Вор воспоминаний

– Ты что делаешь, бабуля? – спросил Тайрис в попытке её отвлечь; впрочем, ему на самом деле было интересно.

– Каждый вечер так делаю, – ответила она, доставая из мешка ещё горсточку.

Тайрис приподнял брови. Видел ли он когда-нибудь, чтобы по земле разбрасывали пищу? Когда мама кормила птиц или папа посыпал солью заледеневшую дорожку. Эту мысль он тут же отогнал, вздохнул поглубже, сосредоточился на том, чем занималась бабушка.

– А зачем, бабуля? Мне непонятно.

Она обернулась к нему:

– Чтобы уберечь всех нас.

– Рисом?

– Да, внучек. – Она кивнула. – Чтобы хорошие даппи в доме оставались, а плохие снаружи.

– Даппи?

– Уж ты наверняка слышал про даппи, Тайрис. Неужели папа не рассказывал? Ну, они вроде призраков.

– Призраков? – повторил Тайрис, плохо веря собственным ушам. – В смысле, призраков мёртвых людей?

Бабушка кивнула.

– Есть среди них души злобные – им всё не угомониться, они вылезают из могил и ходят по земле, есть и просто демоны, живущие в нашем мире… Даппи, Тай, они повсюду, и некоторые требуют больше внимания. Те, которые нехорошие, могут ночью натворить бед, но, если насыпать риса на крыльцо, они начнут его подбирать, зёрнышко за зёрнышком… и пока подберут, уж и солнышко встанет, лишит их всякой силы.

Бабуля пожала плечами, будто бы признавая этот неоспоримый факт.

Тайрис моргнул, вгляделся в неё. Даппи. Шутит бабушка, что ли? Ну не может она говорить серьёзно.

– Ну правда, бабуля, зачем этот рис?

Она склонила голову, брови сошлись.

– Я ж уже сказала, Тай: чтобы нас уберечь.

Тайрис вгляделся в бабушкино лицо, так и ожидая, что оно сморщится от смеха.

– Да знаю я, что ты шутишь.

Бабушка взяла в руку мешочек с рисом.

– Нет, Тай. Не стану я шутить, когда мне важно уберечь тебя от беды. Тут у нас на острове все знают, что это нужно обязательно делать.

– Не может быть, чтобы все в это верили, – усмехнулся Тайрис, который всё ждал, что бабушка сознается: она пошутила.

Бабуля пожала плечами:

– Ну, кто не верит, так верно и в солнце с луной тоже не верит. Ты вон спроси Марвина – он тебе всё про даппи расскажет. Уж кому и знать-то.

Тут Тайрису в голову пришла важная мысль.

– Бабуля, а чья это могила?

– Какая ещё могила?

– Я когда гулял, забрался высоко наверх, там на склоне могила, её почти не видно.

Бабушка замерла на миг, а потом явно насторожилась.

– Вот уж не знаю, о чём ты.

– Там могила и…

– И всё, Тай, – резко оборвала его бабуля. Взяла его за локти, заглянула в глаза: – Не лазай туда, ладно? И не поднимайся на гору, тем более один.

Тайрис удивился:

– Почему? Почему мне туда нельзя?

Бабушка натянуто улыбнулась.

– Да вот… – Она умолкла, будто подыскивая слова. – Ты ж не хочешь заблудиться? Вот и пообещай, что никогда больше туда не пойдёшь, никогда-никогда… Дейтишкам тугуйхим каймешки куйшть.

Тайрис ухмыльнулся:

– Чего-чего?

– Детишкам тугоухим камушки кушать. Это значит – если не слушаешь, что тебе говорят, попадёшь в беду… Помни это! – Она передала внуку мешок с рисом. – Пошли, а то у меня куриное рагу сгорит. Будь умницей, доделай тут дело, да смотри, сыпь – не жалей, особенно на заднем крыльце.

Она ещё раз улыбнулась и зашаркала в дом, а Тайрис с мешочком в руках остался на крыльце.

