Двенадцать месяцев восхождения

Он всегда смотрел на птиц с завистью. Они летали так высоко в небесах, куда хорьку и во снах не забраться. Поэтому хорек старался не смотреть вверх, чтобы не расстраиваться, но если в горизонтали его зрения вдруг возникала птица, то он напрягал все свои способности и крался, крался… мгновенный бросок – и… В лучшем случае в когтях обычно оказывался птичий пух и перья. Это сильно расстраивало хорька. Но однажды свершилось.

Сокол был подраненный. Вот тут хорек и выскочил. Схватил он этого сокола, уволок в лес. Сокол, конечно, трепыхался и кричал, но кто его в лесу услышит? Точнее: кто поможет? Тут, в лесу, каждый сам за себя.

Приволок хорек сокола к своему дому, а пока шел, все раздумывал, что с ним делать. Еды у хорька при его должности и власти было невпроворот, поэтому соколиное мясо тут погоды не делало, а вот с чувством значимости были проблемы. Птицы все небо заполонили и летали, летали, летали проклятые, показывая, что они куда выгоднее хорька устроились в жизни. Это ранило самолюбие хорька настолько, что решил он понадкусывать соколу крылья, чтобы тот после небесных радостей хлебнул земных и умылся грязью.

Хорек понадкусывал крылья у сокола и отпустил его, с удовольствием наблюдая, как сокол бессильно пытается взлететь. Наблюдал за соколом он долгое время, каждый раз, когда ему казалось, что сокол, несмотря на раны, вот-вот поднимется в воздух, хорек подскакивал к нему и вновь надкусывал крылья. Так он поступал, пока не удостоверился, что сокол не взлетит.

Особо хорек следил, чтобы сокол сильно не возмущался им содеянным и не хулил его, он прислушивался к каждому звуку, который издавал сокол, чтобы в случае чего оторвать соколу голову.

К слову сказать, этот подраненный сокол и этот властный хорек были не первой жертво-насильной парой в этом лесу. Было множество и других пострадавших соколов, некоторые ругались на хорьков и лишались головы, другие спивались, третьи сами отрывали себе голову… Ситуации разрешались по-разному, но все – трагически.

Наш сокол принял правила игры. Он стал ходить, да нет – скорее, ползать по земле, а у хорька появилось теперь новое увлечение: следить за этим соколом и радоваться, что тварь небесная стала тварью земной, причем практически инвалидом. И, надо сказать, труды хорька не остались без награды. Оказалось, что высшее начальство хорька тоже не любило птиц, не просто не любило, а ненавидело, и когда это начальство увидело отчет хорька о проделанной работе и ползающую по земле птицу, то начальство возликовало и повысило хорька в должности!

С той поры хорек перестал смотреть в небо и завидовать птицам.

«Все в руках Господа! – говорил он. – Каждая птица когда-нибудь да приземлится, а что они летают – это не их заслуга, а недоработка хорьков».

Хорек важно гулял по лесу, смотрел свысока на других жителей леса взглядом, в котором читался легко выносимый приговор. Иногда он встречался в лесу с соколом, которого обескрылил и который продолжал ползать по лесу с дозволения начальства хорька, считавшего, что птицу надо оставить в живых в назидание всем. Тогда хорек насмешливо улыбался, вспоминая, как сокол когда-то летал, а сегодня едва ползает, хуже последнего земноводного, и все благодаря ему – хорьку.

Мораль: есть такие люди, которым нельзя давать власть, потому что они не знают другого ее применения, как карать, утолять всевозможный голод и тешить свое самолюбие.

О фруктах

Жил-был один хороший фрукт. Его собратья пользовались спросом и успехом. Их с удовольствием принимали в любом обществе, отдавали им дань уважения и внимания, небольшого, правда, внимания, но это не так уж и важно. Каким бы фрукт ни был, он никогда не сможет всецело завладеть вниманием. Надо радоваться тому, что хоть иногда надкусывают и даже съедают. Наш фрукт радовался, что скоро тоже получит свою толику интереса. И это произошло однажды…

Пребывая среди пестрой человеческой публики в изящном наряде вазы, лежа в ожидании, фрукт вдруг услышал странную фразу:

– Ты, конечно, тот еще фрукт, – язвительно сказал один из гостей другому, а другой раздраженно покраснел.

