Холодный путь к старости

«Ох, помню, как в феврале после начала перестройки медицина вышла на улицу, на первую в истории маленького нефтяного города забастовку! Получали – совсем ничего. Я тогда была председателем профкома. Мы построились в колонну. Каждое отделение подготовило транспарант, один из них гласил: «Полсапога – наша зарплата!» Соблюдая порядок, мы двинулись к исполкому.

Меня выдвинули на ведение переговоров. Там присутствовали как руководители города, так и представители тогда еще государственного предприятия «СНГ». Разговор состоялся бурный. Я им такого жару задала, что зарплату повысили».

Понимание приходит позднее. Работая в архиве, Алик случайно наткнулся на документ тех лет: постановление председателя Совета, то есть Сапы, и Главы администрации, то есть Бабия:

«Выделить 1384 тыс. рублей из городского бюджета на покупку легкового автомобиля для работника больницы Матушкиной. Шестьдесят процентов этой суммы выделяется безвозмездно, остальное оформляется как беспроцентная ссуда…»

«Вот так номер, – подумал в тот момент Алик. – Покупной лидер. Картину гонит наше руководство. Публичная конфронтация с властью оборачивается очень даже прибыльным общением. Видимо, столько стоил компромисс, достигнутый Матушкой при ведении переговоров за подъем зарплаты. Интересно, сколько она уступила в зарплате медикам за личный автомобиль…»

После этого чувства Алика к Матушке охладели, остался спокойный интерес исследователя, рассматривающего под микроскопом опасную бактерию, сильно похожую на полезную…

– Матушка, – говорила его жена Роза, поднося трубку, и это всегда было неожиданно. Он сам не знал почему. Он даже не знал, хотел ли разговаривать с этой облеченной властью женщиной, которую иной раз сравнивал с ужасной спрутообразной ведьмой из мультипликационной сказки «Русалочка». В этом соотнесении не было ничего присущего именно Матушке. Этот образ Алик распространял на всех излучавших тягостные ощущения крупных женщин.

Матушка тоже хотела украсть голос, его голос, как та ведьма. Она хотела, чтобы он писал за нее, писал о ней. И чем больше, тем лучше. От нее тоже разило уверенностью и угнетающей изворотливостью народного лидера, стремящегося любыми путями остаться на плаву. Но такова суть игры в политику. Народу обещают, народ голосует, голосует за образ, а не за дело. Вдохновляющий обнадеживающий образ – в этом весь секрет, а одинаковые по образу звери сбиваются в стаи.

НАЖИВКА

«Охотник должен быть умнее жертвы, иначе он сам становится жертвой»

На кухне Сапы висела интимная полутьма, сравнимая со скрытной освещенностью, даримой капризной свечой уединившимся влюбленным, но влюбленных на кухне у Сапы не было, а проистекал свет не от сгоравших в кислороде восковых или парафиновых испарений, а от раскаленной пружинистой вольфрамовой нити небольшой настольной лампы, принесенной Петровной на кухню. Потолочная лампа темнела, как некрашеная новогодняя игрушка. Вокруг кухонного стола, в центре которого стояла тарелка с жареной рыбой, сидели Сапа, Петровна, Алик и Харева. Они говорили и шевелились и портили интимную полутьму. Сумрак, изрезанный светом и обогащенный движущимися тенями, вился вокруг собравшихся, как темное создание чуждого мира.

Петровна подошла к телевизору, чтобы выключить его в преддверии начинающейся беседы, но была остановлена мягким басом Сапы:

– Телевизор пусть работает, у меня подозрение, что тут все прослушивается.

Сапа в последнее время взялся регулярно произносить эту фразу при Алике, чтобы тот не обвинил его в том, что тайные разговоры на кухне вдруг стали известны посторонним. Так Сапа оставлял себе лазейку для маневра.

– Да что вы выдумываете? – в который раз спросил Алик.

– Что выдумывать? Оборудование у них есть, я точно знаю, исполнители есть, интерес к нашим разговорам есть. Могут прослушивать запросто, – ответил Сапа. – Давай, Харева, выкладывай, что хотела сказать.

– Плата за детей в детских садах завышена, – почесала грудь Харева. – За родителей обидно. Работают, горбатятся, а их обирают.

