Эффект безмолвия

Тележурналисты молчали, их слепые взгляды рыскали по столу, по лицам коллег. Никто не хотел добровольно исполнить то, что нельзя выполнить под гнетом.

– Я не буду вмешиваться, – заверил Алик, расценивая молчание по-своему. – Вся слава будет ваша.

– А премия будет? – спросил Павшин.

– Не знаю, – разочаровал Алик. – Я знаю, что есть четыре месяца, чтобы сделать хороший фильм ко Дню города, и его можно отправить на конкурс.

– Лучше вас никто текст не напишет, – подольстила Пальчинкова.

– Я хочу, чтобы совершенствовались вы, – ответил Алик и еще раз спросил: – Ну, так кто возглавит работу над фильмом и напишет текст?

Хороший руководитель похож на землепашца дикой целины – он втыкает лопату в поверхность земли, переплетенной корнями трав и кустарников, которой так комфортно в диком состоянии, дерн упирается, но в конце-концов при упрямстве и трудолюбии землепашца все поле оказывается вскопанным и впоследствии дает урожай. Алик предполагал, что люди не растения, но молчание и легкий шелест одежных листов, вызванный сменой поз, убеждал его в обратном.

– Тогда, Вера – ты готовишь текст, Букова оформляет сценарий, остальные – на подхвате. Букова, ты просила перенести отпуск. Переноса не будет, пока не будет сценария, – огорченно приказал Алик. – Все могут идти.

Разочарование телевизионным коллективом охватило его. Он считал, что чем масштабнее задача, тем большую славу можно получить, тем престижнее трофей, а работа в творческом предприятии должна привлекать не тех, кто ждет легкой жизни и легких денег, а именно тех, кто ищет, хотя бы в отдаленном будущем бессмертия. Пусть иллюзорного, но такого желанного.

Мысль не должна идти на поводке инстинктов тела, но она идет. Телу комфортно, пока рот жует и нигде не болит. Способность мыслить легко откликается на потребности тела вкусно питаться, или на желания тела отдыхать… Способность мыслить, вне повелений тела, мимолетна.

«Здешние журналисты не мыслят дальше забот о теле, заработках, наслаждениях и покое, а настоящее творчество начинается тогда, когда загораешься, словно костер, без расчета на прибыль и без огорчения, что потом на месте костра останется только пепел», – это Алик знал точно.

***

Правила костра

«Когда в голову не идет ни одной новой мысли, мне кажется, что смерть уже наступила или спрашивает: может, тебе пора?».

Человек зажигается как костер, но большинство не успевает вспыхнуть. Почему? Сооружение костра подчинено правилам:

1. Нужно желать воспламенения.

2. Нужны сухие дрова, то есть вылежавшиеся знания.

3. Знания должны обновляться, чтобы поддерживать пламя.

4. Костер любит покой, то есть место, огражденное от стихий, от быта, от скандалов и т.д.

5. Нужны тонкие, легковоспламеняющиеся способности.

6. Нужна спичка – искра божья для поджига.

Найти божью искру – сложная задача, требующая внимательного обращения с собой, сохранить эту искру до того момента, пока не будет собран большой костер – вторая задача. Поджечь костер не раньше, не позднее, а вовремя – третья задача. Костров может быть несколько, если сохранить искру.

ОБРАБОТКА

«Самое верное качество для продажи подделок – доверие».

Прокатиться по стране, а то и далее, и отвлечься от работы за служебный счет рады многие. Алик тоже любил поездки, сопряженные с комфортом и приятным времяпровождением, подальше от производственных и бытовых неурядиц. К таким поездкам относились выезды в санатории, зарубежные поездки, командировки на различные совещания, где предоставлялась хорошая гостиница, а иногда – подарки и бесплатная добротная еда.

Совещания руководителей средств массовой информации проходили раз в год, но в случае возникновения особых обстоятельств, например, приближения выборов в высшие органы власти, главных редакторов собирали вне всякого графика, невзирая на затраты. Так и в этот раз, все, а если не все, то большинство главных редакторов Ямала, слетелись по призыву чиновников Салехарда, потратили деньги на самолеты, гостиницы и еду…

На сцено-трибуну взошли Кукишевич и Муменко, руководители департамента СМИ, женщина, похожая на переросшую моль, и седовласый мужичок, обычно знакомивший редакторов с новыми социологическими опытами.