– Почему это я – фрукт? – обиженно спросил другой.

– Да только такой фрукт, как ты, способен на подобное… – ответил один из гостей.

Беседа принимала дурной оборот, и фрукт задумался о том, что обидного в сравнении человека с фруктом. Он не мог понять, как соотнесением с таким сочным, таким желанным и приятным на вкус телом можно обидеть человека. Ведь каждый хочет быть приятным, желанным и сочным. Так в чем же дело? Он разговорился с соседями по вазе.

– У людей все шиворот-навыворот, – ответил ему наиболее грамотный. – Они берут какое-либо одно качество предмета, обыгрывают его, а на все остальное закрывают глаза. Вот как ты думаешь, какое твое качество обыграли в подслушанном тобой диалоге?

– Я сладкий, желанный, вкусный, приятный… – принялся наугад перечислять наш фрукт.

– Успокойся, потому что не догадаешься, лежа в вазе, – остановил его грамотный. – Люди взяли для определения себе подобных, через твое имя, самое никчемное для тебя качество, особенно в нынешнем твоем положении: то, что ты висишь на дереве, пока растешь, конечно.

– Но что в этом обидного? – удивился фрукт. – Висишь, значит, чистый и видный, в отличие от овоща.

– Нет, дорогой, люди и тут выбрали самое неприглядное сравнение, – опять остановил фрукта грамотный. – У людей на ветках деревьев когда-то висели преступники, которых вешали без суда и следствия за очевидные преступления. Вот и вся параллель с нами. Эти преступники висели, как фрукты.

– Но это же не имеет отношения ко мне, к тому, кем я являюсь на самом деле, – огорчился фрукт. – Я не преступник, не несу зла, а только радость и витамины.

– В человеческом мире все шиворот-навыворот, – удовлетворенный пониманием произнес грамотный. – Они навешивают ярлыки, которые сами выдумывают, а потом одни маются под этими ярлыками, другие испытывают воодушевление и душевный подъем, поскольку видят ниже себя более достойного человека с навешенным ярлыком.

Тут один из гостей взял грамотного и откусил от него хороший кусок. Грамотный засочился.

– Вкусно, – похвалил один из гостей и, обращаясь к другому, добавил, – но ты все-таки еще тот фрукт.

– Вот видишь, – сказал грамотный, обращаясь к фрукту. – У них испорченная логика.

– Действительно вкусно, – согласился другой, откусывая уже от нашего фрукта, и, обращаясь к одному из гостей, добавил: но насчет фрукта ты не прав, ничего плохого я не замышлял.

– Действительно испорченная логика, – согласился фрукт и тоже засочился.

Мораль: если вам дали неприглядное определение, не обращайте внимания, придерживайтесь своей хорошей стороны, предлагайте ее, смените, в конце концов, агрессивное окружение, тогда вы будете желанны и востребованы среди тех, кто видит в вас хорошее. Вот только не спорьте с испорченной логикой – она неисправима.

О вреде покоя для привыкшего крутиться

Одна шестеренка мечтала о покое.

– Как хотелось бы отдохнуть, устала крутиться, устала от постоянных зацепов и передач, ударов и подчинения, – примерно так думала она. – Мне так хотелось бы пожить как в детстве, поблестеть в магазинах, полежать среди сверстников.

Однажды ее мечта исполнилась. Шестеренку то ли по причине выработки лет, то ли из-за поломки заменили на новую. Шестеренка легла на полку в какой-то мастерской, где лежали и другие запчасти, которые могли пригодиться, а могли и не пригодиться.

Первое время она действительно радовалась покою, новой обстановке и новым, правда тоже потрепанным, товарищам, но вскоре заскучала.

– Никаких перемен, никакого движения, никакого блеска, о каком я мечтала, – примерно так теперь думала шестеренка. – Никому я не нужна, никто не приценивается и не обращает внимания. Болото, самое настоящее болото!

Покой не принес ей ни вдохновения, ни очарования новыми открытиями или хобби, покой томил ее, заставлял холодеть и ржаветь. Так и лежала она печальная, пока волею случая не пригодилась в каком-то другом механизме, где из-за недостатка новых запчастей она вполне подошла.

– Боже мой, как хорошо! – мысленно воскликнула шестеренка, вновь обретя движение.

