Вспомнить всё, или Снежный танец

Замечательный обед и ностальгический вечер воспоминаний, отодвинули факт присутствия Ирины на второй план. Ирина старалась по возможности быть незаметной, говорить мало и реже смеяться.

Иногда Ирине казалось, что она находилась в кругу близких ей людей, а порой она изнывала от желания сбежать куда-нибудь из уютной гостиной. Когда за окном начали сгущаться сумерки, Ирина тихо выскользнула в прихожую и прошла на веранду.

В воздухе клубился туман, пахло горелым, вероятно где-то жгли сухие ветки. Было морозно, Ирина пожалела, что не взяла свою накидку и уже повернулась, чтобы исправить свою ошибку, как увидела рядом с собой парализованного деда. Ей показалось, что он пристально вглядывался в её лицо.

Ирина улыбнулась и произнесла, не надеясь быть услышанной: «У вас отличный дом. И внук у вас необыкновенный. Он вас любит». Дед в ответ что-то забормотал.

У деда были отличные вставные челюсти, но он был настолько слаб, что было трудно разобрать его речь. Ирина сначала прислушивалась из вежливости, кивала головой, глотая слёзы. Затем, просто, без единой мысли в голове уставилась в окно, за которым кружились хлопья первого снега. И неожиданно поймала себя на том, что речь дедушки стала более осмысленной. Сначала Ирина начала разбирать отдельные фразы, затем, с удивлением для себя услышала из уст старика: "Что, нравится тебе мой внучок? Любишь его? Только за любовь бороться надобно. Вот, послушай нашу с его бабкой историю. Был 40-й год. Мы только сыграли свадьбу, когда Верушка поняла, что беременна Борькой. Родился он в мае 1941 года, в июне меня забрали, война началась. Где только не воевал, был контужен, осколок мины попал в ногу, пришлось ампутировать. Я Верушке ничего не написал о том ранении. Перевели в тыл, не захотел возвращаться домой, хотел быть полезен стране. В мае 45-го вернулся домой, без предупреждения.

Открывает Верушка дверь, Боренька мамку за ногу держит, в руке игрушка какая-то. Увидела меня Вера, ахнула, потом скользнула взглядом по фигуре и застыла. Я ж на костылях, и обрубок вместо ноги. Смотрит она на меня и молчит, а Борька не признал папку, плачет, за мамкину юбку держится. Понял я, что не такого меня ждали и ушёл.

Пошёл в закусочную за углом, сел за стол и заказал водки на все деньги, что были: себе на горе и всем мужикам на радость. Опустил глаза в стакан. Сижу мрачный, думаю, куда податься. И чувствую на себе взгляд. Поднимаю голову: стоит моя Вера в дверях, мальчонку нашего на руках держит и улыбается: "Милый, дождалась". Так мы и стали дальше жить. И никогда тот день не вспоминали. Так-то. Хранили мы с Верушкой покойной тот день в тайне. Да вот захотел поделиться, сколько ещё жить осталось, не знаю. Женька не поймёт, он меня не слушает, думает, я совсем плохой. Женька хороший, но уж больно врачам верит. А те меня давно со счетов списали. Только ты, девонька, и можешь меня услышать. Не должен он ни на ком жениться, кроме тебя. Нашей ты породы. Такая же бодливая. Бодаешься с жизнью. Ты верная, я знаю. Женька только с тобой счастлив будет. Не нужны ему эти модельки, не по-людски жить с тем, кто руки свои в твоих карманах держит. Расскажи Женьке про нашу с бабкой историю, да скажи, что я сам просил тебя ему рассказать. Давай, с Богом, холодно тут. Отвези меня в гостиную».

Ирина словно очнулась от какого-то трансового оцепенения, почувствовала, как жутко она замёрзла, окутала ноги деда упавшим на дощатый пол террасы, пледом, и вкатила инвалидную коляску в гостиную. Глеб Евгеньевич жестом руки попросил Ирину оставить его одного.

