Холодный путь к старости

Суть любого крупного успеха одиночки в привлечении к улаживанию своих забот других людей. Поздним февральским вечером два юриста на букву «С», тайные знакомцы Еливанова, зашли в магазин «Еврейский», держа наготове удостоверения членов общественной организации и народных дружинников. К их профессиональной радости, на витрине, никого не стесняясь, маня красочными этикетками, стояли просроченные сметаны, йогурты, сушеные китайские супы…

– Будем проводить контрольную закупку, – громко объявил один из юристов на букву «С», хотя в торговом зале никого, кроме юркой продавщицы, не наблюдалось.

Испуганные глаза продавщицы забегали по сиявшим нахальным задором лицам юристов, один из которых, провозгласивший начало мероприятия, беспокойно шарил в кармане.

– У тебя деньги есть на контрольную закупку? – спросил он товарища по юридическому цеху.

Губы продавщицы стали растягиваться во вполне различимую улыбку.

– Есть, но не много, – ответил второй юрист на букву «С», не желавший тратить на общественные нужды личные сбережения. – Поищи в своих карманах. Сегодня твоя очередь.

– У меня осталось только на сигареты, – ответил первый юрист на букву «С», для виду покопавшись в кармане брючины. – Да и какая очередь? Нет у нас очереди.

Губы, глаза, брови, самые мелкие черточки лица продавщицы сложились в насмешливое пренебрежительное выражение, какое можно встретить у богатых людей, оказавшихся среди бедноты.

– Сигареты потом купишь. Я в прошлый раз за селедку рассчитывался. Забыл?

– Не селедку – кильку. Мелочный…

У каждого из юристов деньги при себе были, но оба страдали жадностью. Пока они спорили, продавщица позвонила хозяйке…

– Что самое дешевое? – нашелся один из юристов на букву «С» и опять обратил взгляд на продавщицу.

– Да вот хоть черный молотый перец, – ответила продавщица.

– Дайте пачечку, самую маленькую, – попросил юрист на букву «С», протянул копейки. – Сами пишите объяснительную записку…

Коллеги по «Обществу защиты прав потребителей» занялись актом по просроченным продуктам, продавщица, напряженно вспоминая написание букв, слов и расположение знаков препинания, составляла текст, начинавшийся со строки: «Хозяйка заставляет, куда деться?». В этот момент скрипнула входная дверь, и в «Еврейский» вместе с морозными клубами заиндевевшего воздуха Крайнего Севера, характерного для разгула зимы, грозно вошли супруги Братовняки.

– Что эта шантрапа делает в моем магазине? – с вызовом произнесла супруга Братовняк.

– Мы из общества защиты потребителей… – начал было один из юристов.

– Прекращай писать! – крикнула супруга Братовняк продавщице и порвала недописанную бумагу на мелкие клочки. – Что нашли?

– Сметану да супы.

– Убирай их с прилавка и впредь никогда не показывай всяким проверяющим, – приказала супруга Братовняк.

– Вы бы шли по домам баиньки, – предложил юристам супруг Братовняк, заслонив телом большую часть витрины.

– А какое отношение вы имеете к «Еврейскому»? – хором спросили юристы.

– Хозяева мы. Наш магазин, – ответил Братовняк. – Можете хачиков трясти своими интеллигентными пальчиками. Сюда соваться нечего. Пальчики поломаются, а носики в плоские пятачки превратятся, как у свинок.

Тут в магазин вошла теща Братовняка, официальная хозяйка «Еврейского».

– Да что вы с ними разговариваете?! Выбрасывайте их отсель! Эх, навались! – крикнула она…

Юристов на букву «С» вытолкнули из магазина, как фарш из мясорубки. Они смотрели с морозной заснеженной улицы на сияющий магазин, откуда через приоткрытую дверь супруг Братовняк показывал им большие кукиши, а теща помахивала засохшей палкой копченой колбасы и устрашающе постукивала ею о косяк… Ветер обиды и унижения всколыхнул волны правозащитного гнева. Юристы ушли, как уходит от берега вода перед обрушением на него цунами, и очень скоро вернулись, идя двумя темными крылами по бокам участкового. Не перестраиваясь, клином, они снова вошли в магазин, но, едва были замечены возбужденными хозяевами «Еврейского» и подневольной продавщицей, как стенка сошлась с клином.