Мораль: тот, кто привык находиться в движении, никогда не обретет долгого счастья в покое.

О незаметном одиночке

На красивом, тихом травяном лугу в удобной протяженной норе, в дальнем ее конце, устланном сухой травой, жил пурпурный суслик. Жил он отлично и сытно, питаясь корешками и вершками растений, а иногда не брезговал и насекомыми. Кухня у него была полна припасов: семян и зерен. Любил суслик и отдохнуть на природе под открытым небом. Тогда он забирался на кочку, с которой открывался весь луг, и в солнечную погоду, нежась в тепле, наблюдал за природой, раздумывал о жизни, прислушивался к пению птиц. Но однажды жизнь суслика изменилась…

На травяной луг пришло стадо баранов, пришло, конечно, не само, его пригнал пастух, но суть дела это не меняет. Луг стал приходить в негодность, а жизнь суслика наполнилась массой опасностей. Конечно, запасы на кухне спасали суслика. Он их ел, боясь даже выглянуть на поверхность земли, поскольку потолок его норы ходил ходуном под копытами баранов, как легкое бомбоубежище, сотрясаемое ударами военно-космических сил.

Суслик думал, что бараны уйдут, трава вырастет, он восстановит припасы на кухне и будет вновь радоваться жизни, лежа на кочке, нежась на солнце и наблюдая за природой. Бараны действительно уходили, суслик вылезал из норы и видел разоренный, вытоптанный луг. Он ждал, пока трава вырастет, вновь пополнял припасы, но только собирался отдохнуть на кочке, как вновь приходили бараны, чтобы поесть…

Жизнь суслика потускнела. Пурпурная шерстка позеленела от тоски и огорчения. Когда бараны топчут родину – мало приятного. Не выдержал суслик такой жизни, выскочил из норы, когда стадо баранов вновь пришло вытаптывать и выедать луг, и вскричал:

– Да что вы за бараны такие?! Имейте же совесть! Ладно, раз в сезон зайти сюда, так вы здесь обосновались, как в своей вотчине! Я этот луг занял первым. Это моя родина и отчизна!!!

Возможно, упрек суслика был справедлив. Не хотел он переезжать, рыть нору на другом лугу, но вся беда в том, что обращаться к баранам не имело смысла. Они не поняли суслика, потому как говорили на другом языке, и есть большое сомнение в том, что бараны его хотя бы заметили и услышали. Они его затоптали и пошли дальше.

Мораль: когда общество изменяет условия жизни, то мелким одиночкам лучше не высовываться.

О хищной жертве

Жил-был махровый такой паучара, с крепким телом и длинными цепкими лапами. Жил он то ли в хорошем доме, то ли в квартире. Был он умным, трудолюбивым и зажиточным, но был он пауком, то есть хищным насекомым, которое жило за счет поедания вокруг живущих. Однако была в этом пауке интереснейшая черта. Паук считал себя добрым зайчиком и старался выглядеть добрячком.

Нет, умалишенным он не был. Паук прекрасно видел других пауков, их паучьи сети, их хищные пасти, критиковал их ненасытность и злой нрав, но когда смотрел на себя в зеркало, то почему-то видел доброго зайчика, страдающего от действий других пауков.

Мучений своих жертв этот паук тоже не замечал, потому что зайчики не едят живущих, а едят растущих. Его жертвы ему представлялись овощами и фруктами. А разве можно кому-то ставить в вину наслаждение соком, стекающим из надкушенной груши. Паук именно так видел кровь, стекающую из его жертв.

Окружающие могли бы сказать пауку правду. Но кто отважится, когда знает, что первая реакция на нежелательную правду: наказать правдоискателя, который в глазах паука, ощущающего себя зайчиком, будет выглядеть мало того что лгуном, но опасным вероломным пауком, от которого надо избавляться, а потом еще и овощем или фруктом? Мало кто захочет распроститься с жизнью или ввергнуться в череду бесконечных укусов.

Вот так и жил паук. Он кормил своих гостей вкусной едой, которая казалась ему по-заячьи доброй, но на самом деле была по-паучьи ядовитой. Он строил заячьи постройки, которые казались ему добрыми, но на самом деле стены в этих постройках были из липкой паутины – и прохожие, гости и жильцы влипали… Он жалил окружающих приветливо и учтиво, считая, что по-заячьи добр, но ужаленные впоследствии долго болели и страдали.

