скачать книгу бесплатно
– Думаю, что нет.
– Да, действительно. Он оказался глупее, чем я ожидал. Отказался от такой выгодной сделки. Вначале даже слушать ничего не захотел, но мне всё же удалось привлечь его внимание, хоть и ненадолго. Мистер Уайт будет расстроен таким исходом дела. Думаю, я ещё наведаюсь к вам в некотором будущем. Дорога до вас занимает уйму времени, но работа есть работа.
– Чем же вам удалось вернуть расположение Джонсона, хоть, как вы говорите, и ненадолго?
– А это уже мой личный профессиональный подход. Пусть Джонсон отъявленный негодяй, но и ему должен быть предоставлен шанс на искупление и прощение. Я лишь рассказал о варианте его судьбы, где ему не понадобится соседствовать в камере с крысами ближайшие полвека. Но он так упрям и нахален! Даже не представляю, как мистер Уайт будет разочарован.
– Передайте мистеру Уайту мои искренние сожаления.
Они подошли к повозке. Марк ловко забрался на место извозчика.
– Я обязательно передам ему ваши слова. Ну что же, пора прощаться, мистер Лауд.
– До встречи, мистер Гудман. Не могу дождаться увидеть вас в стенах нашей тюрьмы.
– Простите?..
– Говорю, добро пожаловать, и ждём с нетерпением!
Марку нечего было ответить на такое радушие. Кивнув на прощание, он направил лошадей к главным воротам. Отъезжая всё дальше, повозка начала походить на трясущийся пудинг, пропадая в мираже. Грэг смотрел ей вслед, пока она полностью не слилась с пейзажем.
– Что делать с Джонсоном, сэр? – Один из охранников подошёл к начальнику и ждал распоряжений.
Грэг посмотрел на подчинённого, затем повернулся в сторону дороги, по которой уехал адвокат.
– Довольно с него карцера пока что. Пусть подышит воздухом. Главное – следите за ним. День обещает выдаться долгим!
Глава 2
Узники долины, находившиеся хотя бы сутки в тюрьме, приходили к выводу, что всё время, независимо от того, где бы ты ни находился – в камере, на руднике или во дворе главного блока, – тебя преследует посторонний шум. Это могли быть голоса, лязг инструментов, стоны страданий, приказы охранников, ночной шёпот, мольбы о помощи, плач, писк крыс, крики ужаса и отчаяния. Надо совсем немного времени, и злорадное хихиканье смерти станет мерещиться повсюду. Но даже отчаяние страстно нуждается в отдыхе и передышке, поэтому часы относительного покоя наступали где-то после трех ночи и продолжались до первых минут рассвета.
Время спокойствия… Некоторые могли уснуть только в эти предрассветные часы. Стоны в камерах утихали. Жажда крови у других так же сходила на нет, уступая место для отдыха. Наступала тишина. Только ночь и густая тьма. Свет звёздного полотна пробивался в коридоры, освещая их серебристым туманом. Система подземных туннелей тюрьмы разносила звуки и шорохи из одного конца блока в другой. Пространство наполнялось эхом, стоило его потревожить. Ветер свободно гулял по тёмным шахтам подземелий и рудников тюрьмы, разнося чужие тайны и молитвы. Каждый день, с раннего утра до поздней ночи, всё вокруг неустанно напоминало, в какой ад ты попал. И это крайне раздражало Сида, не позволяя ему как следует сосредоточиться на собственных мыслях. Тишина ценилась сейчас особенно высоко.
Сид лежал на полу. Крошечный осколок лунного света пробивался сквозь щель в стене, чарующе освещая камеру. Звёзды подмигивали Сиду сверху. Одно из светил гордо вспорхнуло ярой вспышкой и, прочертив на небе ослепительную кривую, исчезло навеки в волнах млечного пути.
«Надо поспать», – подумал Сид и отвернулся к стене. В такой мирной обстановке он мгновенно уснул.