Тему Харева выбрала не случайно. Она знала про конфликт Алика с начальником Управления образования, и это работало на хороший клев с его стороны. Кроме того, интерес Алика к плате в детских садах был очевиден и высказан на страницах «Дробинки»:

«Бюджетное Управление образования частным порядком увеличило плату за место в детских садах в два раза. Газета «Д» для защиты интересов горожан предприняла попытку узнать подноготную данного повышения. Но сотрудники Управления образования наотрез отказались прокомментировать содеянное. Начальник Управления образования, Сирова, защищенная депутатским мандатом, бросила телефонную трубку…»

В костер этого интереса и решила бросить дровишек Харева.

– Конечно, плата за место в детских садах завышена, – отреагировал Алик. – Во-первых, по закону плата не должна превышать двадцати процентов фактических затрат. Во-вторых, подробную калькуляцию фактических затрат Управление образования не предоставляет, как мэр не дает подробную калькуляцию бюджета. Указываются расходы по общим статьям, а по ним невозможно судить о конкретном использовании конкретного рубля.

– Так вот, Алик, я тебе сейчас могу рассказать, как обстоят дела по родительской плате в конкретном моем детском саду, – ответила Харева. – Я сейчас тебе назову очень конкретные цифры…

Случайности не случайны, какую информацию они несут, человек обычно не осмысливает. Перед визитом к Сапе иссякла энергия в батарейках диктофона. Запасных Алик не имел, магазины закрыты. «Как на охоту идти, так собак кормить», – говорила ему мать, глядя на это качество сына, но ее упреки ни к чему не привели. Точнее почти ни к чему. Алик со временем стал более предусмотрительным, но приобретенное не есть врожденное, и предусмотрительность часто давала сбои. Так и в этот раз. Слова Харевой записать было не на что.

– Вот смотри, – интригующе продолжала Харева …

Цифры, слетавшие с языка, Харева фиксировала на листе бумаги, складывала, делила, умножала и в итоге сделала вывод:

–… получаем более трех миллионов рублей в год, абсолютно незаконно собранных с родителей!

Харева дорисовала на бумаге цифры и поставила в нижнем правом углу листа жирный восклицательный знак.

– Ну и дела! – восхитился Алик.

– Информация интересная, но вряд ли она кого-то взволнует, – высказал мнение Сапа. – Здесь в маленьком нефтяном городе родители хорошо зарабатывают и денег на детей не жалеют. Сотней больше, сотней меньше. Другое дело, что эту информацию можно подать так, чтобы каждый понял: эти деньги тратятся не на детей, а на избирательную кампанию мэра, на выпуск его книжек, на банкеты. Тогда возможно…

– Хороший материал получится, – закончила Петровна.

– Мне бы официальные документы, на которых основаны эти расчеты, – попросил Алик.

– В цифрах можешь не сомневаться, – уверенно сказала Харева. – Все ж я заведующая. Знаю.

Алик жадно глядел на бумагу с расчетами, написанными рукой Харевой. Если бы ее взять, то других доказательств не надо. Алик уже протянул руку, но, опережая его, Харева вывалила из своей тарелки на бумагу с расчетами рыбьи кости, скомкала ее и выбросила в мусорное ведро.

– Может, дадите интервью? – спросил Алик.

– Я еще поработать хочу, – ответила Харева…

Уговорить Хареву не удалось, она ушла от Сапы довольная, чувствуя, что журналист наживку заглотнул и теперь все дело во времени.

Алик покинул штаб-квартиру Сапы в раздвоенных чувствах. С одной стороны, пнуть под зад Сирову ох как хотелось. Тем более за дело. С другой стороны, ему не хотелось действовать авантюрно. Манера изложения Харевой очень напоминала манеру Хмыря – безоглядное доверие грозило катастрофой, поэтому Алик оставил детсадовскую информацию напоследок, чтобы использовать, если всплывут дополнительные улики…

Заметка про переплату в детских садах вышла спустя полгода, но только после того, как Алик нашел данные, подтверждавшие слова Харевой, в документах городской Думы. В конце заметки Алик сделал приписку: «В администрацию города передано ходатайство: «Прошу включить в повестку дня следующего заседания городской Думы вопрос об обязательном утверждении городской Думой всех тарифов для населения города, которые устанавливают муниципальные и бюджетные предприятия. Хочется верить, что мэр будет благосклонен». Таким образом, Алик надеялся вдохнуть жизнь в российский закон о местном самоуправлении, где говорилось, что все вопросы местного значения относятся к компетенции городской Думы. Они с Сапой, кстати, много говорили по этому поводу.