Мораль состоит в том, что каждый человек, действуя, как матерый хищник, почему-то воображает себя жертвой, достойной жалости и сочувствия.

О незваном козле и величавом господине

Как-то к одному человеку в дом пришел козел и заговорил человеческим голосом:

– Привет, родной, я пришел к тебе жить.

– С какой стати какой-то козел будет жить в моем доме? – спросил человек.

– Да с той стати, что я – козел – это одновременно и ты, – ответил козел. – Это такой же мой дом, как и твой. Пропусти меня в дом, я хочу кушать и отдыхать.

– Ну, ты и козел! – возмутился человек. – Мало того что ты потревожил мой покой, ты еще и в мой дом хочешь пройти. С чего ты взял, что имеешь на это право?

– Еще раз повторяю для дураков, – сказал козел. – Я – это ты, то есть я – это то, что думают о тебе другие, поэтому я имею полное право на твой дом, так как он одновременно и мой, то есть наш.

– Что ты несешь? – удивился человек. – Кто обо мне думает, что я козел?

– Многие, очень многие, – ответил козел. – Тебе в лицо это, конечно, никто не говорит, но за твоей спиной, ох как тебя костерят, ох как склоняют, что козел самое невинное определение, какое могло появиться возле твоего порога. Скажи спасибо, что остальные запаздывают… Ладно, пропусти.

– Но я знать тебя не хочу, – сказал человек. – Не знаешь – не печалишься. Иди туда, откуда пришел, и не докучай мне.

– Там, откуда я пришел, хотят, чтобы ты знал, что о тебе думают, и жил с этим знанием, а то возомнил о себе… – ответил козел.

Сказав это, козел перешагнул порог и пошел в дом. Однако человек был не так прост. Он негостеприимно схватил козла за рога, вывел из дома и дал ему хорошего пинка, а потом вернулся домой, забыл о происшедшем и более никогда не открывал дверь козлам, хотя те иногда стучались.

Мораль состоит в том, что, если о вас плохо думают, не позволяйте этим думам овладевать вами, иначе потеряете покой и приобретете многие печали.

Об изменчивых растениях

Жил-был обширный парк растений и деревьев, среди которых пребывали самые разные. Некоторые украшали парк своими цветами, другие, как приходило время, зеленели листьями, третьи приносили съедобные плоды, четвертые пугали ядовитыми ягодами, пятые грозили колючками…

У каждого растения были свои особенности, но были они однозначные, понятные и предопределенные, такие, что не приходилось гадать жаждущему яблок, будет ли яблоко ядовито или нет. Но развелось в этом парке в великом множестве мыслящее растение, которое не было столько однозначным и прогнозируемым.

Мыслящее растение могло приносить одновременно и добрые плоды, и злые, быть мягким и смертельно колючим, так, что по плоду и свойствам нельзя было однозначно сказать: вредное это растение или полезное. Это растение могло одному давать приятные и сочные плоды, но, когда подходил другой, чтобы сорвать такой же сочный плод, ему доставалась кислятина или того хуже – нечто смертельно опасное.

Мораль: растение с неоднозначными плодами – это человек. Вот уж где никогда не знаешь, что от него достанется.

Об осколках

Как-то на поле, посреди природных красот и жизни, взорвался снаряд. Самый обычный снаряд, каких выпускают множество в местах, где рождаются легенды о боевой славе. В результате взрыва части единого целого разлетелись в разные стороны, не считая, конечно, тех, что остались навечно в земле. Взрывов таких было немало, и каждый порождал свои осколки, которые летели, летели…

Так вот, один из осколков задумался о родственных связях.

– Хорошо было бы объединить всех родных, сдружиться, собрать в единое целое, быть ближе… – примерно так он подумал.

Серией рикошетов осколок обошел часть своих родных, но вот что его поразило: нигде он не стал надолго желанным. Родные не отказывали осколку во встрече, но и не настаивали на продолжении. Какая-то сила отрывала их друг от друга, никакого притяжения, кроме кратковременного сердечного, он не испытывал, прикоснулся – и полетел дальше, прикоснулся – и полетел дальше.

