скачать книгу бесплатно
Снаряд летит над дорогой, обгоняя поток машин, влетает в зал музея, со свистом летит меж фарфоровых китайских ваз, бронзовых статуй, серебряных птиц и драконов. Брякая золочеными крыльями, птица взлетает над мраморным насестом, пропуская снаряд. Склонившийся над столом профессорского вида человек изучает какую-то безделку в прямоугольную лупу. Зевающая ассистентка, стоящая перед ним, затевает от скуки рискованную игру: задирает подол платья до пупка и опускает.
– Что это было? – вскидывает голову профессор, указывая пальцем на обнаженный живот.
– Не понимаю, о чем вы? – удивляется бесстыдница, опуская подол.
– Мне показалось… э… снаряд пролетел.
– Показалось, – отвечает она, зевая.
* * *
Снаряд поражает колонну со статуей св. Симеона. Колонна разваливается, святой медленно опускается, но останавливается и повисает в дыму. Повисев некоторое время, поднимается вверх и летит над крышами домов, роняя кирпичи из остатков колонны. Прохожие с удивлением задирают головы в небо. Один из прохожих падает. Какой-то шутник останавливается и наступает ему ногой на грудь.
– Что вы делаете? – осведомляется еще один прохожий с тростью.
– Падающего подтолкни, сказано. Разве не так?
– Хм.
– Если Бога нет, все позволено
– А что, Его нет?
– Ницше утверждает, что нет. Пишет, что умер.
– Точно? Вы сами читали?
– Разумеется!
– Ну, тогда другое дело! Ницше – авторитет! – и он толкает тростью упавшего в грудь.
Столпник останавливается над стеклянной крышей Биржи и, пробивая ее, опускается в зал с орущими брокерами. От удара по мраморному полу разбегаются трещины. Брокеры на секунду замирают, повернув головы в сторону статуи, но на табло возникает очередная цифра, и торги мгновенно возобновляются.
Постояв некоторое время, статуя начинает медленно подниматься и улетает в небо. Пролетает над городом и опускается на кладбище.
* * *
– И мы все там снимались, заметили? – раздаются голоса.
– Как можно сниматься в такой ерунде? – обращается к супруге бургомистр. – Какая-то белиберда! Скабрезность к тому же! Прекратите просмотр!
– Просмотр отменяется, – говорит секретарь, – среди нас посторонний. К тому же затмение заканчивается. Мы хотели показать вам фильм о принце, который стал нищим, потом – князем такого же крохотного княжества, как наше, а затем вновь попытался стать принцем. Можете не беспокоиться. Все закончится благополучно, зло будет пресечено. Философа доморощенного и бродягу за попытку шантажа и присвоение чужого имени… такой же наглый оказался, как и отец нашего князя… отправят на гильотину.
– Долой тиранию! – восклицает бургомистр. – Да здравствует гильотина! Замечательный кинофильм, хотя и сделан каким-то иностранцем…
– Кирсановым.
– Да-да, каким-то итальянцем. Для нас, истинных тевтонцев, все иностранцы – итальянцы. О присутствующих не говорим…
– Есть еще негры, – добавляет секретарь, – тунгусы и…
– Попрошу не перебивать! Сейчас наши актеры, ибо все мы актеры, потому что мир, как известно, театр…
– Можно? – поднимает палец кверху секретарь. – Мир не театр, как считал когда-то Шекспир, а кинотеатр, и мы не просто актеры, а кино-нынче-стали-актерами в нем.
– Он так сказал? Если Шекспир так сказал, пусть будут киноактеры. Теперь наши актеры…
– Кино-актеры.
– Да-да, киноактеры… по очереди расскажут стихотворение, историю из жизни, спляшут или споют.
– Со мной престранная произошла история, – не дожидаясь приглашения, начинает рассказывать не вполне трезвым голосом один из гостей, – к тому ж пре-неприятнейшая. Ехал я, эдак, под вечер… слегка подшофе, повторяю – слегка… на своем лимузине к загородной вилле своего лучшего друга, большущего чудака. Забыл, как звали его, к сожалению. Не о нем пойдет речь. Навстречу по моей полосе несется машина точно такой марки, как у меня. Я сигналю – наглец не сворачивает. Буквально в метре друг от друга остановились. Я высовываюсь из машины и рукой ему машу: отъезжай, мол, мое преимущество, а он тоже мне машет, сам, мол, пропусти. Ах ты, гад такой! Сейчас я тебя проучу! Даю задний ход, жму на газ и иду на таран. Раздается удар, звон и… я проезжаю сквозь облако сверкающих осколков. Оказалось, зеркало на дороге стояло, представляете?
