Новое утро

– Как очаровательно. И все же, предположить, что полицейский может опоздать на работу из-за таких интимных дел…

Вивьен быстро привыкла к манере кардинала не заканчивать предложения, чтобы призвать других присоединиться к своей точке зрения.

– Церковь обеспокоена его опозданием? – наивно спросила она.

Кардинал Маркетти пожал плечами.

– У нас в Италии это больной вопрос, это олицетворение лени и, как вы говорите, некомпетентности?

– Я могу легко это исправить в сценарии, ваше высокопреосвященство.

– Вы считаете, что моя тревога чрезмерна?

– Я думаю, это предрассудки.

Прямота ее слов застала его врасплох.

– Нет, нет. Как по-американски. – Он вздохнул. – В конце концов, мы все дети Божьи.

Вивьен хотелось бы, чтобы это чувство со стороны кардинала было искренним, но все в нем казалось таким же благопристойным и запутанным, как и его одеяние. Вивьен подозревала, что ему плевать на то, что Клаудия Джонс была в постели с белым полицейским, а на самом деле куда больше он заботился о репутации сильного итальянского правительства.

– Значит, у нас все-таки схожие чувства, – был ее простой ответ, и он снова потянулся вперед, чтобы погладить ее по руке.

– Очаровательно, очаровательно. – Он сделал последнее незаметное движение в сторону и встал как раз в тот момент, когда от него отодвинули режиссерское кресло. – Моя дорогая, я уверен, что в Италии станет только лучше от вашего присутствия.

Кардинал медленно прошелся по съемочной площадке в сопровождении молодого священника, в то время как ассистент режиссера с пепельно-серым лицом поспешил прочь, вероятно, чтобы доложить своему начальству. Вивьен почувствовала, как кто-то дружески похлопал ее по плечу.

– Никто не может обвинить тебя в подхалимстве. – Леви Бассано ухмыльнулся, возвращая ей сценарий.

– Кардинал, похоже, не возражал.

– Не пойми меня неправильно. Я думаю, ему это понравилось. Может быть, даже слишком.

Она понимающе улыбнулась ему в ответ.

– Мой злой гений.

– Он мог бы прекратить все это одним движением пальца. – Леви указал на убогие неаполитанские апартаменты, которые раскинулись в Teatro 5.

Хотя Вивьен слышала о подобной цензуре, лично она не беспокоилась. Мужчин, ответственных за Италию, было трудно воспринимать всерьез – казалось, им просто не хватает внимания. Очевидно, кардиналу Маркетти больше всего не нравился этот кажущийся легкомысленным сценарий.

– Не то чтобы дома все было по-другому, – добавил Леви.

Вивьен пожала ему руку в знак сочувствия «ведьмам», на которых охотились в Америке.

– Представь, что вы с Кертисом или Клаудией – враги. Кого они могут считать своими друзьями?

– Думаю, любого, кто пойдет с ними. – Он повернулся к ней. – И это не мы с тобой.

– И вот мы здесь.

– По крайней мере, это прекрасное изгнание.

Но Вивьен начала опасаться, что, уехав из дома, она просто сменила один суровый мир на другой. Возможно, театральный мир более утонченный, чем кинематограф, но ставки в нем не менее высоки. Все, что имеет значение в любой отрасли, – это последние кассовые сборы и статус людей, которым вы понравились. Пробыв в Италии всего несколько месяцев, Вивьен уже знала, что режиссер Дуглас Кертис уважает ее. После сегодняшнего дня у нее закралось подозрение, что кардинал Маркетти тоже неохотно, но проникся к ней симпатией. Это могло быть полезно только в стране, где Ватикан по-прежнему обладал самым большим богатством и самым высоким положением.

Глава 7

Пантеон, РимАпрель 1955 года

Вивьен и Клаудия стояли в Пантеоне в окружении нескольких религиозных групп, совершавших паломничество по римским святыням. Клаудия надела солнцезащитные очки и повязала тонкий шифоновый шарф лимонно-зеленого цвета на волосы, которые были приглажены для вечерней съемки на природе. Шарф и очки помогали ей оставаться неузнанной в толпе и насладиться такими редкими моментами безмятежности.