– Здравствуйте, уважаемые! – начал по-деревенски крепенько сложенный Кукишевич. – Когда меня мама спрашивает «Сынок, за кого мне голосовать?» Я всегда говорю: «За Единую Россию, мама». Она спрашивает: «Почему?» Я говорю «Оглянись вокруг. Это все она.

«А он с каждой речью прибавляет, – оценил Алик.

–… а сейчас слово представителю «Единой России» политологу Елене Стегуновой.

К микрофону подошла похожая на переросшую моль женщина и неожиданно резко, порывисто, словно с броневика перед революционными солдатами, заговорила:

– Политическая борьба, господа, требует змеиной изворотливости. Но закон нужно нарушать не всегда!!! Не спешите! Начнем с жеребьевки. Как ее провести, чтобы на полном законном основании часть партий отсеять? Очень просто. Для участия в жеребьевке обязательно нужны заявки от партий. Не проявляйте, пожалуйста, инициативы – не напоминайте!!! Если кто-то забыл подать заявку – молчите.

Редактора внимательно слушали. Стегунову пригласило руководство окружного Департамента, и ее предстояло не только слушать, но и исполнять ее рекомендации,

а жителям маленького нефтяного города, как и жителям всех остальных населенных пунктов Ямала, предстояло получить прививку «Единой России» от людей, призванных быть независимыми распространителями мнений.

Алик опять прислушался.

– Если все-таки кандидаты или партии успели подать заявки, и прошла жеребьевка, способов не пустить их материалы в СМИ очень много. Например, можно играть в дурочку или дурочка, как кому удобнее,… – продолжала Стегунова.

– Поговорка есть. Хотел дураком прикинуться, да ума не хватило, – вставил Кукишевич, свое мнение о ямальских редакторах.

Зал никак не отреагировал.

– Во-первых, принимайте все предвыборные материалы в своем кабинете без свидетелей и расписок. Мне один из кандидатов как-то отдал – один на один – а потом спрашивает: «Куда делся мой материал?». Я отвечаю: «Вы мне его не давали», – Стегунова взяла паузу, надеясь услышать овации от редакторов, но, не дождавшись, продолжила. – Он поражается: «Как не давал?» Я заявляю: «Не давали». Вот так надо работать.

Стегунова опять взяла паузу, надеясь услышать отклик редакторов, но опять – тишина.

«Система раскрывает секреты управления, которые сводятся к подлости, – мысленно оценил Алик. – Примерно вот так – свято веря в истину, одни крадут, другие – вешают. Правда становится лишь гранью многогранника, взглядом из одного-единственного окна:

– в маленьком нефтяном городе – из окна кабинета главы города,

– в Салехарде – из офиса Департамента, дома Правительства,

– в Москве – из Кремля.

Тот, кто смотрит из другого окна, должен быть незрим и неощутим, иначе почувствует острую грань многогранника. Человек с точки зрения власти должен забыть о виде из своего окна и полностью исправить свое зрение так, чтобы, глядя из своего окна, видеть из окна первого лица. И в этом смысле наша редакторская работа – сучья – мы это окно создаем и множим».

– Если все процедуры соблюдены, можно сказать, что диск не читается, – продолжала учить Стегунова. – Если материал принесен не только на диске, но и в бумажном виде, можно сказать, что перепечатывать некому. Мы с вами живем в той стране, где нет демократии. Когда задача Президентом ставится жестко, что выиграть должна «Единая Россия», она жестко и выполняется. Я вас уверяю…

Бумажная декларация конституционных прав оборачивалась глубокой внутренней работой системы власти по их ограничению. Публичный театр красивых масок предполагал закулисную бригаду, готовящую благодарного зрителя этого театра. Алику уже откровенно предлагалось стать частью этой бригады…

Недосказанность черной тенью витает над человечеством – недосказанность умерших свидетелей. Эта тень куда больше светлого пятна разворотов газет или телевизионного экрана. Никакое искусственное освещение не заменит естественного масштабами и ясностью.

«Только бы хватило сил об этом рассказать», – подумал Алик.

– Я вас правильно понял, что самый благородный способ – это не подавшего заявку,.. – начал было редактор Мерзасов, масляно поблескивая лысиной на высоте примерно метр шестьдесят.