– Выталкивая представителей общественности и милиции, своими действиями вы совершаете правонарушение, предусмотренное статьей…! – кричал участковый, беспомощно скользя ботинками по линолеуму по направлению к выходу.

– Заткнись, дурило, – оборвал супруг Братовняк, действовавший как бульдозер. – Я сам налоговый полицейский и знаю, что делаю.

– Посмотрите на документы! – кричали юристы, размахивая красными книжечками.

– Не показывай карты, когда играешь. Без взяток останешься. Мы офицеры налоговой полиции, – поддержала мужа супруга, плечом выдавливая правый фланг проверяющих. – Знаем, что делаем. Ваша шваль нашим козырем кроется.

– Дави их, дави, – кричала теща с левого фланга.

– Меня не увольняйте, я тута! – напоминала продавщица, бегая вокруг.

– Прошу подмогу! Не можем справиться! – закричал участковый в рацию.

– Какая подмога?! Что ты языком вытрясаешь? – спросил Братовняк, поняв, что надо менять тактику. – Кто тебя не пускает? Иди, смотри, но не привлекай общественность.

– Настаиваю на представителях! – уперся участковый.

– Хрен с тобой. Бери, но одного. Второй пусть на улице подождет, – сказал Братовняк, прикинув в уме, что двух свидетелей противнику недостаточно.

Один юрист на букву «С» вышел на улицу, где скакал, выжимая из тела тепло, в то время как внутри магазина развертывалась новая схватка.

– У них китайский суп просрочен, – шептал на ухо участковому оставшийся юрист.

– Дайте-ка тот супчик, что на витрине лежит…

– Какой супчик? – спросила теща, демонстративно разрывая ценник от супчика на мелкие клочки. – Он не продается. Да и нет никакого супчика.

Теща убрала упаковку с витрины и улыбнулась:

– Это наша продавщица себе на ужин принесла.

– Там целый ящик…

– Она кушать любит…

– А сметана?

– Где видите? Просроченного нет, – жестко сказала теща.

– За обман по статье… – опять не договорил участковый.

– Тебе статьи в рот запихать, как кляп, чтобы ты заткнулся? – вмешался Братовняк. – По-человечески же объяснили.

– У нас есть доказательство! – пригрозил юрист на букву «С». – Перец!

– Ну-ка верни перец, падла! – вскричала теща.

– Хреночки, куплен, – ответил юрист.

– Давай перец, деньги вернем, – сказал Братовняк и наступил всей своей тушей на носок ботинка юриста. – Давай, а то узнаешь всю тяжесть закона!

Юрист расправил плечи, выкатил бугор груди колесом и собрался ввязаться в бой, как «Еврейский» заполнили звуки тещиного голоса:

– Все, гоните их! Не к чему докопаться! Пусть со всей ментовкой приезжают! Ничегошеньки не найдут!…

Юриста и участкового выпроводили из магазина. В двери предусмотрительно щелкнул замок, предупреждая о тщетности дальнейших попыток войти. Тройка правозащитников пошла восвояси, обсуждая происшедшее.

– Ментов не уважают! Куда мир сливается! – возмущался участковый, в недавнем прошлом сантехник.

– Неслыханно! Теща вконец оборзела под прикрытием дочери и зятя, – обозначил факт один из юристов.

– Они не ведают, что творят! – громко, на всю округу предположил второй юрист.

Второй юрист на букву «С» был не прав. Братовняки доподлинно ведали, что их не накажут. Так и вышло, хотя юристы на букву «С» жаловались…

ПРОВАЛ

«Потери позволяют острее осознать привлекательные стороны утраченного»

Сапа сидел за кухонным столом, уныло глядя в чашку чая, от которой печальными мелкими полупрозрачными сгустками, кружась и исчезая, взлетали паровые облачка. Он получил от мэра уведомление о сокращении в день своего рождения, как все остальные сотрудники его отдела, и рассуждал вместе с Аликом об этой убийственной прогнозируемой неприятности.

– Его стиль мщения: если втыкать нож, так с прокруткой. Если чинить неприятности, так побольней и с наибольшей выгодой, – говорил он. – Не забыл моего заявления об увольнении. Узнал, что тебе помогал. Твои листовки против Квашнякова считает моим делом…

– Хотите, расскажу ему? – спросил Алик скорее для проформы, чем для исполнения.