Клаудия настояла на том, чтобы показать Пантеон Вивьен, которая со времен войны не заходила в церковь и избегала храмов Рима. Она следовала за Клаудией, пока они проходили мимо различных альковов с алтарями и предметами старины, выполненных в разных стилях – от древнего византийского до неоклассицизма прошлого века. Вивьен была удивлена знаниями Клаудии о реликвиях, пока та не рассказала о своем недавнем обучении у монахини из Каноссы на съемках фильма «Путешествие матери Моретты». Это был фильм, в котором снялась Клаудия в Италии прошлой осенью, основанный на биографии освобожденной рабыни Жозефины Бахиты.

– Все на итальянском языке, при финансировании Британии. Они дублируют мой голос, и не потому, что я плохо звучу. Это одна из причин, по которой я арендовала квартиру на год. Сначала мы снимали в Африке – Бахиту похитили работорговцы в Судане еще ребенком, и она потребовала освободить себя в Италии более шестидесяти лет назад.

– В этом и была прелесть сценария?

Клаудия остановилась и посмотрела на Вивьен.

– Моего прадедушку похитили и привезли в Алабаму на корабле работорговцев. В то время это было незаконно, но это не имело значения. Но я бы хотела надеяться, что в жизни сестры Жозефины – или кого-либо еще – есть нечто большее, чем только эта трагедия.

Клаудия протянула руку в сторону статуи Святой Агнессы, и это движение вызвало тихое ворчание со стороны охранника, стоявшего рядом.

– Ты и близко к ней не подходила, – раздраженно заметила Вивьен, но Клаудия уже проскользнула мимо.

Днем прошел дождь, и в дренажных отверстиях, скрытых в мраморном полу Пантеона в шахматном порядке, все еще виднелась влага. Взглянув на массивный свод над головой, Вивьен увидела окулюс, через который падали дождевые капли.

– Выглядит маленьким, да? Но отверстие на удивление большое, почти тридцать футов[23] в ширину, – объяснила Клаудия. – Оно удерживает свод от падения. Как клапан.

Она одарила Вивьен своей всемирно известной улыбкой.

– Ты одной фразой так здорово все описала!

Женщины громко рассмеялись, и охранник снова сердито шикнул на них. После того как они отвлеклись на купол, Вивьен немного расслабилась и стала в изумлении оглядывать остальную часть круглой комнаты. Это был один из самых впечатляющих интерьеров, которые она когда-либо видела, и туристы, окружавшие ее, были в не меньшем восторге. В самом центре зала столпились немцы с нотными листами в руках. Сквозь шум толпы Вивьен различила тихое пение гимна, который был знаком даже ей.

В этот самый момент солнечный луч проник сквозь окулюс и окутал группу паломников мерцающим золотым конусом света. Как по команде, их немецкие голоса зазвучали в ответ, становясь все громче по мере того, как все остальные затихали, прислушиваясь.

Вивьен с удивлением почувствовала, как на глаза наворачиваются слезы. Смахнув их, она взглянула на Клаудию, обеспокоенная тем, что ее застали в такой редкий и глупый момент сентиментальности. Их дружба отчасти основывалась на общем пренебрежении ко многому, что встречалось на их пути. Но Клаудия не смотрела на нее. Как и многие другие в зале, она смотрела на сияющий окулюс.

– Пошли, – резко объявила она, словно надеясь, что ее саму не застанут врасплох.

Выйдя из портика Пантеона на ослепительный солнечный свет, Вивьен попыталась улучшить настроение, пошутив о том, что в детстве мечтала стать монахиней.

– Разве не так думает каждая девочка? – Клаудия приподняла солнцезащитные очки, чтобы рассмотреть группу ребят с киностудии, которые пили аперитивы в одном из кафе, выходящих на площадь. – Я, пожалуй, схожу в трейлер припудрить носик. Ciao ciao[24].

Вивьен все еще кивала на прощание Клаудии, когда заметила, что Джон Ласситер встает из-за стола. На нем и его коллегах были модные темные очки и костюмы в том же утонченном континентальном стиле, в котором Грегори Пек предстал публике в «Римских каникулах». Ласситер и сам был похож на кинозвезду, когда пробирался к ней через переполненную площадь, его рост и аккуратно подстриженная бородка еще больше выделяли его в мире мужчин, все еще чисто выбритых после войны.

– Молились? – Он остановился в нескольких шагах от нее.

– Скорее, искала покаяния.

– Ах да, я слышал о вашей стычке с кардиналом. Чем у вас все закончилось?

Она пожала плечами.

– Мы достигли… как это называют итальянцы? Accordo?[25]

– Да, или simpatia[26]. Мягче. Менее… абсолютизированно звучит.

Ни с того ни с сего Вивьен вспомнила их первую встречу на пустынной Виа Сакра и прикосновение его кожи к своей, когда она забирала у него свой велосипед. Ласситер, словно прочитав ее мысли, огляделся по сторонам и спросил: «Сегодня без велосипеда?».

В этот момент у Вивьен впервые возникло подозрение, что они могут оказаться в постели, – хуже того, она подозревала, что сам Ласситер был в этом убежден. За тринадцать лет, прошедших с тех пор, как она потеряла Дэвида, у нее было несколько любовников, и к настоящему времени идея стать женой и матерью рассеялась, как дым, и постепенно развеялась сама собой. Она никогда не верила, что из-за этого обречена на целибат. Но хотя признаки привлекательности всегда были одинаковыми, сами мужчины сильно различались между собой. Это заставляло ее чувствовать себя менее властной, чем ей хотелось бы, и более подверженной сиюминутным ощущениям. «Ты имеешь в виду зависимой от секса», – поправила ее Клаудия.

Не меньшее беспокойство вызывало и то, что мужчина, который смог завоевать сердце всемирно известной красавицы, был еще более привлекательным. Брак Ласситера с Анитой Пачелли сделал его гораздо более интересным, чем мог бы быть любой киношник, работающий в кадре или за камерой. Вивьен приходилось сталкиваться с множеством неуверенных в себе писателей и актеров, а также чересчур уверенных в себе режиссеров и продюсеров, чтобы понимать, что ее новая профессия привлекает определенный тип мужчин. С его солнцезащитными очками «рэй-бэн», внешностью кинозвезды и соответствующим самомнением Джон Ласситер мог бы сразу же победить на кастинге.

Если Ласситер и заметил неоднозначную реакцию Вивьен, то, похоже, ему было все равно, что, к сожалению, только усилило его привлекательность в ее глазах. Ничто так не раздражало ее в мужчинах, как чрезмерная старательность. Она вспомнила неуклюжую попытку сэра Альфреда Нокса завязать разговор на премьере и то, как его великодушие вызвало у нее отвращение. Вивьен не требовала благочестия ни от кого, и меньше всего – от любовника. К счастью, Джон Ласситер не казался набожным.

Словно выигрывая время, чтобы отговорить себя от очень большой ошибки, Вивьен сняла с головы яркий вишнево-красный шарф. Она пыталась завязать его на шее, когда Ласситер подошел ближе и встал прямо перед ней.

– Позвольте мне. – Он стянул шелковый шарф с ее шеи в один долгий, соблазнительный миг и начал снова. Сперва он протянул руку и заложил оба конца ей за голову, придвигаясь еще ближе, затем завязал их узлом по современной моде, игриво поправил, не сводя с нее глаз.

– Нужно именно так. Leggermente[27]. – Он опустил взгляд на ее губы, в то время как его пальцы слегка теребили край красного шарфа. У Ласситера было чувство стиля, которого катастрофически не хватало ее американским коллегам: Леви носил простые рубашки на пуговицах и футболки, Дуглас – скучные брюки и свитера-пуловеры. В Италии мужчины гордились своей внешностью не меньше, чем женщины, и ожидали от них того же взамен. Любая небрежность во внешнем виде – часы, надетые на манжету рубашки, незастегнутая пуговица – была предметом пристального внимания, напоминая о манерах, рекомендованных для придворных четыре столетия назад в знаменитой книге Кастильоне.

– Вивьен, – решительно заявил Ласситер, – что вы скажете, если мы разнесем эту штуку в пух и прах?

– Звучит как неудачная реплика.

Он рассмеялся, затем в последний раз дернул за шарф, на этот раз сильнее.

– Я расцениваю это как согласие. Тогда завтра вечером. Я заеду за вами на студию в семь.

Вивьен смотрела вслед удаляющемуся Ласситеру – его высокая спортивная фигура выделялась в толпе, когда он вернулся во внутренний дворик к коллегам. Только тогда она заметила, что Леви Бассано тоже сидит среди них и энергично машет, чтобы привлечь ее внимание.

Вивьен помахала в ответ, и он вышел ей навстречу на середину площади. Спокойная энергия, царившая между ними, резко контрастировала с тем, какие чувства только что вызывал у нее Ласситер. Всякий раз, когда она видела Леви, ее первым побуждением было передать ему чашку теплого какао. Если о таком человеке, как сэр Альфред Нокс, нужно было подумать, а Ласситеру было все равно, что думают другие, Леви готов был услужить. Он раздобыл велосипед для Вивьен вскоре после ее приезда в «Чинечитта», нашел шкаф для ее маленькой однокомнатной квартирки, когда она пожаловалась на нехватку места для хранения, и всегда представлял Кертису изменения в их сценарии единым фронтом.

– Вижу, ты сидишь с большими шишками. – Она кивнула в сторону Кертиса и других мужчин во внутреннем дворике.

– Нам, скромным писателям – Расселу, Гендельману и мне, – пришлось довольствоваться детским столом. Так что… – Он сделал многозначительную паузу. – Ласситер не терял времени даром.

– Это очень мило, правда, – то, как ты волнуешься.

Обычно Вивьен списывала беспокойство Леви на ревность, но знала, что она не в его вкусе. Ей еще предстояло выяснить, кто был в его вкусе.

Он рассмеялся.

– Я не беспокоюсь о тебе.

– Но ты этого не одобряешь.

– В Голливуде полно таких, как он. У них либо нет прошлого, либо девять жизней.

Приблизившись к своей припаркованной «веспе», Леви предложил Вивьен подвезти ее домой. Он старался сопровождать ее в Риме при любой возможности, зная, какими настырными бывают итальянцы, когда дело касается одинокой женщины.

Ярко-мандариновый мотороллер двинулся зигзагами по узким переулкам, пока не добрался до Виа дель Корсо, самой длинной улицы в историческом центре Рима. Леви прибавил скорость, чтобы не отстать от узкой полосы движения, направлявшейся на север, подпрыгивая, виляя и жестикулируя, как итальянец, и крича в ответ Вивьен, что трафик в Нью-Йорке ничуть не лучше, он просто еле движется по сравнению со здешним. В Италии дорожное движение поощряет скорость, что особенно заметно на Корсо, где во времена древних карнавалов лошади без всадников пробегали впечатляющую дистанцию.

Внезапно все застопорилось, улица впереди покрылась лавиной фиолетовых баклажанов и ярко-зеленых цуккини. Маленький потрепанный «фиат» врезался в грузовик с продуктами, и два водителя, стоя посреди улицы, дико жестикулировали и кричали друг на друга. Леви обернулся и рассказал Вивьен, как он маршировал по Корсо, когда генерал Кларк освобождал Рим под радостные крики народа. Леви часто указывал Вивьен на подобные достопримечательности, превращая их поездки и прогулки в макабрические экскурсии: здесь произошло третье убийство scolaretta; проходы Колизея, где священники прятали резисторы; тюрьма на Виа Тассо, где немецкие оккупанты пытали евреев.

Высадив Вивьен у ее дома, Леви обратил внимание на одну из ее соседок, миниатюрную молодую художницу с растрепанными волосами, холодными манерами и зажатым под мышкой альбомом для рисования. «А, так у него действительно есть свой типаж», – понимающе улыбнулась Вивьен про себя. Как и его наставнику Дугласу Кертису, Леви Бассано явно было предначертано стать семьянином. Заботливый, серьезный и добрый, однажды он сделает какую-нибудь женщину счастливой. В глубине души Вивьен хотелось, чтобы этой женщиной была она – это было бы намного проще. Но когда дело касалось мужчин, ей еще предстояло упростить себе жизнь. Словно в подтверждение своих слов, она снова подумала о Ласситере. В нем была американская дерзость Клаудии, привлекательная внешность Гэри Купера и скользкая, обольстительная властность кардинала. Вивьен оставалось только гадать, как все обернется, когда дело дойдет до ухаживаний Ласситера за ней.

Глава 8

Вилла д’ЭстеТиволи, РимАпрель 1955 года

На их первое свидание Ласситер повел Вивьен в «Сибиллу», ресторан с двухсотлетней историей, расположенный у подножия римского храма в Тиволи. Он появился перед Teatro 5 на новенькой Lancia Spider[28], гладкой и светлой, цвет которой был ближе к белому, чем к голубому. Он опустил верх.

– Я справлюсь сама с шарфом, – сказала она, когда он подошел к ней, и Джон рассмеялся. Ей нравилось, что она так легко его рассмешила, в то время как он каждый раз удивлялся, что женщина может это сделать. Она задавалась вопросом, сколько мужественности он, возможно, впитал за годы жизни в Италии.

– Лоури, – сказал он, когда они направились на северо-восток по оживленному шоссе. – Откуда эта фамилия?

– По-моему, гэльская. Ласситер – это Лестер, верно? Старый римский город. Вот это совпадение.

– Ничего подобного. – Он ехал с бешеной скоростью, значительно превышающей установленные ограничения, держа одну руку на руле, а другую уперев в бедро. Она видела загар на его предплечье, там, где рукав белоснежной рубашки был небрежно подвернут, – темный пиджак лежал на сиденье между ними. Надеть или снять пиджак, казалось, не имело никакого значения в Италии весной, здесь погода как будто подстраивалась под тебя, а не наоборот.

По дороге Ласситер ничего не рассказывал ей о себе. В основном он говорил об истории «Сибиллы» и роскошном поместье. Кардинал Феррарский заказал строительство виллы д’Эсте в шестнадцатом веке, после того как стал губернатором Тиволи. Опьяненный этой властью, он бездумно разрушил виллу Адриана, чтобы украсить свой совершенно новый дворец бесценными предметами старинного искусства.

– Церковь равновелика государству, – заметила Вивьен. – Как по-итальянски.

– Кардинал был внуком одного из двенадцати незаконнорожденных детей папы Александра.

– Боже упаси, чтобы они практиковали то, что проповедуют. – Вивьен украдкой взглянула на Ласситера – пока он вел машину, его красивый профиль всегда был затенен модными солнцезащитными очками-авиаторами. – Полагаю, они чувствовали себя выше собственных правил – в отличие от простых людей, которых нужно держать в узде.

– Его дед был папой римским, а мать – Лукреция Борджиа. Один из его дядей, как и он, был кардиналом. Феррара счел бы все это, – Ласситер махнул рукой на местность внизу, когда они добрались до городка на холме, – своей судьбой.

– Значит, ты веришь в судьбу?

– Я думаю, что можно стать таким великим, каким захочешь.

– Это не одно и то же.

– Я знаю. – Он остановил машину на обочине и пошел открыть для нее дверцу. Она почувствовала приятное тепло его кожи, когда оказалась с ним лицом к лицу, – на этот раз каблуки были на ней, а не в корзинке велосипеда. Пока они шли, он положил руку ей на правое бедро, непринужденно (leggermente, его итальянский эквивалент, действительно был идеально звучащим словом для этого жеста, подумала она невольно). Его прикосновение, настойчивое и в то же время мягкое, казалось, знаменовало собой как конец приличий, так и первый признак привязанности, столь распространенной в Италии: сильное физическое притяжение с обеих сторон.

Управляющий «Сибиллы» и его сотрудники узнали Ласситера, как только он вошел, и сразу же проводили пару в самое уединенное место во внутреннем дворике. Накрытый белой скатертью столик был спрятан за древней глицинией и стоял на краю обрыва. Отсюда они могли наблюдать за великолепными фонтанами сада д’Эсте, низвергающимися каскадами с нескольких каменных ярусов, словно пышный свадебный торт.

– Именно здесь снимали начало «Трех монет в фонтане», – сказал Ласситер, заказав им обоим негрони.

– Ты работал в нем?

– Нет. Я просто поклонник Джин Питерс. Ты напоминаешь мне ее. Твой голос, особенно твой деловой настрой.

– Ты имеешь в виду ее героиню. – Вивьен обратила внимание на то, что в киноиндустрии все используют отсылки к фильмам как своего рода код, сокращенный способ описания того, что на самом деле реально в жизни.

– Но ты выглядишь как Ла Лолло, – добавил он.

Вивьен отмахнулась от комплимента, хотя в глубине души ей понравилось сравнение с Джиной Лоллобриджидой, которое она часто слышала в Риме.

– Как ты оказался в здешней киноиндустрии? – спросила она его, решив узнать что-нибудь о его прошлом.

– Я помогал итальянцам понять, как заработать на фильмах, а в итоге помог кинокомпаниям понять самих итальянцев.

– Ты упомянул, что живешь здесь много лет – на Виа Сакра, – добавила она.

– Ты помнишь. – Он с довольным видом отложил меню. – Я приехал сюда вскоре после войны. Здесь царил настоящий хаос. Такой Италия и остается до сих пор. Мне это нравится.

