Твой рай

– Значит, ты думаешь заработать немного денег и найти ту женщину?

– Почему бы и нет? Если судьба и карма благоволят, люди всегда могут найти друг друга. В этом вся красота жизни. – Этими словами Тэхо всегда заканчивал разговор о браке.

Ходил слух, что он, когда только приехал на Пхова, привез с собой золото. Золото, купленное в России. Никто не знал, правда это или нет, но никто не спрашивал прямо.

С золотом или без, а Тэхо выполнял самую тяжелую работу на плантации: полив. Задача заключалась в том, чтобы относить воду в поля. Здесь, на Пхова, дождь шел три-четыре раза в день, а затем прояснялось, но когда наступала сушь, сахарный тростник поникал, обнажая корни.

Собрать поток воды, спускающийся со склона горы, затем вскопать землю и провести ее к полям сахарного тростника, было тяжко даже сильным мужчинам. Поэтому немногие рвались на эту работу, хотя зарплата там была намного выше, чем у рабочих на полях сахарного тростника. Тэхо же трудился без перерыва, даже по выходным – копал могилы для похоронного бюро, чем тоже никто не хотел заниматься, но что довольно неплохо оплачивалось.

– Я начинаю махать лопатой, а когда вырываю яму со свой рост, пот льется по спине как дождь. Но знал бы ты, как там уютно и прохладно…

– Вы не закопали ли на черный день парочку золотых самородков?

– Золотых самородков?

Хоть Чансок сказал это в шутку, Тэхо не стал отрицать предположения, что он привез-таки с собой золото.

Симен не хотела бы возвращаться в свой родной город, но иногда она сожалела о том, что приехала на Пхова. Особенно в те дни, когда таскала на плечах через поле охапку сахарного тростника. Расчищая поле от кустов, она не раз резала пальцы. Она и оглянуться не успела, а руки ее уже огрубели и стали похожи на мужские, как и мускулистые плечи.

Тэхо вошел в ее бедственное положение и предложил выход: «Как насчет того, чтобы получать оплату за стирку и готовку для одиноких мужчин, живущих в лагере?» Он добавил, что это, вероятно, будет приятнее, чем работа на полях. Но предложение затронуло гордость Симен. Она выслушала его и ничего не ответила. Женщина прожила всю свою жизнь, питаясь тем, что готовили другие, и мысль о том, что в чужой стране ей придется сделаться кухаркой, отвращала ее, поэтому она отказалась. Хоть работа на ферме была трудна, в ней имелись свои плюсы. К примеру, после этого каторжного труда Симен спала сладко, словно младенец. Она спала так, будто умерла, и, когда просыпалась, ее тело чувствовало себя отдохнувшим и обновленным.

В то время господин и госпожа Квак, которых она встретила на острове, вернулись на родину. Рабочим, которым раньше готовила жена господина Квака, пришлось задуматься о питании. Тогда Тэхо вновь спросил Симен. Женщина колебалась. Недавно она упала и повредила ногу, которая еще не полностью зажила. Симен была благодарна Тэхо, который научил ее выращивать гвоздику в качестве побочного заработка. В итоге она уволилась с плантации и начала трижды в день готовить для шестерых рабочих, включая Тэхо, и стирать их одежду. Платы за стирку и питание, которые они регулярно вносили, вполне хватало на жизнь.

К счастью, Симен удалось занять крошечный клочок земли рядом с плантацией, которую уже давно никто не использовал. И этим она тоже была обязана Тэхо. Посадив гвоздику на небольшом участке земли, доставшемся ей бесплатно, и продавая ее, можно было заработать приличную сумму денег. Много гвоздик требовалось для изготовления леев – цветочных ожерелий, которые носили на шее туристы, посещающие Пхова.

– Вы же знаете, что водонос – самый славный парень на этом острове? – с некоторой гордостью заметил Тэхо, прокладывая водосток для высаженных на участке гвоздик.

– А кто сомневается? Но подачки мне не нужны. Как хотите, а в этом месяце я не беру с вас денег за стирку.

Голос Симен звучал твердо. Она производила впечатление человека, который никогда и ничего не говорит попусту. Тэхо не стал спорить: это был единственный способ не ранить ее гордость. У Тэхо перед глазами стояла картина, которая приходила ему на ум каждый раз, когда он видел, как она молча выполняет тяжелую работу на плантации. Тот день, когда она заполняла иммиграционные документы и попросила к именам детей добавить фамилию и мужа, и свою.

Это была Симен, которая настояла на том, чтобы записать ее фамилию как «Паксо».

– Я слышал, ваша дочь ходит в Мид-пак, знаменитую Тихоокеанскую центральную школу?

– Старшая осталась со мной, а младшая ходит, да. Она с раннего детства научилась говорить, да и английский здесь выучила быстро… Плата за обучение ее одной составляет пять долларов в месяц. Сколько смогу, проучу ее.

Всякий раз, когда Симен упоминала Стеллу, на ее лице неосознанно сама собой появлялась улыбка. Дочери, которая поступила в школу Мид-пак, она дала английское имя Стелла Паксо. Это имя подходило волнистым волосам и острому носику. Теперь, когда английский девочки значительно улучшился, она могла выполнять большую часть устного перевода на плантации. Симен гордилась. Глядя на свою младшенькую, она часто думала, что приехать на Пхова было отличным решением.

– Думайте обо мне как о младшем брате и не стесняйтесь просить о помощи.

Симен кивнула на слова Тэхо, но тот знал лучше, чем кто-либо другой, что она не из тех людей, кто легко просит о помощи. Вылив воду, чтобы растекалась по гвоздичному саду, Тэхо вместе с Симен присел в тени. Солнечный свет, который, казалось, сжигал кожу заживо, под навесом становился терпимым. Когда потрескавшаяся сухая земля начала увлажняться, Симен заговорила с некой свежестью в голосе, как будто только что выпила миску воды, утолив жажду:

– Вы мне как младший брат, так что я стирала бы вам бесплатно, но мне еще нужно как-то зарабатывать на жизнь, вы же знаете.

Тэхо кивнул, как будто то, что она сказала, было само собой очевидно.

– Просто наполняйте мою миску рисом доверху, – ответил он, показывая, будто держит плошку с едой.

Каждый раз, когда Симен стирала грязные от пота вещи рабочих, у нее ныло сердце. Каждый раз, когда она получала деньги, которые ей платили за тяжелый труд, она чувствовала, что поступает неправильно. Все они были родом из Чосона и годились ей в младшие братья. Однако иногда Симен сталкивалась с плохими людьми. Она делала что-то для них, а они перебирались на другую плантацию не заплатив. В таких случаях Симен не ленилась съездить за ними, чтобы вернуть свое. Люди цокали языками и называли ее злопамятной, но ей было все равно. Симен спрашивала тогда: «Что из этого плохо: забрать то, что принадлежит тебе, или взять то, что принадлежит другому?» Ее слова были последовательными, а позиция твердой.

Тэхо принес ей несколько свежесобранных диких бананов. Спелые желтые бананчики размером с палец были сладкими как сахар и пахли сильно, словно цветы. Лучшее угощение на плантации для того, кому надо восстановить силы. Вокруг оставшейся банановой кожуры собралась стайка воробьев.

– Благодаря этим воробьям я привязалась к этому месту. Так удивительно, что точно такие же воробьи живут и у меня на родине… Я была так счастлива и благодарна, словно эти птахи прилетели за мной сюда.

Симен на мгновение примолкла, как будто трудные дни проносились у нее в голове.

Решиться эмигрировать вместе с двумя дочерьми было так же трудно, как приготовиться к собственной смерти. Да, ей пришлось бы воспитывать дочек без отца в чужой стране, но она приняла решение жить достойной жизнью во что бы то ни стало. Но по мере приближения дня отъезда Симен начала бояться. Будущее было темно, словно она ступила в черную лужу неведомой глубины. В конце концов Симен передумала, распаковала вещи и убрала их. Она предпочла и дальше ничего не слышать и не видеть.

В то время ее муж связался с очередной женщиной, имени которой Симен не знала. Эта женщина была пятой или шестой… Когда она пыталась подсчитать их количество, то путалась в лицах и именах. В тот день, едва войдя в дом, муж Симен пнул ее ногой и произнес: «Что ты здесь делаешь? Собралась ехать, так езжай! Что ты тут расселась – только позоришь меня!» Сильные руки женщины, которая пришла в ее дом с ее мужем, схватили Симен за волосы и тряхнули ее. Свекровь безучастно наблюдала за этой сценой через дверной проем, скрестив на груди руки. Симен подумала, что была полной дурой, надеясь, что, если перетерпеть это все, в будущем забрезжит надежда. И заново начала паковать чемоданы.

Когда ночь сгустилась, Симен пробралась в гостиную и набрала полные горсти драгоценностей. Она жалела, что у нее такие маленькие кисти. Муж Симен, который накануне напился и отключился, внезапно вскочил, тут же споткнулся и рухнул прямо на ширму. Дрожа, Симен медленно и осторожно накинула на его лицо одеяло, желая, чтобы он никогда больше не просыпался. Ноги у нее так тряслись, что некоторое время она не могла встать.

Звук голоса Тэхо резко вернул ее к реальности: тот внезапно спросил:

– Вы продаете цветы напрямую на улице Мауна-Кеа?

– Я сдаю их в тамошний магазин «Рэя». Так получается удобнее.

– Когда приходят большие корабли, там большой спрос, верно?

– Если собрать цветы в четыре часа утра, вовремя отнести и отдать в магазин, то можно выручить довольно большую сумму. Гвоздики не хранятся больше суток, поэтому приходится делать день в день. – Говоря, Симен не переставала ухаживать за цветами.

Тэхо смотрел на ее грубые, обгоревшие и сухие руки. У него было чувство, что он наблюдает за собственной матерью или сестрой.

То, что внутри меня

Сангхак выглядел смущенным. Он чувствовал себя последним трусом, когда просил Чансока считать происшедшее не чем иным, как судьбой, и все же ничего не мог поделать. Да и говорить здесь было больше не о чем. У Сангхака не было достаточной уверенности в своей правоте, чтобы убедить Наен, которая настаивала на возвращении домой, но и отправлять ее одну не хотелось. На мгновение Сангхак подумал, что брак – это всего лишь пустая мечта.

Тогда Канхи предложила им обмен партнерами. Восемнадцатилетней девушке было нелегко произносить такие вещи. Сангхак был поражен ее способностью видеть картину в целом. Знает ли она, что в их времена важно выжить любой ценой? Сангхак не выбирал Канхи как девушку, а просто уважал ее выбор – выбор человека с подобным взглядом на мир.

Но он не мог найти такие слова, чтобы Чансок спокойно принял случившееся. «Это судьба». Звучало так трусливо. Сангхаку стало стыдно за себя, как будто он только что грязно выругался.

Давным-давно Сангхак учил Чансока писать. Ученик еще с бóльшим энтузиазмом отнесся к учебе, нежели учитель. Пусть обгоревшая спина болела и Чансоку хотелось прилечь, он каждый раз дочитывал главу книги до самого конца. Он был достаточно старателен и умен, чтобы подмечать даже мельчайшие детали. Однажды он прочитал вслух церковный информационный бюллетень, не зная, что Сангхак стоит рядом. Сангхак страшно гордился им – до слез.

Проработав на плантации около трех лет, Чансок постепенно разработал план, как стать независимым. Сангхак был благодарен за то, что юноша поделился с ним первым тем, что было у него в сердце.

– Хен, тебе не кажется несправедливым, что приходится работать на чужой плантации, хотя это такой тяжкий труд? Я собираюсь заняться бизнесом. Я хочу накопить деньги и разбогатеть. Знаешь, если прогуляться по центру Гонолулу в выходной день, можно увидеть несколько потенциальных возможностей. Корейские ученики планируют делать в школе и продавать на рынке кожаную обувь. Мы можем делать заказ у них и продавать сами. Посмотри на бригадира на плантации и других богатых людей здесь. У каждого, и взрослого и ребенка, есть хотя бы одна-две пары кожаной обуви. Я обрыскал весь город в воскресенье, и отдельного магазина, где можно купить хорошую обувь, не нашел. Кроме магазина обуви ручной работы Мацумото, которым управляют японцы. Даже там продают только взрослую мужскую обувь. А качество, похоже, хуже, чем то, что делают наши ученики.

Сангхак был поражен словами Чансока. Было удивительно, что он, работавший ночи напролет, совмещавший труд с учебой, строил столь сложные планы на будущее.

– Как я это потяну, если никогда в своей жизни не занимался бизнесом?

Сангхак был благодарен Чансоку за предложение бросить работу на плантации и открыть собственное дело, но не был уверен в себе. У него не имелось ни сбережений, ни стремления разбогатеть. Его устраивали деньги, которые он получал как рабочий на плантации, плюс то, что ему платили за подработку с бумагами дважды в неделю. Все вместе это составляло примерно тридцать долларов в месяц. Заплатив шесть долларов за еду и два за стирку, Сангхак оставался с двадцатью двумя. После того как он отдавал еще пять долларов ежемесячно церкви на выпуск газеты и на зарплату учителям корейского языка, оставалось семнадцать. За вычетом прочих расходов ему удавалось сэкономить семь-восемь долларов в месяц. У него не было семьи, которую нужно было содержать. Все, что он хотел сделать, это скопить денег и поехать домой. На родине у него остались старший женатый брат, а еще два младших брата.

Сангхак женился на женщине, выбранной его родителями, давным-давно, предварительно даже не встретившись с ней. От нее у него был сын. Она назвала мальчика Сеуком. После рождения Сеука женщина сильно болела и умерла с наступлением следующего года. Преждевременная кончина не дала вырасти серьезным чувствам между супругами. Сына, которого только что отняли от груди, воспитывали старший брат Сангхака и его жена. Он и скитался в поисках заработка несколько лет, но не сильно преуспел, и даже когда он вернулся в родной город, удача не была на его стороне. Глядя на своего сынишку, Сангхак чувствовал разочарование и безысходность. Брат был так же беден, как он сам, но другого выхода Сангхак не видел. И он не знал, есть ли у них средства к существованию.

После приезда на Пхова он два раза пытался связаться с братом. На этом все. Он понятия не имел, доставлено ли брату письмо и деньги, которые он отправил с миссионерами. Время шло, но Сангхак все не мог накопить достаточно, чтобы вернуться на родину. Новости приходили от случая к случаю, словно шум волн в далеком море. В основном плохие. Радостных вестей почти не было. В какой-то момент Сангхак уже не хотел их слушать. Ему иногда снилось, как сын плачет в одиночестве. Это был крик, который никак нельзя было утишить. Он держал ребенка на руках и плакал вместе с ним. Когда Сангхак открывал глаза, пустая комната была наполнена лишь шелестом пальмовых листьев, покачивающихся на ветру.

Из уст Сангхака непроизвольно вырвался вздох, когда он вспомнил свои долгие отношения с Чансоком. Молодой человек был добрым и глубоким, а кроме того, трудолюбивым и честным. Чем больше Сангхак о нем думал, тем яснее понимал, что Чансок – человек без недостатков. И отношения, которые сложились между ними за семь лет совместной жизни в лагере, были исключительными. Временами Чансок был ему как младший брат, а иногда – как надежный друг, на которого можно было с легкой душой положиться во всем. Сангхака мучало то, что такого человека, как Чансок, пришлось трусливо кормить словом «судьба». Он чувствовал, что сделал что-то непростительное.

Чансок хмурился: ему показалось, что голова вот-вот взорвется. Он не мог оторвать ее от подушки и задавался только одним вопросом: где он умудрился так напиться? Чансок припомнил, как ходил по барам, смеялся и болтал со множеством людей, с которыми даже не был знаком. Похоже, приближался полдень: солнечный свет проник вглубь комнаты. Запахло едой. Чансок почувствовал подступающую тошноту. Он вообще смутно помнил, чем закончилась прошлая ночь.

Он грубо сорвал с Наен одежду. Наен вскрикнула всего раз и тут же замолчала. Чансок прикасался языком к ее губам, груди и мягким плечам. Облизывал и покусывал ее тело словно животное, а затем сильно и глубоко толкнулся внутрь. Что-то горячее вырвалось из его нутра и лилось бесконечным потоком. Наен дрожала.

Когда утром он проснулся от жажды, Наен лежала рядом с ним. Даже после свадьбы им было достаточно неловко вместе. Когда Чансок увидел рядом обнаженное тело Наен, он горько пожалел обо всем. Только тогда ему пришла в голову мысль, что они с Канхи стали совершенно чужими людьми. Воистину бессердечная. Как можно было принять такое решение, не поинтересовавшись мнением остальных? Сколько бы Чансок ни думал об этом, он не мог понять Канхи. Чем больше он ломал голову, тем крепче стискивал Наен. Теперь он совсем не хотел видеть и Сангхака. Он больше не доверял другу. Перед глазами Чансока стояло лицо Канхи в день свадьбы. Теперь она была женой Сангхака.

Наен прекратила уборку и посмотрела в зеркало. Ее щеки казались краснее, чем вчера, – как у смущенной новобрачной. Ее первая брачная ночь получилась странной. От одной мысли об этом ее лицо покрывалось румянцем. Наен почувствовала, как рука Чансока снова крепко обхватила ее. Она подумала о том, как он горячо ласкал ее тело, проходясь по шее и плечам, ее лицо вновь запылало.

– Я был пьян… Извини.

Это были первые слова, которые Чансок произнес, открыв утром глаза. И они прозвучали так, будто он до сих пор не был готов признать ее своей женой. Как можно говорить такое? «Извини» – после брачных обетов? Наен не было так плохо даже тогда, когда она узнала, что ее свадебное платье готовилось для Канхи.

Наен вспомнила женщину, которая помогала ей с подготовкой к церемонии. Она тараторила, словно завидуя невесте:

– Наш холостяк Чансок попросил меня сшить его специально для своей невесты. Я хороша в этом деле, и тем не менее европейское свадебное платье шила в первый раз, поэтому внесла некоторые изменения. Вы, должно быть, будете счастливой женой. Никогда еще не было здесь невесты по фотографии, которая выходила бы замуж в таком платье. Ах, вот бы мне такое!

Когда Наен впервые увидела платье, она тут же вспомнила наряд свахи с Пхова. Это было самое красивое платье, которое она когда-либо видела. Но свадебное платье было несравненно роскошнее и ослепительнее. Она была просто поражена тем, насколько тщательно Чансок готовился к бракосочетанию. Дело было не только в платье. Красочного постельного белья и косметики, купленных в китайском магазине, было достаточно, чтобы напомнить ей о богатом детстве.

– Говорят, что он и этот дом тоже купил в прошлом году. Это правда? – спросила женщина, одевающая Наен.

– Мы еще не обсуждали этого… – ответила Наен, стараясь скрыть волнение.

Интересно: то, как владелица парикмахерской или женщина из магазина тканей махали ей рукой каждый раз и приветствовали ее – так проявлялось уважение к ней как к супруге владельца дома? Только тогда Наен все поняла. Она прекрасно понимала, что нелегко заиметь собственный дом в чужой стране, и не могла избавиться от мысли, что это похоже на подарок с того света от родителей, сделанный из любви к ней. Как же сильно отец переживал за свою единственную дочь! Возможно, именно благодаря ему Чансок стал мужем Наен. Если отец и мог что-то сделать в мире живых после своей кончины, то наверняка это он помог ей встретить такого человека, как Чансок.

Наен впервые за долгое время думала об отце. Как бы ей хотелось, чтобы он сейчас был жив! Если подумать, не стоит слишком жалеть Канхи. Теперь каждой из них остается только жить своей жизнью. Разве у отца Канхи не было привычки так говорить? «Наен, сколько имущества оставил тебе твой отец? Если бы я управлялся с ним хорошо, этих денег нам хватило бы на всю жизнь. Мне так жаль!» Точно. Больше не нужно жалеть Канхи. Она ничего у нее не отбирала. На короткое время возникла некоторая путаница, но она нашла верный путь. Ее отец ведь и так щедро одарил семью Канхи, поэтому отношения с Чансоком стали компенсацией за несчастную жизнь, когда она росла в ветхом доме, в семействе, которое едва концы с концами сводило. Тут хоть сто раз передумай, а то, что сказал отец Канхи, было правдой. Но теперь все наконец вернулось на круги своя.

Разложив все по полочкам у себя в голове, Наен почувствовала себя очень легко и свободно. Она взяла с туалетного столика помаду и нанесла на губы. Теперь они выглядели влажными, как будто на них упал мокрый красный лепесток какого-то цветка. Наен долго смотрела на свое отражение: в зеркале виднелась прелестная женщина – и Наен видела ее впервые.

Время, когда зреет папайя

Папайя была распространенным фруктом, который рос повсюду на территории «Лагеря девять». Очень странно было видеть плоды размером с кулак взрослого человека, свисающие с высоких и стройных стволов. Листья по форме напоминали широко раскрытый веер взрослой пальмы, с длинными черенками. Маленькие, вытянутые белые цветы гроздьями распускались на концах толстых ветвей. Когда цветы опадали, светло-зеленые плоды папайи размером с горошину свисали один за другим с кончиков лепестков. Плоды срослись в одном месте, как будто конкурируя между собой, и сначала были зелеными, но по мере созревания становились ало-желтого цвета.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Сноски

1

Китайский иероглиф, обозначающий Гавайи.

2

Чогори – блузка или жакет, основной элемент ханбока, корейского национального наряда, как мужской, так и женской его разновидности. Чогори закрывает руки и верхнюю часть тела.

3

Тэнги – традиционная корейская лента, которой завязывают и украшают заплетенные волосы. Она бывает разных цветов, часто с цветочной вышивкой и золотой росписью.

4

Старое название Кореи.

5

Термин времен японской оккупации. Бончжонтхонгом называли центральный район города, где активно велась торговля. «Бончжон» означает «центральная улица города», а «тхонг» – «дорога».

6

Хен – обращение в корейском языке младшего брата к старшему. Используется не только кровными родственниками, но и приятелями.

7

Корейский традиционный костюм. Слово буквально означает «корейская одежда». В наше время данный термин используется исключительно для обозначения корейской одежды периода династии Чосон, одежды для официальных и полуофициальных приемов, фестивалей и празднеств.

8

Синчхонджи, Церковь Иисуса, Храм Скинии Свидетельства (SCJ) – широко известная как Церковь Иисуса Синчхонджи является ответвлением христианского нового религиозного движения, основанного в Южной Корее Ли Манхи. Учение Синчхонджи утверждает, что их основатель Ли является пастором, обещанным в Новом Завете.

9

Историческое название территории на востоке провинции Гирин в северо-восточном Китае.

10

Меджу – перемолотый ферментированный нут, сформированный в брикеты. Не употребляется в еду, но используется как основа для многих соусов, в том числе для соевого.

11

Пэкче – одно из трех корейских государств (Пэкче, Когуре, Силла), возникших в начале новой эры. Образовалось в результате разложения первобытно-общинных отношений у племен махан, населявших центральную и юго-западную часть Корейского полуострова.

12

Манду – блюдо корейской кухни, напоминающее пельмени и вареники. Манду готовят с различной начинкой, часто комбинированной. Это мясо (свинина, птица), рыба, морепродукты, субпродукты, тофу, соевые (или машевые) проростки, репчатый лук, зеленый лук, грибы (в первую очередь шиитаке), капуста (белокочанная, пекинская), кабачки цукини и другое.