скачать книгу бесплатно
Она указала рукой на среднюю девятиэтажку.
Никитину не хотелось, чтобы она уходила, он был бы рад побыть с нею ещё рядом. Он хотел ей предложить ещё прогуляться, но не решился. Только сказал:
– Катя, я очень не хочу, чтобы вы уходили сейчас.
И снова это прозвучало почти как признание, и от этого вышло неловкое молчание, оказавшееся продолжительным. Она первая нарушила его нерешительным вопросом:
– Ну, я пойду, да?
Нужно было ещё что-то сказать, ещё как-то задержать её, но Никитин не нашел, как и чем ее задержать, тем более он видел, что она озябла.
Вошли в крайний с правой стороны подъезд, вонючий от запахов из мусоропровода, взошли по четырем ступенькам на лестничную площадку, к лифту. Постояли.
– Вы замужем? – задал Никитин ей главный вопрос, который уже мучил его всё это время.
И, ожидая ответа, снова почувствовал оглушительное биение сердца. Хотя зачем ему это надо было, он не мог бы сказать. Он, женатый человек, не имел никаких намерений разводиться с женой.
– С мужем в разводе, но живем в одной квартире, – просто ответила она.
С ее лица сошла улыбка, глаза перестали сиять, и он, кажется, впервые за этот вечер увидел её лицо грустным. Но и это выражение лица теперь показалось Никитину тоже милым и прекрасным.
– С мужем и с детьми, – вздохнув, добавила она. – Муж не работает, пьет, работу не ищет, дети взрослые, тоже не работают, все на моей шее сидят.
Она грустно усмехнулась, но тут же улыбнулась, отогнав свою грусть.
– Неужели мужья таких женщин ещё могут пить и не работать?
– Наверное, могут. – Она пожала плечами.
– А кто ваш муж? – отважился спросить Никитин, сам не зная зачем.
– Мой муж… – Катя снова грустно усмехнулась. – На авиационном заводе работал. Вы должны помнить его, он тоже начинал петь в вашем русском хоре, но бросил. А какой был шикарный баритон!
– А как его фамилия?
– Решетов. Валера Решетов. И я ещё до сих пор Решетова, – прибавила она.
– Валера Решетов – ваш бывший муж? – удивился Никитин. – Я помню такого. Как же тесен наш мир!
– Я сама привела его в хор, чтобы он полюбил самодеятельность, почувствовал, что такое коллектив, вообще проникся духом прекрасной дворцовой внутренней жизни, какой я сама жила. Чтобы он не ревновал, а то замучил меня своей ревностью. Но он – самовлюбленный пингвин, высокомерный, волк-одиночка. Сказал, что ему петь в хоре – это ниже его мужского достоинства. Он любил выделяться, быть первым, на виду, а тут не выделишься…
Никитин вспомнил этого Решетова. Это был хмурый, неулыбчивый, заносчивый мужик высокого роста и богатырского телосложения. Он посещал хор не более двух месяцев, а потом куда-то исчез. У него был редчайшей по красоте, по тембровой окраске баритон. Руководитель хора нарадоваться на него не мог, когда он появился в хоре, и сватал его на басовые партии, так как прирожденные басы в хорах вообще редкость, штучные люди.
– Как же тесен наш мир! – снова проговорил Никитин. – Оказывается, этот Решетов был вашим мужем!
– А вы женаты? – вдруг спросила она, но тут же прибавила, махнув рукой: – Хотя можете не отвечать, я и так знаю, что вы скажете.
– Что же я скажу?
– Не женат, разведен или не живу вместе с женой, что-то в этом роде. Все мужчины так говорят.
– А вот и не так. Я женат, и у меня две дочери, младшей шесть лет.
– Я с женатыми мужчинами не связываюсь, – проговорила Катя.
И сразу же наступило неловкое, отчуждающее молчание. Тут только при свете яркой лампы на лестничной площадке Никитин разглядел, какого цвета у нее глаза: они были серо-зеленые. «Милая, какая же ты милая! – думал Никитин о ней, и сердце его билось сильно, сладко, но мучительно и тревожно. – Утонуть бы в твоих глазищах!»
У него было сильное желание поцеловать ее, прижать ее к себе, но он сдержал себя. Это было бы некстати и неуместно.
– Ну…я пойду? – полувопросительно проговорила она, словно бы спрашивала у него: можно ли уйти? – И нажала кнопку лифта.
И тотчас же лифт загремел, заскрежетал, спускаясь вниз с верхних этажей. Вот спустился вниз, раздвинулись его узкие створки…
– Ну, до свидания? – проговорила она так же полувопросительно и протянула ему тонкую, узкую ладонь.
Он взял ее ладонь и задержал в своей, не отпуская. И она снова, как во дворце, как и во весь этот вечер, прямо взглянула на него долгим взглядом своих ясных, чистых, сияющих глаз, так что у Никитина мучительно сжалось сердце от одной только мысли: она сейчас уйдет, и он её больше не увидит. Никогда не увидит! А ему не хотелось отпускать её, а хотелось неотрывно глядеть в её глаза, видеть это милое лицо с ласковой улыбкой…Хотелось просто стоять рядом с ней и испытывать радость и счастье от одного ее присутствия.
Она осторожно высвободила свою ладонь из его ладони, – он стоял, как завороженный, – нажала кнопку лифта, который снова распахнул створки. Затем шагнула в лифт, развернулась лицом к нему. Секунда-другая-пятая, – они как бы прощально смотрели друг на друга…
– Катя! – вдруг спохватился Никитин и сделал шаг к ней, но тут створки закрылись, и лифт потянулся наверх. – Катя, я вас найду! – крикнул он, запоздало стукнув по лифтовым створкам. – Я вас обязательно найду!
Возвращаясь домой, он думал: «Какое сокровище эта женщина! Настоящее сокровище! Только вот где оно так долго пряталось? И просто удивительно, что она одна. Неужели никто не видит этого сокровища?»
И ещё ему думалось: вот встретишь женщину, встретишь, наверное, раз в жизни, так, чтобы она тебя сразу поразила, сразу вошла в твою душу. И так тепло на душе, так весело, счастливо, окрыленно! Он давно…очень давно не помнил, чтобы с ним было такое.
И мысль о любви, о которой он уже не смел думать и мечтать, вдруг остро пронзила его. Он не мог забыть ее глаз, ее белокурых волос, ласковой улыбки, ее милого кокетства… И было так странно и досадно, что он никогда не встречал ее в заводском поселке, хотя здесь двум людям не разойтись. Где же они разминулись? Но ещё страннее и досаднее было то, что он никогда не встречал ее и во дворце, на смотрах, на вечеринках, общих праздниках, и ему вообще казалось, что он никогда не встречал подобных женщин, они как-то обходили его стороной, ходили где-то мимо… Хотя что об этом жалеть? Уже поздно.
Но все же Никитину было горько оттого, что ему уже вот-вот пятьдесят стукнет, а любовь тоже как-то прошла-пробежала стороной, в спину уже дышит старость, толкает туда всё дальше и дальше, в страну неведомую и страшную, откуда возврата нет.
Дома он отгонял мысли о ней и её образ, как наваждение, утешая и успокаивая себя. «Это хорошо, что когда-то давно мы разминулись и не встретились, – думал он. – Ещё неизвестно, что бы тогда, в те времена было. А теперь у меня две прекрасные дочери. Это называется – не судьба, и нечего на нее сетовать. Пройдет, всё пройдет! Завтра я её забуду! Так, минутная блажь принеслась в голову, любви мне, видите ли, захотелось. А что из этого выйдет? Ничего не выйдет. «Я вас найду! Обязательно найду!» – передразнил он себя, вспомнив свои последние слова. Ну, найдёт ее – и что дальше? У него теперь семья, жена, дети, нет работы, постоянного заработка, и проклятая нужда который уже год душит и душит его со всех сторон. Какая там к черту любовь!»
Но минутная «блажь» не проходила, не истаивала, и ночами он долго не мог уснуть, растревоженный этой женщиной и охваченный совершенными новыми чувствами, этой самой «блажью», – о любви, о милой женщине, о счастье, о бьющемся от любви сердце, о сияющих глазах при виде любимой женщины, и о её сияющих глазах, о счастье спать с любимой в одной кровати, обнимать ее, чувствовать в постели живую женскую плоть, а не холоднокровную, бесчувственную рыбу. Словно бы эти мысли и чувства к пятидесяти годам угасают, уплывают вдаль со старением, с течением времени, зарастают семейными заботами, добычей пропитания, бытом и дрязгами…и прочим, прочим, мелким, случайным и ненужным, а главное…самое главное – любовь и счастье вообще уже не имеют права на существование.
Этих новых мыслей, этой «блажи» давно…очень давно не было ни в его душе, ни в его сердце. Наверное, только в самой первой молодости. А может быть, никогда не было, он уже и не помнил этого.
Несколько ночей он лежал в своей кухоньке на полу с открытыми глазами, заложив руки за голову. «Нет, это всё блажь, блажь, и нечего ей поддаваться! Только поддайся ей, и выпадешь из привычной колеи и забудешь обо всем на свете! – говорил он себе. – Забыть, забыть обо всем!»
Все эти ночи дверь в зал была открыта, и слышно было, как кашляла простуженная Полина, которая снова не ходила в детский сад. Слышно было, как вставала, скрипнув диваном, жена, входила к дочурке, – должно быть трогала ее лоб: не жар ли у неё? Не нужно ли принять срочные меры? Простуда прилипала к девочке легко, быстро, и ничего нельзя было поделать. Три дня побудет в детском саду – и снова кашель, температура, тревоги, заботы…
Но на четвертый день Никитин все же решил непременно разыскать Катю. Он хотел просто найти её без каких-либо надежд и планов на будущее – очень ему хотелось увидеть ее ещё хоть один раз, ещё раз взглянуть в ее глаза. Да и какие могут быть планы на будущее в его-то положении?
На календаре было тридцатое декабря – день предновогодней суеты, не самый лучший день отвлекаться от предпраздничных хлопот. Но елка в доме уже была давно поставлена и наряжена, скромные подарочки куплены и припрятаны, и к Новогоднему столу уже всё припасено. И Никитин сообразил так: если уж искать Катю, то непременно сегодня, так как перед Новым годом торговля всегда идет хорошо, и она наверняка будет торговать. А после Нового года наступает затишье на долгие дни.
Проспект Победы заводского поселка авиастроителей, где располагался этот стихийный рыночек, мимо которого они с Катей проходили в вечер знакомства, был застроен в последние года перестройки девятиэтажными и пятиэтажными домами. Одним своим концом проспект почти выходил на близлежащие сопки, а другим – на пустырь, который выводил на берег Амура. Широкий, распахнутый всем амурским и неамурским ветрам, проспект являлся словно бы проходными воротами для ветров, дующих со всех направлений. А им было где разгуляться на широких просторах проспекта. Ветра продували его зимой, когда жестокий «степняк» задувал из прокаленных стужей забайкальских степей и таких же прокаленных и вымороженных гор и плоскогорий Якутии. Ветры пронизывали проспект, когда задували с противоположной стороны, из «гнилого» угла, с севера или с северо-востока, – это были ветры с Охотского моря или из Арктики, валившие прохожих с ног, приносившие ледяные дожди, ранний снег осенью, вьюги, снегопады и метели. Ветры гуляли по проспекту, как гуляет сквозняк по квартире, где были напрочь выбиты стекла и уберечься от сквозняка было невозможно. А летом ветры гнали с Амура противный, мелкий песок с песчаной амурской отмели посередине реки, который больно сек по щекам, по лбу, по векам…
В тот день, когда Никитин отправился на поиски Кати, задувал с Амура жестокий «степняк» из Забайкалья или из Якутии, стужа стояла лютая, хотя мороз был вроде бы умеренный, градусов двадцать с небольшим.
Никитин, выйдя из автобуса, отправился по рядам, осматривая каждое торговое место. Шел пятый час вечера, уже сгущались сумерки, а темнело в эти дни, по обыкновению, рано. На рыночке, на проспекте Победы, на перекрестной с ним улице Советской, у магазинов, – везде чувствовалась предновогодняя людская суета. Завтра тридцать первое декабря – день нерабочий, субботний, а сегодня день укороченный, и в пятом часу народ повалил из заводских проходных, растекаясь по улицам, площадям, дворам, закоулкам, заполняя магазины, пивные, рынки, увеселительные заведения…
Рынок, где торговала Катя, был небольшой – пять или шесть рядов металлических будок, ларьков, халабуд, прилавков, каких-то торговых «конурок», вплотную приткнувшихся друг к другу, с навесами из брезента от снега и дождей. Выбор скудный, товар почти у всех одинаковых, из одного, как говорится, «котла» – китайского. Львиная доля продавцов женщины – добытчицы и кормильцы семей в это время. Вокруг будок торговали те, кто не хотел платить за место, расставив или разложив товар на картонных коробках или деревянных ящиках.
Он нашел Катю не быстро и узнал ее не сразу, – настолько эта женщина с лицом вроде бы Кати была не похожа на ту женщину, которую он видел во дворце, а потом провожал до дома, стоял затем с ней в ее подъезде и испытывал сильное желание поцеловать её. Теперь перед ним стояла женщина в сером, объемном пуховике, в надвинутой на уши и лоб толстой вязаной шапочке. Раскрасневшаяся от мороза и ветра, с белыми узорами инея на шарфе и на шапочке, с крупинками льда, застрявшими в ресницах, с ладонями, засунутыми в рукава пуховика, она постукивала обутыми в валенки ногами друг о дружку, пытаясь согреться.
Сердце у Никитина дрогнуло. Разве он впервые видел торговцев зимой, на морозе? Нет. Разве сам он не покупал у них что-нибудь? Десятки раз покупал. Но никогда его сердце не разрывалось от жалости, от сочувствия, глядя на торговцев… не разрывалось потому, что за прилавком всегда были чужие, незнакомые люди, а тут она, Катя, стучит валенком о валенок, подпрыгивает, чтобы согреться…
– Катя, – сказал Никитин, подойдя близко к ней. – Вот я вас и нашел.
– А, это вы, Саша! Здравствуйте! – проговорила Катя.
– С наступающим вас Новым годом! – проговорил Никитин.
– Спасибо, и вас также! – ответила она.
Катя попыталась улыбнуться, но на ее задубелом лице вышла какая-то жалкая гримаса вместо улыбки. Никитин заметил это с болью и проговорил:
– Как же вы, бедняжечка, замерзли! Даже вон льдинки у вас на ресницах!
– Есть немножко, – ответила Катя, не переставая постукивать валенками друг о дружку. – Ветер сегодня несносный, даже ноги подмерзли. Лучше было не выходить, да распродать товар нужно, покупатель сегодня денежный.
– Как бы вас согреть чем-нибудь?
– Принесите мне кофе, если вам нетрудно, – попросила Катя. – Его на углу магазина продают.
На углу магазина «Орленок» тетушка – в белом переднике поверх шубы, в валенках и в мужской шапке с кожаным верхом и с опущенными ушами – разливала из большого термоса в пластиковые одноразовые стаканчики сладенькую черную бурду, которая называлась кофе. Стаканчик этой бурды стоил десять рублей. Главным её достоинством было то, что она была горячей.
Никитин осторожно, чтобы не расплескать в руках нужный теперь горячий напиток и не столкнуться с кем-нибудь в этой рыночной толчее, отнес кофе Кате. Она поблагодарила и, выпростав одну руку из рукава, стянув зубами варежку, взяла стаканчик и, даже не присев, так как было негде, стала пить эту спасительную горячую жидкость. Но тут подошли покупатели, мужчина и женщина, пожилые, вероятно, супруги, стали интересоваться товаром, Катя отвечала. Затем женщина попросила Катю показать свитер толстой вязки, который ей приглянулся.
– Вот этот свитер покажите, вот этот, – тыкала она пальцем в понравившийся свитер.
Катя так и не допила свой кофе, поставить его было некуда, и она передала стаканчик Никитину, а затем начала вытаскивать из сумки свитера – один свитер был с синими поперечными полосами, а другой, точно такой же, с черными поперечными полосами.
– Ну, какой тебе нравится? – спросила покупательница мужа.