– Никаких правил, – ответила Вивьен.

– Огромные возможности.

Вивьен рассмеялась.

– Пока что у меня не сложилось такого впечатления об Италии.

– Ну, здесь я точно могу больше.

– Значит, пусть каждый сам о себе заботится?

– А ты неженка? – поддразнил он в ответ.

– Вовсе нет. Я просто думаю, ну, не знаю, сотрудничество еще никому не повредило.

– У меня все в порядке в этом смысле. Но в конце концов я всегда получаю то, что хочу.

– Опять же, я не уверена, что это одно и то же. – Она посмотрела на него поверх меню. – Тебе нравится работать в одиночку. Мне тоже.

– Как Кертис и парни к тебе относятся?

– Проблема в финансистах. Извини, – с усмешкой добавила Вивьен. – В театре все начинается и заканчивается словом. – Она придала этому слову претенциозное актерское звучание. – Здесь все совсем по-другому.

– Кино – это бизнес. Никогда не забывай об этом.

У входа во внутренний дворик послышался приглушенный шум. Вивьен оглянулась и увидела Аниту Пачелли, стоявшую там в окружении своей свиты. Атмосфера в зале сразу же изменилась с появлением кинозвезды, которая была одета в облегающее изумрудно-зеленое коктейльное платье и очки в белой оправе, защищающие от заходящего солнца. Золотистые волосы пшеничного оттенка, прославившие ее, были уложены в несколько ярусов, образуя высокий пчелиный улей. Вивьен не ожидала, что пышногрудая звезда окажется такой миниатюрной по сравнению с ней самой, и ей стало интересно, что это говорит о ее кавалере.

Пожалуй, самым удивительным было огромное количество драгоценностей, которые носила Анита. Даже издалека можно было заметить изумруды, украшавшие золотые браслеты на ее невероятно тонких запястьях, и объемные нити от «Булгари», украшавшие ее глубокое загорелое декольте. Но самым поразительным было ее лицо, которое было прекрасным и в реальной жизни. Это было лицо, созданное для кино.

Вивьен взглянула на Ласситера. Он оставался таким же невозмутимым, как и всегда, но она заметила, что он не отрывал взгляда от бывшей жены.

– Я не думал, что она вернется. – В его голосе звучало удивление. – Не после того последнего incidente[29].

Как только Анита заметила их вдвоем, она приспустила солнцезащитные очки, затем сделала пренебрежительный жест кому-то рядом с собой и направилась прямо к их столику. Когда все гости кафе во внутреннем дворике обернулись, чтобы посмотреть на них, Вивьен поняла, что их свидание не получится сохранить в тайне, на что он, должно быть, рассчитывал, выбрав это роскошное место.

– Джанни, дорогой, – сказала Анита, когда Ласситер встал, чтобы поцеловать ее, и Вивьен не заметила между ними никакой физической напряженности. – А это кто?

Ласситер подошел к Аните и представил Вивьен.

– Э-э-э, ассистентка, да?

– Нет, – поправила ее Вивьен, продолжая сидеть, – писательница.

– Вы пишете сценарий к фильму? – Голос Аниты звучал нарочито озадаченно.

– Не совсем. Я помогаю его исправить.

– А-а-а, так вы мастер на все руки? – Анита весело рассмеялась. – Вы заканчиваете то, что начинают другие, да?

Вивьен никогда в жизни не чувствовала себя такой униженной и бросила на Ласситера пытливый взгляд.

– А где сегодня Маргарита? – спросил он Аниту, пытаясь сменить тему.

– В «Тополино», с няней. – Она кивнула в сторону Вивьен. – В Боргезе, sì?

– Крошечный кинотеатр в парке с Микки-Маусом на крыше, – объяснил Ласситер Вивьен.

– Что это за Микки? – спросила Анита.

Ласситер нежно – и привычным жестом – положил правую руку на талию Аниты.

– Просто американский мультфильм.

– No, no cartone Americano![30] – воскликнула Анита и произнесла несколько фраз на самом быстром итальянском, который Вивьен когда-либо слышала.

Ласситер повернулся к Вивьен, чтобы перевести.

– Она говорит, что запрещает Маргарите смотреть их.

Вивьен была поражена бурной реакцией актрисы на что-то столь незначительное.

– Поцелуй ее на ночь за меня, – сказал Ласситер твердым, властным тоном, положив правую руку на плечо Аниты, когда она успокоилась.