скачать книгу бесплатно
Я сжимаю губы. Страх стиснул нутро так, что обед угрожает явиться миру. Я бросаю взгляд наверх – туда, где ждет Сирил.
– Если вы знаете покойную Селесту, то я ужасно соболезную! – тараторит он, залившись румянцем. – Я же говорил, я не умею в такие игры играть! А еще хуже, когда наступает такая неловкая тишина, а вы стоите и не отвечаете, и я слегка струхнул, так что, если вы все-таки осилите что-нибудь сказать, я буду просто кошмарно признателен!
Я набираю воздуха и прогоняю дрожь ужаса из голоса:
– Вы слишком тараторите.
– Спасибо! – облегченно выдыхает он. – Эм, то есть простите. Я правда тараторю. Дядя тоже вечно мне про это говорит. Говорит, меня просто заткнуть невозможно.
– Оно и видно.
Он фыркает:
– Ай!
Я охаю, щеки вспыхивают огнем.
– Простите! Я не хотела… Я просто… – Я заламываю руки. Я же тысячи раз разговаривала с Сирилом! Почему беседовать с этим парнем до нелепого трудно?
Он улыбается.
– Ничего. Я получил по заслугам. Мне кажется, как-то раз я хлопнулся в обморок, потому что заболтался и забыл дышать.
– Правда?
Его смех – как музыка.
– Кто знает. – Он одаривает меня дьявольской улыбкой. – Ну так что, звать вас «мадемуазель» или у вас там за маской где-то припрятано имечко?
Сердце подскакивает при упоминании маски, но я расслабленно удерживаю руки на юбке и дышу как можно спокойнее. Наверное, он решил, что я просто фандуар, а не гравуар. Фандуарам запрещено законом появляться в публичных местах, где люди поют, но они находятся под защитой короля Вореля благодаря своей способности извлекать эликсир памяти. Пусть их лица не так изуродованы, как у гравуаров, они все равно должны носить на улице маски. Да, обычно их маски не расшиты перьями и стразами, это просто серебристая ткань, прикрывающая то, что не хотели бы видеть люди с чистыми лицами, но я надеюсь, что этот Роден не станет слишком уж вдумываться.
Он так и ждет ответа, чуть покачиваясь на пятках.
Что дурного, если он услышит мое имя? Его нет ни в каких учетных книгах.
Я прочищаю горло.
– Я Исда.
– Красивое имя.
– Мне тоже нравится! – вырывается у меня. Я всегда любила имя, которое Сирил выбрал для меня.
– Ладно, Исда… И почему вы сидели за тем креслом?
Я расправляю плечи, поднимаю голову, пытаясь выглядеть более уверенно, чем на самом деле.
– Вообще-то я слушала вашу песню. У вас замечательный голос.
Он потирает шею.
– Эм… Merci. Просто старая песенка, какую поют у нас дома. Ничего такого.
– Это можно сказать о песне, но не о вашем голосе.
Он бросает на меня взгляд.
– Ужасно мило с вашей стороны.
– Ничего милого, это правда.
– Все равно.
Я закусываю губу: мысли мчатся, образы из его памяти все еще пляшут призраками на обратной стороне век. Мне нужно как-нибудь устроить, чтобы этот парень пел мне, и пел много. Если я собираюсь разобраться с семнадцатью годами его воспоминаний, мне нужно время. И больше времени, чем пара минуток подслушивания по коридорам.
Я вдруг вспоминаю, как он пел в детстве, стоя на самодельной сцене перед рядами всевозможных игрушек. Я видела тысячи доказательств тому, что он просто одержим оперой.
На ум приходят вчерашние слова Сирила о том, что Эмерик приходил на прослушивание для зимнего представления.
– Вы в самом деле заслуживаете петь на сцене, а не мыть тут полы. Вы не думали пройти прослушивание?
Я пытаюсь вести себя как ни в чем не бывало, но мысли крутятся на предельной скорости, выплетая нити идеи. Идеи, которая идет вразрез со всем, что я вчера наобещала Сирилу насчет осторожности. Но если получится, то результат будет стоить риска.
Он пожимает плечами:
– Я и проходил, но никто, кажется, и слушать меня не собирается – все составляют себе представление о моих способностях с порога.
– Вы проходили профессиональное обучение?
– Я похож на человека, у которого хватит денег на такое? – Он указывает на залатанную куртку.
– Без обучения в опере на вас и не посмотрят. Но так уж вышло, что я весьма компетентная преподавательница по вокалу.
Я поражаюсь, как легко скользит с губ ложь. Остается надеяться, что он не расслышал напряженную нотку в моем голосе.
Он поднимает одну бровь:
– Вы? Но вы слишком юны для…
– Дело же не в возрасте. А в опыте – а этого у меня достаточно. Ну, так что скажете? Хотите учиться или нет?
– Мне нечем заплатить.
– Я разве упоминала деньги?
– А если не ради денег, то зачем вам все это?
«Затем, что я чувствую себя живой благодаря твоим воспоминаниям. Ради того, что я могу узнать благодаря девочке-гравуару из твоего прошлого. Ради шанса на свободу».
– Если у меня получится обучить певца для здешней сцены, – сочиняю я на ходу, – то докажу, что кое-чего стою как… Как мастер вокала. Меня начнут воспринимать всерьез.
– Но… – Он неловко мнется, вновь торопливо проводя ладонью по волосам. – Но вы же фандуар, да? Фандуарам вообще-то нельзя работать в профессиях, связанных с музыкой, учитывая, что вы можете вытянуть весь наш эликсир памяти или что там еще.
– Вам не кажется немного нечестным, что фандуарам можно работать только в Maisons des Souvenirs? – спрашиваю я. – А если бы вы родились с определенным даром, некой способностью, которую вы ненавидите, а мечтаете заниматься чем-нибудь другим – ну, скажем, музыкой? Разве правильно, что целая жизнь определяется формой лица и какой-то силой, которой я не просила… – я опускаю голос до низкого глубокого шепота, – или какой-то судьбой, которую я не выбирала и не желала?
Он долго молчит, а когда заговаривает, то его голос едва слышен:
– Вы правы. Это нечестно.
– Я не прочь учить вас, – продолжаю я, не отводя глаз. – Потому что у вас выдающийся голос, который заслуживает быть услышанным.
Он выглядит задумчивым, но все равно чуть кривит бровь, и я понимаю, что он еще не убежден до конца.
– А где мы будем проводить уроки? И когда?
Я сглатываю. Единственная возможность, единственное место, где нас не обнаружат, – это мой подземный склеп. Сирил туда годами не спускался, так что вряд ли пойдет и сейчас. Но при одной мысли о том, чтобы привести туда кого-то, в мое личное пространство, тихое и мирное, внутри все леденеет.
Сжав на юбке кулаки, я отвечаю:
– Я живу здесь, в театре. Ну, под театром. В полночь вы могли бы спускаться туда вместе со мной и учиться.
– Звучит жутко таинственно. Почему бы просто не попросить мсье Бардена выделить нам какое-нибудь помещение в течение дня?
Время утекает. Мой слух обращен к потолку, я жду скрипа половиц и стука каблуков, знака, что Сирил уже ищет меня.
– Сирил позволяет мне жить здесь, скрываясь от профессии фандуара, до тех пор, пока я не вмешиваюсь в дела, которые могут повредить его репутации. Я больше чем уверена, что ему не понравится перспектива того, что я стану давать уроки вокала, да еще и днем, когда кто угодно может на нас наткнуться.
– Сирил?
– Месье Барден! – раздраженно поясняю я. Ну почему он задает так много вопросов? – Он… старый друг семьи.
Эмерик чуть расслабляется.
– Правда? Так вы близко его знаете?
Сколько можно ему рассказать?
– Он, наверное, даже больше, чем друг семьи. Он мне как отец.
Эмерик вскидывает брови, а уголки губ ползут вверх.
Я бросаю взгляд на лестницу за его спиной, ожидая, что увижу там высокую тонкую тень Сирила, который спускается к нам.
– Простите, но мне пора. Так что вы скажете насчет уроков?
Эмерик вслед за мной оборачивается поглядеть на ту же самую пустую лестницу, но, кажется, он больше не сомневается.
– Если вы обещаете не красть мой эликсир во время этих уроков…
– В самом деле, мсье Роден, это уже оскорбительно.
Он поднимает руки:
– Осторожность не будет лишней, когда в деле замешаны прекрасные дамы в масках.
Я вздрагиваю. Он что, только что назвал меня «прекрасной»?
Он вновь протягивает мне руку:
– Когда начнем?
Я какое-то время взираю на его руку, а потом подаю ему собственную. От прикосновения к чужой коже я прихожу в смятение. Но не только. Еще есть какое-то сладкое чувство, будто теплые объятия бойкой кантаты.
– Встречаемся в полночь в вестибюле, – велю я, отпускаю его руку и стремительно иду мимо него к лестнице со всем возможным достоинством.
Сработало! Эмерик мне поверил, и меньше чем через час мы встретимся снова на первом уроке.
Если все получится, я могу и в самом деле оказаться такой же, как гравуар из его воспоминаний: свободной.
Глава 5
Встреча с Сирилом проходит быстро, а когда оканчивается, я слетаю вниз по ступенькам, чтобы навести порядок в комнате. Запихиваю под кровать платья и чулки, поправляю покрывало для более приличного вида. Бросив взгляд на маленькие, украшенные серебром деревянные часы на ближайшей книжной полке, я издаю стон. На тумбочке громоздятся грязные бокалы, пол усыпали скомканные листы пергамента с прошлой недели, когда работа над музыкальным сочинением застопорилась; а до полуночи осталась пара минут.
Я хватаю с полки кинжал и запихиваю за пояс, прячу в карман платок и бегу по катакомбам наверх, в театр.
Добежав до вестибюля, я останавливаюсь за углом, чтобы привести в порядок маску и поправить корсет. Выждав, пока дыхание не успокоится, я расправляю плечи и стремительно выхожу.
Эмерик стоит напротив главного входа, неотрывно глядя на острые крыши Шанна и иссиня-черное небо над ними.
– Месье Роден! – Я останавливаюсь на полпути.
– Эмерик, – поправляет он, не оборачиваясь. – Город незабываем ночью, правда? Все эти фонари и дым из труб…
– Мне тоже всегда так казалось.
Он оборачивается ко мне, и глаза его ярки, как звезды за спиной.
– Вы жили в Шанне всю жизнь?
Я достаю из кармана платок. Некогда болтать: Сирил может пройти мимо в любую секунду.
– Нам пора. Завяжите глаза.
Он фыркает:
– Ни за что.
Я делаю несколько шагов вперед, все еще протягивая ему платок:
