Меченая кровью

Он встал. Половицы жалобно заскрипели прогибаясь под его весом.

– Это дитя, он внук князя и сын бога. Когда ребенок достигает силы, то становится следующим князем.

Отец замолчал. Он старательно отводил глаза.

– Тятя, почему тогда Любава не хочет, чтобы Маринка прыгала к богам?

Отец, посмотрел на меня печальными глазами. Сел назад на кровать. Его рука сжала мою ладонь.

– Потому что девочки назад не воротятся. Там и живут с богами.

Я порывисто обняла отца. Втянула его запах – конём и потным седлом, медовухой. Он протянул пряник. Медовый. Улыбаясь, я взяла угощение. Тятя нас любит. Просто отправит жить к богам. И все. Совсем не страшно. Но где то в душе, тьма зашептала “Врет, не верь”. Я лежала уставившись в балке на потолке. Паутина космами свисала, как не падала в постель. Слова отца вертелась на кончике языка. “ворожба течет по крови”. А потом всплыли “наследие матери”. Кто же моя мать? Любавка твердила, рабыня и ведьма. Неужто правда?

Время летело быстро. Весна пришла на смену лютой зиме. Много детворы не пережило холод и голод, посланный богами. Потом сытое лето и вкусная осень, добавили жирка на ребра. Играли свадебки. Князь взял вторую жену, молодую пышнотелую, младшую дочь князя Артании Аленушку. Любавку сослали присматривать за кухней. Зима укрыла пушистым снегом, сковала реки. Отгуляли масленицу. Зима встретилась с весной.

Настала пора собираться в путь. В путь на остров Буян.

Приближалось время. Жертвоприношения. Три княжеских рода съехались на обряд дарения. Дарения жены богам. Дарили девочек с меченной богами кровью.

Три княжих рода прибыли вместе отпраздновать день весеннего равноденствия. Редко съезжались все три князья на остров. Только по великим жертвам и виделись. Всех прибывших служки храма расселили. Кого в  хоромы. Кому угол достался. А не родовитым, да безродным так на сеновале ютиться пришлось. Великие Волхвы тоже съехались со всех сторон. Почтил остров и древний старец, волхв волхвов, из самого Аркаима. Волхв Мельхиор не побрезговал нами, прибыл на праздник. Шептались, что прилетел ночью, верхом на гигантском черном Вороне. А ворон тот рассыпался на невиданную стаю воронья, как только старец ступил на священную землю Буяна. Мельхиор выделялся высоким ростом, на голову выше князя Артании. Одет просто, чёрный поношенный плащ, холщовая рубаха. Выделялся лишь тем, что длинные седые волосы перетянуты на лбу серебряной крученной нитью, в которую искусный мастер вплел красный агат. Камушек свисал к уху и красочно переливался на солнце. Так и прозвали его Сердоликом.

Весть о жертве богам разлетелась по всем весям и селам. Простой люд валил со всех уголков трех Княжеств. Нарядилась в одежды праздничные. У кого плащи расшитые богато, золотой нитью, у кого подбитый соболями. Самоцветы в перстах сияют, переливаются, бликуют. У верховного Волхва Храма был особенный резной посох. На самой вершине которого гордо восседал  огромный искусно ограненный чёрный камень. На гранях россыпь алмазов. Где сильнее искрит и народу побольше там и Волхв Храма Каспар. Он часто вещал в святилище Святовита. Простолюдины жадно ловили каждое его слово

– В стародавние времена, когда ещё на небе было две луны, на краю заветного обрыва, что на Острове Буяне, князья русские заключили уговор с богами. Здесь, на острове Камень схоронен намоленный, щедро политый кровью ворогов.

Он делал многозначительно паузы. Просил поднести ему то воды, то чарку медовухи.

Я украдкой слушала речи Волхвов, в надежде поверить в их правду. В правду отца. В надежде поверить, что они нас не убьют. Но увы поверить в сказку не удавалось. А Волхвы продолжали вещать.