– Почему у нас мэр – председатель городской Думы? Винегрет получается. Он же исполнительная власть, и он же законодательная. Две головы на одной шее. Дракон! Что хочу, то и ворочу, – рассуждал Алик.

– Согласно закону, мэра наделяет полномочиями городская Дума, – ответил Сапа. – Депутаты у нас работают в Думе по совместительству и зарплату не получают. На кой им шевелиться лишний раз? Они отдали все свои функции Хамовскому и выполняют все, что ему надо.

– Тогда зачем они идут в депутаты, если это им в тягость?

– Все депутаты, за редким исключением, – руководители. Им легче решать личные проблемы, проблемы своих предприятий, торгуя собственным голосом.

***

Харева позвонила вечером, примерно через неделю после выхода заметки о переплате в детских садах.

– Ты почему все это опубликовал? – грозно спросила она.

– Хорошая заметка получилась, – ответил Алик.

– Все, что в ней написано – неправда, – атаковала Харева.

– Как неправда? Вы же сами говорили, – изумился Алик.

– Ничего я не говорила. Не ври, – ударила словом Харева. – За публикацию недостоверных данных о моем садике ты ответишь в суде. Я подаю исковое заявление.

– Но вы ж сами… когда сидели у Сапы… – растерянно пустился в объяснения Алик, который никак не мог поверить, что его так мило, по-дружески подставили.

– Мы тогда просто посидели, чай попили, рыбку покушали, поговорили о том о сем, но о детском саде ни слова, – сочинила Харева, опасаясь записи по телефону. – Откуда ты взял цифры? Не понимаю. Я их тебе не давала.

– Тогда мне придется признаться, что я вел скрытую запись, – взял себя в руки Алик. – Вы меня хорошо знаете и должны понимать, что на такие разговоры я без аппаратуры не хожу.

– Ой, мальчик, – нервно рассмеялась Харева, предупрежденная Сапой о том, что Алик был без диктофона. – Ничего опровергать мне не придется. Это тебе придется доказывать каждую цифру и каждое слово.

– Нет, ты будешь доказывать каждое слово, – ответил Алик, потрясенный подобным цинизмом.

– Сам ты… – не успела ответить Харева, как Алик бросил трубку.

Справедливого суда Алик не боялся, все необходимые документы лежали в ящике стола, но он понимал, что суд маленького нефтяного города далек от справедливости, а интрига, затеянная его ближайшим соратником, Сапой, поразила в самое сердце. Но кто хочет показаться нечестным? Сапа оправдывался красиво:

– Такой грязи в моем доме еще не бывало. И кто!? Харева – моя старая знакомая. Я ж ее от прокурора спас, когда она Фрицыка изрисовала и нахулиганила. Я ж ее в депутатах оставил, когда обманутые ею жители фенольных домов домогались ее отзыва. Она ж мне обязана. Кто б мог подумать?! Я перед тобой виноват. Извини.

– Не вините себя, – утешал Алик, понимая, что лучшего советчика, чем Сапа, ему не найти. – Вы же не могли предугадать, что так получится. Вас просто использовали.

– Это задание Матушки, несомненно, Матушки, – продолжал Сапа. – Ее подлые приемчики. Ты ей поперек горла. Но ведь мы так давно знакомы! И все в моем доме…

– Перестаньте, – Алик продолжал играть свою роль, пытаясь удержать возле себя пусть предателя, но весьма полезного предателя. – В принципе, я не пострадал…

***

В декабре началась регистрация кандидатов в депутаты для перевыборов действующего состава Думы маленького нефтяного городка, то есть для Алика подошел тот этап, который, как предупреждал его Сапа, журналисту преодолеть второй раз невозможно. Так и случилось.

ОТВЕТ

«Чтобы узнать, как устроен мир, не надо далеко ездить – достаточно осмотреться»

Неприятности сыпались на Алика одна за другой, и главной среди них была та, что на счет «Дробинки», который он открыл в банке, от достаточно обеспеченного населения маленького нефтяного городка не поступило ни копейки, несмотря на неоднократные просьбы, размещаемые Аликом как в своей, так и в городской газете.

