Холодный путь к старости

Человекопользовательское мастерство являлось следствием учености и познания наук, открывавших простор для понимания сути ближних. Они читали мудрые книги, смотрели умные фильмы, общались с высокообразованными людьми. Они, как сито, оставляли в себе золотые крупицы величайшего человеческого опыта, но не для простого понимания мира и его врачевания, как лекарь использует свои знания, а для использования этого мира.

Жизнь иной раз преподносит сюрпризы, конечно, просчитываемые с точки зрения точных наук и психологии, но непредсказуемые в плане личной реакции. Это тот капкан, куда может попасть и бедный умом, и богатый образованием, пусть даже двойным и тройным. Личная реакция порой непредсказуема и ломает все искусственно созданные в голове установки. Да, ты знаешь, что принципы коммуникабельности и подчиненности требуют определенного терпения и такта. Но что это понимание по сравнению с разрушительной стихией самолюбия или каких-то других, может, даже и уважительных, но сугубо личностных качеств. И тогда наступает конфликт человека с машиной власти, где, естественно, побеждает машина.

Сапа пострадал. По этому поводу он сильно переживал, несмотря на то что называл благородными некоторые свои поступки, способствовавшие изгнанию из бюрократического рая с его спокойной вдумчивой работой. Конечно, в уме возникали мысли о том, что во всех своих неприятностях надо винить только себя, но, следуя книжным заветам, он не получал морального удовлетворения. «Почему я? – задавался Сапа простым вопросом. – Почему второй раз? Вокруг столько людей куда глупее и хуже…»

Тонуть одному безрадостно, и в компании не лучше. Но когда вокруг есть общество, то можно успеть порадоваться, что сосед утонул раньше. Многие испытывают мимолетное сердечное блаженство от рассказов о чужих неудачах, едва успевая надеть на лицо маску сочувствия, пока рассказчик не обратил внимания на счастливый блеск глаз. Сапе не хватало картины общего краха, особенно ближайших сподвижников, которые, как он считали, во многом были более достойны низложения и жизненных неудач. Сапа уже сожалел, что дал пятьсот рублей Алику на регистрацию «Дробинки».

***

В свое время Моисея хвалили за манну небесную, накормившую в тяжелый судьбоносный момент народ иудейский, но летописцы того времени обошли стороной тот факт, чего стоила Моисею манна? Они приписали явление к чуду и тем самым ушли от этических откровений по поводу того, как Моисей в одиночку трудился, а тысячи людей ждали халявной еды. Алик теперь точно знал, что так оно и было.

Бесплатная для народа «Дробинка» стоила ему личных денег и нервов, добровольно никто не предложил помощи, кроме Сапы. Все ждали нового номера. Алик понимал, что люди даже не задумываются о том, как получается газета, которая пишется для них. Они считали, что за спиной Алика есть денежный рюкзак, а может, вообще не утруждали себя мыслями по данному поводу, как иудеи по поводу манны. Чудо – вот и весь ответ обывателя. Газета же выпускалась на заработную плату Алика, которую он получал в газете маленького нефтяного города. В основном.

Добрые люди были. Два человека из многотысячного нефтяного города откликнулись на просьбу Алика о финансировании газеты. Одним человеком стала женщина, руководительница бюро технической инвентаризации, принявшая впоследствии на работу Сапу и Петровну. Ее примерно через год, мэр сумел-таки снять с должности. Другим человеком, финансировавшим выход «Дробинки», стал один из сильнейших предпринимателей города по имени Гена, про темное происхождение денег которого ходило множество слухов. Гена профинансировал выпуск четырех тиражей газеты «Дробинка». Забегая немного вперед: предприятия Гены в маленьком нефтяном городе Хамовский тоже прикончил.

ИЗ БУДУЩЕГО

«Как часто ценность настоящего можно истинно оценить только в будущем»

Последний раз Алик встретился с Геной возле конторы нотариуса уже после того, как прекратил выпускать газету «Дробинка». Он задумчиво шел, радуясь наступившей весне, как услышал: кто-то зовет его. Оглянулся: Гена выглядывает из открытого окна бордовой «Вольво».

– Привет, – обрадовался Алик. – Думал ты уже не появишься здесь, что в Москве окончательно.

– Нет, – ответил Гена. – Есть еще незавершенка. Как у тебя дела?

