скачать книгу бесплатно
– А чего вас так много-то?
– С уроков ушли.
– Я так и подумала, – медленно клонилась горбатая над землей, опершись на ветер. – Посуду дать?
– Лучше дайте напиться, – отстал от сливы физрук, – если есть такая возможность.
– Всем? – спросила она.
Никто не отказался. Сознавая нашу наглость, мы поскромнели. Кто виноват, что хочется пить?
Она пошла в свой оазис и возвратилась с ведром, раскапывая воду по дороге.
Физрук первым принял стакан ведра и трогательно наклонил в усики, пустив по обеим щекам стремительные ручьи, затекшие в шею костюма. Ракета над его пупом наполнялась и принимала свой настоящий, конструктивно верный вид, вставая так быстро и так смешно, что даже бабка не удержалась от смеха. Только англичанка смотрела на его таланты и не смеялась.
После физрука в ведро вступил Рысак, засунув туда лицо и уши, почти целую голову, и долго в нем чавкал, чтобы смешнее было. Когда его мокрое лицо поднялось над водой, то получило подзатыльник и отдало ведро дальше.
– Воду загрязнил людям, – сказал влажноусый физрук, глядя половинкой глаза на англичанку, ради которой старался.
Мы все понимали, что Рысак получил за то, что пил смешнее своего более опытного и сильного соперника, но что разум может противопоставить голой силе, кроме понимания?
– Я чистый, – обиженно шепнул Рысак, и отеческая рука легла ему на загривок.
– Ну-ну, – сказал физрук.
Вода была смертельно ледяная, и я не смог много выпить, обожгя горло ее рукавом. Сразу понял, что начал заболевать. Мельком видел край себя и будущее на несколько минут вперед, как мы на холме стоим.
– И что вы, просто так гуляете? – спросила бабка, чтобы заполнить паузу, пока мы пьем.
– А нам больше ничего не надо, – сказала англичанка.
– Как хорошо посмотреть на таких, – добро смотрела на нас снизу бабка. – Кто бы меня заставил плюнуть на этот огород проклятый и просто так пожить.
– Так в чем вопрос, – взял ее физрук за руку. – Бросайте огород и пойдемте с нами.
– Куда мне гулять, я уже старая, – дрожала она от волнения и хваталась за его сильные пальцы.
– Бросьте, – сделал физрук виртуозный, в своем обыкновении, комплимент, – вы мне всего лишь в матери годитесь.
– С вами не пойду, – ответила она, – но и работать из уважения к вам больше не буду. На лавочке весь день просижу, на природу прогляжу.
А я, подумал я, из уважения больше не буду вас дразнить. Раз вы хорошая оказалась.
Она села на лавочку, приставленную к забору, и стала отдыхать.
С девятого этажа на огород вертолетиком скружился желтый дымящийся бычок.
– Все теперь ничего, – сказала она, – только на это я не обращать внимания не могу.
Что бычки с балконов кидают – нормально, мы с Рысаком их собираем и курим, а что в огород попадают – плохо. Не бросайте бычки, пожалуйста, если под вашими балконами частный сектор, это я к вам обращаюсь.
С прежним искусством мы пошли дальше, оставив бабку отдыхать на лавочке, и забрели на холм, с которого был виден весь город, и в нем наша школа.
– Ого! – вскрикнули мы с Рысаком: на стадионе возле пустой школы суетилась каша из людей. Их количество не поддавалось даже примерному счету. Ну, скажем, тысяча, а может и больше.
Это вся школа вышла. И властелин этот вытолкнулся, по имени дирик, и все учителя под его предводительством, и все ученики, ведомые ими, и даже похожая на обезьянку фигурка Каляцкого плелась где-то в отдалении: они все вычленились, выдавились из школы как капля, и нас искали.
Рысак пронзительно свистнул и закричал:
– Мы здесь!
Мы поздравительно замахали всем школьникам опустевшей школы, и они, увидев нас, подняли руки в ответ.
– Гудмонинг, – озвучил я их жест и насмешил весь класс.
Мы стояли на пронизывающем ветру и тянули время, чтобы хоть пять минуточек еще покрасоваться здесь, на холме. Щелкали семечками, которые были в кармане у химицыных старшаков, и думали о том, что о нас могут подумать внизу.