– Поэтому на острове Буяне решили заложить великий храм. А недалеко от нового храма, на самом краю у обрыва, князья с богами и уговорились. Вот поэтому девы и отправляются к богам выполнять уговор с этого самого места.

В этом месте глазки деревенских девок заблестели. В грезах каждая из них под представила себя на моем месте. Дурехи, я бы с радостью поменялась с любой из них местами. Жаль, что кровь не подменить княжескую.

– Князья уже тыщу лет дарят дочерей. Древний старцы сказывали, что мост был, но враки это. Всегда девы уходили через воду, как через утробу матери земли.

Я бездумно слушала и не знала верить или нет. Страх крепко держал за душу, не давал вздохнуть вольно. Мешал влюбиться. Парализовывал волю. Неужто умереть придётся по воле родного отца.

Злосчастный день настал. Меня с Маринкой и Олькой привели загодя, на зорьке. Робкие лучи солнца едва коснулись тёмной гладит неба. Мы зябко кутались в накидки. Подготовка к празднику шла полным ходом. Волхвы развели костры. Служки расставили лавки. Для князей, с боку от лавок соорудили помосты на возвышение. Князья сидели ближе всех к краю пропасти. Младших княжеских дочерей усадили отдельно от простого люда, перед княжьим помостом. Девочки одна младше другой. Все беленькие, светленькие, пухленькие, глазки голубенькие. И только я выделялась на их фоне. Чернявая, худенькая. Кожа да кости, как кричала мне в спину Любавка.

Стражники притащили три больших барабана. Важные напыщенные служители культа неустанно работали руками выдавая чёткий ритм. Весна выдалась холодная. Промозглый ветер пробирал до костей. Люд жался ближе к ритуальным кострам. На краю поляны, там где начинался обрыв шумел океан. Вода была не спокойна. Волны вскрывались белыми барашками. Обрушивали всю ярость богов на заговоренную скалу.

Когда солнце стояло над головой Верховный Волхв начал обряд. Аню привели босой, в простой белой рубахи до пят. Венок засушенных алых цветов на голове. Светло русые, почти белые волосы распущены и спадали до колен. Красивая. Молодая. Бледная. Она безразлично смотрела в даль на бушующий океан. Приехавшие Князья зашушукались, переглядывались, да лыбились.

– Красна.

– Примут.

– Гарна княжна.

И совсем не к месту, женский шепоток.

– Жаль дивчину.

– Сгинет бедняжка.

Отец встал. Нарядный кафтан распахнут на груди. Глаза неотрывно следят за Анютой. Кулаки сжаты. Ярополк вышел на середину. площади. Барабаны смолкли. Волхв Каспар встал рядом с князем. Его, нарядный алый плащ, укутывал до самых пят. Старый, дряхлый, он еле передвигал ноги. Наш волхв склонив голову стоял поодаль, возле самого края и пожирал глазами Анюту. Каспар простер руки к небу начиная обряд.

Толпа зашумела, всяк хотел подойти поближе и прикоснуться к невесте богов. Стражники безостановочно работали плетками. Свист хлестких ударов разрезал плотный воздух. Били в пустую, для острастки, не задевая. Но вот самый смелый пригнулся и прыгнул к Маринке. Коснулся её подола. Та завизжала, как одержима. На спину несчастного опустились сразу три плети. Брызги крови веером разлетелись в стороны, пачкая нарядные белые сарафаны княжон. В воздухе запахло кровью. Толпа стихла. Свист кнута ещё пару раз щелкал, отгоняя любопытных.

Анютку поставили у края обрыва. Ветер трепал волосы. Сестра обернулась и нашла меня глазами. Она плакала. Следы слез, мокрыми дорожками блестели на щеках. Я хотела ей улыбнуться, поддержать, подарить надежду. Она не умрёт. Она идёт замуж. Ей в мужья достанется кто-то из всесильных богов. Но слезы сомнения текли и по моим щекам. Я сморгнула и ища поддержки посмотрела на Ольку. Младшенькая сестрёнка тоже тихо плакала, и только Маринка злорадно хихикала. Остальные девочки были так юны, что вряд ли через год вспомнят этот день.