Бабушка что, правда думает, что он будет разбрасывать этот рис? Тайрис улыбнулся про себя, и всё же спустился по двум деревянным ступенькам на траву, дошёл до задней стены дома – там оказалось ещё темнее.

Тайрис знал, что до входной двери рукой подать, но ему почему-то стало не по себе. Взгляд то и дело устремлялся к черноте леса. Потом он встряхнул головой. Глупость какая. И чем он тут вообще занимается? Да, бабуля у него хорошая, но разбрасывать рис? Этого ещё не хватало. Бред какой-то. Подумав так, Тайрис высыпал остатки риса в металлическое ведро и быстренько вернулся в дом.

На самом рассвете Тайрис лежал в кровати, пытаясь прогнать сон. Веки страшно отяжелели, но, несмотря на изнеможение, он заставлял себя встряхнуться каждый раз, как задрёмывал. От жары было только хуже. Всё липло к коже, Тайрис вспотел, ему казалось, что он лежит во влажной земле.

Мысли всё возвращались к могиле на склоне горы. Непонятно, зачем она там. Какому семейству понадобилось похоронить родственника в таком недоступном месте? А бабуля? Как-то она встревожилась, когда он спросил. Может, и правда испугалась, что он заблудится, и всё же странно, что она так резко ему ответила.

Но тут мысль про могилу оборвалась, потому что сквозь гул вентилятора Тайрис услышал, как в его комнате открылось окно. Мама, наверное, и, хотя он её не видел – слишком темно, – Тайрис разозлился, что она приходит к нему по ночам, будто он ещё маленький. Вечно у неё какие-то глупости! Он плотно закрыл глаза, чтобы мама не заметила, что он не спит. А то ведь наверняка заведёт разговор, начнёт спрашивать, всё ли у него хорошо, переживать, что он не спит. Тайрис старался не шевелиться, пока не убедился, что мама ушла.

Сон как рукой сняло – он вздохнул, в очередной раз пожалел, что он не дома в Манчестере. Что-то ему говорило, что лето окажется долгим.

Глава 6

Воскресенье, раннее утро, и, пока Тайрис одевался, в окно жарило солнце. Проснулся он с ужасной головной болью. И вообще чувствовал себя очень странно, будто в тумане. Может, после длинного перелёта, а может, у него просто аллергия на цветы, которые растут прямо за окном? Он понятия не имел, зачем мама ночью открыла это самое окно – знала же, что он любит спать с закрытым.

Тайрис сердито захлопнул окно. Нахмурился. На кончике пальца выступили капли крови – кровь вытекла из трёх маленьких проколов. Три красные точки на коже. Откуда они взялись? Для комариных укусов великоваты, да и не чешутся. Может, укус паука? Тайрис про такое читал. И всегда думал – чушь какая-то. Ладно, проще не обращать внимания.

Он содрогнулся, вытер кровь и тут же сморщился – по глазам изнутри ударила резкая боль. Он ущипнул себя за переносицу. Голова болит всё нестерпимее, а нужно распаковывать вещи. Подумал – может, оставить на потом, но не хотелось, чтобы пришла мама, распсиховалась и сама полезла всё раскладывать.

Тайрис громко выдохнул, схватил красную спортивную сумку, сбросил её на пол, раскрыл молнию, вытащил футболку.

Открыл высокий платяной шкаф из кедра и, стараясь не обращать внимания на головную боль, потянулся к обшитой тканью вешалке. По ходу дела задел рукой голубой пиджак в полоску. Ахнул, отшатнулся, потому что сразу узнал этот пиджак. Папин.

Тут же нахлынули воспоминания. Тайрис плотно зажмурился, как будто так можно было отгородиться от памяти. А потом резко открыл глаза, потому что в нос, точно облако пыли, ударил запах любимого папиного лосьона после бритья – он исходил от ткани. Ваниль с древесными нотками обволокла Тайриса, как будто папа снова стоял с ним рядом.

– Нет! – Тайрис затряс головой. Сердце неслось вскачь, он стукнул кулаком по дверце шкафа, захлопнул её, будто запирая в клетку дикое животное.