Человеком он был учтивым, понимающим и знающим, но как часто и бывает в интеллигентной среде, вынужденным прислуживать. Если с чем-то не соглашался, то говорил обычно с долей язвительного юмора. Из редакторской среды он выделялся, как самый голосистый петух. Любил крепко выпить и, забывшись, подурачиться. Все качества в совокупности делали из него своеобразного потешника, к замечаниям которого можно было не прислушиваться и сводить их к шутке.

– Да, – недослушав, перебила его Стегунова, словно рубанула шашкой.

– …не жеребить, – мягко и вкрадчиво закончил Мерзасов.

– Да, да, – выкрикнула Стегунова. – Не проявлять инициативу.

– А если не пройдет жеребьевку та партия, о которой мы печемся? – спросил другой редактор. – Они же ничего не подают никогда. В этом случае надо звонить, беспокоиться?

– Да, – согласилась Стегунова и рассмеялась.

Свести явление, несущее ущерб внутренней самооценке, к шутке – суть процесса сглаживания внутренних противоречий. Душа приветствует смех и вместе

с ним проглатывает явление, так же как легко проглатывается хорошо сдобренное специями испорченное мясо. Стегунова это знала и мигом приметила, что редакторы ищут удобные специи, чтобы проглотить сказанное ею, и обрадовалась, что они сделали это сами.

– «Единая Россия» доминирует в информационном пространстве. И представители других партий имеют право сказать: вы товарищи редакторы не борзейте, а давайте и нам равные права, – продолжила она. – На эти наезды и жалобы у вас должен быть один ответ: если вы, другие партии, не даете новостных поводов, не проводите ни мероприятий, ни субботников,…. то, что мы будем освещать? Давайте нам новостные поводы.

– Вы, безусловно, правы, – согласился Мерзасов, предусмотрительно отказавшись от язвительного юмора. – Народ пойдет голосовать за силу, в которую верит, которую видит и понимает.

Вера, видение и понимание для явлений, не связанных с обыденной жизнью человека, несомненно, внушаемы. Это Мерзасов знал. Техника достигла таких вершин, что хорошо сделанный муляж не отличить от оригинала. Зрение сегодня самый опасный враг. Сегодня обмануть можно все чувства, и даже чувство возмущения тем, что тебя обманули. Сегодня с экрана, и с газеты, человек глотает любую инфекцию, а последующую болезнь считает своим неотъемлемым убеждением.

– Я говорю не о выборе, за кого голосовать, я говорю о явке, – поправила Стегунова. – В явке надо сыграть на «ура». Чем выше явка, тем больше избирателей, голосующих за «Единую Россию».

– Это понятно, – отмахнулся Мерзасов.

– В минус «Единой России» может сыграть отсутствие интриги, – напомнила Стегунова. – Есть опасность в доминировании одной партии. Ваша задача создать интригу. Другие партии рубить, но творчески! Создайте лицо врага, бездарных людей, стремящихся к власти. Пусть они будут глупыми, истеричными, авторитарными…

«Чтобы хороший стал хуже, оцените его недостатки. Чтобы плохой стал лучше, оцените достоинства. Где-то я это уже читал, – размышлял Алик. – В самой паршивой скотине всегда можно найти кусок съедобной мякоти. Но с другой стороны, кто созданное нами ест?

Непременное открывание двери по звонку свойство скорее автомата, чем человека. Не открывая дверь нежданным гостям можно избежать массы неприятностей. Редкий человек придет незвано, чтобы принести, большинство заходит забрать. Настойчивый стук в дверь говорит о том, что пришли забирать. Телевизор стучится настойчиво и привычно.

Включая телевизор, мы тоже открываем дверь, в которую лезут все подряд, занося ногу на нашу территорию так, что дверь невозможно закрыть. С каждым годом эта нога становится все настойчивее и крепче, она становится все реальнее. Более того, пока их гипнотические действия удерживают наше сознание, их незримые руки шарят по нашим карманам, по нашим знаниям, выбрасывая все им ненужное и вкладывая нужное им. Они, практически выворачивают нас наизнанку».