– Работаю. На прежнем месте, – скучно ответил Алик. – Ты по делам бизнеса?

– Какой бизнес?! – восхитился Гена. – Все под городской администрацией. Это раньше можно было работать самостоятельно. Сейчас невозможно. Разве что розничной торговлей заниматься, но это копейки. Водка и горючее – вот золотая жила, но она под колпаком власти. Живут те, кому повезло. Мой хороший знакомый прочувствовал момент, выкупил магазин на пару с подельником и устроил там рынок. Сдает помещение в аренду, имеет тысяч десять долларов в месяц – хорошие деньги на двоих. Вроде валяйся на диване и плюй в потолок, за тебя налаженное хозяйство старается, но ему что-то не лежалось. Услышал он про аукцион по продаже гостиницы, и захотелось ему пристроить свои бешеные капиталы. Там и соревноваться-то, казалось, не с кем. В соперниках – муниципальные предприятия. Откуда у них солидные деньги? Не прислушался он к трезвым советам друзей, говорили, что нечего соваться в такую компанию. Говорили ему, что, возможно, это политический расклад: не случайно там одни муниципалы. Значит – задумано так.

В общем, пришел он на аукцион и давай цену гнать. Начали с трехсот тысяч рублей, закончили миллионом тремястами тысячами. Муниципальщики с хвоста срубились, и он на радостях побежал домой – праздновать успех. Но на следующий день его вызвал к себе мэр и говорит: «Ты что, сволочь, делаешь? Я тебе дал возможность заработать в моем городе, у тебя магазин есть, и тебя не трогают. Ты решил мне дорогу перебежать, против меня пойти? Да я сгною тебя, по свету пущу голым, коли не понимаешь доброго отношения».

Мой знакомый перепугался донельзя и уже побежал домой не праздновать, а водку пить с горя, а потом к друзьям пошел жалобиться. А жалуйся не жалуйся, надо что-то делать. Опять к мэру. Говорит: «Молю, не губи. Уйду я с аукциона. Заберу деньги, которые за гостиницу отдал, и не буду больше в такие игры играть». Мэр спрашивает: «Какие деньги? Ты думаешь в бюджете денег много? То, что ты заплатил, нами уже потрачено. Миллион могу отдать, а про триста тысяч забудь, как не было их». А мой знакомый и этому рад: «Да ради бога. Не было никаких трехсот тысяч. Миллион отдай и не губи». «Ладно, хрен с тобой, – ответил мэр. – Иди восвояси. Но еще раз услышу о тебе что-то подобное, пойдешь с сумой или сигаретами будешь торговать».

– Слышал я подобную историю от Шершня, – ответил Алик.

МАГАЗИН

«Некоторые люди воздействуют на деньги, как сладкая бумага на мух»

Шершень для маленького нефтяного города был значимой фигурой еще несколько лет назад. Работа банка под руководством Шершня, как уж рассказывал Семеныч, закончилась финансовым крахом. Слишком много кредитов ушло без гарантий возврата. Шершень исчез, по крайней мере, для Алика, и возник снова где-то накануне выборов в городскую Думу, когда совершенно случайно из разговора с продавщицей маленького облезлого магазинчика, где, правда, всегда продавалась вкусная свежая селедка, Алик узнал, что это заведение бывшего банкира. «Даже рыба не исчезает с прикормленных мест, что говорить о человеке», – подумал тогда он. Удивился, конечно, что столь негативная фигура не стесняется выкачивать деньги из обкраденного ею же города, но он не придал этому факту особого значения.

Спустя примерно еще год в жилом деревянном доме на окраине маленького нефтяного города случился пожар. Такое в северных городах не редкость. Остатки сгоревшего здания демонтировали. На его месте осталось белеть неровным рядом редких зубов-пеньков свайное поле. И вдруг на этом свайном поле стал строиться довольно крупный магазин. Алик удивился, что строительство развернулось на окраине, среди деревянных домов, где сложно рассчитывать на большой поток покупателей, а когда узнал, что за происходящим стоит тот самый Шершень, удивился еще больше. Он позвонил главному архитектору маленького нефтяного города и спросил:

– Шершень ум пропил, что на окраине магазин строит?

Архитектор излишне весело ответил:

– Он там потому, что деваться некуда.