Ирина тихо прикрыла дверь гостиной и сделала несколько шагов в сторону столовой залы, откуда доносились голоса. Но немного замешкалась, почувствовав, как неудобно входить в комнату посреди общей беседы. И не захотев вновь становиться объектом пристального изучения родственников Евгения.

Ирина прислонилась спиной к стене неподалеку от двери столовой залы, чувствуя себя опоздавшей на первый урок школьницей. Голоса зазвучали громче. Видимо, все переместились на диваны, стоявшие неподалеку от входа в комнату.

– Женя, хватит держать интригу. Расскажи, наконец, кто твоя будущая жена. Ни имени, ни фамилии, все какая-то таинственность. К чему? Почему мы не можем с ней познакомиться? Надеюсь, ты нас не стесняешься?

– Елена Ивановна, все в свое время.

– Какая я тебе Елена, да еще Ивановна. Ох, Женька, договоришься ты у меня, – хохотнула Алёна: «Я, между прочим, ровесница твоя».

– Так я со всем уважением, Алён. Просто не бегите впереди паровоза. Все в свое время.

– Ну хоть имя у нее красивое? – не унималась Алёна.

– Имя хорошее. Мне нравится. А она сама нравится еще больше. Ой, родственнички, пропал я.

– Пропал или попал? – съехидничал Николай.

– Пропал. Просто пропал. Вернее, не просто пропал, а пропал целиком и полностью. И я рад этому, очень рад. Я ждал эту женщину всю свою жизнь. И вот дождался, на старости-то лет, – с улыбкой добавил Евгений.

– Что? На старости лет? Да ты не обалдел ли? В сорок два жизнь только начинается. Мы вот с Николаем ещё и о ребенке думаем.

– Ага, мало мне двоих-то, – пробурчал Николай.

– Они не от меня. А я хочу нашего общего, – обиделась Алёна: «Я ещё молодая, могу рожать. Вон «звезды» наши рожают и в сорок, и позже».

– Алён, они – «звезды», а мы – обычные люди. Не для нас эти сериалы.

– Дядя Коль, а вот тут я с тобой не согласен. Я тоже хочу детей. Не просто одного ребенка, а именно детей, – уверенно сказал Евгений и стукнул кулаком по столу, будто подтверждая свою решимость.

– Жень, так ты мужик. Мужик и в шестьдесят может ребенка завести. А Алёнка уже не девочка.

– Давай, не будем решать за других, девочка или не девочка. Девочка я, да, Жень? – слышно было, что Алёна очень взволнована темой разговора.

– Алёнушка, ты – прекрасная девушка и замечательная жена. И если Николай Глебович такой простофиля, что не замечает этого, так у меня есть пара холостых друзей.

– Ну-ну, потише. Друзья у него. Я тебе дам, друзья. Это ты что, дядьку своего рогами хочешь наградить? А?

– Цени жену, и у тебя всегда будет гладкая голова, – откровенно веселился Евгений.

– Вот-вот. Цени меня. А то ведь я женщина молодая, привлекательная, горячая, могу и дров наломать, – подхватила шутку Алёна.

– Ну все. Хорош. Будет тебе ребенок, неугомонная. Хоть два. Только сама возиться будешь с пеленками и распашонками. Мне некогда. Отец вон на руках, да работа. Детей кормить и обувать нужно, это тебе не котенка завести. Ладно, Жень, ты с ночевкой или обратно в Москву?

– Обратно в Москву, – вздохнул Евгений: «Дела», – добавил он.

– А что за брюнеточка с тобой? Ничего себе такая, только полноватенькая для тебя.

– Это журналистка. Приехала на свадьбу. Я пригласил. Словом, долго объяснять, – слышно было, как загремели отодвигаемые стулья.

– Ой, заторопился сразу. Какой у меня таинственный племянник. И ведь всегда себе на уме. В кого ты такой скрытный? Мы все – простые люди.