Словно услышав мысли Алика, политолог перешла к следующему объяснению:

– Не забывайте говорить о проблемах, иначе избиратель подумает, что власть живет отдельной от народа жизнью. Но прошу давать их технологично. Если проблемы не решаются, о них говорить не надо, а о тех, в которых мы видим продвижение – говорить надо обязательно.

«Стремление влезть в голову извне характерно для глистов, вирусов, оружия… и человеческой мысли, – оценил высказывания политолога Алик. – Человеческая мысль тоже средство разрушения. И политолог демонстрирует это со всей очевидностью».

– Не забывайте упоминать партийную принадлежность должностных лиц, выступающих в ваших СМИ и являющихся членами «Единой России». Особенно, если это авторитетные люди. Для вас – никаких последствий, а каждое упоминание – агитация…

Политолог говорила долго. Всем федеральным округам Президент России спустил план голосования. Территории, которые наберут наибольший процент проголосовавших за «Единую Россию», могли надеяться на президентскую благодать. Губернатор Ямала хотел близости с Президентом.

Любая система ограничивает свободу, но худшая та, которая не старается стать лучше. Алик мысленно пролистал свою жизнь в журналистике и вывел неприятную для себя закономерность: на фоне увеличения внешних свобод, шло ограничение свобод внутренних. На фоне увеличения сортов колбасы и власти, все меньше становилось понятным – из чего они сделаны. Но то, что мы не можем изменить, лучше оставить в покое, говорят философы, и Алик предпочел заняться тем делом, ради которого он привез несколько экземпляров своей книги.

***

В библиотеке на улице Зои Космодемьянской, непонятно каким образом соотносившейся с этими удаленными от ее подвига местами, Алик оставил несколько своих книг, как он это делал и в других городах России, и направился к Кукишевичу, создававшему вокруг себя образ праведного борца за справедливость, а в прошлом, возможно, таковым и бывшим.

ПРЕВРАТИВШИЙСЯ

«При щедром кормлении из любого милого поросенка вырастает жирная свинья».

Кукишевича хорошая зарплата и служебный джип быстро превратили из отъявленно рискового журналиста, каким он представился Алику в первый раз, в чиновника с инстинктами, идентичными инстинктам свиньи, безошибочно ищущей трюфеля.

У Кукишевича изменились даже взгляд и тон разговора спустя всего год после того, как Алик с ним впервые познакомился.

В первый раз он радушно принял Алика, и это радушие походило на радушие Богданнова.

– Ты знаешь, как я с начальником департамента – с Лесником – здесь управлялся, – хвастался тогда Кукишевич. – Я этого чиновника, как-то раз чуть не побил.

– Он достоин вашего кулака, – согласился тогда Алик. – Когда он работал в нашем городе главным редактором телерадиокомпании, то был пойман на плагиате.

– Вот, курва! – Кукишевич добродушно рассмеялся. – Давай-ка чайку с печеньем…

В этот раз Кукишевич был быстр и скор. Он сухо принял книгу, как и полагается чиновнику, которому докучают по пустякам, и скрылся в кабинете.

Разочарование встречей исчезло также быстро, как и возникло. Алик осмыслил увиденное и пришел к выводу, что преображение человека, помещенного в более питательную среду, приводит к прогрессирующей гипертрофии всех органов и чувств, позволяющих высасывать больше питательных веществ из питательной среды, и к дистрофии органов и чувств, отвечающих за общечеловеческие качества. Вот он механизм преображения Кукишевича.

А что произойдет, если Кукишевича удалить из этой питательной среды? – сам себя спросил Алик и тут же дал ответ – Личная катастрофа.

Он вообразил полный жизни насос, продолжающий качать и качать, умеющий делать только это, с развитыми для этой деятельности мышцами, с их мощными наростами в тех местах, где надо, готовый качать и желающий этого, но из-за исчезновения питательной среды, качающий пустоту, голую, бесцветную и абсолютно непитательную пустоту!

Какие спазмы, какие судороги у него начнутся! Свист воздуха в патрубках будет напоминать о прошлой наполненной жизни. Куда поместить жаждущую питательной среды всасывающую трубу? – только этот вопрос будет его одолевать…

КТО КОМУ МЕШАЕТ?

«Это не удивительно, что человек заблуждается, порождая определения, суждения и совершая действия в многообразном, многомерном, многозеркальном, многоопределенном мире, исходя из своего микро, милли… мироощущения, удивительно, что он в любом случае считает себя истинным».