Веселье архитектора Алика заинтриговало, и он договорился о встрече с бывшим банкиром…

Мощная каменная глыба средь песчаного пляжа произвела бы меньшее впечатление, чем Шершень. Алику показалось, что он угодил рукой в тиски, когда этот типичный мордоворот с круглым лицом, снабженным небольшими усиками, поприветствовал его крепким рукопожатием. В полутьме тесноватого кабинета вокруг Шершня, словно воронье, сидели руководители ненужных Хамовскому организаций…

Шершень оказался человеком словоохотливым.

– Мне вначале предложили место на очень выгодном пустыре между НГДУ и Загсом, – добродушно сказал он и развернул на столе чертеж.

– Да, симпатичное зданьице, – оценил Алик.

– Мало того что симпатичное. Более тридцати новых рабочих мест, – весомо уточнил Шершень. – Неужели городу не нужны рабочие места?

– Конечно, нужны, – согласился Алик.

– Так запретили мне там строиться, – продолжил Шершень, – а ведь я уже закупил конструкции павильонов. Более четырех миллионов выложил. И тут администрация переигрывает.

Мне говорят по секрету: «Это место Хамовский под себя оставил, а других мест нет».

Я – к Хамовскому.

Говорю: «Вы меня на деньги развели, место пообещали».

Он – мне: «Это сделано без моего ведома, ничего не знаю, участвуйте в аукционах на общих основаниях».

Я – ему: «Без твоего разрешения здесь никто и не чихнет. Что ты мне вешаешь?»

Он послал меня… и выставил за дверь.

Тогда я – к нашему кандидату в государственную Думу России, которой, судя по лицу, говору и манерам, семечки бы лузгать на деревенской лавке до конца жизни, но это между нами. Она тогда здесь, в маленьком нефтяном городе, с предвыборным визитом была. Это повлияло. Участок мне нашли, этот, где дом сгорел, и выставили на аукцион, но вот участок в самом неудобном месте, и мне деваться некуда. Конструкции лежат, изготовитель павильона торопит, что, мол, пора его забирать. Бригада простаивает.

Подал заявку на аукцион. Подходит время. Прихожу.

Мне говорят: «Вы единственный подали заявку, а аукцион предполагает не менее двух участников».

Я говорю: «Ну, раз этот участок никому не нужен, так отдайте его мне. Кто в зиму будет строиться? Только я, потому как деваться некуда».

Мне отвечают: «Нет, так нельзя. Мы объявляем повторный аукцион через неделю, а если он опять не состоится, то мы его перенесем на весну. Нам спешить незачем».

Что делать? Я беру своего знакомого, даю ему пять тысяч. Он идет, записывается и вносит залоговую сумму, и вот нас уже двое.

Наступает время аукциона. Прихожу, а там еще третий сидит. Они его с рынка взяли, а потом за службу директором назначили. Ему тот участок не нужен. Я сразу понял, что его задача цену взвинчивать. Так и получилось. Стартовая цена была пятнадцать тысяч. Мы догнали до двухсот пятидесяти.

Я думаю: «Все, если он скажет двести шестьдесят – бросаю это дело. На хрен его».

Тот, словно почувствовал мои мысли, остановился.

Участок стал моим, но там еще за свайные поля, которые от сгоревшего дома остались и мне не нужны, надо двести тысяч выкладывать. Что поделаешь? Надо так надо. Зато участок мой и можно разворачиваться.

Приехала бригада и за месяц поставила магазин. Что я перетерпел за это время, одному только богу известно…

Шершень много рассказывал о своей трудной жизни. Алик слушал и думал: «Откуда у тебя столько денег, дружок? Неплохо ты в банке поднаварился. Вот Хамовский тебя и раскручивает. Попала глыба под абразивный круг. Хотя, скорее всего, административная машина так всех прессует. Деньги не пахнут. С властью один на один бороться сложно, потому что, говоря «один» о человеке, предполагается один человек. Говоря «один» о власти, предполагается, что за ней стоит огромный механизм, состоящий из отделов городской администрации, множества структур, находящихся в подчинении городской администрации, структур, дружественных администрации. Это почитай, что один человек борется против сотен людей».