Он не признавал своим грехом, что мэр за его проделки отыгрывается на другом человеке.

«Если это ошибка Хамовского, то он и ответит за нее, – рассуждал Алик, – если Хамовский специально приписал Сапе листовки, чтобы с ним было удобнее расправиться за какие-то их личные противоречия, то это тоже его дело. Я тут не виноват».

Публично признаваться и выходить из тени на суд, как совестливый партизан из лесу, потому что немцы предложили расстрелять мирных жителей, он не собирался.

– Твое дело, – ответил Сапа. – Знаешь чем отличается порядочный человек от непорядочного? Первый может потупить только определенным образом, у второго множество вариантов.

Алик не ответил на интеллигентный укор.

– А знаешь, какую должность он мне предложил вместо председателя комитета общей политики? – спросил Сапа.

– Нет, конечно, – ответил Алик.

– Слесарем предложил работать, – ответил Сапа. – Ты, говорит, имеешь техническое образование, на месторождении работал, значит, на рабочей специальности должен справиться. Если хочешь, похлопочу. Издевается мерзавец.

– И что вы?

– Отказался, конечно. Много думал по этому поводу и понял: каждый мужчина все-таки должен отслужить в армии. Армия учит безропотно подчиняться. Я не служил, работал на мэра верой и правдой, но не проявил безоглядной преданности. Нет в моей крови этого. Не закреплено.

Сапа мрачно посмотрел на Алика. Щеки его безвольно отвисли. Глаза плакали без слез. Взгляд обвинял.

– Ты в армии тоже не служил, – продолжил Сапа. – Там разговор короткий: не подчиняешься – табуреткой по голове. Так закрепляются мысли о необходимости дисциплины. Мэр – избранное народом лицо. Раньше бы говорили: ставленник бога на земле. Имеет ли право простой человек протестовать против действий избранной народом власти? Вот о чем я думаю. Даже стратегия поиска казнокрада в нефтяном городе искажена. Все, в том числе и ты, придирчиво отслеживают спорные бюджетные траты, бюджетные ошибки, бюджетные кражи, как федеральные, так и местные, но никто не обращает внимания на главного казнокрада – нефтяную компанию, «СНГ». А ведь на этом уровне воруют в десятки, сотни раз больше. Деньги уходят из страны, нефтяной потенциал, создаваемый всей народом, работает на горстку людей, захвативших его, используя служебное положение, обман, неготовность большинства к новым условиям. И без решения этой главной проблемы стоит ли ловить блох?

– Грустные у вас мысли, – заметил Алик.

– Попадешь под сокращение, поймешь, – укорил Сапа.

– Все под мэром ходим, – намекнул на равенство последствий Алик. – Меня тоже могут убрать. Может, по поводу вашего сокращения заметку написать?

– Тебя сложнее сократить. Ты на виду, тебя знают, – ответил Сапа. – Это относится к любому публичному человеку. А кто я? Чиновник! Ты напишешь: чиновника сократили вместе со всем отделом, ищем сочувствия. Да народу это в кайф. «Так их и надо. Привыкли в теплых кабинетах штаны протирать и деньги сшибать», – скажут. А кто я такой, за что сократили – кому это надо? Ты лучше ответь, что о выборах в мэры думаешь? Через два месяца выборы депутата в окружную Думу. Надо решать. Мэр города избирался на свою должность с поста депутата окружной Думы. Хорошая платформа. С другой стороны, ты в городской Думе-то еще не работал. Чуть больше месяца миновало, как тебя избрали. Народ не поймет. Может, стоит прыгнуть на мэра с должности депутата городской Думы? Это неожиданно. Может, и получиться.

– Слабоват я для мэра, да и не мое это, – ответил Алик. – В выборах депутата окружной Думы я, скорее всего, поучаствую. Газета обходится дороговато для моего кармана, а кандидатам и бесплатную газетную площадь предоставляют, радио, и телевидение. Когда такая возможность представится? Но надо будет обязательно с Матушкой переговорить. Не хочу конфликтовать. Если она пойдет на выборы, то я перед финалом сниму свою кандидатуру в ее пользу. Если – нет, то пойду до конца.