Небольшое кафе окружной столицы полностью занимали журналисты и близкие к журналистике особы. Звон фужеров, наполненных клюквенным морсом, кисло напоминал о болотно-таежном крае. Бесплатные блюда быстро исчезали под традиционный стук вилок и ложек. Да еще стоит упомянуть медлительные, словно сомнамбульные, шаги официантов, и многоголосое неразборчивое говорение, сливающееся в разнозвучный гул, который так хорошо знаком тем, кто часто посещает железнодорожные вокзалы, аэропорты и базары.

За столиком, где Алик занял одно из двух оставшихся мест, уже расположились приятная молодая девушка в шерстяной кофте, неторопливо расправлявшаяся с салатом, и величавый манерный мужчина в костюме, явно не из числа убегавшихся в поисках информации корреспондентов. Что ж, воробей должен чирикать, курица нести яйца, а пингвин – обсиживать льды – у каждого особенное предназначение.

Между мужчиной и девушкой шел неторопливый разговор, в который Алик тут же включился на правах слушателя.

– … я работаю корреспондентом, – объясняла девушка, в перерыве между порциями бесплатного салата.

– И как ваши отношения с руководством. Редактор сильно давит? – высокомерно и одновременно иронично поинтересовался мужчина, предвкушая ответ.

– Конечно. Сами знаете – выходят только конъюнктурные материалы. Иногда даже работать неинтересно, – ответила девушка. – Все в редакции воют.

– Это обычная история, – снисходительно согласился мужчина.

Люди встраивают в свои головы привычные суждения, как в квартирах встраивают шкафы или технику – раз есть у других, значит, должно быть и у меня – а потом подчиняются установленному порядку. Высказанное в диалоге было из этого ряда. Это было интересно, и Алик прислушался внимательнее.

– Кто платит, тот и музыку заказывает, – продолжил мужчина, плавно и размеренно излагать мысль, с нотками понимания и участия, мол, в таком мире живем, знаю, знаю, а деваться некуда. – Вы под городом или частные?

– У нас городское телевидение, – ответила девушка.

– Тогда все понятно. Вызывают вашего редактора, дают задание и, не дай бог, лишнее слово – он без работы, – оценил мужчина. – Он вынужден вас прессовать. Люди уходят?

– Уходят. Но куда в маленьком городе? – ответила девушка. – Вот и штампуем. Не жизнь, а трущобы.

– Нет, нет, постойте, – вмешался Алик, уловив, что диалог переместился в зону его интересов и проблем, – а разве подача журналистского материала, его идея, мысль зависит целиком от редактора? Вы еще скажите, что на любом производстве качество создает руководитель, а не исполнитель. Лично у меня другой опыт. Я уже три года работаю редактором, и ни одного материала в корзину не выбросил. Я бы и рад увидеть ту грань, за которой у меня начнутся проблемы, чтобы журналисты создали такой материал. Я был бы рад, чтобы у меня на телевидении появлялось вообще больше критических материалов, материалов, интересных населению, но журналисты их дают крайне мало, и то, как правило, по моему заданию. Я им не запрещаю самим искать острые актуальные темы, но они не хотят, им проще славить чиновников, чем конфликтовать с ними. Нет такой должности – герой.

– Работу терять никто не хочет, – парировала девушка, обидевшись.

Она не сказала: «я создаю, а мои материалы уходят в корзину» – и Алик понял, что ее слова пусты, они не наполнены личным знанием – расхожее оправдание бездействия.

– Профессия у нас такая, что требует не прямого подчинения руководителю или довлеющей идеологии, а смелости подчиняться только Закону «О СМИ» и умения разобраться в клубке мнений, а порой и отстоять собственную позицию, – напомнил он. – Я по характеру не чиновник и хотел бы выступить прокладкой между властью и журналистами, но журналисты мне не дают этой возможности. Журналисты боятся писать остро, но слыть боязливыми не хотят, поэтому и обвиняют главного редактора.

– Это называется самоцензура. Каждый знает, где работает и на кого, и старается угодить, – с сознанием важности каждого своего слова произнес мужчина.