Когда осколок вернулся на свою траекторию в привычное окружение, летевшее с ним в одном направлении, он почувствовал себя более комфортно, чем при сближении с родными, пути с которыми постоянно расходились. Так он и продолжил свой путь к цели и решил, никогда с него не сходить…

Мораль: близким является тот, кто близок душевно, с кем совпадают траектории движения, а не воспоминания о бывшем когда-то единстве.

Об уколах общения, которые лучше не замечать

Жили-были ежики. Они любили между собою общаться, но не любили соблюдать дистанцию и проявлять щепетильность. Они вечно стремились подползти поближе, чтобы произнести свою фразу в самое ухо собеседника, а заодно, нет, не специально, а в силу инстинкта, устоявшихся привычек и воспитания, уколоть своими иглами.

Плевыми были эти уколы общения. Каждому ежику приходилось испытывать на своей шкуре куда большие потрясения от тех же хищников. Однако плевые уколы общения почему-то возбуждали агрессию у ежиков куда сильнее, чем когти филина и мокрая хитрость лисы, которая скатывала свернувшегося клубком ежа в воду, чтобы тот раскрылся, а потом приступала к еде.

Каждый еж, получивший укол общения, приближался к обидчику и тоже что-то произносил тому в самое ухо, а заодно в отместку колол иглами, иногда – прямо в незащищенный нос.

Ежик, спровоцировавший уколы общения, чего, естественно, не замечал, поскольку считал себя то ли честным, то ли оригинальным, ответные уколы общения воспринимал вызовом. Он в свою очередь приближался к уху своего собеседника и говорил, уже прицельно укалывая того наиболее острыми иглами…

Тут начиналось такое, что ни филину, ни лисе не снилось, они терялись в догадках, когда находили посреди леса уже приготовленного к их трапезе ежика, а то двух, и более…

Мораль состоит в том, что на мелкие уколы общения лучше не отвечать, чтобы не создавать о себе негативное мнение и не множить проблемы, препятствия и опасности на своем пути, которых и так предостаточно.

О том, как глупое занятие принесло общую пользу

Раньше все зайцы питались исключительно корой с дерева, бывали сыты, но вечно недовольны жизнью, поскольку никакого вкуса в коре не было, кроме горечи. Они плевались, но ели, они ругались, но ели, – так происходило бы вечно, если бы ни один заяц не от мира сего.

Болван – по понятиям остальных зайцев, который ради собственного любопытства, что у зайцев не приветствуется, поскольку доводит до греха, то есть до волчьих зубов, – повадился дергать за всякую растительность, что зеленеет от земли, в надежде найти Эльдорадо заячьего стола.

– Дурак, – говорили ему и родные, и чужие. – Жри кору, как все, иначе смысл жизни потеряешь. Поиски еды в земле – полная глупость. Врут легенды.

Заячья легенда гласила, что придет заяц, который усластит заячью жизнь неведанной ранее едой, которая растет не на поверхности земли, недоступна взору, а скрывается где-то в глубине. Но сколько зайцы ни искали эту скрытую от глаз пищу, никакого успеха в поисках не имели, поэтому и разуверились.

А этот заяц то ли по глупости, то ли по незнанию продолжал искать, не слушал критику, он все дергал ростки, выдергивая из земли несъедобные коренья, пока в какой-то счастливый для себя день не вытащил морковку. Попробовал. Очень вкусно. Он стал по вершкам находить морковки и жить в полное свое удовольствие. Об открытии, не будучи жадным и злопамятным, заяц рассказал собратьям. И всем понравилось.

Мораль состоит в следующем: чтобы найти нечто неординарное, надо проявлять интерес к тем аспектам жизни, которые большинство игнорирует.

Октябрьские притчи

О катастрофической ненормальности

На полке для сувениров стояла деревянная вешалочка с подвешенными к ней на нитях металлическими шариками. Стоило хозяину этого сувенира взять один шарик, отклонить его и отпустить, как шарик тут же начинал движение, ударялся в ближайшего соседа, тот ударялся в своего соседа, и так до бесконечности, пока вся череда металлических шариков не приходила в движение. Они толкали друг друга, тыкали под бока и звонко переговаривались.

– Никакого покоя! – ворчал первый.

– Не мешайте мне жить! – ругался другой.

– Ну-ка получи «пилюлю», – подначивал третий.

– Вы все психически ненормальные, – обидно диагностировал четвертый.