– Ну что ж, давай так, – согласился Сапа…

Алик встретился с Матушкой у нее дома. Матушка опять кушала строганину из подаренного Харевой муксуна. Так она боролась с повышенным холестерином и насыщала организм полезными омега три жирными кислотами. Разговор был долгий, но Матушка не поверила Алику. Она заподозрила, что Алик хочет отобрать у нее голоса избирателей на выборах, а его объяснение – обычные политические хитрости. Она приветливо поощряюще поулыбалась, согласно и даже дружески покивала головой, но поступила иначе…

***

В городской администрации состоялось собрание, на котором втайне от жителей маленького нефтяного города произошло временное объединение Хамовского и противоборствующей ему Матушки.

– Мы в этой битве на одной стороне, – сказал Хамовский Матушке. – Его понесло против всех. Это же берсеркер какой-то.

– Я для него столько сделала, – кудахтала Матушка. – А он мне отплатил злом.

Что сделала для Алика – она не знала, но Матушка обладала настолько сильной внушаемостью, что гипнотизировала не только окружающих, но и себя.

– Такие, как Алик, пиво пьют и балду гоняют, а перед выборами расходятся, как клещи весной. Голоса отсасывают, – подыграл Лизадков.

– Я его, дрянь неблагодарную, уволил бы, но он в депутаты пробился, – подал голос Квашняков. – И не без вашей помощи.

– Кто ж знал, – обиделась Матушка. – Тут не знаешь, что из собственного ребенка получится.

– Хватит распрей, – сказал Хамовский. – Одного интригана из администрации убрал, а их не убавляется. Давайте думать, что с Аликом делать.

– Предлагаю пойти по наезженной схеме: составить обличительный текст и подписать его у депутатов, им все равно, что подписывать, лишь бы урвать. Потом этот текст опубликуем, – посоветовал Лизадков.

– Я сам составлю текст, – ревностно занервничал Квашняков, обнаружив, что его опередили в совете. – Я ж журналист. Информация есть: на собрании мои сотрудники наговорили про Алика достаточно негатива.

– Согласен. Готовьте два варианта. Сравним и лучший пустим в народ, а то и оба, – сказал Хамовский. – Видите, как мы помогаем вам, Матушка. А не пригласить ли нам наших фирменных кандидатов на выборы для разбора голосов Алика?

– Вариант, – согласился Лизадков.

– Матушка, улица перед вами все свободней и свободней, – сказал Хамовский. – Хотелось бы, чтобы и вы нам…

– Семен Петрович, я всегда вас выручала в сложной ситуации. Помните, как на выборах Глава опубликовал информацию, что вы злостный неплательщик, а я провела депутатское расследование и сказала, что – нет. Все депутаты подписали против вас, а за вас – только я, – напомнила Матушка. – Мы с вами, конечно, ругаемся, но это же для людей, для комедии, а на самом деле я же за вас.

– Хитра ты, Матушка, – ответил мэр, – но бог с тобой. Пусть лучше уж ты, чем этот сумасшедший журналист…

Если бы Алик знал, какие интриги плетутся вокруг него, то вряд ли бы спокойно спал, а, скорее всего, ворочался бы с боку на бок, мял подушку, тревожил жену, Розу. А в незнании он был спокоен, и значительные впечатления от бесед с Сапой вылились для него во второй глубокомысленный сон.

ВТОРОЙ ПРЕЗИДЕНТ

«Второй – почти то же самое, что первый, вот только ответственности никакой»

Как-то вдруг у советских людей, которых в течение более полувека тщательно просеивали сквозь такое мелкое сито, что смогла сохраниться только рабоче-крестьянская пыль, появились дворянские семейные линии, титулы… Поэтому я давно ожидал появления на политической сцене России второго президента, по аналогии с лже-царями. И мне повезло.

На неприметной улочке маленького нефтяного города я еле пробился в небольшой кабинет, где находился штаб партии «Единственная правда». Перед входом шла драка за кресло председателя. Причем женщины дрались наравне с мужиками и катались в грязи. Часто мелькало лицо Матушки, Квашнякова, главного городского страховщика и какая-то задница, на которой значилось клеймо «Совет ветеранов». С балкона подначивали, вроде бы мэр. Обойдя дерущихся, я зашел в штаб и увидел фотографию и надпись под ней: «Второй и истинный президент России».

– Так вроде не избирали Второго, – сказал я секретарше, небольшой, полненькой женщине в красно-сине-белой шерстяной кофте плотной вязки.

– Молодой человек, политикой интересоваться надо, – укоризненно ответила она, еле отворив полные губки. – Выборы состоялись при тайном голосовании. Теперь наш президент за реальную власть борется.

– Как его звать-то?

– За рейкой агитка торчит. Последняя осталась. Там и читайте.

– На память слабо?

– Не мешайте, молодой человек. По вопросам памяти обращайтесь в другие инстанции, – раздраженно ответила секретарша.

На стенде, за одной из реек, действительно нашлась бумажка. На ней под фотографией Сапы чернело пять последовательных картинок, на каждой из которых палец касался определенной кнопки на телефоне.

– Извините за назойливость, – вновь обратился я к секретарше. – Что это за головоломка под фото Второго?

– Образовательная реформа – конек нашего лидера. Это новая запись телефонного номера, чтобы каждый слабограмотный человек понял, – ответила секретарша. – Указательный палец, показывает на какую кнопку нажимать. По данному номеру можно позвонить Второму…

– Вы рассчитываете своей примитивной программой увлечь народ? – спросил я, дозвонившись.

– А вы кто по специальности, молодой человек? – ответил вопросом на вопрос Второй.

– Журналист, – признался я.

– Если вы журналист, то вам известно, что народ газеты почти не читает, – нотационным тоном произнес Второй. – Разве вам не говорили читатели, что газету покупают из-за телевизионной программы? Народ интересуют картинки, телевизор, а не буквы и словеса. Картинка доходчивее. Второе, что любит народ – ругательства. Поэтому наша образовательная реформа пойдет в двух направлениях: замена текстов на комиксы и близкие сердцу универсальные слова, которыми в зависимости от интонации можно выразить все.

– Ну вы даете! А взрослым что предложите? – подзудил я.

– Вы знаете, что мужики скорее купят бутылку спиртного, чем новую книгу, – напомнил Второй. – Наши ученые разработали специальные добавки в водку, вино и пиво. Они вызывают галлюцинации, соответствующие содержанию книги. Разработано несколько сортов водки, в том числе трехсерийная «Война и мир»…

– Это же переворот, это то, что надо! Я бы сам приобщился, – обрадовался я. – Но как вас избирали?

– Многие говорят: зачем идти к избирательным урнам и так выберут. Мы пошли навстречу пожеланиям, собрались тесным кружком и выбрали, – словно малому ребенку объяснил Второй. – Но после того как я стану Первым президентом, мы примем закон о выселении из квартир всех, кто не голосует, а чтобы облегчить выбор избирателям, будем вручать уже заполненные бюллетени с галочкой напротив нужной фамилии… В принципе так и есть: только галочка стоит не на бумаге, ее формируют в голове с помощью вас – журналистов…

– Не всем это понравится, – засомневался я.

– Таких появится крайне мало, – уверенно сказал Второй. – Рядовые граждане получат прививку смирения, честности и заповедей Высшего божества. Это сильно облегчит управление страной. Но, конечно, элита прививке подвергаться не будет, потому что управление и честность вещи не совместимые.

– Вы собираетесь из людей сделать марионеток?! – возмутился я.

– Они таковые и есть. Всех исподволь используют. Просто мы честнее, прямее, правдивее! – заверил Второй. – Вот вы, журналисты, призваны показывать, рассказывать правду. Но, во-первых, кто вы такие, чтобы знать истинную природу вещей, кто вам даст возможность сунуть нос в пекло? Во-вторых: правда не всегда приятна. Вы будоражите общество. Это, по логике, должно служить совершенствованию общества. Плохое надо исправлять. Но ведь легче и дешевле исправить не просчеты, ошибки, недостатки, а журналистику! Куда сложнее сделать то, о чем можно красиво написать, чем просто красиво написать о том, чего нет! Догоняйте, догоняйте мою мысль, пожалуйста.

– Я знаю, что нас используют, но… – грустно сказал я.