– Мне всё равно, мать, какой купишь, и то ладно.
– Вот этот черный мне больше нравится, – правда же он лучше синего? – спросила она мнения и Никитина, который как бы должен был одобрить ее выбор.
– Конечно-конечно! – поспешил ответить он.
Пока покупатели осматривали свитер, а потом женщина прикидывала его на мужа по размеру, приставив развернутый свитер к мужниной спине, пока рассчитывались с Катей, и она давала сдачи, – за все это время кофе Кати простыл, и он побежал за новым стаканчиком. А когда он вернулся, торговля у Кати пошла бойчее, покупатели не отходили от ее «халабуды» и что-то покупали, а он так и стоял с ее стаканчиком в сторонке, ожидая, когда Катя освободится, глядя на то, как Катя рассчитывается с покупателями, дает им сдачи, доставая из глубин уже расстегнутого пуховика кожаную сумочку с замочком, висевшую у нее на поясе.
Торговля окончилась в седьмом часу. После шести вечера рынок резко опустел, словно бы покупателей разом смыло волной. Он помогал Кате снимать с вешалок вещи, освобождать их от «плечиков», а Катя укладывала товар в сумку.
Сумок было две, и обе огромные.
– А сумки куда вы сдаете на хранение? – поинтересовался он.
– Никуда. Домой уносим. Иногда меня с моим грузом подвозят знакомые, – ответила Катя.
– А когда не подвозят, вы таскаете их с собой каждый день?
Катя рассмеялась.
– Конечно, хоть и не каждый день.
– Туда и обратно?
– Конечно!
– Кто-нибудь помогает?
– Помогать некому, одни только едоки! – весело ответила она.
Некоторых торговок ожидали мужья или друзья, а может, знакомые. Помогали укладываться, носить сумки к автомобилям, – у торговых рядов стояли с десяток автомобилей.
– Кать, ты собираешься или нет? – К Кате подошла ее товарка. – О, да я вижу, у тебя помощник появился! – воскликнула она. – Тебя не надо подвозить?
Катя посмотрела на Никитина.
– Не надо, мы сами на колесах, – ответил он.
– Ну-ну-ну! Тогда мы поехали!
Катина товарка отошла. Он тем временем подогнал свой «жигуленок» к торговым рядам, погрузил сумки на заднее сидение, и они сели в машину, салон которой он предварительно обогрел. В теплой кабине Катя сняла шапочку, встряхнула волосами, расслабленно выдохнула из себя, словно бы все трудное и мучительное сегодня закончилось. Ещё утром ему казалось, что он найдет Катю только для того, чтобы ещё раз, в последний, увидеть ее и немного побыть с ней рядом, но когда она, сидя рядом со ним, сняла шапочку, согрелась, встряхнула волосами, улыбнулась ему своей ласковой улыбкой, сияя глазами, у него снова сладко и мучительно сжалось сердце, и он понял, что так просто это знакомство с Катей для него не кончится, и что он видит ее далеко…далеко не в последний раз.
Спросив его разрешения, Катя повернула к себе зеркало заднего обзора, висевшее перед ними, и стала осматривать свое лицо.
– Господи, страхолюдина-то какая! – проговорила она, трогая пальцами щеки и подбородок. – Лицо задубелое, без косметики. Знала бы, что вы меня будете искать, я бы хоть губы подкрасила.
Он осторожно стронул с места задним ходом и, лавируя между автомобилями, выехал на проспект и сразу же остановился, пережидая красный свет светофора.
– Что же мы теперь будем с вами, Саша, делать? – весело спросила Катя.
– Сегодня или вообще? – так же весело ответил он вопросом на вопрос.
– И сегодня и вообще.
– Для начала отвезем ваши сумки домой.
– Мне ещё в магазин нужно.
– В магазин так в магазин, поедемте, я вас там подожду.
– Какой у меня помощник появился! – проговорила она с легкой иронией. – Надолго ли?
– Жизнь покажет, – ответил он.
Продуктовый магазин – через дорогу. Он подогнал автомобиль к торцу здания, припарковался. Катя вышла из машины и перед тем, как отправиться в магазин, предупредила его:
