Последнее лето в городе

– Все.

– Как это – все… Трамвайные билетики, этикетки на минералке и приказы мэра организовать уборку снега? – засмеялась она.

– Да, но чаще книжки про любовь, – сказал я.

Она восприняла мой ответ всерьез и ответила, что сама их терпеть не может: чтобы понравиться ей, у истории должен быть грустный конец, а если конец грустный, книжка ей не нравится. Читал ли я «В поисках утраченного времени»?

– Мне не хватает дыхания, – признался я и заявил, что Пруст из тех писателей, которых читают вслух.

Мысль ей понравилась, она поинтересовалась, кого еще лучше читать вслух. Я назвал первые попавшиеся книжки: Библия, «Моби Дик», «Тысяча и одна ночь». Вполне политически ясный выбор, по-моему.

– Ну у тебя и вкусы.

– А то, – согласился я. – Генри Джеймс Джойс, Боб Дилан Томас, Скотч Фитцджеральд и прочая букинистика.

– Почему букинистика? – удивилась она, не поняв мой тонкий юмор.

– Потому что подержанные книги дешевле, а еще потому, что по ним проще догадаться, стоит их читать или нет.

– Это точно, – согласилась она, усаживаясь на парапет.

Тогда я признался, что ищу между страниц крошки хлеба – мякоти или корки, ведь, если книгу читали и одновременно жевали, она точно стоящая, или ищу жирные пятна, отпечатки пальцев, заломленные страницы.

– Прежде всего проверяю корешок и обложку: если книжку складывали, значит, она хорошая. А если обложка твердая, высматриваю пятнышки, повреждения, царапины – это всё надежные признаки, – объяснил я.

– А если до тебя ее читал какой-нибудь дурак?

– Об авторе тоже стоит хоть что-то знать, – заявил я и принялся рассуждать о том, что с появлением телевидения чтение постепенно вышло из моды, теперь это занятие для относительно умных людей. – Читатели – вымирающий вид. Как киты, куропатки и все дикие животные. Борхес называл их черными лебедями[11] и утверждал, что хороших читателей нынче меньше, чем хороших писателей. А еще он полагал, что чтение – более сложная, спокойная, цивилизованная, интеллектуальная деятельность, чем писательство. Хотя нет, – прибавил я, – опасность в другом. В зависимости от того, в каком настроении их читаешь, книги производят разное впечатление. Книга, которая при первом прочтении показалась пустой, при втором может тебя поразить – не только потому, что за это время ты пережил разочарование, а потому, что совершил путешествие или влюбился. Словом, с тобой что-то произошло.

Что ж, теперь Арианна знала, что связалась с редким снобом. Она слушала меня молча, не отрывая глаз от усыпанной сырой галькой дорожки. Затем приподняла голову.

– А ты забавный, – сказала она. – Когда ты пришел к Виоле, у тебя был такой трагический вид.

– Это от голода.

– От голода?

– Ну да, никогда о таком не слышала?

– А как же, – ответила она со смехом, пока мы возвращались к машине. – Это такое состояние, как у индийских йогов, в которое погружаешься, если выпить аперитив? – Дойдя до машины, она присела на капот и оглянулась. – Было бы здорово поселиться здесь, вот только замуж за мэра не хочется.

– А ты где живешь?

– На виа деи Гличини, – сказала она, оживляясь, – знаешь, где это?

– В районе виале деи Платани.

– Да, там рядом есть улица, которая называется виа деи Лилла́, я ее очень люблю, а еще виа делле Оркидее. – Она произносила названия цветов так, словно улицы были ими выстланы. – Отвези меня домой, – попросила она, уступая мне место за рулем.

– Слушай, давай без шуточек, – сказал я, потому что в похожем месте такая, как она, точно не смогла бы жить.

Вместо ответа она вытянула ноги в резиновых сапогах к ветровому стеклу.

Я был на пределе, силы кончались, но любопытно было узнать, что же она задумала, поэтому я направился в мерзейший район, где находилась виа деи Гличини. Терпеть его не мог. Все улицы там были кривые, и по ним ездили какие-то лопухнутые трамваи – нигде больше таких не видел. Недавно построенные дома уже разваливались, вывески дрянных тратторий чередовались с вывесками магазинов бытовой техники и автомастерских, по улицам c жутким ревом гоняли на мотоциклах-убийцах шайки ребят. Из кинотеатров так несло дезинфекцией, что грохнешься в обморок, и среди всего этого ни единого сквера, ни деревца, ни клумбы, спасающих жителей от палящего летнего солнца, – читая цветочные названия на углах улиц, можно было подумать, что попал в бред сумасшедшего. Что там забыла такая, как она? Ничего не говоря, я катил по длинным и прямым окраинным улицам, залитым тусклым неоновым светом. Слева и справа в ночи возвышались гигантские человейники, похожие на кладбища в форме башен. Арианна молча глядела на них своими огромными глазами.

Проехав мимо бледного луна-парка и ограды техникума, машина начала отражаться в витринах магазинов бытовой техники. Мы долго блуждали в лиловом воздухе, пока я не отыскал виа деи Гличини. Она представляла собой узкий коридор из сохнущего на веревках белья – что ж, мы добрались до места назначения. Вообще же здесь царили нищета и убожество.

– Что мы здесь делаем? – воскликнула Арианна. – Ты ошибся, это не моя виа деи Гличини!

– Других нет.

– Нет, есть, – возразила она.

Потом схватила флакончик с духами, смочила виски и запястья. Наполнивший машину аромат сирени сделал окружающий пейзаж чуть приемлемее. В нашу сторону направлялся ночной сторож в черном, толкая рукой велосипед.

– Поехали отсюда, пожалуйста! – простонала Арианна. – Я жутко боюсь сторожей.

Она вцепилась в мою руку и не отпускала, пока мы не выехали за пределы района. Дело в том, что она не только не жила на виа деи Гличини, но, как призналась, никогда здесь не бывала. Утром ей попалось объявление о том, что здесь сдается двухкомнатная квартира, и она решила, что это симпатичный район с улицами, названными в честь цветов. Взглянув на карту, поняла, что это где-то на отшибе, но кто мог вообразить такую дыру? Ах, до чего же она невезучая! Я ничего не ответил. Видимо, ей очень понравились цветочные названия. Я же задумался, от кого она бежит: было ясно, что она подняла паруса. Интересно, от кого. Позже я узнал, что от сестры. Утром они поругались, и Арианна решила уйти из дома, хотя страшно боялась жить одна. Значит, она ушла, захватив с собой томик Пруста, спички и флакончик духов?

– Еще колоду карт, – с вызовом ответила она, – а что?

Без карт она никуда не ходила, что же до остального, в пылу ссоры она забыла ключи и не могла вернуться домой. В этой истории было что-то знакомое. Я подумал, что тоже зачем-то вышел утром из дома, под дождь, и тут внезапно меня осенило. Точно. Я вспомнил, чтó вылетело у меня из головы. Я провел целый день своего рождения, пытаясь вспомнить, что у меня день рождения.

– Как? Ты об этом забыл?

– Нынче день рождения – не то что раньше, – заявил я, а сам стал вспоминать, чтó же обещал себе сделать, начиная с этого дня. Потом взглянул на небо: когда исполняется тридцать лет, почему-то всегда смотрят на небо.

– Ты сумасшедший, – сказала Арианна, – как можно забыть про собственный день рождения? Я вот за месяц начинаю отмечать дни на календаре! – Столкнувшись с таким удивительным случаем, она позабыла про виа деи Гличини и про все остальное. – И тем не менее надо отпраздновать, – сказала она. – Давай поищем открытый бар.

Чем мы и занялись, пока над городом вставал рассвет. В сером воздухе стайки людей ждали первые автобусы. В этот час желудок того, кто не ложился всю ночь, требует чего-нибудь теплого, руки тех, кто лег, ищут под одеялом руку спящего рядом, сны становятся ярче, газеты пахнут краской, а день посылает вперед себя гонцов – первые звуки жизни. Рассвело, и все, что осталось от ночи, – темные круги под глазами сидевшей рядом со мной странной девушки.

– За все, чего мы не сделали, что должны были сделать и чего так и не сделаем! – сказал я, поднимая чашку с обжигающим кофе с молоком.

Арианна рассмеялась, заметив, что тост получился слишком программным, но ладно, сгодится. Потом потянулась через столик и чмокнула меня в щеку.

– А теперь, – попросила она, устраиваясь поудобнее на железном стуле, – расскажи что-нибудь смешное.

Мы сидели в баре у конечной остановки автобуса. Вокруг вкусно пахло кофе – так вкусно, как пахнет в барах ранним утром; уборщик разбрасывал опилки по полу, прямо под ногами водителей, уткнувшихся в «Коррьере делло спорт». После кофе с молоком мне полегчало, хотя кости по-прежнему ломило. Тогда я рассказал Арианне про собственную виа деи Гличини: одно время я давал частные уроки итальянского компании ребят, которым куда интереснее было стрелять у меня сигареты, чем пытаться увидеть в романе «Обрученные»[12] нечто большее, чем описание сохраненного полового акта. На последнем занятии я должен был объяснить сослагательное наклонение, но поскольку три дня не просыхал, еле держался на стуле. Ребята всё просекли и принялись легонько толкать меня в спину, а я, чтобы сохранить видимость приличия, прикидывался, будто мне весело. Но все-таки не удержался и в конце концов рухнул на пол. Похоже, в гостиницу меня отвез чей-то папаша, водрузив на мотоцикл поперек, как труп индейца, – я точно не помнил, помнил только, что мне не заплатили и за уроки, которые я вел трезвым; потом я долго собирался похитить одного из мальчишек и потребовать выкуп. Арианна хохотала, затем неожиданно посерьезнела и уставилась на меня из-за чашки. Очень внимательно, прищурившись.

– Что такое?

– Ничего. Мне нравятся твои серые глаза. Интересно, смогу ли я в тебя влюбиться.

– Это вовсе не обязательно, – сказал я, зажигая сигарету со стороны фильтра, – можешь все равно поехать ко мне и оставаться сколько захочешь.

– Ты не шутишь? – удивилась она.

Идея ей понравилась, она заявила, что совсем мне не помешает, что мы будем вместе платить за квартиру, потому что она получала ренту – пятьдесят тысяч лир, немного, но лучше, чем ничего, а еще она великолепно готовила шатобриан. Я тоже решил порисоваться и заявил, что вряд ли сумею это оценить: грустно, что поэт вошел в историю благодаря бифштексу. Тогда она спросила, как я отношусь к государственным деятелям, и мы сошлись на «Бисмарке»[13]. Затем она принялась рассуждать о том, чем будут заполнены наши дни. Мы будем читать, слушать музыку, заниматься: ей обязательно нужно заниматься, чтобы получить проклятый диплом и вернуться в Венецию, где она вместе с командой инженеров займется спасением города, вот только, ох… только она никак не может сесть за учебу, она такая неорганизованная, такая неорганизованная! Арианна поинтересовалась, который час, хотя на руке у нее были массивные мужские часы. А, это? Это старинные фамильные часы. Время показывают неправильно, но она их не чинит, зато, когда смотрит на них, всегда удивляется. Сейчас было шесть, часы показывали без четверти восемь неизвестно какого дня.

– Я скоро, – сказала она и направилась в уборную.

Дверь была заперта, пришлось попросить ключ у бармена. Вернулась она с лицом, на котором читалось отвращение.

– Видимо, они запирают из страха, что кто-то туда зайдет и наведет чистоту. Ну, чем займемся?

– Может, поедем домой? – сказал я, с усилием отрываясь от стула, но Арианна замотала головой. Раз мы всю ночь курили, лучше всего поехать к морю – наполнить легкие кислородом. Я так не считал? Интересно, хоть что-то могло свалить с ног ее, такую хрупкую?

Она села за руль, и через десять минут мы мчались по прямой в сторону побережья, среди покрытых росой лугов и пиний, черневших на фоне бледного неба, на котором постепенно проступали краски. Арианна, словно охваченная легким безумием, рассуждала о том, как мы вместе будем проводить целые дни, а я, щурясь на свету, слушал ее голос и представлял, как он будет звучать в глядящей на долину пустой квартире. Боже мой, в этом мире еще было что спасать!

Внезапно в конце прямой дороги возникло море. Мы покатили вдоль него, а оно то показывалось, то пряталось за оборудованными пляжами. С левой стороны пансионы и гостиницы, для которых сезон еще не начался, подставляли блеклые вывески свежему, бодрому ветерку, раскачивавшему пальмы в садах. Царило молчание, даже Арианна притихла. Проехав населенный пункт, мы остановились на обочине. Небо розовело, но море оставалось серым, враждебным.

– У него вечно такой вид, будто оно о чем-то просит, – сказала она, помолчав. – С водой всегда так, дождь тоже как будто о чем-то просит.

Когда мы спустились на пляж, ветер проник под одежду и выдул накопленное в машине тепло. Арианна поежилась.

– Черт возьми, – буркнула она, – холодно.