***

Однако вернемся к Гене. Он, услышав рассказ Алика о Шершне, не удержался и продолжил:

– Похожая история приключилась и с владельцем самого большого городского автосервиса. Стояла эта станция, работала, приносила небольшой доход, но опять же не в карманы чиновников, а в карманы предпринимателей. Вызывает Хамовский владельца этого автосервиса и говорит:

«Много воруешь в нашем городе. Надо тебя приструнить».

Пришел владелец автосервиса домой, забился в самый дальний и темный угол подальше с глаз, с одним только стремлением, чтобы забыли о нем. Но вскоре стали доходить до этого владельца слухи, что заместителям мэра уже дана команда об изъятия его предприятия. Владелец услышал такое, совсем перепугался и стал искать ответ на традиционно русские вопросы: «Что делать-то?», «Кто заступник?»

Даже у тех, кто рубит головы, иной раз наступают плохие времена, когда необходимо обратиться за помощью к владельцам голов. Но кто из жителей маленького нефтяного города мог поддержать владельца автомастерской, дравшего три шкуры, как палач, за ремонт с владельцев автомашин, коими в маленьком нефтяном городе были почти все. Никто.

Без машин обходились только ханты – коренные жители и законные владельцы земель, откуда выкачивалась нефть. Все приезжие, вне зависимости от чина, их проблемами интересовались изредка, чтобы посмеяться, купить оленины и рыбы, а также заручиться поддержкой избирателей перед выборами.

Этот низенький, коренастый народец жил в основном где-то в таежных лесах, разводил оленей, ловил рыбу, собирал ягоду, и изредка его представители наведывались в маленький нефтяной город, чтобы продать свой лесной продукт и купить чего-нибудь заводского, например водки. Они стояли возле магазинов в любой мороз, и на нартах лежал весь их нехитрый товар. Разговоры о том, чтобы построить для них специализированный магазин, ходили средь депутатов и руководства маленького нефтяного города уже давно, но все никак не наступали те выборы, которые заставят исполнить обещания. Владелец автосервиса понял, что ханты – его шанс. Они не живут в городе и могут заступиться за него. Магазин для ханты – это тот подарок, которым он может задобрить Хамовского. Мэр заработает еще одну звездочку, если отчитается, что организовал магазин для ханты.

В общем, владелец автосервиса поставил торговый киоск, организовал ханты на поставку оленины, рыбы, ягоды и прочей чепухи, а затем собрал получившихся сторонников из общин и опять отправился на поклон к мэру города.

«Все делаю, что могу, для славы города и решения его насущных проблем, не скуплюсь», – говорит.

Ханты одобрительно закивали головами. Хамовский рассмеялся, но похвалил и оставил в покое…

***

Алик с Геной поговорили, распрощались, и каждый направился по своим делам. Ослабевший от весеннего тепла снежный наст с треском ломался под ногами Алика и под колесами Гениной «Вольво». Алик осмысливал происшедшую встречу:

«Гена – фигура загадочная и колоритная. В свое время он оказался в эпицентре образования автоцентра. Дело было денежное. Слух о Гене, как об эффектном и жуликоватом предпринимателе, полетел по городу. Вот уж парадокс: для защиты народных интересов из-за политической импотенции народа пришлось, как в классических американских боевиках, обращаться к мафии. Правда после нескольких выпусков «Дробинки» Гену в наручниках сняли прямо с трапа самолета. Гена каким-то образом выкрутился, но потерял при этом массу денег, зарабатываемых на ворованном дизельном топливе. Его бизнес перешел под крыло чиновников на одном из инсценированных конкурсов, подобном тому, на котором надули Шершня. Затем Гена исчез в Москве.

А призывы к народу о финансировании народной газеты ничего не дали: на специально открытый и разрекламированный счет в банке не поступило ни копейки, по телефону не прозвучало ни одного предложения. Вот и весь наш народ, жаждущий правды за чужой счет, жаждущий, чтобы кто-то боролся за его интересы, а он бы ел жареную курицу с печеной картошкой, запивал все это водочкой и, читая газету, приговаривал: «Вот так дал. Вот так и надо». А когда отстрелят правдоискателя или уволят, то неизменно этот же народ скажет: «Что доболтался козел?» Достоин ли он, этот народ, сострадания и участия? Мне кажется, что нет».