– Какие могут быть «но»? – удивился Второй. – Вот вы пишите о явлении, человеке, как вы его видите. Потом начинается согласование. Вам говорят, тут зачеркните, тут измените… и вы задним умом понимаете, что лучше остаться при работе. И вот у нас уже не явление, а легенда. Или вы присутствуете на собрании или докладе. Вы же излагаете материал частенько своими словами. И вот докладчик у вас получается не профан, не умеющий двух слов связать, а относительно высокого полета литературная посредственность… А общество кушает и верит, а на вере и держится власть. Но тут мы ничего менять не собираемся, любую власть устраивает такой подход.

– Неужели никто не борется? – с надеждой спросил я.

– Как не бороться? Конечно, борются. Те, кто не понимает обстановки, – пренебрежительно сказал Второй. – А обстановка такова, что народа ныне нет. Есть множество одиночек. Каждый сам по себе. Бывает кто-то выпендривается за общественное дело, иной раз действительно искренне. Людям это нравится. Но если у правдоискателя возникнет проблема, а их у него возникнет множество, я вас заверяю, то никто его не поддержит, не поможет и даже не поинтересуется, что стало с человеком. Плюнут и забудут. Власть – это машина, укомплектованная специалистами, финансами, информацией. А что есть человек без поддержки общественности? Клоп. Раздавить его ничего не стоит. Людям хочется покоя, благ и счастья. Наша политика ублажает эту потребность, причем так, как хочет большинство – без усилий…

– А профсоюзы? – разочарованно спросил я.

– Мы их упраздним за ненадобностью и трудящимся автоматически повысим зарплату на один процент за счет профсоюзных взносов, – бодро ответил Второй. – Но это не будет означать наступление на права простых людей. Обязанности профсоюза исполнит руководство предприятием. Если рабочим что-то не нравится, то директор от их имени напишет себе заявление с требованиями, выступая как профсоюз. Затем он сам же и рассмотрит требования от имени руководства. Так устраняется ненужный посредник. Поймите, сегодня профсоюз и руководители так тесно сотрудничают…

Я повесил трубку, не выдержав мягкого доброголосого цинизма Второго, и вышел из штаба партии «Единственная правда». «А ведь во многом прав этот Второй, – размышлял я, идя по улице. – Его идеи верны, с точки зрения удержания власти. Недовольные к избирательным урнам почти не идут, довольные голосуют, как выгодно власти. Увеличить число довольных и привести их на избирательные участки – вот путь к успеху. А средства достижения – не важны…» Мне захотелось вернуться назад. Я повернулся и побежал, чтобы узнать, как оценивают такую политику в Европе, но, к сожалению, не нашел нужного дома. Он словно растворился в воздухе. Только в одном закоулке вроде бы пахнуло духами секретарши…

ТВОРЧЕСТВО

«Творчество воспламеняют не только высокие чувства, но и низменные страсти»

Пока Алик спал и в недрах подсознания или каких-то других малоисследованных средах обитания спящей души, общался со Вторым президентом, Посульскую, ответственную секретаршу редакции газеты маленького нефтяного города, охватил творческий подъем, воспламенившийся сразу от двух запалов. С одной стороны, Квашняков строго-настрого приказал написать в газету ехидную заметку про Алика. С другой стороны, Посульскую уже несколько лет терзала обидно неудовлетворенная страсть…

***

Принципы в вине растворяются. Раньше, до прихода Квашнякова, дни рождения в редакции газеты справлялись отменно. На столах теснились салаты, колбаска, сыры, фрукты, овощи, горячие закуски, водочка, а вокруг – женщины, желанные редакционные женщины, к которым Алик не прикасался из осторожности. Но иногда выпитое вино прорывало моральные преграды, как мощный селевой поток проламывает, казалось, устойчивую плотину, и Алика несло.

Посульская сидела в компании Петровны и других и внутренним женским чутьем сразу уловила перемену в настроении Алика, которого собственно они и не стеснялись…

– Ой, девчонки, хорошо-то как! – восхищенно сказала Галя, жена банковского служащего. – Мужика бы сейчас.

– Мужика?! – спросила Посульская. – Да где ж их сейчас найдешь?

– А Алик? – переспросила Петровна. – Чем не мужик. Нормальный. Но тихий, как муляж.

– Не будем его обижать, девчонки, – сказала Галя. – Хотя, в принципе, я не против. Он сам как-то был у меня дома и ни-ни. Я его в спальню завела, диван показала, а он хоть бы обнял. Странный. Мы сидели на кухне, а тут мой пришел. Так и познакомились!…