянии? Может, поэтому и затонул?

– Не исключено, – ответил Майка. – Но скорость разрушения корабля зависит от множества факторов, главный из которых – вода. А в Балтийском море она почти пресная. В ней практически нет соли и не водятся корабельные черви. Поэтому, несмотря на то что «Сибеллен» старше, британец развалился гораздо быстрее. Такова сила соленой воды.

Майка объяснил, что из-за особенностей притока и оттока вода в Балтийском море двухслойная. Как правило, на поверхности она до того пресная, что практически пригодна для питья. Но чем глубже погружаешься, тем солонее она становится. Бо́льшая часть соли оседает на глубине тридцати девяти с половиной метров. Новаку очень повезло, ведь «Сибеллен» находилась на глубине всего двадцати семи метров.

Майка увлеченно демонстрировал мне фотографии кораблекрушений на своем смартфоне, но спустя какое-то время ранний подъем все же дал о себе знать, и у меня начали слипаться глаза. Я поблагодарила Майку, вернула смартфон, укрылась пледом и свернулась рядом с мамой, которая по-прежнему крепко спала.

Не знаю, сколько часов спустя я открыла глаза в темном салоне, полном спящих пассажиров. Шторки были опущены, а с нескольких кресел раздавался храп. Я встала и пошла в уборную, по дороге заметив, что через пару сидений от нас Эрик и Джефф о чем-то шепчутся.

Размяв ноги, я вернулась на свое место и снова свернулась, намереваясь еще поспать. Пока я лежала с закрытыми глазами, до меня доносились фрагменты разговора Джеффа и Эрика.