Потом развернулся, судорожно хватая губами воздух, привалился к шкафу спиной. Почувствовал, как что-то царапнуло шею, глянул, всё ещё тяжело дыша, и увидел здоровенную чёрную сколопендру – она выползла из щели между дверцами шкафа ему на плечо. Он, вздрогнув, смахнул её на пол.

– Братан, привет, прости, если я… – начал было Марвин, появляясь в дверях, но тут же умолк и уставился на Тайриса. – Тай, ты чего? Тай?

Тайрис пытался хоть что-то ответить. Грудь сдавило, сердце билось так быстро, что закружилась голова.

– Тай?

– Я не могу дышать! Не могу! – Тайрис хватал воздух и сам слышал страх и панику в собственном голосе.

– Тай, позвать тетю Патти?

Тайрис качнул головой, вдохнул медленно, глубоко, как его учил Джонатан, сосредоточился на том, чтобы выровнять дыхание. Только бы не заплакать. Нет, я не буду плакать. Он не хотел, чтобы пришла мама, она сейчас такое устроит! Вот только при каждой панической атаке – а они у него начались с марта – он чувствовал, что задыхается, как будто в горло вбили клин.

Его это пугало… каждый раз казалось, что он сейчас умрёт. Но одновременно он чувствовал себя идиотом, слабаком, ненормальным. Вот только этого он никому не скажет даже под страхом смерти, а уж маме тем более. Хоть режь его.

Тайрис дышал носом и смотрел на Марвина – тот удивлённо хмурился.

– Порядок. Всё уже хорошо. – Он попытался улыбнуться. – Правда всё хорошо.

– А что это было, Тай?

Он повёл плечами.

– Да ничего. Просто… астма, – соврал Тайрис. – Только маме моей ничего не говори, ладно?

Марвин явно изумился:

– У тебя астма? Бабуля никогда об этом не говорила.

– А с чего бы! – рявкнул Тайрис, уже жалея, что не придумал другой отмазки.

Марвин скорчил рожу:

– Так ведь с астмой бегать нельзя, да?

Тайриса будто накрыло облаком. Про бег он вообще старался больше не думать… Раньше это было его любимое занятие. Единственное, чем он действительно хотел заниматься. Даже мечтал о том, чтобы в этом году на чемпионате для школьников по лёгкой атлетике побить национальный рекорд на дистанции 800 метров. Надеялся, что сможет. Очень серьёзно готовился к этому сезону, к забегу, к выстрелу из стартового пистолета. Всё остальное не имело никакого значения, а потом в марте привычный мир перевернулся с ног на голову. Ничто никогда уже не будет прежним, вряд ли он снова наденет беговые кроссовки. Какой смысл? Теперь вообще ни в чём нет никакого смысла.

Тайрис ещё раз поглядел на двоюродного брата. Не любил он лгать, а теперь вот придётся лгать дальше.

– Да нет, можно, всё было хорошо… Короче, не важно, я больше не соревнуюсь и никогда не буду.

– Почему?

Тайрис пожал плечами и выдал новую порцию небылиц:

– Да не знаю, ну, типа надоело.

Марвин, похоже, хотел ещё что-то сказать, но в результате просто пожал плечами:

– Ясно. В общем, завтрак на столе. Да, Тай, прости меня за вчерашнее. Я совсем не хотел тебя обидеть.

Тайрис кивнул:

– Понятно, дружище, без вопросов.

– Вот теперь ты у нас говоришь как настоящий ярди! – Марвин рассмеялся, а Тайрис улыбнулся в ответ.

– Ты меня тоже прости, я и сам лишнего наговорил.

Они обменялись улыбками, кивками. Потом Тайрис завязал шнурки, а Марвин тем временем прыгал перед зеркалом, ухмыляясь от уха до уха.

– Бабуля говорит, мы с тобой похожи… а ты что думаешь?

