Твой рай

– Но почему они выбирают наших, а не японцев?

Чансоку было любопытно: он впервые слышал об этом. На их паром поднялось множество иммигрантов, стремящихся избежать голодной смерти. Чем больше Чансок слушал товарищей, тем большую неловкость испытывал от собственного невежества.

– Потому что так дешевле.

Ответ Сангхака был прост. Тэхо снова кивнул, соглашаясь, и прибавил:

– Похоже, было уже немало случаев, когда японские рабочие сбивались в союзы и противостояли плантаторам.

– Противостояли? – Чансок был расстроен: об этом он совсем ничего не знал.

– Я не в курсе подробностей, но думаю, они требовали повышения заработной платы или лучшего обращения.

Чансок и Тэхо покивали.

Глядя на Сангхака, Чансок подумал, что его товарищ – человек умный, рассуждающий логически и знающий все о событиях внутри и за пределами страны.

Первое впечатление говорило, что его семейство принадлежало к высшему классу, янбан.

Хотя Чансок не чувствовал по этому поводу неловкости: они находились на полпути к новому миру, где, насколько он знал, разницы между высшими и низшими сословиями, сангном, не было. По слухам, на острове все трудились плечом к плечу и делились друг с другом. Тем не менее слова о повышении заработной платы и обращении звучали для Чансока чужеродно.

Все, что он мог, это внимательно слушать своих новообретенных старших брарьев, смутно догадываясь, что все это означает. Чансок еще сильнее напряг слух. Он не хотел пропускать ни единого слова или вздоха. Речи о возможности жить новой жизнью на новой земле были драгоценными и обнадеживали.

– Тогда эти китайские и японские рабочие, должно быть, сделались для плантаторов настоящей головной болью. – Голос Чансока был полон уверенности, как будто юноша действительно понял, о чем говорят эти двое. Он был горд тем, что смог быстро сформулировать вывод из этой запутанной истории.

– Вот именно. Но важно в итоге лишь то, что нынешняя ситуация, при которой рабочие из Чосона едут на Пхова, выгодна для нас. Плантаторам понадобится рабочая сила.

Чем больше Чансок слушал, тем сильнее его убеждали соображения Сангхака насчет того, что ситуация складывается в пользу корейских рабочих. Похоже, страх перед неведомой землей Пхова постепенно исчезал. Они втроем устроились в углу и решили поспать. Чансок же принялся считать звезды на ночном небе: уснуть он не мог – не тогда, когда внутри расцветала надежда. Прежде чем он успел это осознать, на горизонте уже забрезжил новый день.

Ходили слухи, что после обеда на судне состоится богослужение. Также было сказано, что они прибывают на Пхова завтра. Люди разволновались. Мигрантов набирали в основном американские миссионеры-методисты, которые часто посещали Чемульпо, поэтому большинство из них состояли в одной церкви. В ходе богослужения даже те, кто не относился к христианам, из любопытства подходили поближе и в итоге один за другим занимали места. Даже люди, не присутствовавшие на службе, все равно наблюдали лежа или сидя поодаль.

– Великое переселение израильтян в Ветхом Завете также можно назвать примером иммиграции. Иммиграцией можно считать и тот факт, что ваши предки, народ Пэкче [11], уехали в Японию и поселились там. Было действительно интересно разгадать характер иммиграции, глядя на иероглифы. Например, первый иероглиф в слове «иммиграция» означает «много риса». Другими словами, иммигранты – это люди, которые покидают свой родной город в поисках пропитания, они добывают его. Теперь мы – одна семья, плывущая на этом судне с общей целью. Мы – воссоединившиеся братья и сестры.

Сангхак, Чансок и Тэхо сидели поодаль и наблюдали за молящимися. Все трое были согласны с тем, что покинули родину, чтобы добыть себе пропитание. Если подумать, Тэхо был даже дважды эмигрантом: ведь он сперва уехал во Владивосток и только потом отправился на Пхова.

Среди людей, присутствовавших на службе, особенно выделялась одна женщина по имени Со Симен, сидевшая с двумя маленькими девочками. Она заметно отличалась от всех мигрантов на борту. Ее раскосые глаза и глубокий взгляд, аккуратно уложенные волосы и прямая спина производили впечатление домохозяйки из благородного рода.

Наблюдая за службой вместе со множеством других, Симен испытывала неописуемое воодушевление. Вера, которую она обрела, посещая церковь тайно от родственников, стала ее опорой в трудные времена. В родном городе мужчины и женщины были отделены друг от друга во время богослужения плотной занавесью. Однако на первой службе, проходившей на пароме, направлявшемся в новую землю, не было ни разделения, ни различий между мужчинами и женщинами. Это ее взволновало. Она решила выкинуть за борт свои воспоминания о том, как ее ругали за рождение двух дочерей. К счастью, оглядевшись, женщина увидела несколько знакомых лиц из церкви. Симен подумала, что сесть на борт этого парома было хорошим решением, и крепко обняла двух дочек за плечи.

– Разве это не земля? – крикнул кто-то.

Все вокруг зааплодировали и сбежались к самому борту. По мере приближения зеленая точка становилась все больше и больше. Сердце Чансока колотилось. Ему казалось, что он уже чувствует запах суши, так что он задышал поглубже. Точка превращалась в сушу, и люди приветствовали ее криками. Небо было чистым, без единого облачка, и казалось, видневшийся вдали зеленый остров встречает гостей с распростертыми объятьями. Чансок закрыл лицо руками, не в силах поверить, что прибыл на Пхова, о котором только слышал ранее. Легкая дрожь пробежала по его телу.

Им сказали, что необходимо заполнить иммиграционные документы, прежде чем судно войдет в порт Гонолулу. Все документы были на английском языке, так что пришлось обратиться за помощью к переводчику господину Со. У них спрашивали имя, пол, возраст, семейное положение, род занятий, последнее место жительства, пункт назначения, размер приданого и уровень грамотности.

Люди стояли, ожидая своей очереди. Сангхак помогал господину Со заполнять бланки. Он передавал документы, написанные на корейском языке, Со, а тот быстро переводил их на английский.

Настала очередь Чансока. Сангхак спросил, грамотен ли его друг. Чансок признался, что не умеет ни читать, ни писать. Он чувствовал себя так, будто совершил большой грех. Лицо его резко покраснело. Чансок взглянул на Сангхака с легкой завистью, ведь тот мог легко записать то, что ему сказали.

– Первым делом тебе нужно освоить грамоту. Я буду учить тебя.

Сангхак подмигнул, и Чансок кивнул в знак благодарности. Возможность научиться писать – это то, о чем он даже и мечтать не мог.

Настала очередь Симен. Она шла медленно, вероятно потому, что сверток в ее руках был тяжелым. Две девочки, следовавшие за ней, держась за подол ее юбки, оглядывались с полными любопытства глазами. На первый взгляд Симен, четко отвечавшая на вопросы Сангхака, выглядела как деловая женщина. Когда ее спросили, как ее зовут, она на мгновение закрыла глаза и произнесла:

– Пожалуйста, напишите фамилию моего мужа Пак и мою фамилию Со на английском языке перед именами моих дочерей как Паксо.

Сангхак наклонил голову в ответ на ее неожиданные слова. Люди, ожидающие своей очереди, тоже глядели на женщину с выражением абсолютного непонимания. Симен снова заговорила твердым голосом:

– Я растила их как мать-одиночка. На этой новой земле у них начнется новая жизнь. Я могла бы указать только свою фамилию, но не хочу прерывать цепочку их биологической связи.

Ее голос звучал непоколебимо. Сангхак сказал, что у него нет выбора, и записал фамилию с ее слов. Маленькие дочери Симен стояли, держась за ее руки и, похоже, намеренные не выпускать их вовсе. В их искрящихся глазах и полных внимания позах сквозили ум и изящество, говорившие о том, что к воспитанию девочек подходили с должным тщанием.

Сто два человека, сошедших с парома, выстроились в очередь. Все выглядели измотанными долгой дорогой. Только полуденное солнце оставалось бодрым. Люди выходили из очереди один за другим, услышав свои имена, названные переводчиком Со. Хозяин плантации распределил людей по повозкам и рассадил. К счастью, все отправлялись на одну плантацию. Говорили, что Ассоциация плантаторов, выращивающих сахарный тростник, проявила заботу о первых корейских иммигрантах.