– Жизнь научила, Коль. Ладно, поехали мы. Пойду с дедом попрощаюсь.

– Давай-давай, а мы с Алёной порешаем наши проблемы. Чай не мальчик уже, пятьдесят четыре в этом году стукнет.

– Давайте, удачи, – Ирина едва успела скрыться за соседней дверью, так стремителен был Евгений.

Ирина затаила дыхание, чтобы не выдать себя, подождала, когда Николай и его жена, вслед за Евгением, пройдут в гостиную. И только после того, как за всеми закрылась дверь, покинула своё укрытие.

«Я ждал эту женщину всю свою жизнь». Эта фраза повторялась и повторялась в голове Ирины, будто речитатив. Наивная дурочка, на что она еще надеялась? «Пропал целиком и полностью». Хоть бы издалека увидеть эту Наталью. До свадьбы. Увидеть и сбежать обратно в свой N-ск. Просто знать, как выглядят «девушки мечты». Полнователькая, значит? Ирина грустно улыбнулась своему отражению в зеркале, сорвала с вешалки накидку и выскочила во двор. И, прежде чем Евгений догнал её, Ирина успела смахнуть с глаз слезинки и навесить на уста безмятежную улыбку.

– Дед уснул. Поцеловал его на прощание. Ну что, «Москва-Москва, как много в этом звуке»? – и Евгений распахнул перед Ириной дверцу своего сверкающего в свете фонарей, джипа.

– Евгений, – Ирина решила исполнить просьбу деда незамедлительно, ей казалось, что невероятная история очень важна для Евгения.

– Да, Ирина. Что?

– Я бы хотела поговорить. Наедине. Как это возможно?

– Да очень просто, – и Евгений нажал на какую-то кнопочку на сидении водителя. Тотчас же между водителем и пассажирами опустилась полупрозрачная темная шторка.

– Ты можешь говорить. Перегородка заглушает речь, а у водителя автоматически играет музыка.

– Он правда ничего не услышит?

– Нет. Говори, что ты хотела?

– Не знаю, как начать. Все это очень странно, необъяснимо.

– Говори.

– Ты уверен, что твой дед не разговаривает?

– Да. Хотя иногда мне кажется, что он что-то тихо проговаривает. Но врачи уверяют, что речь потеряна. А что?

– Просто сегодня я стояла на террасе и разговаривала с твоим дедом.

– ? Что ты делала?

– Разговаривала. Вернее, говорил он. И попросил, чтобы я передала тебе его слова. Сказал, это важно.

– Что же он тебе сказал? – улыбнулся Евгений.

– Про знакомство с твоей бабушкой. Про ранение и про то, как твой отец не узнал его, когда дед вернулся с войны.

– Отец правда не узнал деда, он рассказывал. Там какая-то тайна была, дед и бабушка молчали всю жизнь, хотя отец много раз просил их рассказать об этом дне. Дне, когда дед вернулся с войны.

Ирина повторила рассказанную дедом Евгения историю, умалчивая о некоторых его репликах относительно моделей.

Евгений молчал и как-то странно смотрел на Ирину. Удивленно и удовлетворенно одновременно, будто ее пересказ дедушкиных слов подтверждал что-то, о чем он и сам знал.

– Почему твой дед сказал, что тебе важна эта информация?

– Однажды я попросил его рассказать о событиях того дня. Отец все никак не мог составить полную картину событий, что-то помнил, что-то в силу малого возраста забыл. И дед пообещал рассказать. Но только моей будущей невесте. Странно, когда я женился в первый раз, он не проронил ни слова.

– Но я – не твоя невеста. Я – твоя гостья.

– Да, не бери в голову. Если дед и вправду решил рассказать, он сейчас уже не очень хорошо понимает, что происходит вокруг. Но я поговорю с врачами. Вдруг, это прогресс, и речь можно вернуть, – казалось, Евгений и верил и не верил в рассказ деда.

– Твой дед правда может говорить. Иначе откуда я узнала бы, как звали твою бабушку? И про ранение? Была повреждена одна нога, а сейчас у твоего деда нет обеих ног. Подумай сам, ну откуда бы?

– Я займусь этим вопросом. Обращусь к лучшим врачам, постараюсь еще раз провести комплексное медицинское обследование. Если бы ты знала, сколько их было, этих обследований. Я не хотел мириться с болезнью деда, приглашал лучших докторов, но все, как один, разводили руками и говорили, что чудес не бывает.

– Значит, бывают.

– Возможно. Ирина, ты не против поужинать со мной? – Евгений явно решил переменить тему.

– А почему я должна быть против? С радостью с тобой поужинаю.

– Вот и хорошо.

Вернувшись в номер после ужина с Евгением, Ирина долго перебирала в памяти события минувшего дня. То ей вспоминался разговор с дедом, если, конечно, его можно было назвать разговором. Скорее всего, монолог, но до чего же странно, что Евгений не понимал речи деда, а она, посторонний для старика человек, вдруг разобрала его речь. Порой Ирине казалось, что она нафантазировала эту странную беседу на террасе, но Евгений частично подтвердил слова деда, а значит, ей не показалось.

Потом мысли Ирины перемещались в конец дня, ей вспоминался ужин с Евгением, его нежный взгляд и ладонь, теплая и жесткая, которой он накрыл ее руку. О чем они говорили? Что-то неприятное случилось за столом, какая-то фраза расстроила Ирину. Что же это было? Ах да, Евгений сказал, что решил купить невесте роскошное платье в одном из бутиков, пока не решил в котором. Старое платье казалось ему простоватым. На замечание Ирины относительно того, что видеть подвенечное платье жениху – дурная примета, Евгений только посмеялся. И спросил, какой размер носит Ирина, пояснив, что его Наталья приблизительно тех же пропорций. Ирина ответила, что не знает точно, вероятно размер 52 по российской шкале. Евгений заметно оживился после ее ответа, достал маленькую алую коробочку. И показал Ирине кольцо – бриллианты в сочетании с нежными топазами, посетовав при этом, что кольцо тоже скромное, и что невеста не любит слишком дорогих вещей. А он, Евгений, готов осыпать её звездами с неба, так она ему дорога.

Ирина сидела, почти не притронувшись к ужину, слушала Евгения и не знала, что ей делать, радоваться за любимого или рвать волосы на голове от невозможности что-либо изменить. Какая-то Наталья поселилась в сердце и мыслях человека, которого Ирина любила, любила так, как никого в этом мире. Даже ребенка, дочь, которая ворочалась в ее чреве, чувствуя волнение матери, Ирина любила меньше. Евгений был для нее всем. Она и дышать начинала и жить, и цвести, лишь, когда рядом появлялся Евгений. И вот, незнакомая ей Наталья отнимет у нее возможность и жить, и дышать полной грудью, и радоваться, глядя в его карие глаза. Когда она успела стать ему столь близкой, эта незнакомка? Хотя упрекать в случившемся Ирина отныне могла только себя. У нее дважды был шанс стать незаменимой. И оба раза Ирина бесталанно упустила этот шанс.

Ирина все никак не могла поверить, что это все, конец всем надеждам, ей так хорошо и уютно было рядом с Евгением. Лишь кольцо, как символ любви к другой женщине, отрезвило ее. И теперь Ирина не знала, как ей жить дальше. Без Евгения. А то, что это именно так и будет, уже не подвергалось сомнению. И даже слова деда, согревавшие ее и дававшие слабую надежду на чудо, блекли по сравнению с правдой жизни.

Не хотелось ни спать, ни есть, ни смотреть «Красотку», которая спасала от дурного настроения многие годы, ни разговаривать с кем-либо. Хотелось просто лечь и отключиться, пока не пройдет эта жуткая свадьба, а потом – очнуться. В своей маленькой квартирке, на диване. И как будто не было ничего. И как будто ее Ева – плод вымышленной любви, а отец неизвестен.

Ирина вдруг почувствовала, что словно еж, лишившийся своих иголок, она превратилась в кусочек ранимой плоти. Это было странное, новое ощущение. Ирина привыкла идти по жизни с забралом, контролировать свою жизнь. Так было проще.

Ирина словно превратилась в легкое драже, лишившееся оболочки. Она растекалась. Она стала беззащитной, и любой порыв ветра мог переломить тонкий стебелек ее теперешнего «я».

На журнальном столе завибрировал телефон и быстро затих. Пришло сообщение. Наверняка, очередная распродажа или бонусы. Ирина неторопливо взяла телефон и ойкнула, сообщение было от Евгения: «Ирин, не спится мне. В глазах сцена – моя бабушка держит дедушку на руках, они вальсируют. Я сам это видел, понимаешь? Бабушка смотрела на деда с такой любовью, какой нет, наверное, больше на этой земле. Я хочу, чтобы у меня была такая любовь. Доброй ночи, мой маленький друг».

«Если он женится, значит, у него уже есть такая любовь. Наверное, эта Наталья – хороший человек, и достойна такого мужчины, как Евгений. А я? А что я? Закомплексованная провинциалка, которая размечталась до неприличия, и которой пора возвращаться на грешную землю, к своим баранам, то есть проблемам. Кропать статьи, потом – стирать пеленки и радоваться тому, что были мгновения, ради которых и жизнь не стыдно прожить», – и Ирина со слезами повалилась в постель, накрыв голову подушкой, чтобы рыдания не разносились по коридору отеля.

Утро застало Ирину спящей на диване, с разметавшимися по подушке волосами. Накануне вечером Ирина была так рассроена, что даже забыла задёрнуть шторы, и теперь солнечный лучик скользил по её лицу, подсвечивая в рыжину её каштановые локоны и вырисовывая на лбу виртуальную морщинку.

Ирина медленно открыла глаза и несколько мгновений раздумывала, где она находится. Мозг сегодня решил, видимо, не просыпаться, чтобы не травмировать себя новой информацией. Ирина нехотя оторвала голову от подушки и посмотрела в окно. Солнце в конце октября. Казалось бы, всё живое должно было радоваться и ликовать под этими прощальными лучами, а Ирине хотелось выть. Она вдруг вспомнила, как вместе с отцом дурачилась в детстве: выла на два голоса по-волчьи, чем очень веселила маму.

Ирина вообще любила, когда мама улыбалась. Кажется, мама была очень красива. И у неё были такие же каштановые волнистые и непослушные волосы, как у Ирины. Даже выпрямленные утюжком, волосы вились у висков, едва начинал накрапывать дождь или стоило Ирине пойти купаться. Ирину в последнее время стали посещать короткие воспоминания из раннего детства. Так, она вспомнила, как папа катал её на закорках по комнатам, и она смеялась от удовольствия, протестовала только мама – в доме висели дорогие люстры, привезённые из зарубежных экспедиций.

Воспоминания были неясные, Ирина не видела чётких лиц, она просто ощущала тепло привязанности, исходившее от дорогих её сердцу людей. Это было так радостно и больно одновременно: хотелось и смеяться, и плакать. Слишком быстро закончилось её беззаботное детство.

Ирина вспомнила, как мама любила сидеть перед трельяжем и расчёсывать волосы, одновременно отражаясь в трёх зеркалах. Ирина никогда не беспокоила маму в эти минуты, просто наблюдала за ней, любовалась чудесными, длинными локонами и мечтала отрастить такие же длинные волосы, которые для маленькой Ирины были олицетворением женственности и красоты.

Как же плакала Ирина, когда в интернате первым делом состригли её длинные роскошные косы, оставив лишь короткий «ёжик» на голове. Так было проще воспитателям, не нужно было возиться с волосами, заплетать их в тугие косы. И Ирина стала такой, как все. Казённое платьице, казённая стрижка, такая же, как у всех панцирная кровать и постельное бельё с биркой. Она стала просто Зотовой, в редких случаях её называли по имени. Только дети, с которыми она сумела наладить отношения. Дети же и прозвали Ирину каланчой за высокий рост. Сначала Ирина очень переживала по этому поводу, старалась быть незаметной, сутулилась. До тех пор, пока Саша, ставший к тому времени лучшим другом, не сказал самые важные для Ирины в то время слова: «Не хнычь. Ты мне и такой нравишься».

Несмотря на то, что Саша имел в интернате определённое влияние, его уважали даже воспитатели, боялись его гнева многие воспитанники, для Ирины у Саши всегда находилось ласковое слово. Он её опекал, хотя и был всего на четыре года старше. Поговаривали, что он незаконнорожденный сын московского чиновника, но сам Саша никогда не поднимал эту тему. Даже Ирине, которая однажды в лоб спросила его, правда ли, что он сын богатого человека, Саша ответил: «Не твоё дело. Не лезь». Однако кольцо он подарил ей на обручение не из «дешёвых». Не самое дорогое, и даже не золото, но серебро такой удивительной работы, что иные золотые кольца меркли в сравнении с подарком. И, конечно, кольцо имело особенную ценность, потому что это был дар любимого влюблённого мужчины. Мужчины, который в одночасье превратился из просто друга в очень дорогого и любимого человека.

Это произошло очень естественно. Просто однажды Ирина и Александр бегали по ржаному полю, Ирина была на невысоких, но острых каблучках, каблук увяз в земле, и Ирина упала прямо в заросли ржи. Рядом упал, смеясь, Александр. Ирина смотрела на синее небо над головой, ей было всего четырнадцать лет, мир улыбался ей ласковым солнышком над головой, облаками-барашками, проплывавшими по небу и спелой рожью, склонившейся над головой. И несмелый поцелуй Саши в щёку показался естественным продолжением летнего дня.

С того дня Саша стал относиться к Ирине, как к своей невесте. И они бы поженились. Опять это вечное «бы»! «Они бы поженились, если бы не…», «У Евы был бы отец, если бы Ирина не…» Это невыносимо, в конце-то концов! Дурацкое сослагательное наклонение, ломающее судьбы.

Из оцепенения Ирину вырвал телефонный звонок. Как же Ирина обрадовалась, увидев, что ей звонит Алёна Геннадьевна. Ирина почувствовала, как необходимо ей сейчас выговориться, выплеснуть боль, накопившуюся внутри. Она схватила телефон, лежавший рядом с подушкой:

Алло. Как я рада вас слышать, Алёна Геннадьевна.

Я тебя не разбудила, красавица?

Конечно, нет. Да если бы и так, вам я всегда рада. Как у вас дела?

То же самое я хотела спросить у тебя. Ты сказала своему Евгению про дочь?

Он – не мой Евгений. Я ничего не сказала.

Почему?

Потому, что у него теперь новая жена и новая жизнь. И я к этой новой жизни не имею ни малейшего отношения.

Ира, Ирочка, да какая разница, что у него жена. Он должен знать правду.

Зачем? У него скоро свадьба, а тут дочь. Зачем? Зачем портить человеку праздник?

Солнышко, ты должна ему сказать. А дальше ему самому решать, как распорядиться информацией. А вдруг он захочет признать ребёнка? Ты хочешь, чтобы твоя дочь всегда чувствовала себя ущербной, с самых малых лет? Ты хочешь, чтобы у неё, как у тебя, не было отца? Говори.

Нет, я хочу, очень хочу, чтобы был отец. Но отец настоящий, а не тридевять земель. Понимаете? Мне не нужны алименты. Мне нужны отношения, и чтобы дочь видела своего отца не в глянцевой хронике, а воочию. Чтобы общалась, чтобы вместе с папой ходила в цирк, в кино, на карусель. А это невозможно. Уже никогда.

Даже если тебе всё кажется невозможным, не лишай дочь отца. Я прошу тебя об этом. Признайся, расскажи ему. Обещай.

Хорошо. Я устала, все говорят мне одно и то же. Хорошо, я расскажу ему. При первом удобном случае.

Вот и славно. Ириночка, извини, ко мне пациент. Давай созвонимся позже. Расскажешь мне новости.

Хорошо, всего доброго.

Пока, моя хорошая девочка. Иринушка?

Да, Алёна Геннадьевна?

А что с Ольгой, я не спросила?

Мы с ней помирились. Долго объяснять, просто её мама не виновата, и отец мой не был виноват, у них никогда не было романа. Ольгу зачали при помощи ЭКО, а папа мой был донором.

Вот это история. Можно сериал снимать, прости великодушно, просто вырвалось. Значит, сёстры помирились? Ну и хорошо. Я рада, что у тебя теперь есть сестричка.

У меня теперь и бабушка есть, и тётя, и ещё много родни. Я разыскала маму моего отца.

Ирина, как я рада за тебя, солнышко. Ты столько лет думала, что бабушка – единственная твоя родственница. А сейчас ты обрела семью. Это очень хорошо, особенно, если учитывать историю с Евгением. Тебе сейчас необходим надёжный тыл. И он у тебя есть. Ты больше не одна, у тебя будет ребёнок, у тебя есть родная сестра и родная бабушка. Всё это больше походит на чудо. Словно судьба решила вознаградить тебя за страдания. Ох, как бы я хотела быть рядом с тобой сейчас и поддержать, но работа, словом, могу быть рядом только мысленно. Ты держись, девочка. Всё будет хорошо. С Евгением или без него. Ладно, моя хорошая, позвоню тебе попозже.

Буду ждать звонка, Алёна Геннадьевна. Вы всегда так добры ко мне. Я очень вам благодарна за то, что вы для меня сделали.

Не за что меня благодарить, я ничего особенного не сделала. И я бы очень хотела стать для тебя старшей подругой, если позволишь.

Для меня это будет большой честью.

Тогда дружба?

Дружба.

Дорогая подруга, ко мне взывают мои пациенты. Вынуждена откланяться. Пока.

До свидания.

Алёна Геннадьевна обладала удивительным даром распространять вокруг себя спокойствие и умиротворение. Жизнь много раз проверяла её на прочность и веру в хорошее и доброе. И с честью для Алёны Геннадьевны, она прошла все проверки и сдала все экзамены на человечность «на отлично». Дружба такого человека была на вес золота, благословением, потому что как никто другой, Алёна Геннадьевна умела излечивать больные сердца и отчаявшиеся души. Словом, делом, поступками, вниманием. Редкий талант оставаться человеком в нечеловеческих обстоятельствах.

Ирина нехотя поднялась с дивана, запахнула халат и подошла к окну. Несмотря на обманчивое, почти по-летнему припекающее солнце, пейзаж за окном был довольно унылым. Деревья стояли практически обнажённые, листву прибило к земле ночным дождём, пешеходы, подпрыгивая от резких порывов ветра, быстрой походкой сновали по неотложным делам. Ирина начала жалеть, что не взяла зимнюю одежду, казалось, ещё немного, и выпадет самый настоящий снег. Все сколько-нибудь приличные тёплые вещи уже не сходились на талии, а так не хотелось щеголять перед Евгением в бесформенном пуховике, тем более, что во время сборов в Ирине теплилась слабая надежда, что свадьба не состоится, стоит ей рассказать Евгению про дочь. Эгоистичная надежда, но Ирина ничего не могла с собой поделать. Только теперь, спустя почти две недели, Ирина искренне затосковала по своему старому, удобному пуховику.