Верховный Волхв упал на колени и неожиданно зычным громким голосом стал просить:

– О высшие боги! Я Каспар и люд Земли смиренно просим принять первую жертвенную дочь племени. Впустить дарственную жену, царской крови, в сады Ирия.

Он умолк. Его низко склоненная голова коснулась земли. Тишина повисла нестерпимой болью. Рядом с Каспар приклонил колени Мельхиор.

– Просим одарить народ, верный древнему уговору. Просим даровать богатые урожаи.

Рядом с родовитыми Волхвами на колени упали три пришлые волхвы князей. И уже в пять голосов продолжили:

– Просим смилостивится над жертвой.

– Просим даровать ей дитя.

– Просим даровать следующего князя Артании. Князя, одной крови с богами.

– Просим даровать дитя, чтобы правил на земле.

– Восхвалял небесного отца и исполнял уговор.

Аня стояла с гордо выпрямленной спиной. Не пристало княжеской дочки, наречённой богам, высказывать страх перед челядью. Она пристально всматривалась в бушующий океан. Ледяные брызги не долетали, но ветер пробирал до костей.

Я старалась ловить каждое движение старшей сестры. Высматривала, не сводила взгляд с неспокойно глади воды. Через год буду стоять сама, и молить богов принять в свои сады.

Ветер на мгновенье стих. Малая часть океана, прямо под скалкой, замерла и покрылась зеркальной гладью. Аня оглянулась и прошептала.

– Вот он, шанс. Туда прыгай.

Я улыбнулась сквозь слезы, и оттолкнув опешившего стража стремглав кинулась к ней. Аня порывисто обняла и прижалась лбом к моему лбу. Мы часто делали так в детстве, как ритуал. Потом сестра резко выпрямилась, отняла  мои руки и прыгнула со скалы. Я подскочила к краю скалы провожая Анютку взглядом.

За спиной услышала грозное шипение старого волхва.

– Несносная девчонка, прикажу высечь в назидание другим.

Я не обратила внимания. Какая разница, все равно, через год и меня с почестями скинут со скалы. Два раза не умру.

Я во все глаза смотрела, как Аня падала в океан. Не было ярких всполохов в небе. Не появилась летающая колесница. Не прискакал бог на крылатом коне. Ничего не было. Мне оставалось молиться, чтобы то затишье в воде и было входом в сады Ирия. Пусть сестрёнка долетит туда. Пусть пройдет через затишье, а не разобьется о скалы.

Аня летела в центр глади. Я задержала дыхание. Сзади на меня кричал уже отец. Никто не смел коснуться следующей жертвы без разрешения князя. А он не велел.

Вдруг вода двинулась. Волны забурлили, стремились налезть одна на другую. Океан бушевал по всей глади. Аня не успела. Гребень волны накрыл её с головой. Через пару секунд голова показалась над водой, а следующая ударила сестру об выступающие скалы. Я закричала видя, как безвольно Аня болталась на волнах, как тело бьется о скалы. Младшие жрецы по команде отца схватили меня и силой увели от края. Я сопротивлялась билась кричала и плакала:

– Ты убил её! Отец! Ты убил Аню!

Паства замерла, боясь потревожить плач княжны. Люд ждал решения Волхвов. Приняли ли боги жертву. Но постепенно поднимался ропот видя, как убивается вторая дочь, следующая жертвенная жена. Самые смелые хотели посмотреть вслед Ани со скалы. Но стража никого не подпускала. Каспар со скалы следил, как младшие служки гарпунами вытащили тело жертвы и убрали с глаз. Тогда он поднял руки и произнёс:

– Жертва благосклонно принята богами. Княжна отправилась в сады Ирия. Возрадуемся и восславим богов.