Алик в этой мысли немного кривил душой даже перед самим собой. Нет, не в области определения народных качеств, а в том, что теперь, понимая всю темную душу народа, он все равно испытывал к нему сочувствие. И с этим Алик не мог совладать. Но вернемся к тому времени, о котором мы вели повествование, прерванное коротким взглядом в будущее.

ПРИЯТНОЕ ИЗВЕСТИЕ

«Облака образуются не потому что земля просит, а потому что солнце требует»

Летом, которым Петровна ждала должности главного редактора в Аидиной газете, бывший налоговый полицейский Гриша, попавшийся на взятке, вернулся в маленький нефтяной город из Иркутской спецзоны, где отбывали срок поголовно одни проштрафившиеся менты. Гриша попал под амнистию. Из налоговой полиции его, естественно, уволили, и в связи с этим он мечтал о выплате довольно значительных долгов по заработной плате, которую Семеныч до самого своего отъезда крутил напропалую. Но не тут-то было.

– Какую зарплату? – возмутился Тыренко, который уже приступил к исполнению обязанностей Семеныча и в связи с этим считал Гришины деньги полностью своими. – Про твои деньги Семеныч ничего не говорил. Да как ты, позор налоговой полиции, единственный, кого смогли посадить, обращаешься за деньгами? Я бы на твоем месте вел себя тихо.

– Вы мне должны деньги, и они мне сейчас нужны , – ответил Гриша. – Я не отступлюсь, а свое, и даже не свое, я уже отсидел…

Для суда Тыренко был не настолько авторитетен, как Семеныч, поэтому Гриша суд выиграл.

– Вот решение, – сказал он, зайдя через пару месяцев в кабинет Тыренко. – Вы должны мне заработную плату почти за год.

Тыренко прочитал бумагу и проговорил:

– Должны так должны. Значит, будем должны.

– Когда подойти за деньгами?

– Подходи время от времени. Спрашивай. За спрос не садят.

– Но хоть примерно когда?

– У тебя слишком большая сумма. Давай, соглашайся на половину, а остальное передай на материальные нужды налоговой полиции. Тогда быстро получится.

– Какие материальные нужды? – воскликнул Гриша. – Это в твой-то карман?

– Полегче. Грязь льешь, непроверенными фактами бросаешься, как этот журналист.

– Да иди ты на … , – послал Гриша. – Я ж здесь работал и все про тебя знаю.

– Тогда сам иди на … , – предложил Тыренко. – Заходи и спрашивай, когда деньги будут.

И за деньгами Гриша ходил долго…

Алик предлагал ему помощь – повоздействовать, статейку в газете опубликовать, но Гриша отказался. Видать, было что-то, что его сдерживало, но в благодарность за предложение помощи он выдал информацию:

– А ты знаешь, что Семеныч больше не начальник налоговой полиции?

– Не знаю, – изумленно ответил Алик. – А где он?

– Его вообще в городе нет. Уехал. Добил ты его, – сказал Гриша…

В этот день Алик, словно на крыльях, летал.

«Победил Ворованя! Виват! – восторженно думал он. – Хоть одним казнокрадом меньше стало. Есть справедливость в этом мире. Сняли его с должности, и, видать, поехал домой, на землю. Что ему здесь делать? Теперь поставят во главе налоговой полиции нормального мужика, и будет порядок, пока не научится воровать».

Вот и говори после этого, что знание лучше незнания. Ведал бы Алик, что Семеныч ушел на повышение, а его место занял Тыренко, то не радовался бы, а в незнании судьба подарила ему несколько светлых дней.

ПОВОРОТ

«Противник полезен только в одном случае, если он предает своих»

Сапа думал о спасении своего тела, желавшего хорошо кушать и удовольствоваться. Нужны были деньги, и деньги немалые.

«Хорошую работу в маленьком нефтяном городе может предоставить только мэр или Генерал, руководящий здешним отделением нефтяной компании, – как одержимый размышлял он об одном и том же. – К мэру на поклон не пойду слишком испорчены отношения. К Генералу самому обращаться нельзя, надо, чтобы кто-то рекомендовал, иначе хорошей зарплаты не видать. К предпринимателям идти смысла нет, поскольку они кормят хорошо только себя: продавцы получают по паре тысяч в месяц. Ездить в другой город на работу по вахте, не хочу. Не мальчик. Надо сблизиться с Матушкой. Возможно, она возьмет меня помощником…»

Подобные мысли долго бродили по Сапиным извилинам, то погружались глубоко в мозговые складки, отвергая союз с Матушкой, то всплывали на их буграх и неслись, словно бесшабашные серфингисты по крутым волнам, находя в союзе с Матушкой волнующее продолжение карьеры. Так совершалось многократно, прежде чем он позвонил Матушке.