«Конец близится, – понимал Алик. – Как прав Сапа! Народу действительно все до балды».

В довершение ко всему он узнал, что Семеныч уехал из маленького нефтяного города, не будучи уволенным и опозоренным, а на повышение в Екатеринбург. Это было слишком.

«За какие заслуги Семеныч получил повышение? – раздумывал Алик. – Неужели качества казнокрада так высоко ценятся? Конечно, нет. Просто там его никто не знает. Расхвалили его, наверное, наверху. А кто в Екатеринбурге читает газеты маленького нефтяного городка?»

– Я послал все документы про Семеныча представителю президента по Уральскому Федеральному округу, – сказал Алик Сапе при следующей встрече. – Это единственный вариант поправить дело. На кого еще надеяться, как не на президента?

– Ты знаешь, Алик, когда я думаю о пирамиде власти, – пустился в привычные рассуждения Сапа, – то даже представить себе не могу, какой сволочью надо быть, чтобы стать президентом в России. Чем выше, тем меньше человека. Твоя надежда не оправдается. Поверь. Даю голову на отсечение. Кстати, ты обрати внимание, как со сближением церкви и государства в государственных структурах востребована фамилия Попов. Но ведь мало кто задумывается о том, что тут все дело в ударении.

– Ох, Сапа, вечно вы что-нибудь придумаете, но правда ваша, – рассмеялся Алик. – Обидно, что народ не видит ничего дальше своей собственной заработной платы. Возьмите выборы. Голосуют за всяких козлов, а потом говорят: «А за кого еще? Больше достойных не было». А потом живут и говорят: «Вот козел…» Но козел же не изменится оттого, что за него проголосовали. Есть графа: «Против всех». Ставь там галочку, если сомневаешься. Будут перевыборы, другие кандидаты. Так нет же, у народа готов ответ: «Это опять деньги». Как будто из своего кармана, как будто на создании справедливой власти можно экономить! Власть растранжирит и раскрадет во много раз больше, чем потребуется на перевыборы. И что самое обидно, что все мысли, ходящие в народе, внушаются сверху. «Голосуй или проиграешь!» Да все наоборот. Если человек не приходит на избирательный участок, где в списках нет симпатичного ему кандидата, он совершает истинно гражданский поступок, поскольку снижает шансы всегда широко рекламируемого кандидата от власти. Ведь выборы могут не состояться…

– Я много думал над тем, как сделать, чтобы выборы стало невозможно подтасовать, – сказал Сапа. – Не нашел ни одного варианта. Можно поставить любое количество наблюдателей, но всегда будет возможность вбросить некоторое число бюллетеней…

– Извините, что прервал. Скажите, вы действительно думаете, мое обращение к помощнику Президента не сыграет? – спросил Алик.

– Сложно сказать, – ответил Сапа. – Я боюсь, что он его и не прочитает…

Ответ из Екатеринбурга пришел сравнительно быстро в солидном конверте. На бумаге значилось крупным шрифтом:

ЗАМЕСТИТЕЛЬ ПОЛНОМОЧНОГО ПРЕДСТАВИТЕЛЯ ПРЕЗИДЕНТА РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ В УРАЛЬСКОМ ФЕДЕРАЛЬНОМ ОКРУГЕ

«Сообщаю, что Ваше заявление в отношении заместителя начальника Управления федеральной службы налоговой полиции РФ по Свердловской области Ворованя А. С. направлено для рассмотрения начальнику Главного управления федеральной службы налоговой полиции РФ по Уральскому федеральному округу – Язеву»

Глаза Алика затмило то ли глубокое уныние на грани потери сознания, то ли предвестники слез. Перед ним лежала стандартная чиновничья отписка, коими чиновники обычно стараются показать просителю, что формальности соблюдены и к ним не должно быть претензий. Никакого расследования, никаких вопросов. А может, и вообще все ложь? Может, и не читал, а в урну бросил? Как проверить?