Пирогов, разваливший школу, сам несказанно мерз и прятал уши в поставленный воротник.
– Какая-то дикая осень. Никогда еще таких не было, – жаловался его холодный нос из воротника.
Конечно: наверное, с первого класса в этой куртке ходит. Нельзя же носить одежду вечно: она снашивается как минимум на пуп ниток в день.
Рысак чувствовал к Пирогову справедливое уважение, и, чтобы с этим бороться, сочинил стих:
В мире много дураков,
Ну а главный Пирогов.
На что Пирогов ответил:
Ляпнешь, падла, языком,
И получишь кулаком.
После чего падла Рысак притих.
Осень 2016
Джинсы
Глава первая: Только кончики намеков и обрывки слов
Федоров был тонким, ювелирным человеком, и не один год накрывал джинсами стол на рынке.
В одно утро он поехал собирать грибы и надолго загулялся по мшистым лесным курганам с коллекцией волнушек в руке, поэтому первую половину рабочего дня пропустил. Никто не мог его ругать за это, ведь он работал на себя: и вот он шел спокойно на работу, и был в душе тихим охотником, а не торгашом, и вспоминал похожие на карикатурных человечков грибы и распахивающийся молодняк деревьев, ведущий на невидимую лужайку.
Превращение случилось, как только Николян сказал, что приезжал Пунчик и привозил новую партию.
– Что было? – осведомился Федоров, хорошо зная ответ, но все равно чувствуя интерес.
– Что и всегда.
– Ясно.
– Кроме одной марки, жутко дорогой.
– Вот как? – удивился Федоров.
– Да! Прикольные такие. Никто не взял, дорого.
– Насколько дорого?
– Триста шестьдесят.
– И вправду.
– Он тебя искал, думал ты возьмешь.
– Что, прям меня и искал?
– Да, говорил, тебе партия понравится.
– Понравится? – Федоров чувствовал, как интерес растет. – Вот это да. И что за марка?
– Не помню.
– Не помнишь?
– “Мекерсы” какие-то, или “Пекерсы”. Хрень какая-то. Пунчик так важно произносил: это “Пекерсы”. Или: это “Мекерсы”.
– Может, “Декерс”? Такие есть.
– Нет.
– Точно?
– Ну блин, ты что?
– Ладно, – сказал Федоров.
И повторил задумчиво, шагая к джинсам:
– Ладно, Николян.
Когда стоял за прилавком, настроение было подпорчено пропущенным приездом Пунчика.
– Не мог в прошлый раз свои “Пекерсы” привезти.
Он курил одну за другой, переминался, ходил вокруг стола, перекладывал джинсы: словом, ему не стоялось. Думать получалось только об уникальных джинсах Пунчика. На рынке работал лучший друг Федорова Тарасов, с которым много лет были ровные, уважительные и нежные отношения, и Федоров пошел к нему.
– Здорово, Федоров! – усмехнулся Тарасов. – Что собрал?
– Почти только волнушки и больше ничего. А у тебя что?
– Вот, Пунчик приезжал.
– Николян уже сказал.
– Ага. Такие клевые джинсы привозил.
– Клевые?
– Просто высочайшие.
– О! – расстроился Федоров. – “Пекерсы”?
– Нет, по-моему, скорее на “М”.
– “Мекерсы”?
– Нет, по-другому. Не запомнил.
– Высочайшие, говоришь?
– Офигенские!
– Какого цвета?
– Вроде обычного, но, кажется, что слегка необычного. Своеобразного.
– А качество?
– Хорошее – не то слово. Я такого еще не видел.
– Так что ж не взял?
– Кому? Себе? Пунчик же мелкими партиями не продает.
– Мне почему не взял?
– Вот еще, откуда я знал, что ты захочешь?
– Раз ты так рекламируешь!
– Ну, это они мне понравились, а тебе ведь могли и не понравиться. Вдруг у тебя денег свободных нет, или еще что.
– Да, облом, – сказал Федоров. – И что теперь делать?
– Ничего, подумаешь тоже. Не бери в голову.
