Секрет нашего успеха. Как культура движет эволюцией человека, одомашнивает наш вид и делает нас умнее

Мы с Мацеем Чудеком и Сью Бирч решили найти более прямой путь к проверке этой идеи о престиже в нашей лаборатории. Сью – специалист по психологии развития, а Мацей был тогда моим аспирантом (на самом деле всю реальную работу делал он). Мы показывали дошкольникам видеозапись, на которой двое людей – потенциальные модели – использовали один и тот же предмет одним из двух разных способов. В кадр входили два наблюдателя, смотрели на обе модели, а потом внимательно следили за действиями только одной из них. Зрительное внимание наблюдателей обеспечивало “критерий престижа”, который, очевидно, выделял одну из двух потенциальных моделей. Затем участники видели, как каждая из моделей выбирает себе одно из двух незнакомых блюд и один из двух напитков разного цвета. Кроме того, они видели, как каждая из моделей использует игрушку одним из двух разных способов. После видео детям разрешили выбрать одно из двух новых блюд и один из двух цветных напитков. Кроме того, они могли воспользоваться игрушкой, как им захочется. Дети в 13 раз чаще пользовались игрушкой так, как это делала “престижная” модель, в отличие от второй модели. Кроме того, они примерно в 4 раза чаще выбирали блюдо и напиток, который предпочла “престижная” модель. На основании вопросов, заданных в конце эксперимента, можно заключить, что дети не осознавали ни критериев престижа, ни их воздействия, по крайней мере, никак этого не выражали. Эти эксперименты показали, что маленькие дети быстро и бессознательно настраиваются на зрительное внимание других людей и с его помощью направляют свое культурное обучение. Мы все подвержены влиянию не только мастерства и успеха, но и престижа18.

В главе 8 мы ближе познакомимся с этими идеями и узнаем, как избирательное культурное обучение способствовало эволюции второй разновидности социальной иерархии у людей – престижа, который у нашего вида работает наряду с иерархией доминантности, унаследованной от предков-приматов. В частности, мы узнаем, почему в современном мире можно стать знаменитым просто потому, что ты знаменит.

Сходство с собой: пол и этническая принадлежность

Чтобы отточить и персонализировать свое культурное обучение, люди пользуются также критериями сходства с собой вроде пола и этнической принадлежности – тоже автоматически и бессознательно. Критерии сходства с собой помогают обучающимся перенимать умения, практики, убеждения и мотивацию, наиболее подходящие (или подходившие в эволюционном прошлом) именно им, соответствующие их талантам и их потенциальным ролям в дальнейшей жизни. Например, многие антропологи считают, что разделение труда между мужчинами и женщинами в истории нашего рода возникло очень давно, сотни тысяч лет назад. Если это так, следует ожидать, что мужчины будут скорее общаться с другими мужчинами, прислушиваться к ним и учиться у них, а женщины – наоборот. Это приведет к тому, что обучающиеся будут приобретать навыки и питать ожидания, необходимые для их вероятных ролей в дальнейшей жизни – ролей матери, охотника, кухарки, ткачихи. Подобным же образом, поскольку личные особенности вроде роста и характера могут повлиять на успех человека в том или ином начинании, обучающиеся могут предпочтительно прислушиваться к тем, кто похож на них по этим параметрам. В главе 11 я подробнее расскажу, какая эволюционная логика стоит за предсказанием, что обучающиеся должны прислушиваться к тем и учиться у тех, у кого такие же маркеры этнической принадлежности: язык, диалект, убеждения и пищевые предпочтения. Если коротко, эти критерии позволяют обучающимся сосредоточиться на тех, кто, скорее всего, владеет социальными нормами, символикой и практиками, которые потребуются обучающемуся в дальнейшей жизни для успешных и скоординированных социальных взаимодействий.

Психологические эксперименты, которые начались еще сорок лет назад, принесли обильные результаты, подтверждающие, что и дети, и взрослые предпочитают взаимодействовать и учиться у тех, кто одного с ними пола, а не противоположного. У маленьких детей такая предвзятость прослеживается еще до того, как они осознают свою гендерную идентичность, и влияет на их обучение у родителей, учителей, сверстников, незнакомцев и знаменитостей. В сущности, дети усваивают свои гендерные роли, поскольку подражают моделям своего пола, а не наоборот. Согласно накопившимся данным, такое избирательное обучение влияет на самые разные культурные области, в том числе на музыкальные вкусы, агрессию, язык тела и предпочтения в выборе объектов. Вскоре мы узнаем, что в реальном мире это влияет не только на обучение (и успеваемость) учеников, но и на закономерности подражательных самоубийств19.

Недавние работы нейрофизиолога Элизабет Рейнольдс Лозин, моей бывшей студентки, и ее коллег из Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе начали проливать свет на нейрологические основы половой избирательности культурного обучения. При помощи функциональной МРТ Лиз изучила разницу активности мозга человека при подражании модели своего пола и противоположного. Исследовательница предлагала мужчинам и женщинам, жителям Лос-Анджелеса, понаблюдать, а потом повторить произвольные движения рук модели своего пола и противоположного. Она сравнила активность мозга одних и тех же испытуемых, когда они либо просто наблюдали, либо наблюдали и имитировали жесты модели своего пола и модели противоположного пола, и показала, что женщинам приятнее (с нейрофизиологической точки зрения) подражать другим женщинам, чем мужчинам. А мужчинам, соответственно, приятнее подражать мужчинам. Когда люди подражали моделям своего пола, активность нейронов была выше в прилежащем ядре, в дорсальном и вентральном стриатуме, в орбитофронтальной коре и в левом миндалевидном теле. Анализ имеющейся базы данных исследований мозга показал, что такой рисунок активности мозга появляется, когда человек получает вознаграждение, например деньги, за правильный ответ. Это открытие показывает, что подражание представителям своего пола приносит больше удовлетворения, чем подражание представителям противоположного пола. Нам это больше нравится – поэтому мы, естественно, склонны поступать так чаще.

Исследований влияния этнической принадлежности на культурное обучение не так много, однако становится все очевиднее, что младенцы, маленькие дети и взрослые предпочитают учиться у представителей своей этнической группы, то есть люди прислушиваются и избирательно учатся у тех, у кого с ними общие этнические маркеры. Маленькие дети предпочитают учиться, какую пищу следует выбирать, и узнавать о функциях незнакомых предметов у тех, кто говорит с ними на одном языке или диалекте. Это так даже в тех случаях, когда потенциальная модель говорит абракадабру – произносит ничего не значащие слова, которые только звучат похоже на английский. Таким образом, дети предпочитают учиться у тех, кто говорит бессмыслицу на их диалекте, а не у тех, кто говорит бессмыслицу на другом диалекте (почему‐то мне вспомнились американские политические дебаты). Дети предпочитают подражать более непривычным и трудным действиям – включать лампу головой, – если тот, кому они подражают, говорит на их языке (по‐немецки), а не на незнакомом (по‐русски). А еще и дети, и взрослые предпочитают учиться у тех, кто разделяет их убеждения20.

Эти результаты лабораторных экспериментов показывают, что критерии, связанные с полом и этнической принадлежностью, подхлестывают психологические процессы культурного обучения – пробуждают интерес к тому, что делает и о чем говорит модель, фокусируют внимание и память. Если это так, студентам лучше учиться у преподавателей, отвечающих этим критериям, и это, вероятно, влияет на оценки, выбор специальности и предпочтения в карьере. Ведь формальное образование – это в первую очередь институт интенсивной передачи культурных знаний. Разумеется, в реальном мире выявить причинно-следственное воздействие такого избирательного обучения затруднительно, поскольку у преподавателей тоже есть своя избирательность и предвзятость и, возможно, они предпочитают помогать и вознаграждать студентов своего пола или носителей тех же этнических маркеров. Лучше всех выделяют причинно-следственные связи в реальном мире экономисты, поэтому давайте послушаем их.

Мой коллега из Университета Британской Колумбии Флориан Хоффман и его рабочая группа задействовали большие массивы данных о студентах, курсах и преподавателях и выявили реальные закономерности, соответствующие экспериментальным находкам, о которых мы только что говорили: если учишься у наставника своей расы или национальности, это снижает риск отчисления и повышает оценки. Оказалось, что в случае студентов-афроамериканцев из государственного колледжа обучение у преподавателя-афроамериканца снижало количество отчислений на 6 % и повышало долю тех, кто получал оценки В* и выше, на 13 %. Подобным же образом данные по студентам-первокурсникам из Торонтского университета позволили команде Флориана показать, что у наставника своего пола студенты получают несколько более высокие оценки.

Флориан с коллегами, в отличие от многих своих предшественников, учли, что в возникновении подобных закономерностей может играть роль и предвзятость наставников, поэтому они выбрали для анализа большие потоковые лекции, где студенты (1) не могли повлиять на выбор преподавателя, (2) сохраняли для него анонимность и (3) оценивались не самим преподавателем, а его ассистентами21. Все это указывает на предвзятость учеников, которая влияет на то, к кому обучающиеся готовы прислушиваться и у кого учиться.

Избирательность культурного обучения объясняет, почему так важны ролевые модели.

Старшие и вправду больше знают

Критерии возраста – и в качестве косвенного показателя опыта и компетенции, и в качестве меры сходства с собой, – вероятно, влияют на культурное обучение по двум независимым эволюционным причинам. Когда дети ориентируются на детей постарше, это позволяет им учиться у более опытных, одновременно обеспечивая средства для поэтапного самосовершенствования и помогая постепенно переходить от простых умений к более сложным. Суть в том, что хотя обучающийся может быть способен выявить самого умелого или преуспевающего человека в своем сообществе (скажем, лучшего охотника в племени охотников-собирателей), а иногда и поучиться у него, многим юным ученикам может недоставать опыта и знаний, чтобы перенять себе на пользу все те нюансы и тонкости, которые и делают охотника выдающимся. А если маленькие ученики сосредоточатся на детях постарше, они смогут найти себе модели, которые опережают их по навыкам и сложности действий совсем немного – настолько, что эту брешь легко закрыть. Это обеспечивает более плавный и непрерывный процесс постепенного приобретения навыков, поскольку обучающиеся то наблюдают старших моделей, то тренируются – и повторяют этот цикл, продвигаясь вперед. Вот почему, например, маленькие дети так стремятся общаться со своими старшими братьями, сестрами и кузенами и почему в маленьких сообществах принято устраивать общие площадки для игр, где встречаются дети всех возрастов.

В полном соответствии с эволюционными ожиданиями маленькие дети всегда оценивают возраст потенциальных моделей – вероятно, отталкиваясь от физических габаритов. Маленькие дети часто предпочитают моделей постарше, если только те не доказали, что на них не стоит полагаться. Дети ищут баланс между возрастом и компетентностью и в некоторых случаях предпочитают молодых, но более компетентных моделей старшим, но менее компетентным. Например, в ходе одного эксперимента второклассники предпочитали выбирать те же фрукты, что их сверстники, а не детсадовцы. Но когда испытуемым показали, что некоторые детсадовцы и сверстники великолепно решают головоломки, многие второклассники стали выбирать те же фрукты, что и дети, которые хорошо решали головоломки, пусть даже и детсадовцы. В целом дети, в том числе младенцы, меняют пищевые предпочтения, если наблюдают, как теми или иными блюдами наслаждаются старшие модели одного с ними пола. На критерии возраста обращают внимание даже очень маленькие дети – в год и два месяца22.

Что же касается другого конца возрастного спектра, то в сообществах нашего эволюционного прошлого просто дожить до старости уже было значительным достижением. К тому времени, когда древние охотники-собиратели достигали 65 лет – а у некоторых это получалось, – многих их сверстников естественный отбор уже успевал отсеять. А следовательно, старейшины сообщества были не только самыми опытными: им удалось выжить, хотя естественный отбор десятилетиями отбраковывал людей из их возрастной когорты. Чтобы понять, как это происходит, представьте себе, что у вас есть сообщество из 100 человек в возрасте от 20 до 30 лет. Из этих 100 только 40 при приготовлении мяса приправляют его перцем чили. Предположим, употребление перца чили благодаря его противомикробным свойствам подавляет патогенные микроорганизмы в пище и тем самым снижает шансы человека заболеть. Если систематическое употребление чили повышает шансы человека дожить до 65 лет с 10 % до 20 %, то большинство из этой когорты, 57 %, к тому моменту, когда они достигнут 65 лет, будут потребителями чили. Если обучающиеся предпочтут подражать старшей когорте, а не более молодой, у них будет больше шансов перенять культурную черту, способствующую выживанию. Это верно даже в том случае, когда обучающиеся не подозревают, что чили влияет на здоровье (см. главу 7). Таким образом, культурное обучение с избирательностью по возрасту способно усиливать действие естественного отбора, обеспечивающего избирательную смертность23.

Какая разница, что думают другие?

Конформистская передача культурных знаний

Представьте себе, что вы находитесь в незнакомом городе в чужой стране, проголодались и хотите выбрать один из десяти ресторанов на оживленной улице. Прочитать меню вы не можете, поскольку не знаете местного языка, но видите, что цены и атмосфера во всех заведениях одинаковые. В одном заведении сидит сорок человек, в шести – по десять, а в трех пусто, не считая официантов. Если вы выбираете ресторан с сорока гостями (из ста посетителей, которых вы видели) чаще, чем в 40 % случаев, значит, вы практикуете конформистскую передачу культурных знаний: вы склонны подражать самым распространенным чертам, то есть большинству или просто множеству людей.

Эволюционные модели, цель которых – математически отразить логику естественного отбора, предсказывают, что обучающиеся должны практиковать так называемую конформистскую передачу культурных знаний, чтобы преодолевать целый ряд сложностей в обучении. Поскольку индивидуальное обучение, интуиция, непосредственный опыт и другие механизмы культурного обучения, как правило, порождают адаптивные практики, мотивы и убеждения, конформистская передача помогает обучающимся собирать информацию, рассеянную по группе. Например, представим себе, что длительный опыт рыбалки в целом приучает рыбаков предпочитать для соединения двух кусков одножильной лесы змеиный узел, поскольку это объективно самый удачный узел для таких целей. Однако личный опыт у каждого свой, поэтому предположим, что сам по себе давний опыт лишь в 50 % случаев приучает рыбака пользоваться змеиным узлом, 30 % предпочитают рыбацкий узел, а оставшиеся 20 % – какие‐то из пяти других узлов. Обучающийся-конформист может воспользоваться таким положением дел и непосредственно перейти к змеиному узлу без всякого опыта. То есть доверие к мудрости толпы встроено в нашу психологию.

Конформистскую передачу удалось пронаблюдать и в лабораторных условиях, как у людей, так и у рыб колюшек, хотя данные далеко не так обширны, как в приведенных случаях с критериями выбора моделей. Тем не менее когда человек сталкивается с трудной задачей, оказывается в непонятной ситуации или от результата слишком многое зависит, он склонен прибегать к конформистской передаче24.

Естественно, следует ожидать, что обучающиеся будут сочетать разные эвристики обучения. Скажем, что касается перца чили, обучающиеся, прибегающие к конформистской передаче только при взаимодействии со старшей когортой (сортировка по критерию возраста), повышают для себя шанс перенять эту адаптивную практику. Если они убежденные конформисты, то получат адаптивный результат в ста процентах случаев.

Культурная передача самоубийства

Вероятно, вы знаете, что иногда самоубийство совершают под воздействием престижа: когда кончает с собой какая‐то знаменитость, наблюдается всплеск частоты самоубийств (знаменитости, не забывайте об этом!). Такая закономерность замечена в США, Германии, Австралии, Южной Корее, Японии и других странах. Помимо престижа, на культурную передачу самоубийства влияют критерии схожести с собой. Те, кто сводит счеты с жизнью вслед за знаменитостью, как правило, соответствуют своей модели по полу, возрасту и этнической принадлежности. Более того, самоубийство знаменитости не просто служит толчком для других самоубийств. Мы знаем, что люди подражают знаменитостям, поскольку они копируют не только сам акт самоубийства, но и специфические методы – например, броситься под поезд. Но и этого мало: большинство подражательных самоубийств, вызванных самоубийствами звезд, это не трагедии, которые произошли бы все равно. Иначе в долгосрочной статистике самоубийств мы бы наблюдали спад через некоторое время после всплеска, но его не происходит25. Так что это избыточные самоубийства, которых не должно было случиться.

Все это заметно и в данных по эпидемиологии самоубийств. Начиная с 1960 года на тихоокеанских островах Микронезии началась настоящая эпидемия одинаковых самоубийств, причем чем дальше, тем отчетливее становилась закономерность. Типичной жертвой был юноша в возрасте 15–24 лет (модальный возраст – 18 лет), живущий с родителями. После ссоры с родителями или девушкой у жертвы было видение, в котором прежние самоубийцы звали его к себе (нам это известно из показаний по попыткам самоубийств). В ответ на их призыв жертва совершала самоубийство через повешение особым образом – постепенно затягивала на шее петлю, стоя в полный рост или на коленях, причем иногда это происходило в заброшенном доме. Такой способ постепенно перекрывает жертве доступ кислорода, что приводит к потере сознания, а затем к смерти. Вспышки таких самоубийств были локальными и спорадическими среди подростков и юношей, между которыми были какие‐то социальные связи (закономерность, наблюдавшаяся и в других случаях). Иногда можно проследить искру, из которой разгорелась эпидемия, например самоубийство известного богатого наследника 29 лет. В 75 % случаев у жертвы раньше не наблюдалось ни депрессии, ни суицидальных настроений. Интересно, что эпидемии самоубийств в Микронезии ограничивались лишь двумя этническими группами – труками и маршалльцами26. Здесь мы видим, что на распространение самоубийств влияли и престиж, и сходство с собой, в том числе по полу и этнической принадлежности.

Большинство людей не станут копировать самоубийство, однако именно в этой сфере особенно видно, какое мощное воздействие могут оказывать наши способности к культурному обучению и как они влияют на общие социальные закономерности. Если люди могут через культурное обучение перенимать даже способы самоубийства, непонятно, до каких пределов распространяется власть культуры над нашим видом. Подражание самоубийству подчеркивает, как сильна наша склонность к подражанию, и означает, что при определенных условиях мы способны через культурное обучение перенимать практики, которые в большинстве ситуаций естественный отбор старается непосредственно искоренить. Если люди подражают поступкам, которые настолько противоречат их собственным интересам, равно как и интересам их генов, только вообразите, с какой охотой мы перенимаем через культуру все то, что обходится не так дорого!

Мы вправе ожидать, что естественный отбор помимо способов выбора моделей для культурного обучения снабдил нас психологическими предпосылками для выбора тематических областей, в которых мы стремимся приобретать знания. Их список мы можем угадать заранее, поскольку они, скорее всего, играли важную роль на протяжении длительных периодов эволюционной истории нашего вида: это пища, огонь, съедобные растения, животные, орудия, социальные нормы, этнические группы, репутация (сплетни). Вероятно, естественный отбор поощрял внимание и интерес к этим областям, а также предвзятость в рассуждениях, которая приводила к тому, что сведения о них легче выучивались и лучше запоминались. В следующих главах мы исследуем, как культурно-генетическая коэволюция способствовала появлению некоторых специализированных когнитивных способностей, или механизмов тематической избирательности, и рассмотрим основные группы свидетельств в пользу этой гипотезы.

Зачем нужна ментализация?

Если люди – культурный вид, то одна из важнейших наших адаптаций – это способность пристально наблюдать за окружающими и учиться у них. Умение делать выводы о целях, предпочтениях, мотивах, намерениях, убеждениях и стратегиях в головах других людей – основа культурного обучения. Эти когнитивные способности относятся к области ментализации, которую называют еще моделью психики человека. Обучающиеся, уступающие другим по части ментализации и культурного обучения или приступившие к учению слишком поздно, сильно отстанут, поскольку не успеют усвоить все нормы, навыки и ноу-хау, необходимые для конкуренции с более способными собратьями. Такая логика подсказывает, что ментальные механизмы, необходимые для культурного обучения, должны запускаться относительно рано в ходе нашего развития. Именно эти ментальные механизмы и позволят нам разобраться, что есть, как общаться, кого избегать, как себя вести, какие навыки оттачивать – и многое другое.

Данные по маленьким детям из западных популяций в сочетании с недавними кросс-культурными исследованиями в Фиджи, Амазонии и Китае показывают, что в самых разных человеческих сообществах способности к ментализации всегда развиваются рано и быстро. Примерно к восьми месяцам дети по крайней мере в некоторых обществах уже умеют делать выводы о целях и намерениях и распознавать, кто, скорее всего, обладает нужными знаниями, а кто нет. Например, дети подражают целям и намерениям модели (взять игрушку), даже если модели не удается достичь этой цели, но не станут копировать бесцельные действия, даже если они приводят к тем же физическим результатам. К тому моменту, когда дети начинают учиться ходить, они уже выносят сложные суждения о ментальном состоянии окружающих, скажем, распознают, что потенциальная модель неверно назвала знакомый предмет, после чего перестают ценить все, что модель говорит. Подобным же образом маленькие дети хорошо видят, какие аспекты обстановки для модели в новинку, и применяют эти знания для того, чтобы лучше нацелить процесс своего обучения, даже если сами они уже знакомы с этими аспектами27.

Многие исследователи-эволюционисты в целом согласны, что ментализация играет важную роль, однако утверждают, что подобные когнитивные способности развились у нас в ходе генетической эволюции, чтобы мы могли лучше обманывать членов нашей группы и манипулировать ими: это входит в гипотезу макиавеллиевского интеллекта. По мысли таких ученых, если Робин может догадаться, каковы цели, мотивы и убеждения Майка, он сможет эксплуатировать Майка или манипулировать им. Он способен обхитрить Майка, а значит, переиграть его28.

Но есть и другое возможное объяснение: способность к ментализации возникла у нас в ходе генетической эволюции, чтобы мы лучше догадывались о целях, стратегиях и предпочтениях наших моделей, а благодаря этому точнее подражали им и, следовательно, лучше учились. Или, может быть, изначально эта способность развивалась для хитростей, обмана и манипуляций, но потом ей нашлось другое применение, связанное с культурным обучением. Кроме того, ментализация, вероятно, помогает нам и лучше учить: хороший учитель умеет оценивать, что нужно знать ученикам. Такие ожидания следуют из гипотезы культурного интеллекта29.

Наша рабочая группа из моей психологической лаборатории в Университете Британской Колумбии попыталась сопоставить эти две гипотезы. Мы создавали для маленьких детей незнакомую обстановку и давали возможность применить свои способности к ментализации либо для копирования чужих стратегий, либо для эксплуатации незадачливого оппонента. Результаты поражают: дети явно предпочитают культурное обучение макиавеллиевской эксплуатации, даже когда личный опыт и вознаграждение по итогам их поступков подталкивают в противоположном направлении.

Разумеется, из этого не следует, что ментализация не применяется для построения социальных стратегий, – еще как применяется, что отчетливо видно у шимпанзе30. Однако это наталкивает на мысль, что человек сначала должен усвоить социальные нормы и правила, управляющие миром, в котором он живет, и только после этого стратегическое мышление может стать полезным. То есть в нашем мире успешно применять макиавеллиевский интеллект могут лишь уже состоявшиеся специалисты по культурному обучению. Чтобы манипулировать правилами и эксплуатировать их, надо сначала усвоить сами правила.