Меня насильно привели в храм, уводя подальше от толпы. Незнакомый волхв раздвинул мне рот и зажав пальцами нос влил горький настой. Я закашлялась. Отвратительная жижа текла по горлу. Рефлекторно глотнула мерзкую вонючую настойку. Мир привычный зашатался. Внутренний кокон который я старательно простила вокруг враждебного мира трещал. Вера в будущее счастье в Ирии покрылась коркой льда и осыпаясь больно ранила осколками рухнувшей надежды. Отец, он обещал, что мы не умрём. Пустые слова. Он предал нас. Волхвы убили Аню. Сознание стало меркнуть и приятная пустота, исцеляющее небытие погасило мой разум. Я ничего не помнила и ничего не чувствовала. В этом, моем потустороннем не реальном мире Аня была жива и нам нет нужды умирать.

Вечером, в маленькую келью, в которой меня заперли, зашёл поседевший князь. Плечи опущены, глаза впали. Я отвернулась от него. Предал, убил, и ещё раз убьёт.

– Арина, посмотри на меня.

Конечно, приказал, мне же нельзя перечить отцу. Я порывисто втянула воздух. Медленно повернулась и подняла глаза. Слезы слепили, и на мгновенье мне почудилось, что и он плачет.

– Почему боги не взяли Анютку?

– Верховный Волхв провозгласил, что жертва принята.

Я отвернулась и глядя в пол сквозь зубы зашипела:

– Её накрыла волна с головой, потом тело ударилось о скалы. Она погибла отец! А через год утопну и я.

Отец молчал. Плечи поникли, руки нервно теребили Анюткин платок. Злость внутри поднимала голову. Ненависть кралась в душу. Чёрная часть моей сущности, проклятое наследие матери, поднимал голову. “Не жалей, он тебя не пожалеет”. Я сорвалась на крик. Посмела кричать на князя, на отца.

– Аня погибла в воде!  Она не успела! Твои боги не приняли жертву. Ты и меня просто убьёшь на потеху жрецу и толпе!

Кинула обидные злые слова в его помутневшие от горя глаза. Меня раздирала жажда мести. Я должна. Должна. Что должна, не понятно. Отец молча вышел, но уходя поцеловал в макушку, первый раз в жизни. Тьма отступила. Одно мимолетное касание, и тьма отступила.

Я села на деревянную жесткую лавку. Слезы пересохли. Все выплакала. Пришло страшное осознание, в смерти любимой сестры, виновата я. И только я. Ни боги, ни отец не причём. Она опоздала из-за меня. Если бы Аня не стала меня предупреждать. Тогда. Тогда она бы не потеряла то мгновенье пока боги держали открытым ход, и она бы успела в сады Ирия. Успела бы пока море спокойно.

Мы вернулись домой. Время шло дальше. Жизнь продолжалась. Никто не горевал и не оплакивал Анютку. Все верили, дар принят богами. Все кроме меня, Ольки и Любавы.

Князь сразу по возвращению отправился в поход. Молодуха по слухам поехала с ним. Жизнь в городище не поменялась. Так же радовались и плакали. Женились и рожали деток. Старики помирали. Любава вернулась в свои покои и сдувала пылинки с Маринки. Нас с Олькой старалась не замечать вовсе.

Накануне праздника Коляды воротился князь с дружиной. Молодой жены при нем не было и спрашивать не дозволялось.

Я накатавшись с горки на салазках, вернулась в дом раньше всех. С мороза щеки горели огнем, на волосах повисли заледеневшие сосульки. Скинула платок и встряхнула головой. Часть льдинок с тихим звоном разлетелись по сеням. Из малой трапезной, той что для близкой семьи, доносились голос отца и всхлипы Любавы. Я тихонько прижалась спиной к стене и затаилась. Тёмная моя часть потирала ручки от удовольствия. Пахло тайной. Я старалась и не дышать вовсе, прислушивалась. Слова долетали приглушенные.

– Не надо. Не мучай меня. Она все, что осталось в жизни.

– Это княжий долг. Не смей перечить воле богов.

– Спрячь, схорони доченьку. Пусть волю выполнит Олька. Никто и не всплакнет за этой нерадивой девкой.

– У нас нет выбора. Понимаешь, глупая ты баба. Нет. Всем известно, первые три дочери князя это невесты богов. Марина родилась третьей. Значит дарственная жена.

– Олька всего на неделю младше. Боги и не разберут поди, кто третья. А мое сердце разорвётся от горя. Пощади. Княже.

– Мое разорвется три раза. Я три дочери отдам воде.

Заскрипели половицы. Князь ходил по палатам. Если поймает, несдобровать. Но отступать некуда. Князь остановился у двери и сильнее прикрыл. Голос пробивался совсем тихий. Пришлось приложить ухо к самой двери. Хоть бы никто не зашел и не увидел, как подслушивает княжна.

– Сама виновата, не могла потерпеть неделю, нет разродилась раньше срока. Я надеялся, что твоя дочь. Дочь высокородной чисторождённой княжны будет четвертой дочерью. Я мечтал, что она родить сына. Внука, кому я передам княжение.

– Ярик, родненький не губи. – потом повисла тишина и только скрип половиц говорил, что разговор еще не окончен.

Глубокий утробный вздох нарушил хождение князя.

– Как княжение земному внуку? Князь сын богов рожденный в садах Ирия. Сын дарственной дочери. Ведь ты княже, ты же сын богов?

Повисла гнетущая тишина. Даже половицы не скрипели. У меня затекла спина, на полу натекла лужица тающего снега, но сдвинуться с места я не могла. Я словно прилипла к двери, а тёмная часть вся превратилась в слух.

– Нет. Запомни Любава. Если хоть одна живая душа прознается. Те угли по которым скакала Аринка покажутся раем.

– Нет? Как это?

Донесся визг Любавы. Как же она гордилась быть женой сына бога, родить дитя внучку богов. А теперь вон оно, как вышло.

– Боги поди уже сто лет, как не берут дочерей земных в жены. Все покоятся в склепе под храмом на Буяне. Жрецы стерегут пуще ока тайну сию.

– А как же детки то? Ведь говаривала мне мамка, что жрецы принимают детей из садов Ирия и отдают на княжение.

– Дети нарождаются на острове. Они родятся от младших дочерей князей, которых матери смогли родить четвертыми.

– Но ведь у князя не может родится мальчик, боги посылают только дев.

– Князья не просто так берут в жены чужестранных рабынь. Кровь. Чистая кровь, без метки богов. Их дочери могут зачать мальчика с частицей крови богов.

– Я дочь князя Славии. Во мне есть кровь богов?

– Есть, но разбавленная. Я возгордился и решил, что слив воедино кровь двух князей, смогу зачать сына. Но и ты родила дочь, да еще и третью. Бестолочь, не на что не годная.

– Княже не губи Мариночку, Она сможет, она родит тебе внука. Схорони ее, не губи кровиночку родненькую.

– Они все мне родненькие. И Анютка и Аринка и Олька. Не все от рабынь.

– Но Олька от рабыни грязной. Ее отдай богам.

Грохот донесся из под двери. Наверное Любава упала на колени. Князь замолчал. Я собиралась распрямить спину и идти к себе, как сквозь вздохи и тихие стоны донеслось.

– Все еще хороша, бесовка. Что бы ночью явилась. А про Маринку я еще не решил. Посмотрю, как ты стараться будешь.

Пришло время праздновать Коляду. В зиму любимый праздник. В избы заглядывали ряженые, пели песни. Допоздна народ веселился, пел, все кричал первый переход от зимы к весне. На колядки, когда отец дарил нам подарки я не выдержала и попросила:

– Тятенька, ты все можешь. Ты сильный и смелый. Тебя все почитают и уважают. Никто не посмеет тебе перечить. Тятенька родненький любимый. Я всегда всегда. Все все выполню, как ты велишь. Только отмени жертвы. Не пущай сигать в бездну окияна. Тятечка пожалуйста.

Неожиданно сестрички Олька, Маринка и даже самые маленькие Аленка и Верка упали на колени прося о том же. Любава подошла близко близко к князю и тоже упала на колени:

– Княже молим. Отмени обычай.

В палатах стоял плач рыдания. Детские ручонки тянулись к князю в мольбе. Отец осерчал, забрал подарки и ушел на мужскую половину. Меня велел наказать. Запретил выходить из девичьей до назначенного дня. Праздника весеннего равноденствия. До дня смерти. Тьма души нашептывала “Давай убежим, схоронимся”. Но страхи, один другого перешептывал. Боязно остаться и прыгать с обрыва. Боязно убежать, куда, к кому, с кем. В лесу медведь задерет точно, а вода вдруг пустит в Ирий. Надежда. В душе таилась вера, вера в жизнь, ждала пока сердце коснётся любовь. Жена. Стану женой бога.

Дни тянулись мучительно. Ко мне не пускали. Олька иногда подсовывала под дверь пряничек. И убегала.

Накануне поездки отец зашел. Я лежала нечесаная, немытая. Не хотела ни видеть ни кого, ни слушать. Почти примирилась с возможной смертью. Княжеская дочь. Самое бесправное существо на земле. Никто не любит. Ни кому не нужна. Племя скоро сбросит со скалы, просто так сбросит. Обряд дарения дочери в жены богам возможно обман. Мы перестали быть нужны богам. Они не берут нас в жены. А князья верные древнему уговору продолжают убивают детей. Просто так убивают. Ни за что. Без цели. Новые боги не спускаются с небес на землю, чтобы княжить людьми. Боги отвернулись от нас. Князья отвернулись от дочерей. Если он не скинет Маринку, то отдаст в жертву Ольку. Какая мне-то разница. За меня заступится не кому. Я все равно умру в ледяной воде, в бушующем океане. Или не умру. Маленькая надежда, как огонёк лучины теплилась в груди. То разоралась и тогда мне легко мечталось об Ирии. То почти тухла и тогда чёрная суть поднималась в душе и становилась муторно.

– Арина, дочка, посмотри на меня.

Теперь я могу противится, что еще он мне сделает. Два раза не убьет. Не повернулась к отцу. Не любит от меня.

– Арина, я пришел, что бы отдать тебе вещь твоей матери. Посмотри на меня.

– Ты столько лет хранил вещь чужестранной, грязной рабыни?

Я зло выплюнула слова, так часто осыпаемые мою спину Любавкой, а потом и Маринкой. Он тихо сел на край постели. Только сбитое дыхание и слышалось. Неожиданно его теплая тяжелая рука коснулась моего плеча.

– Зарина не была рабыней. Да, она дитя гор. Но не рабыня.

Он отнял руку и я изо всех сил сдержалась, чтобы не удержать ее. Отец не замечая этого, продолжил.

– Внучка местного правителя. Зарина не наложницей была, а первой женой. Посмотри на меня Арина. Ты на нее очень похожа. Такие же глаза, чернее ночи, и волосы подстать моему вороному.

– Мою мать звали Зарина и меня  значит назвали Ариной. В ее честь?

Я в первые слышала имя мамы. Зарина. В душе забурлило, тепло прилипло к сердцу. Мама. Зарина. Первая жена.

– Она сама долго выбирала имя, сверяла со звездами и советами рода.

– Где она?

Этот вопрос мучил меня всю жизнь. Нет её рядом. Нет её могилы.

– Знаешь, Любава ее боялась. Твоя мать могла разговаривать с умершими. Могла помочь словом, а могла и погубить. В тебе много ее крови. Сильной, вольной крови. Строптивой.