Разговор состоялся, и был как бы ни о чем, похожий на многие телефонные пересуды, когда люди долго общаются, чтобы не скучать. Лишь в конце Сапа задал главный вопрос, с интонациями, заявляющими о необязательности ответа, чтобы чувствовалось, будто у вопрошающего и так много дел и хлопот и он раздираем разного рода перспективными предложениями:

– Матушка, при вас, при нынешней должности, должен работать помощник. Хороший помощник, моего уровня. Пока я не при деле, но это долго не продлится. Слишком много звонков, поэтому если надумаете, то выкладывайте ваше предложение быстрее…

Далее, до самого прощания, они опять говорили о разных политических пустяках, но Матушка дурой не была. Она понимала, что Сапа в трудном положении, какую бы важность на себя не нагонял. Работать вместе с ним Матушке льстило. Чтобы сам Сапа ей прислуживал – об этом она мечтала, как многие мечтают о дорогих машинах при пустом кошельке, но натура у Матушки была занозистая и мстительная. Ее терзала обида, что Сапа натаскивал на политическом поприще этого смерденыша Алика и натаскал до той степени, что за несколько месяцев популярность Алика достигла популярности самой Матушки и многие ее приверженцы и потенциальные избиратели отвернулись от нее.

Матушке требовался совет.

Ближайшим соратником Матушки была Харева. Именно к ней и обратилась Матушка…

***

– Знаешь, Харя, хочу такого помощника, как Сапа, – по-свойски сказала Матушка. – Мои силы удесятерились бы, появилось бы столько новых идей, что Хамовский бы иззавидовался.

– Не торопись, Матя, – засомневалась Харева. – Он еще недавно был врагом. Возможно, его предложение – провокация.

– Какая провокация, Харя? – укорила Матушка. – Человек без работы уже несколько месяцев. Его жена без работы.

– Матя, так просто прощать нельзя, – сказала Харева. – Помнишь сказку о змее, которую крестьянин снял с горящего дерева. Она укусила спасителя. «Такая моя природа!» – ответила она, уползая.

– Думаю, ты перестраховываешься, – засомневалась Матушка. – Ты, Харя, я, Сапа – это старая команда. Мы приехали в город одними из первых. Если не с первой волной переселенцев, так точно со второй. Мы уже этим близки. Ты ж знаешь, первый вопрос, который задает северянин северянину: «Сколько лет ты на Севере?» Кто назовет меньший срок, тот вроде как не котируется. Алик приехал в маленький нефтяной город намного позднее, чем мы. Это отдаляет его от Сапы. Эту пропасть ничем не завалить, никакими экскрементами, которые Алик льет на стариков.

– Возможно, ты и права, – согласилась Харева. – Тогда надо по-бандитски. Свяжем его с нами кровью Алика. Так поступают все нормальные люди.

– Кровью?! – испуганно спросила Матушка, зная неуправляемый уголовный характер Харевой. – Ты уголовщину предлагаешь, Харя?!

– Волнуешься, как девушка от первого свидания! Матя! Кровью – в переносном смысле, конечно, – объяснила Харева. – Надо с помощью Сапы подставить Алика под ложную информацию.

– Сапа согласится. Ему деваться некуда. Он готов проститься с журналистиком, – согласилась Матушка. – Но как все осуществить?

– Что думать?! – восхитилась Харева. – Я попрошу Сапу организовать мне встречу с Аликом для важного разговора. Сапа согласится, а Алик откликнется.

– Какую информацию будем сливать? – спросила Матушка. – Алик осторожно работает.

– Есть одна идейка, – интригующе ответила Харева …

***

Плывя на мощных волнах народного гнева, можно на равных поспорить с представителями пены и, глядишь, что-то урвать. Это качество стало главным в характере Матушки, о нем мало кто догадывался, потому что не хитрый – только глупый. Глупой Матушка не была. Алик в свое время тоже любил Матушку и восхищался, слушая ее рассказы: