Эффект безмолвия

– Я о том и говорю, что все зависит от самого журналиста, от его нравственности. Профессиональные приемы для создания и отстаивания истины, полуправды и лжи примерно одни и те же, но нравственный посыл разный, – продолжил тему Алик. – Кодекс, клятва…? Врачи дают клятву Гиппократа, но среди врачей и среди журналистов достаточно тех, кто пройдет мимо чужой боли и убьет ребенка своей невнимательностью или стремлением заработать. При чем тут редактор или главный врач?

– А дисциплина? – возразил Лун. – Вы забыли о дисциплине. Кто мешает хорошему руководителю объединить людей в единый коллектив, ищущий истину? Даже собаку заставляют скакать на задних лапах, несмотря на то, что она этого не хочет. Любую, саму крепкую заготовку преобразуют в полезный предмет хорошим ударом.

Лун театрально ударил кулаком по столу.

– Но это же люди,…. – напомнил Алик.

– Да бросьте, вы, – усмехнулся Лун. – Человек почти не отличается от животного. Вы же знаете принцип кнута и пряника. Будьте смелее: снимайте с эфира материалы, если они вам не нравятся, на то вы и редактор. Требуйте истины, будьте арбитром. Сделайте так, чтобы ваша похвала для журналиста стала важнее его дружбы с чиновниками. Вы дали волю своему стаду, и оно ушло на удобные луга. Что в этом необычного? Чтобы овца пошла на проблемный луг, ее надо гнать или приманивать.

– Мы бюджетники, – напомнил Алик о финансовых ограничениях.

– Тогда вам и выбирать не из чего, – ответил Лун. – Только хлыст…

Именно с этого момента Алик всерьез задумался о хлысте.

КИНО

«Выстраивая в своей душе здание собственного величия, не удивляйтесь, когда любой прохожий проходит по вам, как по пустырю. Ваше величие не очевидно».

– Текст к фильму о городе готов? – спросил Алик Пальчинкову ровно через два месяца после того, как дал задание.

– Букова делала наброски, загляни в «Фабрику», – тяжко выдохнула Пальчинкова, и по этому тяжкому выдоху Алик понял, что задача не выполнена.

«Фабрикой» называлась компьютерная программа, объединяющая компьютеры корреспондентов в единую сеть, где и собирались все журналистские тексты. Алик открыл файл «Фильм о городе» и увидел несколько невнятных отрывков буковского производства.

– И это все!? – возмутился он.

– Букова говорит, что не получается, – сказала Пальчинкова.

– Но если не писать, то и не получится, – заверил Алик и набрал номер внутренней связи секретаря. – Ольга Николаевна, пригласите ко мне Букову.

– Они не хотят работать, не хотят, – затараторила Пальчинкова. – Нет у них интереса.

– Здравствуйте, – бодро произнесла Букова, входя в кабинет. – Вы знаете, я нашла еще одного покупателя для вашей книжки.

– Книга не главное, почему текст не написан? – спросил Алик.

– Тут нужен режиссер, сценарист,…. – начала было Букова, обычную песню про то, что большие проекты в телерадиокомпании маленького нефтяного города невозможны.

– Тут нужен просто журналист, Татьяна, – прервал Алик. – Ты журналист?

– Но тут нужен сценарист, – упрямо повторила Букова, формируя иконический страдающий облик.

– Выйди пока, – сказал Алик, и как только Букова исчезла, Пальчинкова прокомментировала:

– Они не хотят работать.

Доставшееся в «наследство» Алику телевидение маленького нефтяного города было телевидением веселой беззаботной жизни. Его сотрудники любили выпить водки, любили шашлыки и дни рождения, а работа лишь обеспечивала эти забавы. Расхожий рабский термин не жизнь для работы, а работа для жизни, превратил творчество в работу, которой надо сторониться.

– А что, тебе больше всех надо? – этой фразой незаметно для Алика осаживали в коллективе телерадиокомпании маленького нефтяного города всех, кто пытался. Телеоператоры шипели этой фразой на журналистов, журналисты упрекали ею телеоператоров, а монтажеры порой не знали, чем заняться, кроме как играть в компьютерные игры или смотреть телевизор. Время энтузиастов прошло даже в сфере, которая всегда развивалась только на энтузиастах, ее вытравила купеческая идеология России.

– Вера, я сам сделаю этот фильм, – решил Алик. – И текст напишу, и сценарий, загружу Павшина подбором архивных кадров. Видео понадобится много, а он давно работает и знает. Монтаж проведет Пискин. Может, это вдохновит коллектив.

– Это правильно, – облегченно вздохнула Пальчинкова, избавляясь от ответственности…

Работа над текстом и сценарием к более чем часовому фильму заняла у Алика месяц. Должность главного редактора, наполняя рабочее время административной суетой, вытеснила написание текста и сценария на свободное время и выходные дни. Но Алик увлекся и вскоре озадачил Павшина съемкой и поиском видеоряда к фильму и, что Алика удивило, Павшин тоже загорелся этой работой. Стонал только монтажер Пискин. Он то подставлял для чтения закадрового текста дефектный микрофон, то вставлял в фильм неподходящие кадры, а порой и портил их, включая обратное воспроизведение, так что машины и люди бежали задом наперед…

***

Приглашение в Дагомыс на международный фестиваль от Союза журналистов пришло по Интернету в тот момент, когда Алик, наконец, завершил работу над фильмом ко дню города, и это событие стало хорошим поводом попросить командировку. Хамовский принял его благосклонно и сказал:

– Квашняков посмотрел твой фильм и остался доволен. Он назвал его хорошей работой.

Это надо было понимать так: тебе надо дружить с Квашняковым, потому что только его мнение будет играть роль при оценке твоих деяний. Все твои действия измеряются только в этих относительных единицах: одна треть Квашнякова, одна вторая Квашнякова или сокращенно одна вторая «ква», тебе возможно в наших отношениях достичь одного ква, но превысить «ква» никогда не удастся.

– Спасибо за хорошую оценку, – поблагодарил Алик, следуя этикету.

Хамовский просмотрел прошение Алика о командировке, чиркнул на нем «согласовано» и размашистую каракулю, похожую на крючок, которая и была его подписью.

ЕЩЕ ОДНА СТУПЕНЬ

«Знамя подобно всполохам костра, привлекающим насекомых, оно собирает вокруг себя людей, готовых на многое во имя…»

Журналисты шумно заполняли черноморский гостиничный комплекс «Дагомыс», внешне схожий с пирамидой. Фойе гудело, словно воскресный базар. Алик прохаживался, надеясь увидеть знакомые лица. Промелькнуло и скрылось любезное только по делу лицо Лобзаевой, редактора журнала «Северяне» и по совместительству председателя отделения Союза журналистов на Ямале, которая как председатель, кроме оформления членских билетов и сбора взносов, ничем заметным и не занималась. Алик перебросился приветствиями с Маковой из Департамента, которая привезла на съезд и своего мужа с дочкой. Меж ними крутилась еще какая-то представительница Департамента. Встретился и редактор, один из тех с кем он встречался на ежегодных совещаниях руководителей СМИ…

«Если и в других делегациях такой же чиновничий состав, то с журналистикой в России ситуация прискорбная, – подумал Алик. – Нечего и время тратить на заседания».

Просторный пляж, открывавшийся по выходу из лифта, был воистину черноморским: непритязательный сервис, крупная галька и бесплатные деревянные лежаки без ножек.

Из магазинчиков и кафе, словно сытые рачки, безразлично выглядывали торговцы. Привычная для черноморского побережья грязь огорчала, но солнце и море напоминали, что пора перестать быть северным ежом, цепляющим на колючки эмоциональный мусор. Алик, перевоплощаясь, шел по пляжу и в конце него наткнулся на почти безлюдный платный участок с зонтиками и шезлонгами. Он отдал деньги, быстро скинул одежду и зашел в еще теплую, хотя и почти октябрьскую, воду…

– Ты куда исчез? – именно этими словами на следующий день агрессивно атаковала Алика веселая жизнерадостная толстушка с пышной грудью Макова. – Ты почему не был на открытии съезда?

– На море был, – бесхитростно ответил Алик, – не люблю я этот официоз. В помещениях мы и на Севере насидимся.

– Ну, ты даешь! – Макова переменилась в лице от неожиданности, словно выронила из рук дорогую посуду. Она даже слегка шарахнулась от Алика, как шарахнулись бы овцы, распознав в соседях замаскированного под овцу волка, или – как чиновники от протянувшего им руку оппозиционера.

«Неужели Департамент отслеживает поведение участников. Это будет катастрофа. Я же в командировке. Еще донесет…», – не успел додумать Алик, как Макова выпалила:

– Да тебя Богданнов так расхваливал перед всем съездом журналистов, что дальше некуда! Он даже вызывал тебя на сцену, – укорила Макова так эмоционально, что без дополнительных разъяснений стало понятно – она считает, что такие возможности надо использовать на все сто процентов, чтобы засветиться, зацепиться и войти в круг, приближенных к персоне.

«Войти в этот круг – мечта всех карьеристов, но я к этому не стремлюсь. Зря я сказал про официоз, поймет, что я не их человек», – подумал Алик, но сказал:

– И что он говорил?

В его душе быстро поднимались два ростка: неутоленное желание услышать вживую похвалу его книге, и радость от того, что избежал публичности – этой обработки сотнями глаз.

– Он зачитывал цитаты из твоей книги, даже стихотворение прочитал, – рассказывала Макова. – Ни о ком он столько не говорил. А потом сказал, что видимо ты не смог приехать, потому что тебя уволили из газеты за эту книгу. Тебя же не уволили…

– Перепутал. Я ему говорил, что ушел из газеты на телевидение. Да какая разница? – сказал Алик первое, что пришло в голову, которая словно бы отделилась от тела и витая в облаках начала с ними поигрывать.

– Ты обязательно встреться с Богданновым, – раздался словно бы издалека голос Маковой. – Обязательно.

– Хорошо, – бросил Алик, наблюдая за ангелами, устроившими на облаках полноценную театральную постановку о том, какую неоценимую помощь они оказали в подготовке книги.

– Ты еще скажи, что не видел, как Союз журналистов оформил фойе Дагомыса. Какой там плакат вывешен, – неуверенно, словно врач при постановке сложного диагноза, произнесла Макова.

– А что там? – вернулся на землю Алик.

– Нет, ну ты даешь, – уже возмутилась Макова. – Там все украшено только цитатами из твоей книги и стихотворениями, правда, ошибок много. Сходи, посмотри.

– Прямо сейчас и пойду, – сказал Алик и поспешил, да что поспешил – полетел ко входу в гостиницу…

А там всю площадь больших витринных стекол налево от входа в гостиницу «Дагомыс» действительно занимал огромный плакат, на котором размещалась фотография Богданнова и цитаты из книги Алика, написанные на большущих нарисованных стопах лежащих на пляже людей. Его стихи, словно бы татуировки, испещряли обнаженные спины. Под всем этим художеством располагались его имя и фамилия.

***

Капли счастья, словно золотые огоньки автомобильных фар, двигавшиеся по извилистой приморской трассе к Дагомысу, непрерывно проникали в сердце Алика, устроившего себе совсем нескучный одинокий праздник в теплой темноте сентябрьского вечера на высоком балконе гостиничного номера. Он наблюдал за движением огней и размышлял.

На пустом чиновничьем месте, где обычно витают лишь дорогие высасывающие души призраки, вдруг нашлись люди, которые, не зная всех перипетий в судьбе Алика, помогли ему в сложный момент. Его настигло то, что называют удачей. Трудовой, но – удачей. Она пришла, когда Алик перестал о ней настойчиво думать, мечтать и звать, перестал волноваться и тревожиться по ней, а стал ее упорно добиваться.

«Все может случиться совсем не так, как ты предполагаешь», – говорит судьба.

«Ты безнадежно упорен, так получи», – говорит судьба.

«Ты слишком жаждешь, слишком хочешь, а я тебе этого не дам», – она может сказать и так.

Иногда нужно отстраниться, чтобы приблизиться к истине. Уйти, чтобы стать ближе.

«Зачем и почему случайности выходят на мою дорогу, словно давно ждали меня?» – спросил он себя, потому что не верил в случайность, он более верил в мистику.

«Видимо, судьбе угодно», – последовал расхожий ответ, исходивший опять же от него самого.

«Как собака чует след, так надо чувствовать и веления судьбы, иначе не найти пути к цели, в погоню за которой нас выпустили на свет», – предложил Алик новую тему для внутреннего собеседника.

«Отказавшись от цели, не кляни судьбу, – последовал ответ, – но помни, что непредсказуемость – девиз жизни».

«Тогда, если мы не в силах понять систему взаимосвязей, в которой пребываем ежесекундно, нельзя ругать то, что доставляет неприятности, – продолжил свое странное общение Алик. – Каждая неприятность – в чем-то приятность одновременно. Всегда есть лучшая сторона. Важно ее разглядеть. Когда случается неприятность, надо благодарить судьбу, по крайней мере, за то, что она не случилась в более неподходящее время, а мой сегодняшний праздник может обернуться будущей трагедией…»

«Огонь горит лучше в месте, закрытом от причуд судьбы, в низинах, а ты поднимаешься наверх, где ветра…»

– Малинки, малинки… – загремело снизу.

Ритмичные удары музыки развеяли поток счастья и мыслей, движущийся свет далеких фар потерял очарование, и Алик ушел в номер.

***

Демонстрационный зал средств массовой информации пестрел и гудел. Над некоторыми стендами значимо сияло название партии «Единая Россия».

«Школа политолога», – узнал Алик.

В этом зале, где никого и не надо было убеждать, где были лишь представители убеждающей сферы, такой плакат смотрелся как прямой упрек, тем, кто проигнорировал «Единую Россию»:

«Смотрите, как мы выслужились, а вы-то не догадались. Все сливки достанутся нам. Нас могут заметить и доложить наверху, что мы первые».

Богданнов сидел в фойе Дагомыса в окружении многих незнакомцев.

– Здравствуйте, – поприветствовал Алик Богданнова, все еще смущаясь его громкого начальственного титула. Ему всегда было проще ругаться с чиновниками, чем входить с ними в близкие отношения.

– О! Привет, привет, – добросердечно отозвался Богданнов. – Присаживайся рядом. А мне сказали, что тебя нет.

– Нет, я приехал, – отозвался Алик.

– А почему не вышел на сцену? – спросил он.

– На море был. Разгильдяй, – показательно поругал себя Алик, считая, что если Богданнов – чиновник, то он вполне мог обидеться, за невнимание к организованному им мероприятию.

– Да понимаю, у вас, наверное, холодно, – неожиданно сказал Богданнов. – Хочешь, я предоставлю тебе слово на закрытии фестиваля?

– Нет, – поспешил ответить Алик. – Я слишком волнуюсь в таких случаях.

Этот отказ Алик вспоминал впоследствии не один раз. Мысли о себе отвлекли его от книги, которая, неспособная к самопрезентации, ждала его слова.

– А я по твоей книге хорошо проехался, – сказал Богданнов. – И еще проедусь.

– Спасибо, – поблагодарил Алик. – Мне рассказали.

– Ты хоть книгу-то с собой привез? – спросил Богданнов.

– Нет, – грустно ответил Алик, – я даже не подозревал, что будет такое.

Он предполагал, что о нем уже забыли, он всегда думал о себе хуже, чем есть на самом деле, – это была его фирменная воспитанная черта, позволявшая, однако, не терпеть больших разочарований.

– Было бы хорошо, если бы книги были здесь, – без тени огорчения произнес Богданнов, – Но давай договоримся. Ты высылаешь несколько экземпляров, чтобы я мог их раздавать в хорошие руки. Кроме того, я еще раз пройдусь по тебе на вручении «Золотого пера России». Только ты обязательно приезжай.

– Хорошо, – быстро согласился Алик, понимая, что судьба в виде Богданнова дает ему второй шанс.

Он готов был обнять Богданнова, но привычная сдержанность не позволила…

***

Это был тринадцатый международный съезд журналистов в Дагомысе и успех, который приобрела на нем ямальская журналистика благодаря Алику, по логике, по всем законам природы, словно свет, должен был привлечь, по крайней мере, ямальских журналистов, ищущих повод к информации. На съезде присутствовали как главные редакторы Ямала, так и официальные лица Департамента. Алик, как вы понимаете, не искал этой публичности, но то, что свои журналисты, знающие его в лицо, проходили мимо, как незрячие кроты на свету, изумило его сверх меры. Нет, поздравления звучали, но звучали вынужденно, словно сожаление, что подобное случилось не с ними, а с тем, кто на их взгляд не достоин, словно Алик своим именем испортил столь хорошее событие.

При мысли о кротах, работающих в журналистике, Алика слегка передернуло.

«Событием становится то, что укладывается в канву размышлений, идеологии, направленности работы, системы ценностей, а не все, пусть даже великие события. Самое корявое слово начальника куда ближе к золоту, чем золотая книга, от которой не озолотиться. Золото мысли относительно», – оценивал Алик вновь познанное…

ПОДАРОК ОТ ДЕПУТАТОВ

«Когда долго дразнишь собаку, мимо которой приходится ходить, то она найдет способ укусить».

Из-за жаркого северного лета, когда даже мошки и комары исчезли из маленького нефтяного города, а также в результате отключений электроэнергии на городских подстанциях, расхваленных в городских СМИ как самые стабильные, если не во всем мире, то уж в России, передатчики на телецентре стали выходить из строя один за другим. Теперь на ремонт этих передатчиков Алику предстояло просить деньги у ручных депутатов Хамовского, которых он высмеял этой весной в своих телепрограммах. Это было равносильно добровольному походу на псарню, где его ждала не одна злая собака, а два десятка.

Алик, по-младенчески, в глубине души надеялся, что разумные доводы, которые, на его взгляд, нельзя оплевать беспричинно, образумят Думу. Кроме того, он не оставил депутатам выхода: либо деньги на оборудование, либо срыв трансляции избирательной кампании. В этой ситуации за неблагоприятный исход выборов «Единой России» на территории маленького нефтяного города перед губернатором пришлось бы отвечать депутатам и Хамовскому.

Однако когда тяжелая кавалерия, выстроенная свиньей, вроде клина тевтонских рыцарей или депутатского корпуса, набирает ход, его сложно остановить мгновенно.

– Давайте дадим ему публичный урок, при его же телеоператорах, которые будут все снимать, а потом заставим показать населению, – эта мрачная рекомендация Хамовского, сияла во всех парах депутатских глаз, устремленных на Алика, вышедшего для чтения доклада.

Сидящие депутаты смотрели на Алика снизу вверх, но взгляды их говорили, что смотрят они свысока. Верх и низ – счастье и несчастье крупиц, пригревшихся на маленькой планете, теряют смысл, если взглянуть на эти крупицы из космоса, из вечности. Но в маленьком нефтяном городе должностной верх и низ почитали свято.

Вы когда-нибудь купались в озерах Крайнего Севера, холодных даже в самые жаркие месяцы, где купаться в свое удовольствие могут только моржи или пьяные? Вы когда-нибудь готовили и вкушали шашлыки среди тайги Крайнего Севера под беспокойные уколы тамошней мошки и комаров, что в свое удовольствие может делать только человек крайне увлеченный или пьяный? Вы когда-нибудь садили картофель на Крайнем Севере, где и земли-то нет, где надо еще торфом запастись, чтобы создать почву, на которой этот картофель бы рос? Для этого надо быть фанатичным земледельцем или пьяным.

Крайний Север – идиотское место, почти в чистом виде ставящее выбор: деньги или жизнь.

«Заберите лет десять-двадцать моей жизни и дайте мне денег», – так говорят многие, даже не произнося слова, просто приезжая на Крайний Север навсегда. Но тут и не надо произносить слова, поскольку каждый думает, что на самом деле нет такого ужасного выбора, что денег на Крайнем Севере дают больше, чем на относительно комфортном юге, просто так.

На Крайнем Севере деньги ждут тех, кто готов работать и умереть за тех, кто владеет доильными агрегатами этой земли, дающей черную как беззвездная бездна космоса нефть и прозрачную как воздух субстанцию газа.

– Кому продаться подороже? – вопрошают души маленького нефтяного города.

– Кому продаться так, чтоб меньше работать и больше получать? – спрашивают мимо проходящие глаза.

– А я уже куплен, – говорят другие глаза.

– А я очень хорошо куплен! – кричат некоторые…

Этот взгляд хорошо купленного человека особенно ярок на фоне взгляда все потерявшего. Этот контраст Алик подглядел случайно…

***

Контраст

«Просящий хорош для власти обычно тогда, когда помогает укрепить власть, заработать или отчитаться».

В кабинете председателя городской Думы Клизмовича, по-женски жеманного мужичка с форменной седеющей бородкой, сидел крупный, но рыхлый бывший директор городского музея Маргаритов. Кучерявые седые волосы на его голове немыто топорщились. Он сидел спиной к Алику и энергично доказывал Клизмовичу свои истины.

– У меня два диплома, а меня так, – обиженно, но твердо говорил он. – Что ж я должен на низших должностях?..

До Алика долетали лишь обрывки непонятного ему разговора.

– У меня сын умер, я все для работы, а они в первый день после моего возвращения из отпуска с улыбочкой известили…, – продолжал директор музея. – Я, как узнал, так в чуме рыдал по вечерам

– А говорили, что вы на землю собрались, – холодно вспомнил Клизмович.

– Что в этом Казахстане делать? Меня там только кресты ждут, – горько проговорил Маргаритов, и Алику стало ясно, что речь идет об увольнении.

– Вам надо восстанавливаться на работе, – отстраненно посоветовал Клизмович. – …

Клизмович, получая зарплату на уровне главы города, вполне очевидно не собирался помогать человеку, неугодному властям. Он содействовал только тому, что поддерживало его на должности председателя, а в условиях, когда мнением депутатов управлял глава города Хамовский, который, видимо, и уволил Маргаритова, лишиться своей должности Клизмович при противном вмешательстве в городскую политику мог легко.

Внешнее Я Клизмовича было сходно с кукушкой, установленной в часах, оно было безэмоционально и мало говорило о внутренних свойствах, оно выдавало ритуальные звуки, аналогичные заложенным звукам «ку-ку», а просящий Маргаритов, вынесший внутреннее наружу, словно бы сдувался и корежился, скорее всего, понимая, что в кабинете председателя городской Думы он не найдет поддержки.

***

Сейчас, на заседании Думы Алик, читая доклад, ощущал на себе множество направленных на него сверху взглядов, будто бы у депутатов как у смешных морских рачков глаза на тонких прутиках расположились вне тела, в данном случае – где-то у потолка конференц-зала.

–…для стабильной работы телецентра необходим бесперебойный источник питания, по два передатчика на каждый канал, один из которых будет резервным, оборудование климат-контроля, чтобы температура в зале, где находятся передатчики, сохранялась постоянной… на эти цели требуется полтора миллиона рублей.

Алик дочитал доклад и перевел взгляд на депутатов. Депутатские глаза оказались на обычных местах.

– Получается, что пока мы все как шестеренки крутимся, что даже думать некогда, Алик ищет возможности бюджет обобрать, – начал обсуждение Клизмович. – Мы все деньги на прошлой Думе раздали на дела куда более важные, чем ваши!

Клизмович взглянул на Хамовского, как цирковые животные после удачного исполнения трюка всматриваются в дрессировщика в ожидании одобрительной ласки и подачки.

– Покупать можно до бесконечности и на три миллиона, и на десять, – величественно произнес Квашняков, подергивая лицом-маской и позируя для телекамеры.

Квашнякова народ избрал депутатом на последних выборах, в связи с чем Алику пришла мысль, что пока человек сидит дома – он вполне нормальный, но как становится избирателем, так сразу глупеет.

– Я прошу примерно ту сумму, какую на недавней Думе вы по-свойски отдали Квашнякову на покупку джипа для личного извоза, – напомнил Алик.

Примерно треть депутатского корпуса маленького нефтяного города были заведующие детскими садами и директора школ, легко проводившие агитацию, ловя избирателей крючками, на которых беспомощно суча ножками висели дети этих избирателей.

– Человек – это существо, стремящееся выжить за счет развития системы знаний, а он о деньгах, – возмущенно произнесла школьная директриса Болдован, похожая на пушистую откормленную собачку с короткими ногами, приятную, но злую. – Хватит на доверии бросаться деньгами, тут нужно создать комиссию.

Она словно бы и не заметила реплики Алика о джипе.

– Я категорически против того, чтобы необдуманно выделять средства. Надо создать комиссию, разобраться. То есть, мы не со слов Алика должны определить, что вот это нужно купить, – сказал начальник нефтедобывающего участка Ветров. – Тут специалисты должны разобраться и сказать: это надо, а это не надо.

Высота лба депутата Ветрова представляла большую проблему для парикмахеров, подстригая челку, они вечно подрезали Ветрову брови.