Обычно Сид умел контролировать сны. Но в последнее время они бесконтрольно стали оживлять память о событиях трагичных и болезненных, поэтому в тюрьме Сид старался не спать вовсе. Только в те минуты, когда силы покидали его и тело требовало отдыха, он засыпал. Если его не избивали до потери сознания и не затравливали каторгой на рудниках, то Сид мог обходиться всего парой часов сна. На воле он, конечно, позволял себе проваляться в гамаке полдня, но тут, если тебя не сводило с ума окружение, то точно доводили собственные мысли. Многие заключённые легко подхватывали сонную болезнь. Проведя пару недель под землей, без света, большинство постепенно теряло связь с реальным миром. Всё больше погружаясь в собственные грёзы и воспоминания, люди ломались под гнетом невыносимой реальности. Тех, кто окончательно спятил и перестал воспринимать реальный мир, помещали в самые глубокие шахты. Там они тихо и медленно умирали во сне. Других же, кто пытался вырваться из лап безумства и взбунтоваться, усмиряли. Казнили в «Мёртвой долине» крайне редко и лишь тех, кто открыто призывал к бунту и террору. Заключённые погибали в основном из-за природных условий. А кто был крепок телом, мог легко подхватить болезнь духа. Кровожадные убийцы плакали как дети и мечтали о глотке свежего воздуха, но солнце молча взирало на их мольбы.
Мало кто из преступников боялся смерти. Нет, тот, кто оказался в этих стенах, не раз всматривался в её пустые глазницы. Возможно, большинство ненавидели и презирали смерть, но не боялись. Что по-настоящему вызывало отвращение, тот первобытный страх и ужас, так это яма. Неважно, бунтарь ты или окончательно съехавший психопат, – если ты нарушаешь правила и нормы в «Мёртвой долине», то дорога не заставит себя ждать и приведет тебя к яме.
Система карцеров напоминала собой винтовую башню, только уходящую под землю. Чем глубже, тем меньше признаков жизни с поверхности. Некогда жилые комплексы первобытных людей, состоящие из туннелей и природных шахт, превратились в места заключений и боли. В стенах запирались нарушители. На самой глубине в полу находилась большая яма, дно которой терялось во мраке. Мертвецов из тюрьмы не вывозили. В такую жару транспортировка была невозможной, а каменистая местность не позволяла устроить кладбище. Исчезнуть в яме – вот чего все боялись.
Почему Сид за все время, проведённое в гнилой сырости и убийственной темноте, не сошёл с ума? Каждый день, каждую минуту, его не покидала мысль о воле. Он знал, что в один день вновь окажется на свободе. Неожиданный водоворот событий, показавшийся на горизонте, сбивал его с толку. Шквал мыслей и воспоминаний обрушился на него днем, после ухода Гудмана, и не отпускал до последнего момента. Но то были обрывки его памяти, лоскутами развевавшиеся в пустой голове. Теперь только сон мог помочь ему разобраться и провести туда, где всё началось. Его тело расслабилось, мысли в голове становились тише, пока совсем не успокоились, позволив сознанию совершить прыжок в неосязаемую глубину.
Во сне не оказалось ни одной стороны, где бы Сид не увидел хохочущих и кривляющихся рож. Кто были все эти люди и чего они хотели, не входило в объяснение и без того хаотичного сновидения. И как бы ему ни хотелось пропустить мимо себя безымянных персонажей и очутиться в безопасной темноте привычного забвения, он поступил наперекор желанию. Пришлось идти навстречу неприятным и отталкивающим лицам. Долгое время они беспричинно насмехались и оскорбляли его, и хоть Сид был терпелив, но и он не выдержал, разругавшись с призраками подсознанья в ответ. Долго ли продолжалось безобразие, в этом Сид не держал отчёта, зато он точно понял, что пора заканчивать, когда прогремел колокол. Сид достал карманные часы и посмотрел на них.
«Мне пора вспоминать! – подумал он. – А откуда у меня эти часы? Разве я не отдал их ей?» – мелькнуло в голове следом.
Болтливые проекции успокоились и с интересом стали наблюдать за озадаченным собственным вопросом Сидом.
Прозрачная стенка часов позволяла увидеть весь хитрый механизм за работой. А отодвигающаяся крышка перед циферблатом была вся покрыта извивающимся рисунком. Такие часы не каждый день увидишь.
«Какие красивые, ни у кого таких нет. Отец специально так придумал, чтобы можно было рассматривать», – сказал Сид сам себе и сразу восстановил в памяти ту часть жизни, о которой вспоминал с грустью. Он снова посмотрел на мёртвые стрелки, замершие очень давно.
– У меня никого не осталось, все умерли, – чуть не плача, вздохнул Сид, – а теперь и сестру похитили.
Вот тут-то Сид и попал в яблочко, пораженный собственными словами. Без сомненья, он затеял поход в тонкий мир, чтобы выдумать план, как выручить из беды младшую сестренку.
– Мне вроде как совет нужен, а от вас помощи никакой. Пошли прочь! – рявкнул он на сникшие кошмары.
Вместо некрасивых и озлобленных лиц на смену появились иные образы. На этот раз радушные и улыбающиеся. Находясь год в худшей тюрьме мира, Сид позабыл, что там, на свободе, у него остались друзья и близкие, ждущие его возвращения. Как же много скопилось вокруг негатива, не позволяющего расслабиться даже во сне. С трудом Сид удерживал светлые мысли. Обращаясь вглубь себя, он задавался вопросом: «Что делать? Как спасти её?»
В ответ проекции одна за другой стали растворяться, пока не осталось одно лицо, хитро подмигивающее Сиду.
– Ну, конечно! – рассмеялся Сид. – Для начала я должен разыскать Луи!
Озарение наполнило спящего жизненной силой и уверенностью.
«Какая бы опасность ни притаилась впереди, вдвоём нам всё по силам!» – Сид уже не видел ничего вокруг, растворяясь в уютной темноте, как вдруг дремоту пронзил ужасный хохот. Он звучал отовсюду, дьявольски переливаясь гранями безумства.
– Это наяву? – вслух спросил Сид. Он не моргая глядел в одну точку, теряясь в догадках, что происходит. Смех эхом раздавался ещё пару секунд и стих так же резко, как начался.
В соседних камерах послышался недовольный шорох. Видать, остальные заключённые услышали то же самое, что и Сид.
– Жуть! – Сид облокотился спиной к стенке и стал ждать рассвета.
«Кто-то спятил. Опять, – перебирая мысли, Джонсон изредка посматривал на дверь. – Начинается очередной увлекательный день в аду! Ну, ничего, ещё потерплю. Недолго мне тут осталось», – усмехнулся он, крепко сжимая кулак до хруста в пальцах.
В тюрьме с рассвета заключённые отправлялись на рудники. Пока на улице стояло пекло, в шахтах звенела бессмысленная и беспощадно выматывающая работа. Под постоянным присмотром охраны, минута за минутой, час за часом, стирая ладони в кровь, впивались киркой в камень невольные рабочие долины. Обезвоженные тупой рутиной зэки не могли даже огрызаться. После шести вечера они получали возможность провести часок на воздухе в тюремном дворике. К этому времени солнце не опаляло столь жестоко изможденные лица и даже старалось быть ласковым. В короткий промежуток некоторым удавалось отдышаться и хоть немного передохнуть в нескончаемом потоке изнуряющих дней. Перерывом каждый распоряжался по-своему, и одних от других отличала деловая хватка. Как бы ни был жесток ритм жизни в «Мёртвой долине», напоминающий смертельную полосу препятствий, некоторые успевали обзавестись связями даже тут. Выбирать из общества особо не приходилось, но к некоторым следовало относиться куда более осмотрительно, если хотелось жить свой век без громких разногласий.
Нежелание Сида гнуть спину в шахте сказывалось на его поведении. Часто по той или иной причине его надолго кидали в карцер. Для многих сидеть в одиночестве без дела в абсолютной темноте казалось пыткой, но только не для Сида. Он отмечал, что это, безусловно, скучно, и можно легко тронуться рассудком уже на второй день пребывания под землей, однако стоит выработать личную систему досуга – и недели летят словно миг. Когда тебя окружает непроглядный сумрак, легче всего уставиться в одну точку и отключить мысли. Несложная практика, которую Сид освоил в юности. Просто смотреть прямо и не думать. В какой-то момент перед глазами начиналась фантасмагория с увлекательным сюжетом, надиктованным невесть кем из глубин разума. Сказать, что Сид спал, было бы неверно. Он грезил наяву, не сходя при этом с ума. В его положении выдумать этакое оказалось лучшим выходом из безнадежной и унылой действительности. Визит Гудмана прервал его двухнедельное заточение и вернул обратно на рудник. Сид изрядно похудел за последний год, и физическая нагрузка утомляла сверх прежнего.
«Если и коротать оставшиеся денечки в долине, то уж лучше в комфорте», – рассуждал Сид. Присев возле длинной стены, он высматривал, с кем бы из заключённых затеять драку, ну или на крайний случай попытаться чем-нибудь досадить охране. Взгляд его блуждал, подмечая, что и другие заняты своими делами.
Братья Голл что-то обсуждали, временами поглядывая на Сида. Ким, Жаба и Чауд молча сидели втроем, созерцая пыль под ногами. Хорёк, как обычно, затесавшись среди свежеприбывших арестантов, запугивал и без того потерянных новичков кошмарами долины. Леденящих кровь имен хватало, чтобы любой услышавший их впадал в прострацию. Красный Бу, Лезвие Боб, Бун Браун, Страшила Уизли, Скользкий Саймон, Акула Симон – это был далеко не самый полный список имен монстров. Несмотря на то что их практически никогда не выпускали из своих камер, Хорёк с удовольствием припоминал каждого, от души забавляясь трясущимися поджилками слушателей.
В последнюю очередь Сид заметил, что и Старик Карл сегодня вышел наружу. Он мирно общался с другими зэками, временами одобрительно хохоча.
Сид знал ещё с полсотни имен и кличек присутствующих на площадке, но его внимание осталось приковано к вышеперечисленным. В тюрьме именно эти персонажи представляли особую касту. Возможно, это не сразу определялось по их внешнему виду, но Сид был уверен в этом.
Братья Голл с виду казались близнецами, когда на деле их разделяли два года разницы в возрасте. Оба высокие, коренастые, с покатыми лбами и тупыми овальными носами, напоминающими репку. Сильные, агрессивные и жестокие садисты без чувства нравственности. В личном деле именно так вырисовывались их характеристики. Они были тупы в составлении планов грабежей, проворачивая свои дела на свободе лихо и грязно. Первым в долину попал младший брат Тодд, через пару месяцев к нему присоединился и старший Дональд. Их ничем не подкрепленное, непомерно завышенное самомнение как туча омрачало жизнь многих в тюрьме. Зазнавшись, они решили, что вправе издеваться и требовать дань со слабых и безвольных. Кто отказывался выполнять требования, были биты, или, что ещё хуже, на них начинали давить всевозможными пакостями – будь то дохлая крыса в тарелке супа или по случайности сломанные пальцы на рудниках, Голл знали, как расшатать чужие нервы. На их лицах довольно часто мелькала наглая ухмылка и высокомерный взгляд, злобно наблюдавший исподлобья. Сид читал братьев как открытую книгу и точно знал, что к физически сильным противникам они относились с ненавистью и пренебрежением. Джонсона они возненавидели с его самого первого дня, и дело закончилось дракой и карцером для всех троих. Братья всегда были в курсе событий и умело запугивали ослабленных и потерявших надежду.
Ким, Жаба и Чауд. Эту троицу обходили стороной вовсе не из-за их внешнего вида, как раз наоборот, за ними закрепилась невидимая власть. Ким – по происхождению англичанин, высокого роста, крепкого сложения, и большинство сторонилось его в первую очередь. Да, он мог оборвать чужую жизнь без промедлений, если в том имелась необходимость, но всё-таки главным достоянием он считал свой острый и расчётливый ум, а не кровожадность. Сиду, как и остальным, не удалось понять, что творится у того в голове. По чужим рассказам, эта троица организовала захват пограничных городов и терроризировала местных жителей. Ким стоял во главе шайки. И, видать, дела пошли слишком хорошо – что однажды всю банду перестреляли рейнджеры. Немногие выжившие получили пожизненный срок в «Мёртвой долине».
Жаба был невысокого роста с глазами навыкат. В нем странным образом сочеталась смесь европейца и латиноамериканца. Смуглый, тощий, но с круглым лицом и водянистыми бледно-голубыми глазами. Жаба стал лучшим медвежатником ещё в подростковом возрасте, и ни один сейф не мог устоять под его тонкими пальцами. Чауда же многие про себя называли цепным псом. Не пускающий слов на ветер, сильный и суровый мексиканец выполнял любые приказы Кима с необычайной верностью и тщательностью.
Давно переплетённые линии судеб предоставляли компании преимущество в проворачивании своих тёмных дел за спинами у других. В тюрьме никому нет веры, поэтому они крепко держались друг за друга.
Кличка Хорёк оправдывала своего владельца. Этот шустрый и скользкий тип был главным посредником всех споров и разногласий между заключёнными. Он мог найти практически что угодно за определённую плату. Как? Никто не знал, и старожилы предпочитали не связываться с ним. Новички, попав под лживое влияние, нередко оказывались втянутыми в опасные разборки. При всём при этом Хорёк никогда не доносил, и никто никогда не видел, как он общается с охраной, поэтому его деятельность окутывал ореол тайны.
Все эти люди сотрудничали между собой, хоть в основном и ненавидели друг друга. Немногие знали, что большинство беспорядков внутри стен тюрьмы совершалось под влиянием их команды. Как только Сид попал в «Мёртвую долину», он понял, что воля начальника Лауда не распространялась повсеместно, и каждый старается вырвать себе кусочек теневой власти над другими. Действуя тихо и осторожно, группировка умудрилась опутать своей паутиной большую часть тюрьмы. Изо дня в день, продолжая наблюдать со стороны, Сид постепенно распутал хитроумный клубок, понимая, что со стороны такого союза исходила постоянная угроза. То были настоящие преступники, и вместе они составляли элиту криминального мира. Но ни в какое сравнение с ними не шёл старик Карл.
Сколько лет было Карлу? Кто знает… Шестьдесят, восемьдесят? Новоприбывших запугивали местной легендой, что Карл – это демон тюрьмы, рожденный ещё до сотворения мира и облюбовавший этот клочок земли. Тюрьма построена прямо над его домом, и, потревоженный людьми, он вышел наружу и стал жить с ними. По ночам он ворует души, а зловещий свист ветра – это их стоны.
Услышанному не верили и усмехались. Но при первой встрече с Карлом их лица вытягивались, тело невольно напрягалось, а желудок сворачивался в комок, и вместе с сердцем они начинали танцевать конвульсивный танец смерти. От этого человека исходила дьявольская сила. Каждый дюйм его тела дышал здоровьем и энергией. Могучие жилы выглядели тверже стали. Никто и никогда бы не дал Карлу семьдесят три. Лицо старика, но тело титана. Его внешний облик пугал. Правая рука отсутствовала по предплечье. Культю и плечо украшали загадочные узоры и надписи. На спине – татуировка смерти с косой, на сердце ворон. Порой сложно было отличить, где заканчивается необычный узор рисунка и начинаются шрамы. Тело сплошь изрезано ими. Левый глаз заволокла пелена, и грубый порез поперек него доходил до скулы. Сдавленное морщинами лицо украшала борода. Волосы на голове, местами поседевшие, сбившись в плотные локоны разного размера, доходили ему до пояса. Потемневшая на солнце кожа словно впитала в себя всю пыль долины, а правый глаз умело видел людей насквозь. Карла боялись и уважали.
Как давно старик находился в долине, никто не знал. За время его отсидки сменилось не одно руководство. Обычно те, кого заперли тут до глубокой старости, попросту не доживает до неё. Карл пережил всех. И это место стало постепенно походить на его дом. Он единственный человек из южного крыла, «гнезда монстров», как называли его про себя охранники, кого допускали к остальным заключённым. Держась обособленно, он тем не менее притягивал к себе товарищей. Добрая часть зэков пошла бы за него в бой не из-за страха, но из глубокого признания. Он держался ровно и мог спокойно поболтать с любым в стенах тюрьмы. Без вызова, как наставник и приятель. Его чудовищное обаяние и аура абсолютного спокойствия благотворно действовали на почерневшие сердца некоторых. И чему Сид поражался по-настоящему – что рядом с ним, несмотря на кромешный ад, люди могли улыбаться.
Но то была одна личность Карла. С другой стороны он являлся настоящим палачом для охраны. В последние годы он всё же успокоился и, став примерным заключённым, получил возможность выходить наружу в общий двор. Зато раньше старик периодически выходил из себя и мог устроить побоище, вынося за удар двоих, а то и троих ребят в униформе. Охрана, конечно же, избивала Карла в ответ, но потери были несоизмеримы. Один пенсионер, который придёт в норму после побоев уже на следующий день, и трое парней с дубинками, выведенных из строя на ближайшие полгода. Даже с одной кистью он оставался непобедимым бойцом. Старик был большой проблемой, но никто не осмеливался спустить курок и пристрелить его. Карл завоевал своё право на жизнь, оставаясь в живых там, где все уже давно были мертвы.
Среди тюремщиков ходили разные и ужасающие слухи, за что именно старик, ещё будучи не стариком, попал сюда. На совести Карла имелось множество загубленных жизней, но осмелиться спросить его о прошлом желающих не находилось.
Сид старался никак не относиться к Карлу. Слишком приметная фигура могла легко очаровать силой. Но чужая мощь всегда влечет за собой навеянное мировоззрение, поэтому Сид не слишком вдавался в ту правду, что следовала за Карлом, живя сам по себе. Одно он знал точно – что скоро начнётся нечто, и вопрос лишь в том, какая из сторон устроит беспорядок? Сид погрузился в раздумья и не заметил, как кто-то присел рядом.
– Рад, что тебя наконец-то выпустили размяться! Жаль, браги нет, а то бы посидели душевно.
Сид обернулся и увидел Томми. Морщась в приветливой улыбке, Том порылся в кармане и протянул Сиду самокрутку. После утомительного дня сигаретка в молчании была тем, что надо.
Хоть и прожил Томми всего девятнадцать лет, а всякого насмотрелся в мире. Мотало парня чуть ли не с пеленок, и выживал он, словно бродячий пес – где накормят и приласкают, а где и под зад пнут да пустят пару пуль следом. Но он не жаловался. Всегда оставался внешне весел и часто забавлял окружающих своим дурачеством. Не любил скуку и гнал прочь от себя любой серый день. Даже когда попал в долину, всё равно не покинули его силы задорно хохотать. Иногда он и мог перегнуть палку, но точно не со зла, так, по неосторожности. Обидчивый народ он понимал с трудом. Сид сразу приметил чистую душу и не поленился встать на её защиту, когда в самый первый день в тюрьме до Томми из-за цвета его кожи докопались братья Голл. Драка вышла славной, охрана с трудом раскидала участников по углам. После того эпизода дружба Томми и Сида росла как-то сама собой. Но если за год у Тома появились тройка-другая знакомых, то Сид всё так же оставался нелюдим, общаясь только с ним. Будучи верным своей манере держаться чуть в стороне, Сид даже не поинтересовался у единственного товарища, за что тот сидит. Пришлось Томми самому как-то обмолвиться, что ненароком пришиб одного вялого шерифа, а за такие грехи, как известно, если не виселица, то дорога в «Мёртвую долину» – и поминай как звали. Правда, сломить Томми злому року не удалось, он оказался сильнее и устоял, приспособившись к новой жизни.
– Да-а… – Сид зевнул и потянулся до хруста в костях. – Начальник Лауд вовсе не тиран. Врут! Сказал, что на пару недель запрет под землей, а выпустил на неделю раньше!
– Так и есть! Врут почём зря. Меня тоже обещали вздернуть на сторожевом столбе нынче утром, а что получается? Живой я.
– За что вздернуть собрались?
– Так я девок позвать хотел. Ты, Сид, не знаю, может, мазями себя какими мажешь, что такой спокойный, а я как на вулкане сижу. Горит во мне всё от желаний, вот и пошёл жалобу писать, что где, мол, досуг? Без девочек мне жизнь не мила! Но, как обычно, попались мутные ребята из охраны, отправили драить сортир да пригрозили вздернуть.
– А если бы дошел до Лауда, думаешь, он бы позволил? – лениво спросил Сид, выпуская дым между зубов.
– Всё может быть. Он же добряк, так-то. Тебя на неделю раньше выпустил, возможно, и до моей мольбы снизойдет.
– Я слышал, что Лауд женат. Ему самому, наверное, нелегко сутками напролет коптиться с нами под одним небом. Не позволяй этим недомеркам в форме рушить свои планы, им-то, видимо вполне хватает для досуга друг друга! Попытайся ещё раз, дело важное всё-таки.
– А ты, смотрю, в прекрасном настроении! – усмехнулся Томми и похлопал Сида по плечу. – Жаль, что заперли тебя за драку, которую начал не ты.
– Не обращай внимания. Я уже привык, и по мне, лучше в темноте, чем задыхаться на руднике.
– С этим я мог бы поспорить! Для меня карцер – худшее место, там же свихнуться на раз можно. Хуже только яма. Но яма – это не место, это пасть преисподней.
– А я думал, что тюрьма и есть ад.
– Тюрьма – это скорее чистилище. Я, конечно, в таких вопросах не силен, но отсюда возвращаются, хоть и крайне редко. Из ямы – нет. Тебя когда, кстати, выпустили?
– Ещё вчера днем.
– Так ты, наверное, слышал этот жуткий хохот под утро?
– Кто-то сошёл с ума. Опять, – без энтузиазма ответил Сид.
– Но не в такое же время! Между прочим, Сэм Лонг утверждает, что хохот доносился из соседней камеры. Но, по его словам, это невозможно, так как она уже пару месяцев пуста. По-моему, жуть!
Сид молчал. Томми болтал дальше:
– Я не понимаю, Сид, куда катится этот мир? У меня впереди ещё целая жизнь, а вокруг одна печаль и душевнобольные. Думаешь, так будет всегда?
Сид призадумался, а затем пристально посмотрел на Томми.
– Ты мне веришь?
– Ты мне глазки строишь, что ли? – с недоверием отпрянул Том, а потом затараторил: – Ты, конечно, славный, но давай останемся просто друзьями?
– Не дури! – закатив глаза, Сид устало вздохнул. – Ты спросил, будет ли так всегда? Ты мне поверишь, если отвечу «нет»? Возможно, что уже к концу этого дня изменится вообще всё.
– Ты это о чём?
– Я пока ещё и сам не знаю. Просто постарайся не умереть от долгожданных перемен!
– Сид, да к чему ты ведешь?! Ты собрался удрать от нас? Голыми руками будешь головы отрывать?
– Просто верь мне. Когда запахнет порохом, не пытайся меня найти. Используй шанс, чтобы сбежать самому.
– Это не шутка? Я тебя не понимаю…
– Или просто не хочешь. – Сид прищурил один глаз.
– Ты задумал побег?!
– Тише… ни слова никому. Побег задумал не я.
– А кто же?
– Я не знаю. Только догадываюсь.
Сид заметил, что в их сторону приближается охранник.
– Ты что-нибудь понял, Томми?
– Не уверен, Сид…
– Доверься инстинктам.
Том догадался, что пора срочно менять тему разговора.
– И знаешь, что эта кобыла ему отвечает?.. – Томми собирался сказать что-то ещё, но его перебил охранник:
– Джонсон! К начальнику Лауду!