– А вы случайно не Лим? – спросил Алик, почувствовав, что перед ним не иначе как преподаватель по журналистике, о котором ему говорили в Департаменте.

– Лун, – поправил мужчина, явно огорченный, что некоторые не знают его фамилии.

– Извините, ошибся, – без тени сочувствия произнес Алик. – При чем тут – кто платит? В законе «О средствах массовой информации» нет таких ссылок. Журналист должен быть журналистом в любой газете и исполнять свой долг.

– Это из разряда сказок, – ответил Лун. – Позвольте, как вас…

– Алик.

По старинной традиции передачи личной инфекции и грязи мужчины обменялись рукопожатием. Девушка уже не вмешивалась в разговор, она отстраненно и тщательно доедала бесплатное.

– Если вы даете журналистам свободу творчества – это похвально, но как поверить в вашу искренность? – спросил Лун, – Может вы, вдохновляя на подвиги, ищете тех, кто согласится, чтобы потом их убрать, как это зачастую и делается. И каждый думает, а что будет завтра, если вас снимут с должности.

Алик вспомнил Квашнякова. Тот действительно любил призывать журналистов к написанию критических материалов, а затем выхолащивал заметки, интервью, очерки, статьи… или вовсе выбрасывал в урну.

– К сожалению, самые критические материалы на телевидении создаю я сам, что может быть большим доказательством искренности? А для снятия с должности нужна веская причина. Не глотайте легкую добычу, не попадетесь на крючок – это первое, – ответил Алик. – Второе – редактор обязан уметь защищаться.

– Не так все просто, – возразил Лун. – У меня знакомого редактора по прокуратурам затаскали, и он уволился по собственному желанию.

– Если он испугался прокуратуры, туда ему и дорога, извините, – ответил Алик.

– Но позвольте, есть же указания учредителя – того, кто платит. Если вы не будете их исполнять, то это прямой путь к увольнению, – напомнил Лун.

– А кто сказал, что все приказы учредителя абсурдны? – утвердительно спросил Алик. – Речь о другом. Представьте себе ситуацию, что главный врач больницы скажет: этих лечить, а этих – нет, как на телевидении – этих показывать, а этих – нет. Но дело гораздо хуже. Кого показывать – чаще решают сами журналисты из тех же предпочтений, что и редактор. Один включает в программу своих знакомых и родственников, как будто в городе нет более талантливых людей и более достойных. Другой приводит на интервью только тех людей, с кем ему комфортно и тех, кого он может разговорить, тех, кто умеет говорить красиво, а еще хуже – тех, кто сам жаждет высказаться из каких-то прозаических целей. И телевидение превращается приют для друзей, чиновников и говорунов. И чаще

– это одни и те же лица, которые с определенной периодичностью всплывают на экране.

– Это мировая проблема, – согласился Лун, – и вы ее в рамках своего телевидения не решите. На экране полно говорящих голов и выбор их зависит только от профессиональных амбиций журналиста. Если он профессионал – он будет искать особенного человека, если нет – максимально упростит задачу.

– В том-то и дело, что все зависит от конкретного человека, но в большей степени не от его профессионализма, а от воспитания. Людям можно давать полный простор для творчества и деятельности, но не иметь результата, и наоборот: можно создавать массу барьеров и человек, их преодолевая, побьет все рекорды, – сказал Алик. – Тут уж на кого нарвешься. Профессионал может так красиво хвалить казнокрадов, что слеза потечет от умиления. Так что сила журналистики не в профессионализме, позволяющем максимально эффектно подать материал, а в гражданской позиции, в совести… в тех вещах, которым не учат на факультетах.

– С этим можно частично согласиться, но все-таки любое дело должен делать профессионал. Конечно, сейчас превалирует повальное стремление больше заработать любыми средствами, а в журналистике работают не какие-то особенные люди, – согласился Лун. – Но не менее чем деньги стоит уважение зрителей и слушателей, а это уважение журналист может заслужить только эффектными профессиональными качествами. Да и оглянитесь вокруг: что такое гражданская позиция? Кто из аудитории отличит правду от вымысла, не зная их с другой стороны, как из программ телевидения и газетных материалов. Вы глашатаи правды. Чем профессиональнее сделан материал, тем он правдивее. Ведь подумайте, что такое правда, как не востребованный большинством вымысел, как не легенда, которой верят?