Тайрис, чтобы изобразить заинтересованность, надел очки и осмотрел двоюродного. Ему не раз говорили, что между ними большое сходство. Но сам он этого не замечал, вот разве что на одном фото, которое бабушка прислала в прошлом году; да и сейчас, глядя на Марвина, он не видел между ними ничего общего. Во-первых, лицо у Марвина меньше, худощавее, хотя Тайрис и вынужден был признать, что выпирающие уши и курносые носы у них совершенно одинаковые. Зато у Марвина, когда он улыбался, на щеках появлялись ямочки, а у него нет.

– Нет… мне так не кажется.

– Потому как я уж больно красив, да? – Марвин опять рассмеялся, потом скорчил рожу и принял картинную позу.

Да, вчера Тайрис здорово рассердился на Марвина, и всё же двоюродный брат ему нравился.

– Ладно, а как оно так вышло, что ты оказался тут, у бабули? – спросил он, застегивая на запястье ремешок часов.

– Ну, я в основном тут живу, потому что у папы… ну, типа свои дела, – пояснил Марвин, разглядывая Тайриса в зеркале. – Но это ничего, мне у бабули нравится.

Тайрис поднялся, бросил полотенце на стул. Промазал – оно упало на пол.

– А с мамой ты видишься? – Его эта ситуация всегда удивляла, но родители так толком ему ничего и не объяснили.

– Не-а. Нет её. Ушла. Вряд ли вернётся… Короче, – Марвин явно решил сменить тему, – идём, бабушка всё приготовила.

Тайрис прекрасно знал, каково это – уходить от ответов на навязчивые вопросы, поэтому больше решил не поднимать эту тему. И – едва не повалив большой горшок с алоэ в углу – молча пошёл за Марвином по коридору, заметив по ходу дела, что проколы на пальце снова закровоточили.

– Ты как, Тай, всё хорошо? Ой, вид у тебя совсем выжатый, шёл бы ты поспать после завтрака!

Мама сидела за кухонным столом, который буквально ломился от еды. Ну почему она всегда так? Обращается с ним на людях как с ребёнком. А ему стыдно.

– Уж надеюсь, что ты, Тайрис, проголодался. Давай, налегай, – пригласила бабушка, указывая на аки[3], солёную рыбу, каллалу[4], жареные пирожки, плантан[5] и ямс[6].

У Тайриса потекли слюнки. Он сел на стул в кухоньке с выбеленными стенами – очень хотелось сделать бабушке приятное, особенно после вчерашнего.

– Спасибо, выглядит просто здорово, я очень люблю аки.

– Хочешь, чтобы тебе досталось, не зевай, – предупредила бабушка. – Начнёшь считать ворон, Марвин слопает и свою, и твою порцию. Любит он у нас поесть! – Она фыркнула и откусила большой кусок плотного домашнего дрожжевого хлеба. – А я ему всегда говорю: нынчий-то сладкий, а завтрий гадкий.

– В смысле нынче сладко, а завтра живот заболит, – усмехнулся с набитым ртом Марвин.

– Во-во. – Бабушка с довольным видом захлопала в ладоши. – Я, Тайрис, это часто повторяла твоему папе. Он тоже любил поесть… – Она умолкла, и в глазах её появилась такая нежность, что Тайрис невольно отвел взгляд. – Я тут Марвину вчера говорила, как ты на отца похож, когда он был в твоём возрасте. Оба вы на него похожи. С виду не двоюродные, а чистые близнецы. – Бабушка понизила голос. – А как на тебя погляжу, Тай, так будто отец твой рядом сидит.

Тайрис почувствовал, что в груди снова сжимается комок. Крепче стиснул нож и вилку – вот бы бабушка замолчала.

– Ты же знаешь, он в нашей семье был настоящей звездой. – Бабушка снова смолкла, нахмурилась, повернулась к Марвину: – Видал, что Тайрис в очках ходит? Умный значит, прямо как его папа.

Марвин захихикал, Тайрис не выдержал и фыркнул тоже. Почувствовал, как грудь слегка отпустило.

– Бабуля, да это просто очки, вовсе они не значат, что он умный.