– Зеркало? – удивляется бургомистр. – Откуда на дороге взялось зеркало?
– Вот и я говорю, откуда?
– История у вас какая-то странная.
– Покуривши ночью на предпоследней станции перед границей, – начинает рассказывать секретарь бургомистра, – только собрался, было, войти в вагон поезда Мюнхен-Женева, как меня за плечо останавливает женская рука в кружевной перчатке. Оборачиваюсь… Бог ты мой! Прекраснейшая из женщин предлагает мне перевести через границу шляпную коробку, судя по весу, внутри явно не шляпа. «На той стороне, – говорит незнакомка сквозь вуаль таким завораживающим, многообещающим голосом, – я вас вознагражу. Собой…» И так, господа, на меня посмотрела… Ну, кто после такого откажет? «Только не открывайте, – говорит она и прижимает палец к моим губам, – если не хотите неприятностей». Провез я эту коробку через обе границы. Жду, когда незнакомка явится за коробкой, с вознаграждением. Час жду, два – никто не является. Дай, думаю, загляну в коробку. Никто меня не видит – один в купе. Открываю, а там, господа, голова давешней дамы. Глаза открыла и говорит: «Я же тебя предупредила: не открывай. Жди теперь неприятностей». Я тут же коробку эту несчастную выбросил за окно.
– Как же вы так, – спрашивает бургомистр, – дама все ж таки?
– Вы откройте саквояж, придя домой, с головой самой даже наипрекраснейшей дамы на свете, а я на вас погляжу.
– Истории у вас как на подбор, все какие-то странные, – отмечает бургомистр.
– Ничего странного, все в тему.
– Какую тему?
– Ну, как же, как же? В гильотинную!
– А, да-да! Один фант в вашу пользу. Кто следующий?
– Аналогичный случай произошел со мной недавно в Мюнхене… – начинает следующий гость.
– Аналогичный чему?
– Тому, как Ницше тростью на нищем учение свое преподал. Будучи в Мюнхене, на слепого наткнулся – нечаянно. Не успел рта раскрыть, чтобы извиниться, как получил от него дюжину ударов палкой по бокам, по спине, по голове – аж искры из глаз посыпались. Искры, должно быть, слепого ожгли. Он еще более разъярился: не успел я прийти в себя, как еще дюжину раз получил…
– Подсчитали?
– Говорится так. Много, то есть… Пришлось ретироваться. Не сражаться же, право, с калекой.
– Как же слепой попадать по болвану умудрился во тьме?
– На звук, должно быть, дыхания бил. По живому бил, а не по манекену какому-нибудь, как вы так небрежно отозвались о моей персоне.
– Хм! Мораль сей басни какова?
– На пути слепого не стой!
– Мудрая мысль, – кивает бургомистр.
– Главное, практическая, – подтверждает секретарь.
– И на собрание нечестивых не иде, – как бы про себя произносит Адамсон.
– Что!? – повышает голос бургомистр. – Кто из нас здесь нечестивый?
– Молодой человек, – вмешивается священник, – расслышал в словах нашего друга отзвук первого псалма Давида и добавил продолжение невпопад, потому и не был правильно понят. – Блажен муж… надо было сказать… иже не идет на совет нечестивых, то есть грешных…
– И на пути слепых не стоит, – добавляет секретарь.
– Понятно, хотя… не совсем. Нечестивые… кто?
– А нечестивые – это те…
– Кто под гильотину головы свои подставляют, – перебивает священника секретарь, – вместо того, чтобы быть благочестивыми…
– Как все здесь присутствующие, – завершает священник.
– Пожалуй, не все, ну да ладно, – машет рукой секретарь. – Кто следующий?
– Минуточку, – останавливает его бургомистр. – Следующий!
– Еще одна аналогичная история, – начинает Мориарти, – произошла в одном монастыре здесь неподалеку, за Альпами в Италии. Один монах высказал какую-то спорную мысли из Оригена, другой возразил ему цитатой из блаженного Августина и палкой побил для усвоения истины. Третий монах привел нравоучение Фомы Аквинского, опровергающее оба предыдущих утверждения, и палкой подтвердил сказанное. Затем появился настоятель монастыря, побил всех троих своим посохом и привел цитату из очередной энциклики папы. Что вы скажете, ваше высокопреподобие, на такой способ усвоения Истины?
– Ориген, будучи одним из первых, мог в чем-то ошибаться. Блаженный Августин далеко продвинулся в деле постижения Истины, а уж Фома Аквинский – столб и утверждение Истины. Что касается папы, то, чтобы он ни сказал, выше всех истин на свете, поскольку безгрешен во время исполнения своих священных обязанностей.
– Богословская мысль становится все лучше и лучше, как я погляжу: прогресс на лицо, ваше преподобие, вопреки очевидности, – поводя вокруг рукой, ухмыляется Мориарти.
– Все бы вам ерничать… Взгляды на Истину развиваются, и никто палку не использует в спорах…
– Давно ли?
– Мы же не в Китае каком-то находимся.
– Предлагаю для примирения сторон, – заявляет секретарь, – отправить вашего настоятеля миссионером в Китай. Он там бамбуковой палкой будет проповедовать местным буддистам Истину, поскольку им так привычней, или они ему той же палкой докажут, что есть нирвана, и на этом закончим наш спор.
– Аминь! – возглашает Мориарти.
– Господин бургомистр, – объявляет секретарь, – ваше слово. Я имею в виду, вы – следующий.
– А, ну да! Следующий!
– В бытность мою, – начинает адвокат, – представителем одной коммерческой фирмы в Петербурге, шел я как-то по улице. Казаки народ разгоняют нагайками. Я во фраке иду, под цилиндром, с бутоньеркой в петлице, тростью вращаю. Наезжает на меня сотник и спрашивает, чего это я, мол, так нагло иду и ничего не боюсь. «Чего мне бояться? – отвечаю. – Иду по своим делам, в ваши не вмешиваюсь». А он мне: «Должен бояться. Возьму вот и нагайкой пройдусь по спине, а то и шашкой!» Я браунинг достаю: «Кишка тонка», – говорю, и щелкаю затвором. «Ладно, – соглашается он, – твоя взяла». Разворачивается и с пол-оборота цилиндр наполовину мне сносит, а я ему шапку в ответ сбиваю из браунинга. Так у меня началось противостояние с царским режимом, которое закончилось убийством господина Распутина.
– Что вы ухмыляетесь, молодой человек?
– Мне кажется, все было несколько по-иному.
– Готовы выслушать ваши соображения.
– Наш герой не извлек из кармана браунинг, как похвалялся, а только сообщил, что в случае чего он, мол, им может воспользоваться…
– Хм, – кривится бургомистр и бросает еще один орех на тарелку.
– Сотник на то посмеялся и сказал, что не успеет наглец руку в карман засунуть, как она будет валяться на тротуаре рядом с головой. Дальше поехал, но не удержался и по заднице нашему герою проехался нагайкой, отчего у него след до сих пор остается. Если же он опровергнуть желает, то пускай зад свой покажет.
– Ну, это прямо-таки пасквиль какой-то! – возмущается бургомистр. – Может быть, если вы такой словоохотливый, расскажете что-нибудь?
– Не буду.
– Вот это на-аглость… – раздается реплика в наступившей тишине.
– Что значит, не будете? В трактире так изгалялись, а нас повеселить не желаете!?
– Хочу – рассказываю, не хочу – не рассказываю.
– Свободный человек, да?
– Относительно, но все же свободный – принимать решения, во всяком случае.
– Тогда удалитесь от нас.
– С удовольствием, – говорит Адамсон, встает и уходит вниз по склону.
– Надеюсь, вы не будете наказывать молодого человека за его дерзкое поведение? – спрашивает отец Климент.
– За других не ручаюсь, но я лично не буду, клянусь! – поднимает бургомистр два пальца вверх.
Откуда не возьмись, на руке начальника полиции оказывается сокол.
* * *
– Я снова к вам, – говорит Адамсон, появляясь перед очами Мориарти.
– А, молодой человек! Хотите музей осмотреть? У нас здесь лучший музей в Европе, пре-кра-асные экспонаты. Голова Геры из прозрачного горного хрусталя с головкой Афродиты вместо мозгов из сердолика у серебряной статуи Зевса в руке. Как попала внутрь, непонятно. Самая большая раковина на свете, составлена мастером из Гамбурга из трехсот других раковин поменьше. В неё, свернувшись клубочком, сможет поместиться наша графиня.
– Что еще остается здесь делать? Все лучше, чем принимать участие в соколиной охоте.
– На зайцев?
– В качестве зайца.
– Сокола легко отогнать палкой.