Чансок втайне боялся, что ему придется расстаться с Сангхаком, и, когда этого не произошло, почувствовал облегчение. Люди, которые думали, что их разлучат, держались за руки, обнимали друг друга и похлопывали друг друга по плечу, когда слышали, что все собираются на одну планатацию. Все эти люди за несколько дней на судне стали близкими друзьями. Они сделали один и тот же выбор и вместе пересекли Тихий океан. Сангхак крепко обнял Чансока, прежде чем сесть в повозку. Тэхо тоже подошел и раскрыл объятия. На их глазах выступили слезы – возможно, потому, что все трое почувствовали себя счастливцами уже из-за того, что поедут в одно место.

Немало прошагав пешком, Чансок взглянул на небо. Густой лес мешал определить, который сейчас час. По пути Чансок вспоминал отношения с Сангхаком и сам не заметил, как оказался на вершине горы, нависавшей над «Лагерем девять». Отсюда весь лагерь целиком был виден как на ладони. Там он грузно опустился на землю.

Перед глазами Чансока встал тот момент, когда он впервые увидел Канхи. Он узнал ее с первого взгляда. Нет, наверное, правильнее сказать – почувствовал. Все, что он получил, это фотография и письмо, но он безумно ждал встречи с этим человеком. Конечно, Наен с ее западной внешностью привлекала внимание, но сердце Чансока с самого начала остановилось на Канхи. Если бы ему пришлось назвать причину, по которой это произошло, он бы ответил, что дело в ее взгляде. Такой мог быть только у человека, который уже давно ждет кого-то. Может быть, и у него самого был такой же взгляд – ведь он так долго ждал Канхи.

Было ли это причиной? Когда из уст Канхи вылетели слова о том, чтобы поменяться партнерами, Чансок был ошеломлен. Как будто кто-то ударил его по голове тупым предметом. Предложение было совершенно неожиданным. Сам Чансок изначально решил, что, если Наен будет упрямиться до конца, он сделает все возможное, чтобы ее переубедить. Дело было не только в деньгах. Было глупо возвращаться на родину. Как она сюда попала? Насколько он слышал, получить паспорт становилось все труднее. Не означало ли это, что Чосон уже потерял свой суверенитет? Чансок был потрясен безрассудством Наен, собиравшейся вернуться в голодный и холодный край.

Однако понять предложение Канхи было еще труднее – а ведь она выдвинула его, ни с кем не посоветовавшись. Чем больше он об этом думал, тем более бесчувственным казалось ему это решение. Даже если бы Наен и уехала, он считал, что Канхи-то точно останется. А досаднее всего было вспоминать то, каким образом повел себя Сангхак. Тот факт, что Сангхак, которому он доверял и за которым во всем следовал, принял предложение Канхи без единого слова возражения или колебания, по-настоящему его поразил. Чансоку хотелось плюнуть себе в лицо за то, что он напрасно доверял Сангхаку и слушался во всем, как собственного брата. Теперь Канхи будет женой Сангхака, и Чансок должен относиться к ней так и только так.

Он больше никогда не хотел возвращаться в «Лагерь девять».

Трое мужчин

Среди блюд, которые готовил Тэхо, самым популярным были пельмени, слепленные вручную. По вечерам в выходные дни он иногда стряпал русскую еду и приглашал людей из лагеря. У пельменей было более толстое тесто и более жевательная текстура, чем у манду [12]. Однако в отличие от традиционных пельменей, в состав которых входит только мясо, манду все же были вкуснее, ведь в них добавляли различные овощи.

С наступлением ночи женщины и дети уходили один за другим, оставляя мужчин беседовать. На самом деле истории Тэхо нравились его товарищам больше, чем блюда, которые он готовил.

– Тэхо, расскажи-ка нам историю о любви, столь же прекрасную, как это восхитительное приготовленное тобой кушанье, – шутливо произнес господин Хон, чье лицо раскраснелось.

Он налил Тэхо выпить, и остальные мужчины, сидевшие вокруг, захлопали, поддерживая его предложение. Тэхо откашлялся, делая вид, что уступает давлению:

– Мне было девятнадцать, и в то время я гулял по ночам. Я даже представить себе не мог, насколько холодны русские зимы. В день, когда я почувствовал, что все мое тело промерзло с головы до пят, я выпил несколько рюмок водки и пошел домой. Может, я был пьян, но все никак не мог найти собственный дом. Я закоченел… Затем я просто остановился перед каким-то домом. Он был маленьким и обшарпанным, и казалось, что в нем никто не живет. Я несколько раз постучал в дверь, но никто не вышел. Думая, что умираю, я кое-как собрал последние силы и закричал по-корейски: «Люди, спасите!»

