Новая надежда России

В восторге я кинулась старику на шею, а он в ответ рассыпался витиеватыми комплиментами. Потом, хитро улыбаясь, достал из сумки старинный бархатный футляр. Открыл его, и я онемела: в нем был прекрасный брильянтовый, с голубоватыми камнями, набор. Он прекрасно подошел к тому кольцу, которое когда-то дал мне Саша, и которое я, не снимая, ношу на безымянном пальце левой руки. Серьги и ожерелье отлично сочетались с платьем, а небольшая диадема органично дополнила прическу. Правда, Дневник, очень здорово всё получилось! Я и не думала, что когда-нибудь смогу выглядеть так, как настоящая принцесса или даже королева, и ощущала себя в полном ажуре перед балом.

Правда, радость моя была недолгой. Когда я оказалась в большом зале, постепенно заполнявшемся приглашенными людьми, то с огорчением обнаружила множество красивейших женщин, одетых настолько богаче меня, что на их фоне я невольно выглядела лишь смазливой провинциальной девчонкой. Не понимаю, до этого они все прятались, что ли? Почти две недели я здесь, и ни разу не видела ни одной из этих великосветских мегер (прости, Дневник, что я их так обзываю, ничего про них не зная. Но клянусь, взгляды, которыми они обшаривали мое лицо и наряд, тоже теплотой и лаской совсем не лучились). Кроме того, я была одна, и никто не обращал на меня особенного внимания – в лучшем случае здоровались и проходили мимо, спеша присоединиться к своим настоящим приятелям. Время близилось к началу мероприятия, и зал был почти полон. Между гостями сновали официанты с подносами, полными бокалов с шампанским, их разбирали, но никто пока не пил – все ждали девяти часов, когда, я знала, закончится голосование на самом западе нашей страны, и можно будет начинать празднование. Из-за этого атмосфера была похожа на встречу Нового года, когда все с нетерпением ждут боя курантов.

Мне стало скучно и немного обидно из-за того, что никто со мной не общается, и я сама подошла к кучке немного знакомых мне мужчин во фраках, которые что-то тихо обсуждали между собой. Они, взглянув на меня, заулыбались (ну наконец-то!) и, расступились, впустив в свою компанию. Один из них сказал, продолжая, видимо, начатую ранее фразу:

“… а между тем говорят, что усатый до тридцати дожимает”.

“Да пусть он жмет, сколько его ослы дают, хоть тридцать, хоть пятьдесят, – ответил ему второй, – кому какая разница…”

“Это точно, – заметил первый и обратился ко мне: – А вы, уважаемая Надежда Сергеевна, как полагаете: народ сам за земляничника голосует, или это происки наймитов госдепа?”

Я, как дурочка, только пожала плечами, не поняв ни слова из того, что он сказал. Открыла было рот, чтобы ответить хоть что-нибудь, но в этот момент, к счастью, огромные часы на стене зала сверкнули стрелками, показав девять часов. И в ту же секунду на сцену лихо взлетел Дмитрий Анатольевич с микрофоном в руках. Он весело закричал:

“Дамы и господа! Дорогие гости!! Поприветствуем! Избранного президента-а-а! Российско-о-ой! Федераци-и-ы-ы!!! Урра-а-а!”

Все захлопали, зашумели, и вот открылась дверь, и на сцену вышел Он – прямой, основательный, неторопливый, глядя поверх голов со значительной полуулыбкой. Д.А. попытался сунуть ему микрофон, но В.В. небрежным жестом отстранил его, и премьер торопливо скатился по лестнице в толпу. Владимир Владимирович слегка поднял руку, и в зале воцарилась звенящая тишина. В этом безмолвии, медленно проведя взором по каждому из присутствующих и не задержавшись ни на ком в отдельности, он негромко произнёс:

“Друзья. Сегодня знаменательный день, но не спешите с личными поздравлениями. Нет, будет гораздо более справедливым поблагодарить и поздравить всех вас – тех, кто последние месяцы не спал, был оторван от бизнеса, не видел семей, разъезжая по стране и работая с населением. И вот, мы победили. Вы – победили! Нам еще предстоит дождаться официального подсчета голосов от Эллы Александровны, – он показал рукой в зал, где ему ответила глубоким реверансом пышная блондинка в страусовой шляпе с воланами, – но согласно подтверждённым независимым данным, нашу линию поддержало более семидесяти шести процентов населения! Ура, друзья!”

Все зашумели, зарукоплескали, но легкий жест снова заставил всех умолкнуть.

“Хочу, чтобы это был ваш день, ваш праздник. Вы – мои соратники и опора, мы одна команда. Отдыхайте, веселитесь, радуйтесь! Да здравствует победа!!!”.

Теперь овации было уже не остановить. Я хлопала, кричала, и чокалась вместе со всеми, радуясь, что наш великий Лидер снова с нами, как минимум – на следующие шесть лет, и значит, всё будет прекрасно, жизнь продолжается!

Президент, закончив свою короткую речь, спустился в зал, тут же собрав вокруг себя множество смеющихся людей. Мне снова стало грустно: это был их праздник, но не мой – я не могла похвастаться тем, что хотя бы одним пальчиком приблизила их победу. Но мне очень хотелось побыть с Владимиром Владимировичем в миг его триумфа, и, решительно поставив пустой бокал на поднос пробегавшего официанта, я двинулась прямо в окружившую В.В., стараясь подобраться поближе.

В конце концов я оказалась совсем рядом. В.В. был очень возбуждён: его глаза сияли беспокойным огнем, он кивал направо и налево окружающим его людям, звонко хлопал их по плечам и жал протянутые руки. Он что-то с жаром доказывал то одному своему собеседнику, то другому, и, очевидно, непрерывно шутил, потому что собравшиеся поминутно разражались смехом. В общем шуме я не могла разобрать слов, ухватила только обрывок фразы, которую он прокричал в лицо какому-то незнакомому мне застенчивому гражданину: “…нет, Виктор Леонтьевич, это еще не конец, это самое начало! Предстоит еще изрядно потрудиться, надо теперь оправдать это доверие!..”

Я почувствовала дежавю: снова я стояла в нарядном зале в окружении чужих людей, и пыталась привлечь Его внимание. Но, если две недели назад, в ту памятную встречу в Кремле, мне было довольно и того, что я нахожусь с ним в одном пространстве и вижу его, то сейчас я хотела большего. Я дождалась, пока он отвлечется от своих собеседников, чтобы промочить горло соком, и несмело окликнула:

“Владимир Владимирович!..”

Он скользнул взглядом назад, но не увидел меня среди многих лиц, а, может быть, и не узнал, и снова вернулся к другим. Сердце у меня окончательно упало. От разочарования я готова была разреветься, и, уже не веря в себя, отчаянно позвала изо всех сил:

“Владимир Владимирович!!!”

Слава Богу, теперь он заметил меня, и сразу так широко улыбнулся, что у меня отлегло от сердца.

“Боже мой, Надя?.. Тебя не узнать! Всё думал, что это за чудо такое прекрасное у нас в гостях, надо бы познакомиться…”

Я пролепетала дрожащими губами:

“Поздравляю Вас, Владимир Владимирович!..”

Он слегка нахмурился, хотя губы продолжали улыбаться:

“Что ты так официально? У тебя что-то случилось?”

“Нет, просто я испугалась, что вы меня забыли… То есть, не узнали, кто я, – тут я спохватилась, что несу чушь. В самом деле, как он мог меня забыть – не прошло и трёх дней с нашей последней встречи. – Ой, не слушайте меня, я просто боялась, что мне не удастся вас лично поздравить с вашей превосходной победой”.

“Перестань, – засмеялся он, – не заставляй чувствовать себя виноватым!”

Окружающие люди напирали со всех сторон – каждый хотел прикоснуться к Нему, признаться ему в любви и преданности, получить несколько одобрительных слов в ответ. В определённый момент нас стиснули так, что я практически прижалась к нему.

“Послушай, Надя, – прокричал он мне на ухо. – В этом обществе, как видишь, приватность не в чести совершенно. Невозможно говорить! Будь другом, погуляй тут пока сама, пообщайся с людьми, будь хозяйкой вечера! А когда товарищи меня отпустят, – он повел рукой вокруг, – мы сможем пообщпться. Надеюсь, народная любовь слишком долго не продлится…”

Он огляделся и выхватил из толпы чей-то рукав:

“Вот, Дмитрий Анатольевич как раз бездельничает, он тебя развлечет…” – он подмигнул мне, и его тут же снова затянуло сборище людей.

Д.А. солидно кивнул – дескать, не беспокойтесь, все организуем на высшем уровне, – взял меня под руку и ловко вывел меня из толпы. Придержал официанта, протянул мне бокал и взял себе. Восхищенно пробежался глазами по моему наряду и воскликнул:

“Вы, Наденька, сегодня ещё более обворожительны, чем всегда! Хотя раньше мне казалось, что это невозможно…”

Неторопливо дефилирующая мимо нас и явно подслушивающая полная белокурая дама в роскошном красном платье неодобрительно нахмурилась сквозь усыпанную алмазами вуаль. Д.А. столкнулся с ее взглядом, несколько смутился и потянул меня за собой:

“Давайте пройдемся. Вы видели наши висячие сады? Это прямо здесь, в галерее. Хотите посмотреть?”

Я кивнула, мне было неважно, на что смотреть и куда идти. Удивительно, но ещё пять минут назад я готова была заплакать от горя и обиды, а сейчас была совершенно счастлива и готова на что угодно!

Мой спутник вел меня за собой, непрерывно болтая:

“Кстати, Наденька, а что мешает нам перейти на “ты”? Я, как бы, молод душой, ты и подавно, так что давай считать, что мы просто школьные друзья из разных классов, лады?”

Я засмеялась и снова кивнула – называть маленького смешливого премьера Митей, как он сам предложил шутя, казалось самым простым и логичным.

Мы прошли через стеклянные двери в торце зала, и я восхищенно ахнула. В мягком свете передо мной предстало узкое ущелье, вертикально уходящее вниз. Его стены были затянуты непрерывным ковром разнообразных экзотических растений, сверкающих яркими пятнами цветов, а на противоположной от нас стороне шумел водопад. Он поднимал облака брызг, расцвеченных радугами, и разбивался о землю совсем глубоко, там, куда не доставал взгляд. По кругу ущелья шла резная деревянная галерея с несколькими выходами, через один из которых мы и появились на краю этой красоты. Ниже спирально спускалась вдоль стен каменная тропинка, доходившая, по-видимому, до самого низа. В воздухе раздавалось эхом пение птиц. Митя с гордостью обвёл широким жестом это райское место:

“Вот, Надюша, зацени наш эко-проект. Ну, то есть, не только наш, а совместно с правительством Московской области. Была старая ненужная шахта для бункера, а теперь тут заказник краснокнижных растений. Ничего так получилось, как думаешь?”

Я не успела ответить. Раздался сигнал вызова, и Митя, извинившись, вынул из кармана большой плоский телефон (вот ведь жук, – подумала я с усмешкой, – у меня-то самой телефон отобрали, а сами пользуются) и заговорил:

“Да, Антоша… Да, да… Да, здесь… Что, уже идет? Понял, тогда мне тут делать нечего”.

Он смущенно и почему-то сочувственно, как мне показалось, посмотрел на меня:

“Это, Надюш… У меня тут делишки нарисовались, ты не скучай, ладно? Постой тут, я скоро вернусь. Ну или… Короче, подожди немного. Давай я твою посуду заодно отнесу, раз ты допила” – он выхватил пустой бокал из моих пальцев и быстро исчез за дверью. Я растеряно глядела ему вслед. Что теперь делать, чем заняться?

Ладно, решила последовать его совету. Стояла, слушала легкое журчание воды, вдыхала запахи цветов. Думала о хорошем. Например, о том, что скажу В.В., когда увижу. Ничего не придумала, представляешь?

И тут раздались шаги, и на галерею вошел – ну конечно, Он. Оказывается, в глубине души я так ждала его, что совсем не удивилась, а просто потянулась навстречу ему сразу всем своим существом. Сперва мне показалось, что он всё так же возбужден, но взгляд его стал уже не насмешливо-веселым, а сосредоточенным, словно бы опустошенным. Приблизившись ко мне, он тронул меня за руку:

“Пойдем, Надя, – ласково произнес он, – теперь нас никто не потревожит”.

Не отрывая глаз от его затылка, я послушно проследовала за ним через галерею (из дверей зала, мимо которых мы прошли, по-прежнему раздавались радостные крики и музыка) и оказалась в тихом коридоре со старинными картинами, между которых сияли мягким светом бронзовые бра. Пройдя несколько шагов, мы очутились в небольшом уютном зале с зажжённым камином. Владимир Владимирович пропустил меня внутрь и усадил в глубокое кресло, однако же сам не сел, а, затворив двери, принялся расхаживать туда-сюда, пытаясь, видимо, унять охватившее его волнение. Наконец, он остановился передо мной и сказал, пристально глядя мне в глаза:

“Сегодня мой день. И сейчас нужно сказать тебе то, что никто и никогда до этого дня не слышал. И не услышит больше”.

Я вся подалась к нему, ожидая продолжения. Его взгляд горел:

“Ты помнишь мой рассказ про юную красу-Россию? Сегодня она снова доказала мне свою любовь. Ах, если бы у меня только получилось любить в ответ не её, не эту волшебную страну… не абстрактное геополитическое пространство с миллионами совершенно незнакомых мне людей, а живую, осязаемую, зримую Россию! Клянусь: всё бы отдал, всю свою власть за то, чтобы она стала настоящей прекрасной женщиной – такой, как ты! – и добился бы её заново. Понимаешь ли ты меня?”

Он подошел совсем близко, так, что я могла бы дотронуться до него, если бы пожелала, и я на самом деле желала, хотела погладить его и сказать, как важно мне всё, что он говорит. Но странная робость овладела мной: я не только не смогла, при всем внутреннем стремлении, протянуть к нему хотя бы руку, но и вовсе беспомощно вжалась в спинку кресла, словно бы под воздействием странной невидимой силы.

Его ярко-голубые глаза сверкали нестерпимым блеском, проникая в самые потаенные глубины моей души. На лице плясали отблески камина, отчего мне казалось, что и весь лик его излучает свет – но не красный, пламенный, а бело-синий – такой же, как тот, что лился из глаз. Голос его становился всё насыщенней и жарче:

“И когда появилась ты… стало очевидно, что моя Россия – это ты, Надежда. Ты именно такая, какой представлялась в моих нерассказанных снах: молодая, здоровая, весёлая, с невыразимо прекрасными северными глазами и длинной русой косой, – он коснулся моей головы, выдернул заколку, и волосы тяжело рассыпались по плечам. – Именно тебя мне пришлось так долго ждать и искать, и вот – ты сама нашла меня и пришла ко мне!”

Упругая сила между нами не отпускала меня, не давала шевелиться – как бы я не хотела бросится ему навстречу. Да, Дневник, у меня не было никаких сомнений в том, что произойдет дальше, я знала, что должна принадлежать ему, и молила Бога только о том, чтобы время ускорилось, и я смогла бы, наконец, оказаться в его объятиях. Но я, бессильная, ничего не могла – более того, я осознала, что это неведомое поле, которое отталкивало нас, будто одинаковые полюса магнитов, исходит от него самого – вместе с голубым сиянием, которое всё набирало силу, и стало уже совершенно ясно различимым. Светились зрачки, горело лицо, холодная синяя полоса света спускалась от расстегнутого воротника сорочки вниз, пробиваясь сквозь белую ткань и растекаясь глубоким пятном внизу живота. Это было жутко, но я, парализованная, не могла оторвать глаз от этого гипнотически пугающего волшебного пламени. Оно становилось всё ярче, свет пульсировал в такт его голосу, с особой силой и нажимом гремевшему словами:

“И вот сегодня – в этот незабываемый день, когда вся прекрасная Россия, вся, – от мала до велика, в едином покорном и радостном порыве согласилась быть со мной – Ты, моя великая Любовь, тоже станешь моей!”

И вот, внезапно – я как будто очутилась в безвоздушном пространстве, безжалостно бросившем меня вперед навстречу своей засасывающей пустоте. Я качнулась вперед с кресла, не удержалась на ногах и рухнула на колени прямо перед Ним. Руки снова слушались меня, и я вытянулась к нему всем телом, отчаянно пытаясь дотронуться до влекущего меня света и распутывая скрывающую его ткань одежды. Миг – и сияние вырвалась наружу, тяжело качаясь перед моим лицом огромным продолговатым облаком пронзительного чистого света. Это был Его чудовищный жезл, его властный скипетр, и я поняла, что это – средоточие и источник Его безграничной силы, стержневой столб, на котором держится вся жизнь, все надежды и все стремления подданных его необъятной страны. К этой Вертикали Власти тянулась и не могла прикоснуться вся Его Россия, это был инструмент повеления, любви и покорности. И вот мне, обычной девушке Наде – единственной! – выпала честь приблизиться к Нему и обладать Им!

Не в силах удержаться и бороться с охватившем меня жаром, я кивнула головой, и тут же оказалась крепко насаженной на этот огненный стержень. Не было никакого ощущения грязи, никакой скучной тошноты, о которых рассказывали мои незадачливые подружки во главе с Элькой, видимо, так и не сумевшие познать такого рода счастье. Напротив, несмотря на то что Его движения пронзали меня до самого сердца, никогда ранее я не чувствовала такой невероятной полноты жизни, опьянения чистой беспримесной силой, скользящей внутри меня. Я как будто жадно и глубоко глотала горячий морской воздух, обжигающий горло и наполнявший всё мое существо бесконечным сладким восторгом – и, сколько бы я не вдыхала, мне было мало. Милый, милый!

Я видела себя будто со стороны: юный прекрасный цветок, обрамленный фатой шелкового платья, – широко открытый своему Властителю, любимый Им, преданно смотрящий в Его глаза. Я чувствовала на затылке ласковую силу горячих ладоней, уверенно направляющих мое тело навстречу его порывам, – и с благодарностью принимала Его в себя, отпуская лишь на короткий миг – чтобы в следующую секунду схватить ещё крепче. Да, сейчас я была именно той, кого он так хотел: я с восхищением чувствовала себя не простой маленькой девчушкой, а одновременно миллионами российских женщин, мужчин, детей, стариков – живых, одухотворенных сущностей, самозабвенно, в едином стремлении отдающих свою беззаветную любовь Ему – своему Правителю, крепко и властно возвышающемуся над ними. И Он немедленно ответил взаимностью всем своим возлюбленным: его бурлящая сила упруго и решительно ринулась вглубь меня, излившись огненной свинцовой тяжестью в самом центре груди. Теперь стыдно сказать об этом, Дневник, но в тот момент я почувствовала себя бесконечно, бестрепетно счастливой, какой, наверное, была только самая первая женщина на Земле, познавшая своего первого и Единственного мужчину.

Некоторое время между нами стояла тишина. Магическое сияние притихло, превратилось в мирное уютное тепло камина. Владимир Владимирович тяжело опустился рядом со мной на пол, и бережно вытер платком (не тем ли самым?) мои глаза и губы. Произнёс, как бы через силу:

“Ты умница и красавица. Теперь нет никаких сомнений, ты – именно та. И даже лучше. Скажи, хочешь ли ты стать моей Надеждой?”

“Да…” – еле выдохнула я онемевшими губами.

“Хочешь ли ты стать моей Невестой – сейчас и навсегда?”

Я смогла только робко кивнуть – у меня совсем не было сил и перехватило горло. Всё, на что я была способна тогда – это просто смотреть на него, расплывающегося в пелене невесть откуда взявшихся слез.

“Надя, – серьёзно сказал он, – ты будешь самой счастливой царицей в мире – и во всей истории. Очень скоро мы будем вместе, почасту и надолго. Но сегодня… моя обязанность – уделить внимание и другим людям. Ты понимаешь меня во всём, ты не будешь расстраиваться, если сейчас придется на время расстаться. Ты же у нас молодец, верно?”

“Конечно”, – прошептала я, по-прежнему пытаясь справиться с дыханием – оно подводило меня, совсем как в тот раз, когда я по детской глупости хвастливо отправилась бежать полный марафон. – “А когда…?»

“Завтра. Уже завтра, обещаю. Спокойной ночи, Наденька”.

Подошел к двери, но всё же обернулся еще раз:

“Сегодня и впрямь Знаменательный День. Вся страна осталась со мной ещё – на годы… И самая прекрасная женщина в мире тоже стала моей – навечно”.

И вышел, оставив меня в одиночестве.

Не могу сказать, Дневник, сколько времени я провела там одна. Меня никто не тревожил. Сидела без мыслей, без особых эмоций – с застывшей улыбкой смотрела на огонь и слушала потрескивание углей. Это не была апатия или разочарование – нет, нет, мне было спокойно и хорошо, но какая-то часть моего сердца – та, в которую пришелся основной укол его Силы, словно бы замерзла и потеряла чувствительность.

Потом встала, привела себя в порядок, кое-как заплела волосы. Платье измялось, конечно, ну и ладно – попрошу потом выгладить, а сейчас в полутьме, надеюсь, никто не заметит… Прошла через коридор, через сад, через по-прежнему полный и пьяно беснующийся зал, не обращая внимания на приветственно окликающие меня лица, вышла на морозный воздух парковых тропинок, и, наконец, очутилась у себя, в тесной уютной берлоге.

Ты спросишь, отчего я грущу?

Не знаю, Дневник. Сама не могу ничего понять. Подумай только – ещё две недели назад я была обычным человечком с неопределенной судьбой, одной из многих девчонок, неотличимых от меня, а сегодня я – избранница самого Президента, а кроме того, – и я знаю это точно! – самого доброго, благородного, великодушного мужчины из всех живущих. Могла ли я мечтать об этой невероятной удаче? Но, знаешь, сейчас, когда радостное спокойствие от его близости растаяло, я понимаю, что с самого начала – с того момента, когда я перешагнула порог каминного зала, – где-то там, под кожей моего живота, непрерывно звенела непонятная, но тревожно натянутая струна опасности, и только любовная эйфория не давала её холоду добраться до сердца. Я испугана, Дневник, испугана тем, что выбранный мной путь ведет к неизвестности и, возможно, разрушению… Скажи на милость, почему он так быстро ушёл от меня? И объясни, пожалуйста, – что это было за ужасное мертвенное сияние, испускаемое им – а я ведь уверена, что оно мне не почудилось? Может быть, Он служит не Богу – а Дьяволу? Может быть, он и есть – Дьявол?

Боже, что за ерунда приходит в голову таким наивным дурочкам, как я. Все чушь, чушь. Не понимаю, почему мне везде мерещится плохое. Значит, я сама – плохая? Может быть, все мои переживания связаны с тем, что я поступила неправильно, отдав ему себя по первому требованию? Может быть, мне предназначен другой – тот, из прошлой жизни? Бред. Как раз наоборот, я не испытываю ни малейших сомнений, тому ли я дала возможность насладиться собой. Кому, если не Ему?.. Спрашиваю себя: люблю ли я Его? Несомненно. Разве сама я не испытывала от всего происходящего жаркого удовольствия, удовлетворения от того, что по-настоящему, по-взрослому, получаю его, и, как оказалось, навсегда? Всё так, всё так. И всё же…

Нет, Дневник. Не могу я больше думать об этом, хватит! Попробую заснуть.

Всё, пока.

19 марта, позже в тот же день

Доброй ночи, Дневничок!

Устала безумно, но не могу не поделиться с тобой событиями прошедшего дня. Столько всего случилось, в моей новой жизни всё больше сюрпризов и чудес, не всегда приятных, но уж точно не скучных!

Поспать мне толком не дали – как ты помнишь, из-за моих детских переживаний удалось заснуть только под утро, а уже через пару часов – ещё не было и девяти, раздался противный писк, который меня и разбудил. Сначала я не могла понять, откуда идет звук, но, немного придя в себя после прерванного сна (а снилось что-то замечательно интересное, хоть и, кажется, тревожное), обнаружила, что пищит тот самый «телефон», выданный мне Сашей под роспись. Дальняя связь, вспомнила я! Неужели меня вызывают с самого края земли?

Нет, оказалось гораздо проще и лучше. Это, оказывается, он мне звонил, мой В.В. (ох, как страшно его так называть) собственной персоной. Услышав голос, приветствующий меня, я сначала перепугалась по привычке, потому что не знала, как с ним говорить после произошедшего, но к счастью, ему и не требовалось, чтобы я поддерживала беседу. Вот всё, что он сказал:

“Просыпайся, Надежда. Жаль тебя будить, но нас ждут дела. Собирайся, и через четверть часа выходи на главную площадь у рабочей резиденции. Возьми с собой самые необходимые вещи на пару дней, но сильно не нагружайся – что надо, тебе дадут в пути. Отправляемся в большое турне, обещаю, что скучать не придется!”

Я на это успела только промямлить “Здравствуйте…”, и вообще была немного сердитая, оттого что не выспалась, но тут он добавил с нежностью:

“Давай, моя маленькая, поднимай свою прекрасную попку с кроватки, и бегом к нам скорее. Очень жду. Не прощаюсь”.