– А вот и нет, они у него потому, что книжек много читает, – стояла на своём бабуля.

Марвин подмигнул, одновременно накладывая на тарелку ещё порцию каллалу.

– Мы сегодня поедем в Бафф-Бэй, Тай.

Бабушка покачала головой.

– Это ж был наш секрет, Марвин, а ты эк разошёлся, хотя я и велела тебе рот на замок… – Она посмотрела на Тайриса: – Ладно, он правду сказал, всё семейство хочет тебя видеть, Тайрис. Уж как они рады, что ты приехал! Сюрприз приготовили.

Марвин, едва сдерживая нетерпение, запрыгал на стуле.

– Ты, Тай, просто не представляешь, как это здорово! На пляж сходим!

– Ты же знаешь, что папа твой очень любил кататься в Баффе на сёрфе, когда рос, – добавила бабушка.

– А можно не вспоминать о нём каждую секунду?! – рявкнул Тайрис, не сдержавшись.

Все замолчали, тишину нарушало лишь гудение и шуршание насекомых снаружи.

Тайрис поймал на себе пристальный мамин взгляд, лицо её стремительно краснело. Не так должен был начаться этот день. Он знал: мама хочет, чтобы он хорошо себя вёл, радовался, говорил, как он доволен, что здесь оказался, но ему было не сдержать пламя, бушевавшее в груди, и слёзы, скапливавшиеся в глазах.

– Тай, помнишь, что я тебе говорила? Не надо так. – Мама мягко дотронулась до его руки. – И что говорил Джонатан – что тебе нужно побольше отдыхать?

– Да всё со мной хорошо, просто голова болит, потому что ты ночью открыла у меня окно. Это, видимо, аллергия, – пробормотал Тайрис и нахмурился.

– Я ночью к тебе не заходила. Наверное, это бабушка.

Бабушка покачала головой.

– Не, я к тебе уж всяко не входила.

– Ну, кто-то да входил. Я слышал, а ещё окно утром было открыто настежь. – Тайрис посмотрел на Марвина, но тот тоже покачал головой.

И тут Тайрис заметил, что бабушка как-то странно на него смотрит и в глазах у неё неприкрытая тревога.

Глава 7

Пошёл двенадцатый час дня. Они ехали в Бафф-Бэй, Тайрис сидел в джипе, с трудом помещаясь между раскалённой металлической дверью и несколькими большими пакетами – в них, в пластмассовых контейнерах, лежала приготовленная бабулей еда. Мама, как всегда, невыносимо медленно ехала по ухабистым дорогам. С одной стороны – крутой обрыв без всякого ограждения, с другой – кофейные плантации, дома и фермы. Горы накатывали гигантскими морскими валами, окружали со всех сторон.

Мало того что было тесно, так приходилось ещё и слушать, как мама, бабуля и Марвин, не прекращая, играют в «Отгадай, что я вижу». Догадаться, что видит бабушка, не мог никто, в частности потому, что видела она эту штуку сорок лет назад в Кингстоне. Игра растянулась до бесконечности, и они так хохотали, что Тайрис дошёл до ручки: ему казалось, что он бьётся головой об лёд; голова разболелась сильнее прежнего. А когда они наконец-то доиграли, бабуля с Марвином завели какой-то бесконечный разговор:

– А я, когда, помнится, ещё девушкой была, так они все говорили…

– Ой, и как же звали-то её, эту тётку, которая…

– Да уж, паршивка она была редкостная, и вот однажды…

– А мне помнится, ростом она была выше, чем…

Так они и переговаривались, будто ручеёк журчал. А Тайрис чувствовал себя совсем плохо. И не только это. Его всё не отпускало ощущение, что он никак не связан со всем происходящим, как будто он – это не он.

Когда они запели, он громко застонал, заткнул уши, закатил глаза. Всякий раз, как мама поглядывала на него в зеркало заднего вида, он отворачивался, делая вид, что не заметил её взгляда.

– Тут останови, Патти. Вон тот вон дом, – распоряжалась бабушка, указывая на большую белую виллу, обсаженную ярко-красными и жёлтыми цветами; тут же росли несколько банановых пальм.

– Вот и перезнакомишься со всеми двоюродными, Тайрис. Уж я-то знаю: они ждут не дождутся. Надеюсь, у тебя ещё местечко в животе осталось, уж они для тебя наготовили. Растолстеешь ты у нас! – Бабуля рассмеялась, поворачиваясь и глядя на Тайриса с переднего сиденья.

Они вылезли из джипа и понесли пакеты в дом – Тайрис увидел, что сад украшен шариками и ленточками. К веткам хлебного дерева даже был привязан большой баннер с его именем.

Он бросил злобный взгляд на маму. Уж она-то могла догадаться, что ему это не понравится. Уж она-то могла сказать бабушке, что он не любит сюрпризов, тем более таких. Таких, где от него ждут, что он разговорится, заулыбается – не хотел он ничего этого делать. Да и не мог. Ну совсем ему не надо снова и снова слышать вопрос, всё ли у него хорошо, и рассуждения о том, какой он храбрый.

Он остановился у машины, покачал головой:

– Мам, а это всё обязательно? Не хочу я никого видеть.

Мама улыбнулась, расстёгивая верхнюю пуговицу блузки:

– Тайрис, ты слышал, что сказала бабушка: нас ждут, все очень хотят тебя видеть.

Тайрис почувствовал, как пересохло во рту, сердце заколотилось, будто после конца забега.

– Ты что, не могла сказать бабушке, что я хочу остаться у неё дома, что мне не хочется сюда ехать? – спросил он, стараясь говорить потише, чтобы бабушка не услышала. Ни к чему её обижать.

– Они уже подготовили свой сюрприз, так что вышло бы некрасиво… Смотри, там даже баннер с твоим именем. А шарики видел? И они тоже специально для тебя. Смотри, что на них написано: «С приездом, Тайрис!» Очень мило с их стороны. Идём, Тай.

Тайрис медленно шагал по выложенной белой галькой тропинке; ближе к дому до него донеслись звуки регги из сада: Кен Бут, «Всё, что у меня есть». Одна из любимых папиных песен… Тайрис нахмурился… Ну… вроде как из любимых. Почему-то толком было не вспомнить – в голове вдруг всё перемешалось, как будто её окутал густой туман.

И тут на Тайриса будто налетел порыв холодного ветра, его затрясло. Хотелось, чтобы выключили эту музыку, прекратили всё это. Не справится он. Ни за что. Он будто бы кружился вместе с песней, раз за разом, она увлекала его обратно в тот ужасный день, будто он стал странником во времени: она вернула его к звукам, свету и запахам в аэропорту, к маминым словам тогда, в марте, когда она встретила его после поездки в Афины: «Тайрис, послушай меня, пожалуйста. К сожалению, случилась страшная вещь…»

– Чего? Ух ты! – На него налетел Марвин.

Тайрис отвлёкся – Марвин вырвал его из чёрного колодца, вернул в настоящее. Проглотив слёзы, он глубоко вздохнул, почувствовал, что в горле стоит комок.

– Ух ты, Тай, – продолжал Марвин. – Только погляди! Морской окунь, курочка в острой корочке, рис с горошком! Спорим, я первый выпью весь фруктовый пунш!

Марвин, хохоча, помчался к мискам с пуншем, а Тайрис остался стоять рядом с мамой. Сбоку он услышал голоса. Поглядел, увидел целое море незнакомых людей: тёти, дяди, двоюродные – он никого из них никогда раньше не видел. Все улыбаются, машут руками, приветствуют его, идут навстречу, будто морской вал, который сейчас накатит и подомнёт под себя.

Тайрис попятился, сделал шаг назад, отшатнулся и от дома, и от родни.

– Мам, я не могу. Не могу.

– Я тебя прошу, постарайся, давай. Тебя ждут.

– Мам, ну пожалуйста, не заставляй меня. – Не хотел он никого видеть. Не хотел все это чувствовать, но ничего не мог с собой поделать. Хотелось одного – чтобы всё кончилось.

