Пламенный аккорд

Но в основном это было из-за того, что даже в лучшие дни мне было трудно вспомнить, чем все закончилось, когда меня уволили в первый раз люди, которых я когда-то любил как родных.

Было неловко – на самом деле жутко стыдно – признаваться в этом самому себе, но прямо сейчас я не мог от этого прятаться.

Прошло уже почти четыре с половиной года, как я завязал с наркотиками и перестал пить, наконец пройдя курс реабилитации, но мое восстановление определенно продолжалось. Я твердо стоял на ногах, но с головой у меня до сих пор было не все в порядке. Большинство моих воспоминаний о тех годах, когда я употреблял, не были полностью цельными или ясными; те, что исчезли, а позже вернулись ко мне, часто представляли собой разрозненные, противоречивые фрагменты. Были воспоминания, на возвращение которых ушли годы, и я знал, что некоторые из них не вернутся никогда. И мне приходилось жить с этим каждый день.

Это сбивало с толку, это чувство… неуверенности в собственных воспоминаниях. Мои запутанные эмоциональные ассоциации с моей прежней командой, моей прежней семьей.

Я знал, что разочаровал многих людей всем, что натворил. Причинял боль тем, кто когда-то заботился обо мне.

Даже если я не мог этого вспомнить.

Но когда я проходил по коридорам, у меня сжималось сердце, как только я встречался взглядом – все еще в авиаторах – со всеми, кто смотрел в мою сторону… и не узнавал ни одного лица.

И почему-то от этого мне стало еще более неуютно.

Я мог смотреть в лицо своим ошибкам. Я мог смотреть людям в глаза и принимать упреки, разочарование или гнев, как бы тяжело ни было. Я был готов к этому.

Настолько, насколько это было возможно.

Но видеть всех этих людей – незнакомых мне – работающими с группой… Это просто напомнило мне, какая пропасть образовалась между нами, как сильно все изменилось. Не только для меня, но и для них.

И впервые с тех пор, как решился на это прослушивание, я засомневался в себе.

Смогу ли я на самом деле снова стать частью всего этого, даже если они дадут мне шанс, как я себя убеждал?

Джуд повел меня прямо в офис, и буквально на пороге я уловил в коридоре краем глаза первое знакомое лицо.

Кэти.

Жена Джесси.

Я мельком познакомился с ней на шоу-воссоединении в Ванкувере. Милая девушка. Большие сине-зеленые глаза, которые сейчас удивленно смотрели на меня. Это означало, что она тоже узнала меня.

Я остановился и поднял солнцезащитные очки на волосы. Она захлопнула рот, как будто только что осознала, что он открыт. Девушка стояла у стола с едой с несколькими другими девушками, которых я не знал; никто из них не смотрел на меня. Только Кэти.

Я кивнул ей.

Она скрестила руки на груди и выглядела неуверенной. Затем кивнула в ответ.

После она отвернулась, ее темные волосы заслонили лицо, и я последовал за Джудом в офис.

Он с кем-то спорил, пока я ставил футляры с гитарами на пол. Женщина. Миниатюрная и хорошенькая, с длинными, гладкими темными волосами, и я знал, кто она такая.

Мэгги Омура, ассистент менеджера Dirty.

Я никогда не работал с Мэгги. Ее приняли на работу к Dirty после того, как меня уволили, но она была с группой уже долгое время. Дольше, чем я когда-либо.

– Всего лишь еще один, Мэгги, – говорил Джуд.

– Кто? – спросила она. – Как его зовут? – Она сидела, уткнувшись в айпад, и даже пока не заметила меня.

Я просто встал рядом с Джудом, и когда он сказал: «Тодд Беккер», Мэгги незаинтересованно подняла глаза.

Затем она увидела меня.

И ее милое личико застыло.

– О, черт возьми, нет. Как он сюда попал? – Ее пораженный взгляд серых глаз пригвоздил Джуда к месту. – Ты впустил его сюда?

– Я когда-нибудь просил тебя об одолжении, Мэгги Мэй? – спокойно ответил Джуд.

– О, только не мэггимэйкай мне тут, Джуд. Ты никогда так ко мне не обращался.

– Теперь ты понимаешь, насколько это важно, – сказал он.

– Броуди уволит меня, – прошипела она. – И тебя заодно. – Она даже не взглянула на меня, когда говорила это, как будто это могло ускорить процесс увольнения. Вместо этого она пыталась испепелить взглядом Джуда, что было непростой задачей, поскольку Джуд был огромным, а она – крошечной. Эти двое напомнили мне мультфильм «Луни Тюнз» с бульдогом и котенком.

– Этого никогда не случится, сокровище, – протянул Джуд. – И все, о чем я прошу тебя, – это сделать вид, что ничего не происходит.

– Никакого сокровища, – сказала она. – Ты просишь меня сказать Лив, Броуди и группе, что нам нужно продолжать съемки, но это не мне решать. Мы уже закончили на сегодня.

Лив.

Еще один человек, которого я знал с давних пор. Лив Малоун была умопомрачительно талантливым режиссером, снявшим первый видеоклип Dirty, и я знал, что за эти годы она работала с группой над множеством проектов. Лив также была режиссером клипа на версию песни «Dirty Like Me» для сольного альбома Джесси – одного из самых популярных рок-клипов всех времен. Если она режиссировала эту съемку, то, возможно, это сыграло бы мне на руку. У нас с Лив всегда были отличные отношения. Но так было раньше, я не видел ее много лет.

– Можно мне увидеть Лив? – спросил я. – Пожалуйста.

Мэгги наконец посмотрела на меня. Вся мощь ее проницательных серых глаз пронзила меня насквозь. Затем она снова сверкнула глазами на Джуда.

– Это на тебе, – сказала она, кажется, обреченно вздохнув, после чего повернулась и вышла из комнаты, как будто знала, что на самом деле это не так.

– Не волнуйся, – сказал мне Джуд. – Она котенок. – Затем он усмехнулся и, выходя за ней следом, добавил: – Оставайся здесь, черт бы тебя побрал.

Не проблема. Я никуда и не собирался уходить.

Дверь все еще была открыта, и я мог видеть короткий коридор. Мимо прошло несколько человек, но никто не заметил меня, пока я ждал в одиночестве.

Я оглядел типичный для бара кабинет. Дешевая офисная мебель и сейф. На стенах висела куча потрепанных постеров группы. Я уставился на один из них. Это было изображение Эль с обложки ее сольного альбома, выпущенного несколько лет назад. На нем большими золотыми буквами было выведено: ELLE. А ниже черным было указано название альбома: BOLD.

Она стояла на фоне белой стены в обтягивающих белых джинсах и белом топе. Ее волосы были уложены на одно плечо, а губы накрашены вишнево-красной помадой. Она с вызовом смотрела на меня, сама дерзость и уверенность.

Я уставился на нее в ответ, как делал всегда, когда видел ее фотографию.

Затем я отвернулся.

Я достал свою электрогитару «Гибсон» из кейса, пристегнул к ней ремень и начал играть, немного репетируя. Я старался не создавать лишнего шума, не желая привлекать внимание.

Когда я снова поднял глаза, то увидел Эль – во плоти.

Она стояла в коридоре и разговаривала с Эшли Плейером, лид-вокалистом группы Penny Pushers. Очевидно, никто из них меня не видел.

Pushers часто гастролировали с Dirty, и мне оставалось только гадать, из-за Дилана ли здесь Эш; я знал, что они были лучшими друзьями. Но сейчас он разговаривал вовсе не с Диланом, понизив голос и находясь в опасной близости.

Я наблюдал, как Эш положил руки на тонкую талию Эль. Его пальцы впились в нее. Я не мог уловить точного настроения разговора, но мне показалось, что это что-то… интимное.

Я отвел взгляд, чувствуя, как к горлу подкатывает изжога. Я сглотнул. У меня вспотели ладони, и мне пришлось прекратить игру, чтобы вытереть их о джинсы.

Эта песня бросала вызов. Особенно учитывая, что я не играл ее много лет.

Господи, может быть, это правда было ошибкой.

В голове промелькнули картины моего провала, того, что я облажался на прослушивании и выставил себя на посмешище…

Но я попросил Джуда помочь мне зайти так далеко, и теперь в этом была замешана Мэгги. И Лив вот-вот…

Так что к черту все это. Теперь я связан обязательствами.

Я стольким обязан Джуду.

Он был прав в своих словах, когда увольнял меня – во второй раз – от имени группы. Дело было не в деньгах и даже не в музыке. Для группы и для меня это было нечто гораздо большее.

Дело было в преданности. Товариществе в группе. Семейных узах.

И я не мог отказаться от всего этого без борьбы.

Я поклялся себе, что никогда больше так не поступлю.

И все же… я ужасно нервничал из-за предстоящей встречи с группой. Из-за того, что они увидят меня.

Я не виделся лично ни с кем из участников Dirty с тех пор, как они уволили меня более полугода назад. После потасовки с менеджером Dirty Броуди Мейсоном в старой церкви, где группа писала музыку и репетировала; тогда он врезал мне по лицу на сцене несколько раз.

Я несколько раз перекинулся парой слов с Зейном по телефону, и хотя, кажется, его вся эта ситуация не радовала, его позиция была примерно такой: «Я мало что могу сделать, брат. Это решать Броуди и Джесси».

Однажды я переписывался с Диланом, и он сказал примерно то же самое.

Ни Джесси, ни Броуди разговаривать со мной не пожелали.

Эль не отвечала на мои звонки. На самом деле это ранило больше всего. Эль и то, что она, должно быть, подумала обо мне после того, что случилось… Броуди, набросившийся на глазах у группы и сломавший мне нос…

Обвинивший меня в изнасиловании Джессы Мэйс.

От этого воспоминания мои внутренности словно свернулись в узел, как обычно. Но и это мне предстояло опровергнуть. Это было частью сделки, чтобы вернуться сюда.

Потому что я не мог позволить такому обвинению оставаться в силе вечно.

Я снова посмотрел на Эль и Эша в коридоре… и увидел, насколько она изменилась за эти годы. По-прежнему великолепна. Может быть, даже больше. Более… элегантная. Эффектная в белом топе без бретелек, золотых подтяжках и стильно рваных обтягивающих джинсах с низкой посадкой. Ее длинные платиновые волосы были распущены и перекинуты через плечо, а их верхняя часть была заплетена в толстую косу, открывающую лицо. Но, несмотря на поцелованную солнцем сияющую кожу, губы с глянцевым блеском, свежее, безупречно накрашенное лицо… все же она выглядела изнуренной.

Или, может быть, причиной тому служил утомивший ее разговор.

Когда Эш что-то тихо сказал ей, приблизившись к ее хорошенькому личику, она просто кивнула, поджав губы. И меня осенило: меня не было рядом, чтобы наблюдать все то дерьмо, что сопровождало успех, безумие славы.

Я подвел ее.

Я подвел их всех.

Я смотрел, как она развернулась и пошла прочь, и мой взгляд упал на ее упругую, идеальную попку в облегающих джинсах. Затем она исчезла за дверью.

После ухода Эль Эш еще немного постоял, уставившись в стену. Затем он повернулся.

И посмотрел прямо на меня.

Я совсем забыл, что должен был репетировать свою песню, и наши взгляды встретились. На его лице отразилось узнавание, и он направился к открытой двери.

– Это то, о чем я думаю? – спросил он, входя в комнату. Он осмотрел каждый угол, как будто ожидал, что здесь будет кто-то еще.

Мое сердце билось слишком сильно, поэтому я перевел дыхание. Я понятия не имел, в каких мы отношениях с Эшем. Надеюсь, не как с Броуди.

– Если ты думаешь, что я здесь для прослушивания, то да.

Он остановился как вкопанный.

– Да ты гонишь.

– Не-а.

Он переваривал это, окинув меня взглядом с ног до головы. Я сделал то же самое с ним. Черные как смоль волосы с прической, как у серфингиста, пирсинг, татуировки, которые, казалось, приумножались каждый раз, когда я его видел. Серьезный, задумчивый взгляд его голубых глаз.

Я понятия не имел, о чем он думал. Я не очень хорошо знал Эша, хотя и встречался с ним несколько раз за эти годы. На концерте по случаю воссоединения он сказал мне, что восхищается мной в музыкальном плане. Назвал себя фанатом. Весьма кротко, учитывая, что парень умел играть на гитаре, мог сочинять текст и определенно умел петь намного лучше, чем я.

– Ты здесь с Диланом?

– Я здесь с группой, – сказал он. – Домашняя группа. Звездный состав. – На его губах появилась ухмылка. – У нас есть Раф. Мой Пеппер. Мы играем на прослушиваниях с ребятами, стараемся, чтобы они звучали хорошо. Или плохо. – Ухмылка стала коварной. – Должен тебе сказать, сюда приходит всякий отстой. – Он снова оглядел меня, как будто все еще пытался осознать мое присутствие.

– Сегодня?

– Всю гребаную неделю. – Он скрестил руки на груди. – Ты серьезно? Ты здесь ради прослушивания?

– Да.

– Определился с песней?

Да уж, определился. Голову сломал, так как нужно было каким-то образом продемонстрировать, на что я способен, произвести впечатление на Dirty и удовлетворить дурацкую просьбу Джуда о Metallica. Но я по опыту знал, как справиться даже с самыми нелепыми вызовами Джуда.

– Чувак, вы знаете «Stone Cold Crazy»? – ответил я.

Джуд ведь не уточнял, что это должна быть песня, написанная Metallica.

Казалось, это впечатлило Эша, так что, по крайней мере, я был на правильном пути.

– Чертовски верно, – сказал он, взглянув на мою гитару, словно хотел убедиться, что я готов к этому. – Группа Queen или Metallica?

– Эшли чертов Плейер, – сказал я.

При этих словах улыбка озарила лицо Эша. Он покачал головой.

– Лады. – Затем он шагнул ко мне, хлопнул по плечу и сказал: – Осторожнее со своими желаниями.

– Да ты гонишь.

За спиной Эша раздался женский голос. Он повернулся, и в дверях я обнаружил Джуда и Мэгги… и маленькую, похожую на пикси женщину с короткими каштановыми волосами, в очках, свитере, джинсах и армейских ботинках.

Эш ухмыльнулся.

– Именно это я и сказал.

– Привет, Лив, – поприветствовал я ее.

Лив просто шокированно смотрела на меня, но я видел, как ее проницательный ум за маленькими очками работает со скоростью мили в минуту.

– Мы снимем это или как? – Эш перевел взгляд с Лив на меня. Он начал заводиться; я чувствовал, как расцветает его эго лид-вокалиста в предвкушении вызова выбранной мной песни.

– О да. Мы снимем это, – сказала Лив. – Поднимайте свои задницы. – А потом она заговорила по мобильному, Эш рванул по коридору, а Джуд подал знак следовать за ним.

Мэгги вздохнула и пробормотала:

– О боже милостивый, – а затем исчезла за дверью в конце коридора.

Эш прошел через другую дверь, на которой красовались граффити с единственным словом: «СЦЕНА». Я уже был на пороге, собираясь последовать за ним, когда мне на плечо опустилась большая рука Джуда, и я остановился.

– Сделай мне одолжение, – сказал он, глядя мне в глаза. – Не облажайся. – Затем он отпустил меня.

Я кивнул, сглотнув, и вышел через служебную дверь. Дверь была тяжелой, звуконепроницаемой, и она захлопнулась за мной с оглушительным грохотом.

Я вышел на черную сцену, в глаза мне бил верхний свет. Сцена была в буквальном смысле черной: выкрашена в черный цвет и заставлена оборудованием. Это был рок-бар, который переоборудовали в танцевальный. Иногда здесь по-прежнему играли группы, иногда публику развлекал диджей. Прямо сейчас гвоздем программы выступал я.

Хоть никто меня и не видел.

Я слышал голоса, неразличимые за бархатной стеной классической рок-музыки, звучащей из звуковой системы бара. Это была песня «Undun» группы The Guess Who. Что имело смысл, если знать, что Зейн считал Бертона Каммингса одним из крутейших вокалистов всех времен и народов, а также что Зейн любил выступать в качестве диджея везде, где только мог, даже, по-видимому, в баре Дилана.

Я мог представить себе Зейна с его удлиненной блондинистой прической «ястреб», который, откинувшись на спинку стула, спорил с Джесси практически о каждом гитаристе, посетившем прослушивание. Зейн и Джесси редко могли прийти к согласию в чем-либо; интересно, изменилось ли это за прошедшие годы?

С каждым моим шагом на сцену это дерьмо становилось все более реальным. В этом зале находились участники моей бывшей группы. Прямо сейчас.

Чувство изжоги снова подкатило к моему горлу, и я попытался прочистить его – бесшумно, как будто кто-нибудь мог меня услышать. По крайней мере, это было не вокальное прослушивание; вероятно, с ним я бы не справился.

Но, невзирая на степень моей нервозности, руки знали свое дело.

Когда мои глаза привыкли к освещению, я увидел на другой стороне сцены ударную установку, а за ней Пеппера, барабанщика группы Penny Pushers, который вертел в руках палочки. Казалось, он меня не заметил. Он разговаривал с кем-то в тени позади себя, возможно с членом съемочной группы. Эш исчез, растворился где-то там, чего я не мог разглядеть из-за гигантской шелковой ширмы, отделяющей меня от остальной части зала, включая бо́льшую часть сцены и мою группу поддержки.

Появилась пара ребят из съемочной группы, они суетились вокруг меня, снова приводя в рабочее состояние оборудование, и кто-то подключил мою гитару.

И этот знакомый звук… треск электричества и воя обратной связи. Это отбросило меня назад – к тому времени, когда я в последний раз был на сцене с Dirty, на концерте воссоединения в Ванкувере. И к тому, как он понравился публике. Как им нравился я.

Я глубоко вздохнул, позволяя воспоминаниям о том концерте наводнить мое сознание… и нервозность покинула меня.

Мной снова овладела уверенность.

Вся эта чушь о том, что меня вышвырнули из группы – моей группы… казалось, будто этого никогда, черт возьми, не было.

Вот он я.

Вот где мне самое место.

Фанаты знали это, даже если Dirty – нет.

Возможно, Джуд тоже это знал. Может быть, еще Эш. Вероятно, и Лив, именно поэтому она все это устроила.

И если это правда, мне просто нужно было доказать это Dirty. Доказать им, что я всегда был такой же частью группы, как и любой из них.

Чего уж греха таить, я облажался. Я понимал это. Мой талант когда-то позволил мне воплотить в жизнь самые смелые мечты, но я позволил своей зависимости превратить эти мечты в кошмар.

Я ударил в грязь лицом.

Я провалился. Эпически.

Но мои воспоминания о неудаче не остановят меня. Я терпел одну неудачу за другой, пробивал дно, карабкался обратно, цепляясь за всякую подворачивающуюся возможность, и все же продвигался вперед, становясь сильнее, чем раньше, – вот что требовалось, чтобы стоять здесь.

Прямо сейчас.

Сильнее, чем когда-либо.

Я стал другим человеком и больше не валял дурака.

Dirty нужен был новый гитарист, но уж точно не Сет Бразерс, которого они знали раньше; даже я это понимал. Или Сет, который бестолково совершил камбэк на шоу воссоединения, стремясь к какой-то развязке, которой, черт возьми, так и не произошло.

Когда я снова спустил на глаза солнцезащитные очки и приготовился разорвать зал этой чертовой песней, то понял, что готов – более чем готов – вернуть то, что принадлежит мне. И я был уверен, что оторвусь по полной на этом прослушивании.

Они думали, что знают меня…

Но на самом деле они даже пока не знакомы с Сетом Бразерсом.

Глава 3

Эль

Да пошло оно все.

Мне так все это осточертело.

Возвращаясь в бар, я чувствовала себя неприкаянной и взбудораженной. На самом деле скорее подавленной. Что, черт возьми, еще обсуждать? Мы зашли в тупик. Мы вообще ничего не добились.

Весь этот гребаный процесс оказался пустой тратой моего времени.

Тягомотные прослушивания. Необходимость слушать исполняющих песню за песней подражателей рок-звезд, большинство из которых ничего из себя не представляли.

Да, некоторые неплохо себя проявили.

Очень немногие впечатлили.

Но ни один не подходил Dirty.

Мы провели все от начала до конца, для камер, ради медийности в рамках сотрудничества с телеканалом, но неофициально мы все знали, что с точки зрения таланта все сводилось к Джонни О’Рейли или Бозу Бейли – паре уже знакомых нам настоящих рок-звезд.

Джонни – если бы мы могли убедить его бросить свою другую группу и присоединиться к нам; что сомнительно, поскольку их песня в эту самую секунду пребывала на вершине инди-рок-чартов, а наш последний разговор представлял собой, скорее, трехсторонний спор между Джонни, Джесси и Зейном.

Боз, если бы мы могли обойти его проблемы с поездками. Например, более десяти лет назад ему запретили въезд в Соединенные Штаты из-за каких-то обвинений в незаконном обороте наркотиков.

Отличная новость для гастролирующей группы.

Охрененно крутые варианты.

Если нам не удастся достичь договоренностей с Джонни или Бозом, то все зависело от одного из этих прослушиваний, и никому из нас перспективы не казались радужными.

Точнее, некоторым они таковыми казались, но никто из нас не мог сойтись во мнении в отношении кого-то конкретного.

Я плюхнулась в одно из кресел, которые расставили полукругом на танцполе лицом к сцене для нас – группы и нашего продюсера. Мы довольно легко согласились с тем, что имеет смысл снимать лос-анджелесские прослушивания в баре Дилана, потому что это было именно то место, где мы могли бы проводить настоящие прослушивания, даже если бы мы не снимали их для документального телесериала. Никто не хотел сниматься в какой-то телестудии или на фальшивой съемочной площадке, и Зейн, в частности, сказал, что он ни за что не собирается «сидеть на каком-то гребаном троне, как в каком-то дерьмовом реалити-шоу, и судить людей».

И все же мы были здесь – сидели на старых театральных сиденьях, позаимствованных из какого-то заброшенного театра, в центре бара Дилана, на сцене играла домашняя группа, состоящая из наших друзей, и мы чувствовали себя чертовски по-домашнему – единственной странностью были съемочная группа и камеры, и, конечно, огромный установленный экран-ширма, загораживающий нам вид на одну сторону сцены, где претенденты стояли и играли для нас на гитаре. За экраном горел свет, который отбрасывал на него какой-то силуэт, но он был почти размытым. Большую часть времени невозможно было сказать, мужчина это, женщина или инопланетянин.

Зейн рвал и метал по этому поводу, говорил, что нам нужно видеть внешность кандидата, но Броуди убедил нас согласиться с идеей, которая полностью принадлежала Лив. И мы доверились Лив, как всегда.

По ее словам, слепые прослушивания – удачный вариант для телевизионных зрителей. Добавляют драматизма.

Как будто нам необходимо было что-то добавить к драматизму живых прослушиваний с присутствующим здесь Зейном. И все мы расходились во мнениях по поводу каждого игравшего для нас гитариста. Пока мы могли согласиться только насчет тех, кто полностью провалил прослушивание.

В данный момент ребята все еще спорили, а это означало, что, хотя я уже мысленно нежилась на пляже острова Кауаи, мне приходилось делать вид, что нахожусь с ними, здесь, пока не прекратятся дебаты.

Как обычно, Джесси и Зейн бодались. Дилан молчал, откинувшись на спинку кресла, а я изо всех сил старалась не потерять самообладание. Все закончилось почти полчаса назад; я уже успела отойти, чтобы проверить сообщения, и вернуться. Мы уже наполовину прослушали лучшие хиты группы The Guess Who, а они до сих пор обсуждали парня из Ванкувера, который на прошлой неделе сумел произвести впечатление на Джесси своим исполнением песни Оззи Осборна «Crazy Train», и девушку, которая вчера исполнила странно замедленную и в чем-то знойную кавер-версию песни группы Avenged Sevenfold.

– Если бы у нее не было сисек, – говорил Джесси, – ты бы по-прежнему считал, что она сыграла «God Damn» чертовски круто? – Он сидел слева от меня, хотя я почти не смотрела на него в течение всего этого процесса – если только не включались камеры и мне не приходилось вести себя как ни в чем не бывало.

– А у нее разве были сиськи? – сухо спросил Зейн. Он развалился в кресле по другую сторону от Джесси, одетый в свой фирменный черный кожаный жилет поверх потертой белой футболки и в джинсы с заниженной посадкой, намеренно обнажающей дорожку волос от паха до пупка. У Зейна горячее тело, да. Хотела ли я это видеть? Нет.

Он убрал с лица волосы, запустив в них пятерню, унизанную кольцами, и его льдисто-голубые глаза встретились с моими. Он подмигнул.

Я вздохнула.

Я не стала утруждать себя упоминанием о том, что девушке, о которой идет речь, едва исполнилось восемнадцать, и, вероятно, ее вообще не должно было здесь быть, и, скорее всего, не было бы, если бы не тот факт, что мы снимали эти прослушивания для «добротного телевидения» и все такое.

– Итак, что, если никому не удастся сразить нас наповал, что дальше? – спросил Дилан, наверное, в десятый раз за неделю, устав от бесконечного спора. Он сидел справа от меня, вытянув перед собой длинные ноги в джинсах с подворотами. Я взглянула на него, и он бросил на меня страдальческий взгляд, его зеленые глаза умоляли меня помочь ему покончить с этим безумием. – Может, мы просто выберем кого-нибудь для телесериала, – предложил он, – и вышвырнем его после истечения срока контракта?