Тэхо вдруг попросил налить ему вина, на одном вдохе влил жидкость в горло и крякнул. Впечатленные мужчины подсели поближе, нетерпеливо ожидая продолжения истории. В это время усталость рабочего дня исчезала. Все просто улыбались в ответ на любые слова. Ночное небо в лагере было синим и ясным.

– И представьте себе: человек, открывший дверь и поприветствовавший меня, оказался невероятно красивой девушкой.

Когда он дошел до этой части своей речи, некоторые мужчины сухо сглотнули – да так звучно, что сидевшие рядом услышали. Тэхо же взволновался и заговорил быстрее. Выражение лица изменилось, как у профессионального артиста. Наверняка никто уже и не помнил, что на пароме, идущем на Пхова, Тэхо когда-то проявлял невежливость да еще и тащил с собой вонючие соевые бобы.

– И знаете, что она сказала мне по-корейски? «Пожалуйста, заходите». Хотя там, где я жил, проживало несколько корейцев, я никогда не видел такой красивой девушки. В камине ярко горели дрова, в воздухе витал запах копченостей, как будто варили солянку. Это такой русский мясной суп. Мне было так голодно и холодно…

– Так, понятно, это все про еду, а ты давай дальше рассказывай…

Сидевшие вокруг мужчины подбадривали Тэхо. В то время из десяти мужчин на плантации жены были только у двоих-троих.

– Ну, дальше она прямо передо мной сняла с себя одежду.

– Полностью?..

– Что, совсем всю?..

– Полностью. Совсем. А потом раздела меня.

При словах Тэхо некоторые мужчины, которые и без того выглядели взъерошенными, улеглись на пол и начали кататься по нему.

– Кожа у нее была такая белая и искрящаяся, и янтарное пламя очага отбрасывало на нее отблески. Не знаю, как так вышло. Я всю ночь занимался любовью с этой девушкой, а наутро, пообещав встретиться с ней на следующий день, ушел домой.

– Все мужики одинаковые. – Пожилая женщина, выходя из кухни, покачала головой.

– Нужно было тебе остаться в том доме и жить с ней.

– Точно. Зажил бы славно и не страдал под этим палящим солнцем.

Мужчины бросали эти замечания, как будто история Тэхо отпечаталась у них в памяти. На лицах было написано разочарование, словно всем втайне хотелось, чтобы рассказ был длиннее.

– Слушай, а действительно ли тот дом был заброшен?

– Говорю же! Я сам не мог в это поверить. Я долго спал после этого, а днем сразу же помчался туда. Но я не смог найти дом. Никак. Словно дьявол меня заморочил.

– Вы что, даже не обменялись ничем на память?

– На память, говоришь… Мое тело помнит. С тех пор я так и не мог сблизиться ни с одной женщиной. Тело не откликалось… – пожаловался Тэхо с весьма серьезным выражением лица, и мужчины вокруг снова захохотали, катаясь по полу.

Тэхо закончил свою печальную историю любви, сообщив, что однажды в России его приняли за японца и чуть не забили до смерти. Никто так и не спросил, правда ли то, что он рассказал.

Первым, кто поднял вопрос невест по фотографиям, был Чансок. Он собирался покинуть плантацию и отправиться в Гонолулу. Окружающие часто говорили, что ему пора бы жениться. Каждый, кто знал его, знал и то, что Чансок – перспективный, способный и трудолюбивый молодой человек. Люди в «Лагере девять» верили, что он, мечтавший стать бизнесменом, однажды добьется большого успеха.

Но прежде чем заводить бизнес, Чансок хотел жениться. Когда он услышал, что любой, кто хочет взять невесту из Чосона, может подать заявку, его сердце затрепыхалось. Радость наполняла его при мысли, что он наконец сможет своими руками построить то, чего у него отродясь не было, – семью. Однако Сангхак с Тэхо, которые были ему как братья, тоже должны были принять в этом участие. У Чансока совсем не было желания жениться в одиночку.

– Хен, я оплачу расходы. Давайте подадим заявку вместе.

Чансок говорил с Сангхаком осторожно. Лицо товарища, вернувшегося с работы на плантации, выглядело еще старше, возможно из-за усталости. Он казался намного старше своих тридцати.

– Спустить столько денег ради женитьбы? – отозвался Сангхак. – Нет уж, спасибо, мне и так хорошо.

– Я слышал, что в твоей комнате каждый вечер проходят попойки, – заявил Чансок, нацелившись на серьезный разговор.

– Да нет же – ну и преувеличение!.. Всего лишь разговоры нескольких одиноких людей о прошлом.

Легкая тень на лице Сангхака выдавала его. Он был чрезвычайно благодарен, что Чансок заботится о его благополучии, но в то же время чувствовал себя униженным. Столько сил я вложил в то, чтобы переехать на Пхова, подумал он, и вот – трачу время впустую. Перед глазами всплыло лицо его сына, Сеука. Он оставил его на воспитание старшего брата, но не было никакой гарантии, что Сеок все еще живет в том же доме.

Люди, с которыми он был знаком, уезжали один за другим из лагеря в центр города, а число филиппинских рабочих на ферме увеличивалось. Даже Чансок обучался вести бизнес и больше времени проводил в магазинах Гонолулу. Господин Пхен, который был с ним близок, женился и стал меньше времени проводить в компании Сангхака. И тот завидовал, потому что Пхен выглядел счастливым. Господин Квак и его семья, которые так и не смогли привыкнуть к работе на плантации, в конце концов снова уехали в родной город. Сангхак завидовал и им, кто выбрал возвращение домой. День за днем после работы Сангхак чувствовал себя одиноким и угрюмым. И это была правда: чтобы отвлечься, он присоединялся к попойкам то тут, то там и играл в азартные игры.

Он не раз засыпал, даже не снимая пропахшую потом одежду. Иногда Сангхак просыпался посреди ночи из-за жажды, не мог снова заснуть и ворочался до самого утра. Он тосковал по запаху женского тела, его теплу. День, когда Сангхак пошел в бордель в Чайна-Виллидж, не принес ему ничего хорошего. Азиатские рабочие могли себе позволить не так много женщин. Женщина не могла понять его, а он не мог понять женщину. Казалось бы, не так уж это и трудно: разделить постель друг с другом. Сделка была оговоренной, условия просты. Тело женщины было теплым, и ему было хорошо внутри него. Но в те дни, когда Сангхак приходил домой из борделя, он почему-то выпивал больше. Однако за все это время у него не возникло ни единой мысли о женитьбе. Он просто ощущал, что быть одному тяжело и обременительно.

Сангхак взял сигарету и закурил.

– Я слышал, что в церкви есть кто-то, кто поедет на родину в следующем месяце, – не сдавался Чансок.

Его сердце сжималось каждый раз, когда он слышал, что Сангхак по ночам пьет, играет в азартные игры и нарывается на стычки с рабочими из других стран. «В кого он превратился?» Ведь этот человек помог Чансоку не только научиться грамоте, но и сохранить бодрость духа. Он был ему как старший брат и отец. Много раз Чансок тайно подражал мимике Сангхака и даже его голосу, потому что хотел быть похожим на него.

– О чем вы говорите, когда собираетесь в твоей комнате, хен?

Когда Сангхак не ответил на его слова о церкви, Чансок сменил тему. Друг, который только что затушил сигарету, наконец открыл рот, как будто ему задали вопрос, которого он ждал.

– Тебе тоже стоит узнать, почему мы приехали на остров в качестве рабочей силы сразу после японцев.

– Не потому ли, что мы обходимся дешевле?

Чансок говорил таким тоном, как будто тоже теперь во всем этом разбирался.

– Слушай, японские рабочие знали, что труд на апельсиновой ферме в Калифорнии в два раза выгоднее, чем здесь. Они просто не захотели оставаться. Местным плантаторам попросту не удержать их. Эти плантаторы – они не дураки. Они понимали, что потеряют деньги, и просто нашли кого-то на замену.

– Но разве наш хозяин так плох? Он построил нам церковь, верно? – вспомнил Чансок о церкви Эва на территории «Лагеря девять».

– Им выгоднее, чтобы послушные работяги, не требуя повышения зарплаты, ходили в церковь вместо того, чтобы пить, играть в азартные игры и драться. Таких легче контролировать. Вполне естественно, что, если ты религиозен, ты не будешь ввязываться в неприятности. Объединенными усилиями мы заработали им около шестисот тысяч долларов, и под влиянием момента они решили построить церковь.

Взгляд Сангхака на мир по-прежнему оставался проницательным и правильным. Чансока это поражало до глубины души, но в то же время он испытывал благодарность к другу. Его позиция сильно отличалась от позиции самого Чансока, который думал только о том, как бы уйти с плантации и заработать больше денег.

Тогда Чансок подумал, что Сангхаку было бы здорово жениться, и решил постараться его как-нибудь уговорить.

Для корейцев жизнь японских рабочих была объектом зависти. Место, где они жили, было просторнее и роскошнее, чем «Лагерь девять». Каждому хозяйству был предоставлен отдельный дом, причем дома были разной формы. Даже женщины однажды заглянули на их кухню и обалдели настолько, что рты у них потом не закрывались:

– У них на полу паркет! Как же я завидую людям, которые ходят из комнаты в комнату и на кухню без обуви!

Корейские рабочие получали меньше, и обращались с ними хуже, чем с японцами. Только спустя долгое время Чансок понял, что умелость, организованность и национальная сплоченность определяют заработную плату рабочего. Поехав в центр Гонолулу, можно было увидеть множество японских магазинов, где корейцы закупали предметы первой необходимости. Японцы жили гораздо лучше, чем корейцы, работавшие на плантациях. Вот причина, по которой Чансок хотел заняться бизнесом.

Ему хотелось делать деньги. Он хотел завладеть большим участком земли, построить дом, обзавестись хозяйством, подобно плантатору, и вырастить детей. Утром ему хотелось наливать в кружку кофе и прогуливаться по зеленым полям, где рос сахарный тростник, хотелось ступать по земле, которая была записана на него, и ладонями щупать зерна, прорастающие в ней. Ему хотелось получить возмещение за все то время, когда его угнетали и подавляли. Поскольку тут был новый мир, ничего невозможного в нем не было.

– Но владельцы плантаций ведь хвалят корейских рабочих за честность и усердие по сравнению с китайцами, которые вечно грубят, или японцами, которые бастуют всякий раз, когда им что-то не нравится, разве не так? – осторожно спросил Чансок, обеспокоенный тем, что он может оказаться единственным в этом мнении.

– Не означает ли это, что нами легко управлять? Это вовсе не комплимент. – Тон Сангхака был немного язвительным, но если задуматься, слова его были верны, как и всегда. – Поэтому нам тоже нужно искать что-то новое. Если рассчитывать только на зарплаты рабочих, в будущем станет сложнее. А вдруг так случится, что ты постареешь и не сможешь работать, а детей, которые бы о тебе заботились, не будет…

– Верно. В конце концов, Пхова – чужой край. Даже если ты тут посадишь рис и капусту, это будет по-прежнему чужая земля, пока ты не осядешь на ней и не заведешь детей.

– Значит, нам стоит жениться. Привезти невесту из Чосона…

Чансок был счастлив, что разговор снова направился в желанное для него русло.

Выписать невесту по фотографии стоит денег. Для Сангхака это была довольно ощутимая сумма. Накопи он столько, он хотел бы передать накопления домой, сыну. Он просто не знал как. Если бы он только знал, где живет его сын, он послал бы ему денег, даже если для этого пришлось бы влезть в долги. Он знал, что Чансок очень заботливый и внимательный человек – он не станет выписывать невесту для себя одного. А Сангхак был совершенно не в настроении стричься, а потом одалживать костюм и идти фотографироваться. Невеста по фотографии? Сангхак усмехнулся как человек, который на мгновение погряз в фантазиях.

Тэхо, присоединившийся к ним с запозданием, заявил о своем намерении не жениться.

– Я собираюсь открыть большой ресторан. Разве у нас тут не место встречи Востока и Запада? Сейчас у меня нет ни денег, ни времени, но я обязательно открою ресторан, достойный того, чтобы написать свое имя на вывеске.

– Нет ничего невозможного для такого мастера, как ты, хен. Но не потому ли это, что ты не можешь забыть ту свою любовь?

– Почему люди мне не верят? Человек, державший в руках такую женщину, не может даже мечтать о другой… Вы-то хоть верите, что я ее не выдумал?