– Давай-ка поработай, – командовал пятый.

– Будь внимательнее к моим словам, – требовал шестой.

– Плати налоги – и спи нормально, – напоминал седьмой.

– Наш…. направился с очередным визитом, – сообщал восьмой.

– Давайте-ка лучше чаю выпьем или покурим, – предлагал девятый.

– Ох, как мне плохо, болит и стреляет, – жаловался десятый.

– Согласно статье… приговаривается, – осуждал одиннадцатый…

– А чего он – меня?! – возмущался двенадцатый…

Так продолжалось до тех пор, пока не иссякала энергия импульса, которую влил в шарики хозяин сувенира. Затем шарики замирали, надолго обретая покой. Так происходит в мире сувениров. В человеческом мире импульсы сообщаются человеку непрерывно, не давая ему ни одной бессонной минуты находиться в покое, в равновесии, а значит, в своем уме. Более того, человек сам умеет выводить себя из равновесия.

Мораль: дорожите покоем, который иногда дает вам окружение и природа, именно в нем вы обретаете себя!

О разном отношении к жизни

По дороге шли четыре ишака. Два из них брели, низко наклонив головы, с прискорбными мордами, а другие шагали веселые. Встретился им некто пятый. Он посмотрел на ишаков и удивился их разному отношению к жизни.

– Почему ты понурый? – спросил он первого ишака.

– Я потому понурый, что на моем горбу много имущества и обязанностей, – ответил первый ишак.

– Но ты же стремился к ним и радовался, что взваливаешь на себя новое имущество и обязанности, – напомнил некто.

– Да, я радовался и жаждал, – согласился первый ишак и добавил, – но я же не знал, что груз, о котором я мечтал, окажется столь тяжелым.

– Ну а ты что понурый? – спросил некто второго ишака. – На тебе почти нет поклажи. Тебе бы резвиться и радоваться…

– Какая тут радость?! – возразил второй ишак. – Смотрю, сколько достается другим, и гложет меня печаль. Я ничем не хуже других, а судьба обходит меня стороной, обделяет.

– Тогда ты что радуешься, если на тебе нет почти никакой поклажи? – спросил некто третьего ишака. – Тебе тоже полагается быть понурым…

– Ошибаешься, дружище, – ответил третий ишак. – Я не смотрю на чужой достаток, не вспоминаю потери, а смотрю на хорошее, что у меня есть, и этого оказывается вполне достаточно, чтобы чувствовать себя отлично.

– А как же зависть? Неужели она не гложет тебя? – спросил некто.

– Раньше бывало, – ответил третий ишак, – но когда я понял, что за богатством часто скрываются такие неприятности, которые отнимают радость от любого богатства, то перестал завидовать богатству и власти.

– А ты что радуешься? – спросил некто четвертого ишака. – У тебя же поклажа большая и обязанностей много, что же ты не понурый?

– У меня еще в достатке сил и здоровья, – ответил четвертый ишак. – Я и не замечаю своего груза. Хочешь, спляшу даже со всей поклажей?

– Ну спляши, – ответил некто.

Четвертый ишак бодро заплясал, в пляс устремился третий ишак, второй ишак посмотрел на них – и еще более понурился от дополнительного груза зависти, первый же ишак до того был понур, что не заметил веселья и поплелся дальше.

Мораль состоит в том, что каждому приходится ишачить, но не надо ишачить больше необходимости; не надо ишачить душой и завидовать; надо знать, когда увеличивать нагрузку, а когда сбрасывать ее и не горевать из-за потерь.

Об угасающей даже солнечной дружбе

Жило-было одно Солнце. Пока оно ярко горело, то собирало вокруг себя массу поклонников, которых считало друзьями. Да и поклонники считали Солнце своим другом, но пришло время – и Солнце покатилось к закату. Поклонники перестали ощущать ту теплоту, что была раньше. Они вспоминали прошлые отношения с Солнцем, но воспоминаниями не согреешься. Вскоре друзья стали уходить…

– Вот и вся ваша дружеская честность и преданность, вся справедливость и мораль! – в сердцах сказало Солнце. – Я вам сделало много добра, а вы платите злом: не хотите составить мне компанию в моем закате… Я с вами повенчано самой судьбой, как жених с невестой, а такие любовники должны умирать в один день. Разве не прекрасно?