Я обернулась посмотреть, не лукавит ли он. В его голосе послышалась любовь. Он постарел за этот год. За год, как убил первую дочь. Седина покрыла виски, морщины залегли глубже. В руке вертел кулон. Красивый прозрачный камень обрамлен в серебряную, искусно переплетённую змейку. Голова змеи в открытой пасти и держал зубами камень. Цепка витая подставь кулону. Красиво. Я потянулась к вещице.

– Красивый. Почему раньше не показывал?

– Арина, жизнь очень сложная и тяжелая порой. Приходится жертвовать ради блага. Ты, как княжеская дочка должна понимать это не хуже меня.

– Да, мы должны жить и умереть ради племени. Так учил жрец.

– Да, поэтому я не могу отменить обряд.

– Поэтому ты убиваешь своих детей. Аню, меня, и Ольку. Марина же чистая княжеская дочка, не то что мы полукровки от рабынь.

Я выплюнула эти слова ему в лицо. Отец опустил голову и отвернулся

– Ты чисторождённая Княжна. Арина. А обряд, это не убийство. Испокон веков девы попадали к богам. Помнишь, мы проведывали старого деда Володимира.

Я задумалась. В памяти всплыл рослый голубоглазый крепкий седой муж. Шире в плечах отца да и выше почитай на полголовы.

– Да, помню. Жрец сильно кланялся, называл его правителем. Правда он не совсем и дед.

– Он последний истинный сын богов. Действительно рожденный на Ирии. Потом случилось, как он говорит затопление пути. Но путь в Ирий есть. И он в воде.

Я молчала. Какой смысл спорить. Я видела, вода поглотила Анютку. Нет больше смысла верить в сказку про жён. Отец протянул мне амулет. Мириады иголочек кольнули ладонь. Тепло потекло по пальцам.

– Чувствуешь, он живой. Зарина говорила, это связь рода. Амулет не даст погибнуть в воде. Она в это верила и велела отдать накануне праздника.

Отец встал и прошёлся по келье. Колени предательски захрустели. Князь стареет, словно простой смертный.

– Отец Зарины, верит в обряд. Он сам отдал ее мне. Хотел, чтобы в его роду родился сын бога. Он жив и приедет на праздник.

– Как умерла мама?

Отец смолчал. Не сказал ни как умерла, нигде захоронена. Но я увижу деда матери. Неужто он не поговорит со мной? Неужто не спросит с отца за маму?

– Амулет. Береги его и не отдавай никому.

Он надел камень мне на шею. Амулет с большим кристаллом внутри. Вот единственная надежда на жизнь.

– Не заставляй меня. Я разобьюсь о скалы, как Аня.

– Зря смотрела. Сейчас было бы легче верить в традицию. Не могу отменить.

Отец встал и ушёл. Я оставила висеть на шее подарок матери. Амулет к вечеру нагрелся, и в темноте показалось голубое свечение. Я гладила камень и плакала. Слезы текли по щекам, капали на грудь. Не могла остановится. Обида и разочарование душили. Вытирала слезы, а они опять текли. Камень разогревался сильнее и сильнее. Я поглаживала камень мокрыми пальцами. Кристалл блестел покрытый слезами. Вдруг амулет засветился. Нестерпимый блеск слепил. Камень стремительно разогревался. В нем жил огонь. Языки пламени рвались наружу Я испугалась и сняла с шеи. Засунула под подушку. Потом спрятала в карман накидки.

Через неделю мы отправились в путь на остров смерти. Меня везли отдельно ото всех. Стражникам велено не спускать с меня глаз и никого не подпускать. Дорога заняла почти месяц. Последний месяц в такой короткой жизни. Но надежда странная штука. Она жила внутри и не давала отчаяться. Я вдруг осознала, что верю в Ирий, и в богов. Верю отцу, когда он говорит, что прыжок в океан это не конец, а начало. Верю что мать, не оставила бы меня умирать в ледяной воде.