«Даже если материалы на Семеныча уйдут этому Язеву, то для Семеныча это идеальный вариант, чтобы лишний раз выпить со своим начальником, – размышлял Алик. – Они ж на сто процентов одна команда. Что, помощник Президента это не понимает? Конечно, понимает. Просто ему дела нет. Семеныч, похоже, нужный человек. Видимо, он попал в родственную обойму, заряженную патронами одного калибра. Власти он выгоден только в одном случае, если вся тамошняя команда собрана из Семенычей…»

Семеныч, Тыренко, Братовняк, Хамовский, Сирова, СМИ, …, помощник президента, Президент, – все властные люди и организации слились для Алика в одну фигуру, на голове которой проглядывали вполне различимые рожки.

«А кто ныне чист, чья работа не направлена на разрушение России? – спросил Алик сам себя и не нашел ответа. – Я и сам никогда не был примером для подражания. Хорошую честную работу любого человека перехватывает его начальник, начальник начальника и так далее для усиления статуса организации, утяжеления своего личного политического веса, для роста своих доходов, для должностного роста. Рабочий добывает нефть, чтобы прокормить семью, а на что тратит прибыль его хозяин, не знает. Может, он работает в конечном счете на покупку оружия террористам, на войну и разрушение. Предприниматель привозит импортную одежду или технику и вымывает деньги из страны…

Ты обращаешься к одному звену власти, думая, что оно подействует на другое, а вся эта цепь вдруг вздымается и, как нагайка, хлещет тебя по спине. Благо хоть меня не смертельно хлестнула. А вообще, все это мы уже проходили. Они ж в одной бане моются. Ради чего я вообще затеял все это дело с Семенычем? Стучал, стучал в это пол-литровое народное сердце, не достучался. Книжек в детстве про справедливость начитался и не вырос из детских штанишек…» Алик еще более загрустил и вспомнил стишок, подписанный как обычно его псевдонимом Женя Рифмоплетов:

В этот день, в этот час мне так хочется жить,

Но о смерти никак не могу позабыть.

Как остаться с веселой улыбкой, никем

Быть не узнанным вскоре в больном старике?

В этот день, в этот час мне так хочется жить,

Что хочу я хоть раз до безумья любить,

Этот миг стал бы крайней ступенькой в судьбе,

А потом я отдался бы телом тебе,

Пистолет. Я приставил бы жало к виску

И с трудом бы шагнул через страх, «не могу».

ДЕЖАВЮ

«Когда человек красит место, подсиживать его не рекомендуется»

От мягкого места начальника налоговой полиции, здесь имеется в виду исключительно кресло, Тыренко ощутил прилив сил и какую-то невероятную легкость, будто обернулся птицей, которая может клевать зерно там, где захочет, и беспрепятственно. Власть распахнула дверцы клетки его затаенных желаний. Он принялся регулярно наведываться к владельцам магазинов с разными просьбами, имевшими, правда, один и тот же смысл:

– Мил друг, займи денег до зарплаты.

– Мне надо бы несколько тысяч на время. Ремонтик затеял.

– Дай денег на время. Если нет денег, то могу стиральными машинами взять.

Отказа не было ни сразу, ни через месяц, ни через какое другое время, несмотря на то что взятое взаймы Тыренко никогда не возвращал. Кредиторы втайне ругали его, но в лицо улыбались, и еще как.

В общем, пока народ ел, пил и орал на улицах пьяные песни, теснимые из груди водкой, которую щедро поставляли в маленький нефтяной город чиновники городской администрации, отдавая свои деньги на прокрутку предпринимателям, пока мэр реализовывал свои политические амбиции, а Алик отбивался от нападок растревоженных им чиновников, Тыренко придумывал всякие такие штуки по отъему денег. Причем только для себя. Такую ситуацию многие сотрудники налоговой полиции не одобряли и вспоминали добрым словом Семеныча, который и сам воровал, и другим давал возможность, но все недовольство гасилось Тыренко. Он каждое утро проводил инструктаж сотрудников и уточнял список магазинов, которые проверять воспрещалось.

– Налоговая полиция не богатая организация, и, видя нищенское наше положение, некоторые самаритяне нашего нефтяного городка, жертвенные человеко-граждане, дают нам всего понемногу. Их трогать нельзя. Это радушные предприниматели, – объяснял Тыренко. – Они нам покупают бумагу, канцелярские принадлежности. В общем, дают возможность работать…

– А при чем тут винно-водочные магазины? – спросил один из оперов.