Мама протянула руку, погладила его по щеке, нижняя губа у неё задрожала:

– Тай, ты просто подойди и поздоровайся… ну пожалуйста, сынок. Они так старались… Может, тебе даже понравится – вдруг вообще будет весело? Ну постарайся, дорогой, прошу тебя.

– Мам, прости. – Он сглотнул слёзы, ему показалось, что он падает, а подхватить его некому. – Не могу я… не могу… Бабуля, мне правда очень, очень жаль.

– Тайрис, всё хорошо? – спросила бабушка, подходя.

Тайрис не успел одёрнуть себя, подумать, что на это скажет Джонатан, вглядеться во встревоженные лица мамы и бабушки – он просто развернулся и побежал к морю.

– Мне догнать его? – донеслись до него мамины слова. – Я не знаю, как ему помочь.

– Просто мальчику больно, пусть выпустит боль наружу, Патти. Бурю не остановишь.

Тайрис промчался по песчаной тропке, мимо кафешек и киосков у пляжа, и оказался на пустынном берегу. Остановился у прозрачной подвижной воды Карибского моря, задержал дыхание, попытался сдержать крик, который рвался откуда-то из самого нутра. Закрыл лицо локтями, заорал в самый сгиб:

– Ненавижу тебя, ненавижу, ненавижу, ненавижу!

Потом нагнулся вперёд, опёрся ладонями о колени, попытался восстановить дыхание – хриплое, шумное, закрыл глаза; лицо овевал тёплый океанский ветер.

Подумал про это самое празднество. Нет, он не хотел никого обижать, не хотел показаться неблагодарным – ему же сделали сюрприз, но в одиночестве всё равно было легче. Именно поэтому он старался пореже выходить из дома. Проще запереться в спальне, закрыться от всех. Он не видел в этом ничего плохого, в отличие от мамы и Джонатана. Впрочем, он же не всегда был такой. Раньше он любил тусоваться, шутить, разговаривать. Но – раньше. В тот мартовский день для Тайриса всё закончилось и началось заново.

Мама сказала, что после этой поездки ему, возможно, станет лучше, но пока было только хуже. Сегодня с самого утра всё вокруг стало каким-то размытым, бессмысленным. Казалось, жизнь говорит с ним на незнакомом языке. Он вообще не чувствовал себя собой. Скорее ковриком, в котором постепенно развязываются все нити, и он постепенно превращается в кучку пряжи.

От этого было очень мерзко. Почему нельзя повернуть время вспять?

Тайрис вздохнул. Кровь прилила к голове, он открыл глаза, сморгнул слёзы, выпрямился. А потом, глядя на солнце, вольготно раскинувшееся над сверкающим синим морем, просто выбросил все мысли из головы, как делал довольно часто.

Жара стояла невыносимая, но всё же он скинул кроссовки и решил прогуляться по пляжу. Чего не хотелось – так это чтобы его тут отыскала мама. Что она скажет, когда он вернётся? Об этом лучше было не думать вовсе.

Он зашагал к пальмам в дальнем конце узкого, изогнутого дугой пляжа; пахло океанской солью. Его окутали мягкие потоки тёплого воздуха. Пятки жгло, но в том, как мелкие камушки и тёмно-серый песок проскальзывали между пальцами, было что-то приятное. Тайриса понемногу отпускало. Он перестал скрипеть зубами, разжал кулаки, напряжение улетало прочь, как цветочные лепестки по ветру.

Он пошёл дальше, свернул ещё на одну песчаную тропинку – она вела через пальмовую рощу. До берега было всего несколько метров, но рокот волн, разбивавшихся о берег, вдруг смолк, а воздух здесь оказался прохладным, даже студёным – Тайриса это удивило. Но было приятно чувствовать ветерок, слушать потрескивание пальм над головой – они слегка качались. Если не считать этого потрескивания, вокруг стояла странная тишина, какой-то ревущий покой, как вот если прижать к уху морскую раковину.