Новое утро

– Sì, дорогой, – ее тон на мгновение стал мягким. – Buona fortuna[31] с вашими, э-э, переделками, – добавила она Вивьен, прежде чем вернуться к своим спутницам, которые теперь сидели за длинным столом на виду у других посетителей.

– Теперь я понимаю, почему она заправляет делами Ватикана.

– Не совсем так, – ответил Ласситер, садясь обратно. – Даже ее очевидные достоинства не всесильны.

– Ты о чем?

Он пожал плечами, когда перед ними поставили тарелку с тушеными артишоками, затем подождал, пока официант отойдет, прежде чем продолжить:

– О том, что она, например, не может развестись со мной.

– И это такое суровое наказание?

Она ждала его ответа, наслаждаясь непринужденной беседой, которая у них быстро завязалась.

– Лоури, – сказал он вместо этого, ухмыляясь, и Вивьен почувствовала одобрение в его голосе и взгляде, а также обещание соблазнения.

Квартира Вивьен находилась на Виа Маргутта, в богемном районе Рима к северо-западу от Испанской лестницы. Вдоль мощеной улицы тянулись ряды высоких деревянных ворот, за которыми располагались бывшие каретные сараи, а перед ними – дворики, заросшие плющом. Здесь жил режиссер Феллини, который недавно подвозил Вивьен в «Чинечитта», чтобы показать свою новенькую Alfa Romeo Giulietta. Всю дорогу он увлеченно рассказывал о том, как однажды снимет фильм об их соседках, – художнице и тусовщице Новелле Париджини и многообещающей французской актрисе Брижит Бардо. В то время, когда Бардо снималась в фильме «Елена Троянская», она жила в другом каретном сарае с еще более молодой актрисой по имени Урсула Андресс. Из-за того, что их две светловолосые головки часто мелькали рядом, на проезжей части произошло несколько аварий с мотороллерами, а также заметно возросло количество уличных фотографов в любое время суток.

– В город приехал цирк, – заметил Ласситер, увидев стольких артистов, представителей богемы и просто прихлебателей, слоняющихся по улицам посреди ночи. – Тебе это нравится?

– Это напоминает мне лондонский театральный мир. Полная свобода самовыражения. – Вивьен задумалась над этими последними словами, о том, как трудно было чувствовать себя свободной женщиной дома и, как это ни парадоксально, как легко это было здесь, в Риме. Несмотря на многочисленные юридические и религиозные ограничения, итальянские женщины, казалось, вели себя так, как им хотелось. Вивьен была очень впечатлена.

Ласситер, однако, был другого мнения.

– Мне нравится, когда мне приходится побороться за удовольствие.

– Легкое удовольствие – это все равно удовольствие, – возразила она, когда они пересекали внутренний двор, направляясь к ее апартаментам с террасой, чувствуя, как его рука скользит по ее пояснице. Теплые и умелые прикосновения соответствовали его уверенности в себе. Вивьен больше привыкла к таким мужчинам, как сэр Альфред Нокс или ее редактор Алек, за профессиональным поведением которых скрывался маленький мальчик. Ласситер был взрослым человеком, который знал, чего хочет, и верил, что заслуживает этого.

И все же она не стала бы приглашать его войти. Ее манила его темная притягательность, а темнота была тем укрытием, куда она уходила, чтобы забыться. Но на горьком опыте она научилась всегда искать какой-нибудь горизонт – и к тому же не такой многолюдный, как этот, с которого не сходит живущая отдельно жена и обожаемая приемная дочь. Существовала также реальная опасность, что такой человек, как Ласситер, возьмет то, что хочет, и исчезнет. Ее гордость такое плохо переносила.

Дойдя до двери ее квартиры, Ласситер развернул Вивьен лицом к себе, затем мягко, но решительно прижал ее плечи к стене и поцеловал, его тело прижалось к ее телу, а мелкие шероховатости штукатурки приятно впились ей в спину. Она почувствовала, как ее руки обвились вокруг его шеи, чтобы притянуть его ближе, и внутри нее воцарилась пьянящая темнота, которая всегда затмевала все, кроме этого момента. Он что-то бормотал, его поцелуи становились все настойчивее, а руки притягивали ее бедра к своим. Как только она позволила своему телу начать реагировать, он отстранился.

Он на секунду прижался лбом к ее лбу, затем со вздохом положил руки ей на плечи.

– Ты как? – спросил он.

– О, я в порядке. А ты?

Он не удержался от смеха и снова поцеловал ее, на этот раз нежно.

– Я позвоню.

Она смотрела, как он спускается по лестнице, пересекает двор и, обернувшись у открытых ворот, быстро машет ей рукой. Пустое, вымощенное булыжником пространство напоминало съемочную площадку фильма: фонари внутреннего дворика мерцали у него над головой, а далекие звуки джазового саксофона завершали их вечер на удивление тихо.

Глава 9

«Чинечитта», РимАпрель 1955 года

После свидания с Ласситером Вивьен проводила большую часть своего свободного времени в личной гримерке Клаудии, избегая его звонков. Клаудия сама пряталась от посторонних глаз и допускала к себе только Вивьен. Итальянские члены съемочной группы стали обходить стороной закрытую дверь гримерки, уловив единственную женскую реакцию, которая могла их отпугнуть: необъяснимую самодостаточность. Леви сказал Вивьен, что мужчины на съемочной площадке начали за глаза называть двух женщин congrega[32] – ковеном. Как человек, который постоянно дает разные прозвища, Вивьен могла только посмеяться над этим мнением.

– С ним-то легко, это личная жизнь у него сложная, – призналась она однажды Клаудии.

– Эти две штуки обычно идут рука об руку. – Клаудия поднялась со своего места на диване рядом с Вивьен и присела к косметическому столику. Она задумчиво провела указательным пальцем правой руки по глубоким морщинкам в уголках рта. – Альберто переживает из-за этих морщинок. А мне они нравятся.

– Нравятся? – Вивьен была удивлена, учитывая, какое давление оказывает индустрия на женщин-кинозвезд.

– Мне тридцать один. Я все это видела, я во все это играла. – В устах любого другого эти слова прозвучали бы огромным преувеличением. – Хотя, может быть, не стоит далеко заходить с Ласситером.

– Я не буду. Да и не ищу ничего серьезного.

– Умно.

– А ты?

Актриса рассмеялась.

– О, я ищу что-то очень серьезное. – Клаудия достала салфетку из плексигласовой коробочки и энергично вытерла кораллово-розовую помаду с губ, как будто очень долго хотела от нее избавиться. – Послушай, сделай себе одолжение, забудь о синьоре Ласситере на один вечер. Ава вернулась из Испании без единого влюбленного тореадора и пригласила нас всех в «Бриктоп».

– Я думала, ты сторонишься ночной жизни.

Клаудия улыбнулась.

– Аве Гарднер никто не говорит «нет».

Благодаря общеизвестному списку клиентов, в который входили Коул Портер, Эрнест Хемингуэй и герцог и герцогиня Виндзорские, «Бриктоп» был обязательной достопримечательностью для любого голливудского таланта, проезжающего через город. Непринужденная обстановка клуба создавала приятный домашний уют с его сумеречностью времен сухого закона и американским джазом, который звучал до рассвета. Ада «Бриктоп» Смит, владелица, была бывшей артисткой водевилей и управляла подобными успешными заведениями в Париже и Мексике, прежде чем переехать в Рим в 1949 году.

Когда вошла съемочная группа Кертиса, все они выглядели немного потрепанными после долгих дней попыток спасти сценарий «Когда ничего не останется». На Клаудии было простое черное коктейльное платье, которое она в последнюю минуту одолжила в отделе костюмов. На Вивьен было такое же простое красное платье-футляр, а волосы она распустила по плечам в стиле своих молодых и модных маргуттских соседок.

Ада Смит, знаменитая владелица «Бриктопа», бросилась к группе, как только заметила Клаудию. Ада также была скромно одета в платье свободного кроя от «Молино», хотя дополнила его блестящим боа из перьев, которое игриво перекинула через плечо, приветствуя вновь прибывших. Первое, что Вивьен заметила в бизнесвумен средних лет, – это ее веснушки и рыжие волосы, которые, по слухам, достались ей в наследство от дедушки-рабовладельца ирландско-американского происхождения; второе – ее хриплый смех.

Ада провела группу к столику в передней части зала, куда Ава Гарднер – вечно опаздывающая, импульсивная и склонная к ночному общению («Чтобы жить ночью, нужен талант», – весело заявила она однажды) – распорядилась принести несколько бутылок шампанского «Пайпер-Хайдсик» для своих гостей в качестве извинения за опоздание. Пока суть да дело, мужчины открыли шампанское и закурили сигары из обширных запасов Кертиса.

– Даже по дороге в Неаполь, когда фрицы бомбили нас со всех сторон, он держал коробку в джипе, – рассказывал Леви сидящим за столом. – У нас продовольственные пайки кончились раньше, чем курево.

Дуглас глубоко затянулся кубинской сигарой и пожал плечами.

– Приоритеты.

Вивьен нравилось слушать, как режиссер и его команда вспоминают о своих армейских буднях. Они опустили все ужасные моменты и, казалось, только укрепились в этом опыте – в их устах это звучало почти весело. Она узнала тактику психологической защиты, но, по крайней мере, они выжили вместе. Война оставила ее без товарищей, без общих историй, которые она могла бы рассказать.

– Вы все были здесь? – спросила она мужчин, сидевших за столом.

– Так точно. А до этого некоторые из нас побывали на Сицилии и в Северной Африке. Живописный маршрут, – ухмыльнулся Кертис.

– Мой жених был в Ливии.

Мужчины побросали свои дела, чтобы послушать Вивьен.

– Он был схвачен в Тобруке и умер в здешнем лагере. Где-то здесь. – Вот, она произнесла это вслух. Значит, это должно было случиться – это должно было быть правдой.

Мужчины в ответ промолчали. Все эти письма, пересекающие Атлантический океан, маленькие пачки сигарет и шоколада в праздничные дни, шестнадцатимиллиметровые домашние фильмы с участием голливудских жен и детей, играющих в бассейне, – Вивьен знала, что теперь она олицетворяет для этих мужчин тот суровый факт, что некоторые мужья и отцы так и не вернулись домой.

Вивьен отвела взгляд и заметила, что Клаудия отказывается от выпивки. Она заявила, что отказалась от спиртного на время Великого поста, хотя этот религиозный сезон закончился неделю назад. К этому времени к ним присоединилась Бриктоп и тоже отказалась от шампанского и сигар.

– Бросила все это, – объяснила Ада сидящим за столом. – И секс тоже.

Клаудия громко рассмеялась, в то время как мужчины за столом сидели в ошеломленном молчании. Они разволновались еще больше, когда наконец появилась Ава Гарднер, просунув голову между Леви и другим сценаристом.

– Мисс Ада на разогреве? – спросила кинозвезда с широкой улыбкой, после чего игриво и заговорщицки подмигнула другим женщинам, сидящим напротив. На ней было эффектное платье с круглым вырезом и серебряными блестками – совсем не скромное, и все мужчины повскакивали со своих мест в жуткой спешке, чтобы освободить для нее место. Вивьен с удивлением наблюдала за происходящим, вспоминая недавний визит кардинала Маркетти в Teatro 5 и парусиновое кресло, появившееся из ниоткуда как раз вовремя, чтобы принять его впечатляющую фигуру.

Клаудия, Бриктоп и Ава немедленно вступили в оживленную беседу, оставив Вивьен развлекаться, изучая толпу и пытаясь разглядеть других знаменитых гостей. Через несколько секунд она заметила Анну Маньяни за одним столиком, а за другим – Орсона Уэллса, ужинавшего с удивительной молодой женщиной с не менее удивительным именем Эрта Китт. Вивьен всегда поражало, как кинозвезды вживую становятся еще ярче. Кертис как-то сказал ей, что, когда дело доходило до второстепенного кастинга, он предпочитал просто пройти мимо очереди претендентов за дверью своего кабинета. Он утверждал, что найти будущую кинозвезду не так уж и сложно. У самой Клаудии Джонс была только одна эпизодическая роль, прежде чем она получила главную роль в своем втором фильме.

Было уже далеко за полночь, и, хотя Вивьен привыкла задерживаться в студии допоздна, она не удержалась и посмотрела на свои часы от «Картье». В Риме ресторан «Бриктоп» часто был последней остановкой на вечер, которая начиналась со знаменитых фетучини Альфредо со сливками уже в десять вечера и заканчивалась всего за несколько часов до восхода солнца.

– Мисс Ада приглашает нас пополнить ее коллекцию в это утро, – неожиданно объявила Ава Гарднер. Благотворительные пожертвования «Бриктоп» стали легендой среди больниц, монастырей и сиротских приютов Рима. По ночам Ада собирала деньги и одежду у своих знаменитых покровителей, а затем каждое утро отправляла выручку в другое учреждение.

– Что за благотворительная акция на этот раз? – храбро спросила ее Ава. – Святая покровительница стареющих голливудских актрис?

– Небольшой танец на столе для каноссианок, per favore[33], – ни на секунду не задумавшись, ответила Бриктоп.

– Не зря тебя называют святой аферисткой. Ладно. – Ава встала. – Уберите все со стола, ребята.

Выйдя из «Бриктопа» в половине четвертого утра, Кертис, Леви и другие мужчины проводили Вивьен до ее квартиры. На следующий день все опоздали на работу, за исключением Клаудии, которая вообще не пришла. Однако это был первый такой случай, и Кертис не стал возмущаться. Последнее, что они слышали, – это то, что Клаудия помогла закрыть «Бриктоп» с очень энергичным Орсоном Уэллсом и очень уставшей Анной Маньяни, в то время как Ава Гарднер давно ушла. Несколько часов спустя фотограф запечатлел Клаудию, прогуливающуюся босиком по Виа Венето под руку с Адой, которая несла самое большое пожертвование, которое она когда-либо получала, исключительно благодаря несравненной силе танца Авы Гарднер на столе.

Глава 10

«Чинечитта», РимМай 1955 года

– Арестовали Нино!

Вивьен катила на своем велосипеде в столовую, чтобы пообедать, когда услышала крики. Взглянув на узкую дорогу, ведущую к студии, она увидела, как члены съемочной группы пихают друг друга, чтобы лучше видеть, а двое полицейских проталкиваются сквозь толпу, зажимая между собой скандально известного режиссера в наручниках.

Вивьен еще не была представлена Нино Тремонти, который на прошлой неделе вернулся в «Чинечитта», чтобы приступить к съемкам своего следующего полнометражного фильма. Однако ассистентки только и говорили о нем. Им нравился его нравственный пыл, его непримиримость и его роскошная шевелюра. Эти молодые женщины без умолку хвалили всех на съемочной площадке – от священников с лицами херувимов и властных кардиналов до смуглых членов съемочной группы и независимых режиссеров-идеалистов, – но больше всего восхищались Нино.

Репутация Нино как человека с чрезмерно высокими моральными принципами действовала на ассистенток как вызов, поскольку их собственные пренебрежительные жесты никогда не могли сдержать мужчин из съемочной группы. Он возвышался над другими мужчинами на студии и в прочих отношениях: его рост превышал шесть футов[34], а в пышных темных волосах всегда прятались маленькие металлические очки. Ассистентки называли его прическу percorso – дорожка, по которой можно пробежаться пальцами. Нино каждый день носил одну и ту же стандартную оксфордскую рубашку, брюки-чиносы, кожаные мокасины и разноцветные шелковые галстуки. Это было странное сочетание: без прикрас и с оттенком причудливости. Так можно подытожить образ Нино Тремонти. На съемочной площадке ходили слухи, что его отец, принц, в начале века обратился к социализму, раздал все, кроме своих дворцов, а затем оставил их на разорение своим многочисленным собакам.

– Неудивительно, что сын стал сценаристом, – любил повторять Кертис.

Полицейские тащили Нино дальше по проспекту к Вивьен, которая отставила свой велосипед в сторону, чтобы освободить им дорогу. Казалось, Нино нисколько не смутила суета, он шел с высоко поднятой головой и позволил одному из полицейских предложить ему сигарету. Вивьен не могла не задуматься о явных противоречиях, присущих Италии: бывший фашистский режим, который каким-то образом трансформировался в мнимую демократию, находился под сильным влиянием церкви, все подвергавшей цензуре, и без особого энтузиазма управлялся полицией. И все же единственное, к чему все они относились серьезно, – это кино.

Итальянское кино было крупным национальным работодателем (давало работу почти половине Рима), ценным экспортным товаром и надежным барометром национального настроения. В результате все представители власти, как церковной, так и государственной, уделяли ему пристальное внимание. Должно быть, кто-то в Ватикане заполучил в свои руки последний сценарий Тремонти, подробно описывающий «ночь римского razzia[35]». Это была ужасающая облава на евреев, проведенная шестнадцатого октября 1943 года немцами, только пришедшими к власти на юге Италии, а реакция Ватикана на это осталась неясной и в лучшем случае противоречивой.

Проходя мимо с сигаретой в зубах, Нино в последний момент обернулся, чтобы взглянуть на Вивьен. Сцена произошла так быстро, что она едва успела ее осмыслить. Она была поражена его внешностью, – а он, по-видимому, узнал ее. Затем, так же быстро, как взглянул на нее, он отвел глаза, и неясно было, какие эмоции он испытал в тот момент. Если бы она знала его получше, то, как ни странно, сочла бы этот взгляд выражением отвращения.

Съемочная группа теперь следовала за размеренной поступью троицы, причем Нино был на голову выше своих похитителей. Леви и Кертис вышли из Teatro 5, чтобы присоединиться к Вивьен, стоявшей на обочине дороги и наблюдавшей за происходящим.

– Это что? Третий раз в этом году они кого-то арестовывают? – спросил Леви Кертиса.

Режиссер кивнул.

– Тремонти – старый профессионал.

– Он сражался в подполье вместе с повстанцами-партизанами. – Леви повернулся к Вивьен, чтобы объяснить. – В итоге он оказался в тюрьме на Виа Тассо.

– По крайней мере, на этот раз это будет домашний арест в разрушающемся палаццо, – добавил Кертис.

Вивьен молча стояла, размышляя над абсурдностью происходящего.

– Виви, ты в порядке? – Леви братским жестом погладил ее по плечу.

– Неужели они всерьез могут арестовать его за сценарий?

– Испугалась? – Кертис рассмеялся.

– Трудно понять, что здесь на самом деле реально. – Она вспомнила снисходительную, но в то же время высокомерную манеру кардинала Маркетти во время их недавней встречи. – Неужели церкви действительно угрожает такая опасность?

– От фильма? Конечно, – ответил Леви. – Нино говорит, что священники заходят в приходские кинотеатры и вытаскивают детей оттуда за воротнички Питера Пэна.

– Эти сооружения, – Кертис покрутил головой, – не забывайте, что Муссолини очень искусно использовал все это для фашистской пропаганды еще до войны. Немногие другие страны в мире понимают политическую силу кино так, как итальянцы и немцы. У нас дома это получается не так успешно. Наш самый большой успех в полевой фотографии был связан с тем, что мы снимали реальных героев в действии. Американцы всегда жаждали вдохновения и сентиментальности. – Он заколебался. – Иногда я боюсь, что именно это на самом деле и принесло победу в войне – сама идея победы, а также торжество любых идей.

– Ты это несерьезно, – ответила Вивьен.

– Посмотри на охоту на ведьм в Штатах. На кого она нацелена? Опять же на нехристиан, на слишком либеральных, на слишком левых.

Леви мрачно усмехнулся.

– Другими словами, на евреев.

Кертис сочувственно похлопал его по спине.

– Что Тремонти предпримет дальше? – Вивьен вспомнила взгляд, который бросил на нее режиссер, когда полицейские уводили его прочь. Необъяснимая напряженность этого взгляда все еще выбивала ее из колеи.

– Зная Нино, можно предположить, что он воспользуется этим временем, чтобы написать сценарий и спланировать переворот, – рассмеялся Кертис. – Я беспокоюсь об ассистентках. Итак, кто хочет присоединиться ко мне в гранд-отеле «Флора» за долгим неторопливым обедом?

Вивьен уже собиралась ответить, когда заметила Джона Ласситера, направлявшегося к ним по аллее с маленькой Маргаритой за руку.

– Нужно идти! – услышала она свой собственный возглас с нехарактерной для нее поспешностью и внутренне содрогнулась. Что же такого было в Джоне Ласситере, что выбило ее из колеи?

Вивьен начала быстро крутить педали, пока большой грузовик не преградил ей путь. Она была вынуждена остановиться и обойти оборудование, которое выгружали, что дало Ласситеру достаточно времени, чтобы догнать ее перед Teatro 15.

– Лоури, – пробормотал он, запыхавшись. – Нам пришлось устроить настоящую погоню. Мы с Маргаритой едва справились с этой задачей.

– Извини, – отрезала Вивьен, затем снова заметила странное выражение страха на лице девочки. Она всегда прижималась к Ласситеру, куда бы они ни шли, спокойному и надежному, как опора. – Прости меня, Маргарита, – повторила она, на этот раз с улыбкой.

– Ты обедать? Мы собирались пройтись по парковой зоне, но мой маленький воробышек начал уставать. – Ласситер взглянул на украшенную косами и лентами головку Маргариты, затем на велосипед Вивьен. – Я не думаю…

Вивьен ответила не сразу. Она чувствовала, что он как будто проверяет, насколько сильно она хочет присоединиться к их маленькой компании.

– Хочешь, покатаю тебя на велосипеде? – наконец спросила она ожидавшую Маргариту, которая посмотрела на своего отца и кивнула в знак согласия.

– Почему бы нам не встретиться в Teatro 18? – Ласситер легко поднял девочку и усадил на сиденье перед Вивьен. – И будьте осторожны – я хочу, чтобы вы обе вернулись целыми и невредимыми.

Маргарита крепко сжала руки Вивьен, и та почувствовала, как девочка дрожит. Она задалась вопросом, как много Анита Пачелли позволяла делать маленькой дочке. В начале поездки одна из маленьких красных туфелек Маргариты расстегнулась и опасно повисла на пальцах. Вивьен подхватила ее правой рукой и бросила в корзину.

– Так безопаснее, – объяснила она, чувствуя, как напряглась маленькая девочка в ее объятиях. К этому времени они уже добрались до участка с искусственными мощеными дорогами, точной копии Древнего Рима, который находился всего в нескольких километрах от настоящих руин. – Может, пойдем босиком?

Маргарита уставилась на нее с открытым ртом.

– Вот, смотри. – Вивьен развязала свои коричневые босоножки-эспадрильи и бросила их в корзину. Маргарита молча кивнула в знак согласия, и Вивьен сняла с девочки вторую крошечную туфельку вместе с белыми кружевными носочками, а затем бросила все в корзину.

– Это ненастоящий камень. – Вивьен толкала свой велосипед, пока они медленно шли мимо колонн из гипса. – И никаких людей – значит, никакого мусора.

– Все кажется настоящим. – Маргарита осторожно провела босой ногой по искусственному булыжнику перед собой. – Откуда ты знаешь?

Вивьен понятия не имела, как много восьмилетний ребенок может понимать в кинопроизводстве, даже если это дочка актрисы.

– Доверься мне. Просто постучи в любом месте, вот так. – Раздался глухой звук, когда Вивьен постучала костяшками пальцев по ближайшей колонне, части фасада, изображающей дворец Нерона. Маргарита быстро последовала ее примеру, и они вместе рассмеялись, пока маленькая девочка вдруг не замолчала, нахмурившись.

– Мама говорит, что я никому не могу доверять.

Вивьен не знала, что ответить. Она считала, что это не ее дело.

– Я уверена, что твоя мама всегда права.

– Откуда мне знать?

– Как доверять кому-то? – Сама Вивьен боролась с этим на протяжении всей своей жизни. – Я думаю… ну, я думаю, чем больше ты живешь, чем больше встречаешь людей, тем лучше начинаешь понимать, кому можно верить.

Маргарита подняла взгляд на Вивьен, ее большие зеленые глаза впитывали каждое слово. Они продолжили свой кружной путь по десяти гектарам участка, но девочка вскоре снова устала. Вивьен усадила ее обратно на сиденье велосипеда и повезла их по направлению к Teatro 18. За этой большой студией находилась Виа ди Торре Спакката, оживленная улица, по которой проносились спортивные автомобили и внедорожники, а реальный мир снова ожил. Вивьен притормозила велосипед, расставив босые ноги по бокам, и помогла Маргарите спешиться. Она оказалась на удивление легкой, хотя у Вивьен не было большого опыта общения с детьми.

В сторонке был припаркован маленький цилиндрический фургончик мороженщика. Не зная, чем еще занять ребенка, Вивьен предложила купить каждой из них по мороженому.

– Папа говорит, что я не должна портить себе аппетит, – ответила Маргарита по-итальянски. Вивьен подумала обо всех тех вещах, которые взрослые, окружавшие девочку, запрещали ей делать, чтобы обезопасить ее. Неудивительно, что она так неуверенно подходила к жизни.

– Несомненно, но дегустация еще никому не повредила. Мое любимое – со сливочным вкусом. – Маргарита едва заметно кивнула в ответ, и Вивьен купила для них по самой маленькой порции.