– Да притом, что как только вы лезете в эти торговые точки, так из городской администрации поступают звонки, – ответил Тыренко. – Мы ж должны уважать городскую власть и не нервировать ее.

– Извините, я все же не понял, как связана власть и водка? – продолжил тот самый опер.

– Это не ваше дело, – ответил Тыренко, а про себя подумал: «Надо сокращать этих оперов, брать мужиков попроще. От оперов одни проблемы, их учили копать и вынюхивать, вот они все без разбора копают и вынюхивают».

Магазинов, в которых можно было проводить проверки, осталось все меньше и меньше, профессиональных оперов тоже.

***

Обучение Алика особенностям народного мировоззрения шло стремительно. Накануне перевыборов депутатов Думы маленького нефтяного города он позабыл о налоговой полиции и все силы положил, чтобы объяснить населению в «Дробинке», кто такая Сирова и почему не надо за нее голосовать. Личной предубежденности Алик не испытывал, как и не горел политическим фанатизмом, он стремился нести правду народу, которому раз в четыре года предстояло сделать выбор своих властителей на все четыре года. И результат его подстерегал удивительный: если унавоживать землю, она дает больший урожай не навоза, а вполне съедобных продуктов, распространение правдивой, но отрицательной информации про Сирову не дало ожидаемого Аликом результата: народ настолько массово проголосовал за главного учителя маленького нефтяного города, что она заняла первое место по числу полученных голосов избирателей.

РЕКОМЕНДАЦИЯ

«Чужие глаза в чужом огороде видят лучше»

– На мой взгляд, после своего проигрыша в выборах я не имею права выпускать «Дробинку», иначе буду поощрять народную халяву, – предположил Алик. – В противном случае получится, что у меня личные счеты с мэром, а это принципиально не так. По большому счету мэр ничего плохого мне не делал. Даже друзья иногда дерутся, хотя другом его, конечно, не назовешь. Я ж для людей старался. Рассчитывал на понимание.

– А знаешь, ты прав, – удивленный такой переменой, проговорил Сапа. – Твоя «Дробинка» – это предвыборное обещание. Тебя не переизбрали, и ты ничего не должен. Если ты дальше будешь продолжать борьбу, выпускать оппозиционную газету, то, кроме проблем, ничего не наживешь.

– Когда идут танки, любой психически нормальный солдат должен прятаться в укрытие, – подхватил Алик. – Народу я послужил как мог, народ меня кинул по всем позициям. Он только просил: «Давай, давай». Помочь – никого нет. Фронта нет. Есть театр одного актера. Хватит думать обо всех, пора подумать о себе. Так я решил.

– Ты опять прав, – еще раз грустно повторил Сапа. – Ты не бросал заявления об увольнении мэру на стол. Ты чист. Тебе можно.

– Конечно, работать в газете и хвалить муниципалитет после того, что я узнал и понял, будет нелегко, – продолжил Алик. – Но я решил попробовать себя в литературе. Буду писать рассказы.

– У тебя может получиться, – согласился Сапа. – Талант есть, только бы подучиться немного. Поступил бы ты в литературный институт.

***

После этого Алик стал спокойнее относиться к денежным махинациям власти, к журналистике как к разоблачительной трибуне и попробовал написать рассказ. Главным героем он выбрал своего деда, Федора, у которого жил в давно забытом детстве, потому что откуда брать героев, как не из числа хорошо знакомых близких людей, по крайней мере, для начала.

БАРС

«Иной раз мы всю жизнь стараемся вернуть своих друзей…»

Дед, бывший офицер-дальневосточник, лежал под теплым одеялом и тревожно прислушивался к сердцу, которое то замирало, то снова билось. Несмотря на свои восемьдесят три года и понимание близкого конца, желание жить не ослабло в нем и страх смерти нисколько не уменьшился. Ему нездоровилось, знобило. Неровно бившееся сердечко уже не согревало даже уменьшившееся в весе и росте, сморщившееся, как весеннее прошлогоднее яблоко, тело. Хорошо хоть бабка жила, ухаживала, но сейчас она ушла в магазин.

Рядом на стуле, с сиденья которого давно сошли краска и лак, покоились его затертые пластмассовые очки, оснащенные мощными линзами, но они мало что позволяли разглядеть.