И побежала по линии прибоя, засунув руки в карманы красного плаща. Мгновение – и она была уже далеко, я же брел по плотному песку, покрытому унылым ковром сухих водорослей и пустых ракушек. Волны дотягивались до моих ног, постепенно под их напором пал последний бастион, мои глаза стали искать красную марионетку в плаще, которым хлопал ветер. Я решил пойти по ее следам. Когда я приблизился, ветер сыграл странную шутку, заставив ее повернуть ко мне прекрасное, опаленное утренним светом лицо; ветер затих, но потом задул с новой силой. Красный плащ опять захлопал и застонал, пока ее руки обвивали мою шею. Я почувствовал холод ее рукавов, и меня тоже пробрала дрожь.

– Замерз? – спросила она, прижимаясь ко мне крепким, маленьким, теплым телом. Негромко смеясь, дохнула мне за шиворот, легко скользнула губами по щеке. – Бедненький… бедненький… бедненький… – тихо повторяла она, поддразнивая меня, – что же тебе приходится из-за меня терпеть, бедному…

Арианна улыбнулась, ее губы помягчели, прижались к моим, язык с нежной настойчивостью пробежал по моим зубам, пробуя их разжать. Затем она медленно-медленно оторвалась и так же неспешно, задумчиво вытерла губы об отворот моего плаща.

– Слушай! – сказала она со смехом. – Ты же не собираешься заняться любовью? Мне эта твоя затея вовсе не нравится.

И ушла, бросив меня в полной растерянности. Подошла к рыбакам, которые вытаскивали на берег сеть. Еще в воде было видно, что улов скудный, рыбаки негромко переругивались, пока небо из розового становилось голубым.

– Глянь! – крикнула мне Арианна. – Ну пожалуйста!

Тут я убедился, что утро и правда волшебное. По пляжу брел старик, чуть не падавший всякий раз, когда он поднимал палку и грозил ею брехливой чумазой собаке с обрубленным хвостом. Арианна раскрыла кулак. Она сжимала его четыре часа.

– Забавно, – сказал я и неуклюже, так, что мне до сих пор стыдно, попытался поймать ее руку, но она быстро сунула ее в карман плаща.

Небоскребы квартала Всемирной выставки уже сияли на солнце. Арианна нетерпеливо тряхнула волосами и опустила солнцезащитный козырек.

– Фу-ух, надо было загадать солнечные очки. Почему я вечно выбираю не то? Мне так хотелось поехать к тебе, а придется вернуться к Эве!

Так и сказала, удивив меня напоследок. Значит, Эва и была сестрой, от которой она сбежала. Но разве можно от кого-то сбежать, проведя вечер вместе? Арианна возразила, что они не провели его вместе. Они за весь вечер ни слова друг другу не сказали, неужели я не заметил? Я не отозвался. Я страшно устал, меня по-прежнему познабливало. Я уже был на пределе и мечтал об одном – оказаться в своей постели, в глядящей на долину комнате. Впрочем, если день – это время с мгновения, когда встаешь с постели, до мгновения, когда ложишься обратно, достаточно было лечь спать, чтобы он закончился. А денек выдался такой, будто я побывал в лапах инквизиции.

– Подбросить тебя до машины? – спросила Арианна, когда мы добрались до центра.

Низкое обжигающее солнце выглядывало из-за крыш, его лучи разбивались на тысячи осколков, отражаясь в окнах домов, фонтанах, металле автомобилей. Улицы уже высохли, то там, то здесь на месте исчезнувших луж виднелись огромные пыльные пятна.

– Да нет, спасибо, – ответил я.

Мы добрались до подножья Монте-Марио и остановились, пропуская идущих гуськом мужчин. Они выходили с рынка, с глупым видом неся огромные букеты цветов.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Перевод А. Ямпольской. (Здесь и далее – прим. перев.)

2

Перевод Я. Пробштейна.

3

Порта-Портезе – римский рынок, знаменитый своими старьевщиками.

4

«Где ты, любовь моя» (фр.) – песня Ива Монтана.

5

Буканьеры – пираты, нападавшие на испанские корабли в Карибском море во второй половине XVII в.

6

Гибернация (в медицине) – искусственно созданное состояние замедленной жизнедеятельности организма, напоминающее зимнюю спячку животных.

7

От итал. Gazzarra – громкий шум, грохот, в том числе грохот оружия и крики празднующих победу воинов.

8

«Радостное сердце» (фр.).

9

Итал. Tintoretto – уменьшительная форма слова tintore (красильщик), этим ремеслом занимался отец художника.

10

Отсылка к роману Марселя Пруста «Обретенное время».

11

То есть редкими птицами.

12

«Обрученные» (1827) – роман классика итальянской литературы Алессандро Мандзони.

13

«Бисмарк» – традиционное немецкое блюдо из маринованной сельди.